с  ведогоном  в единое  слившись, вершишь, и третье  --  когда
уходить надо.
     --  А  если  не  уйдешь?  --  спрашивал  Бегун,  внимая  волху,  словно
мальчишка, страшную сказку услышавший.
     -- После третьего времени ведогон над человеком верх берет, тогда уж от
него не избавишься... -- важно завершал речь волх.
     И при этом на меня косился, будто недоговаривал нечто важное. Знал я --
считает он меня ведогоном, над человеком верх взявшим, да  обиды  на него не
было -- не те уж мои годы, чтоб по пустякам  кулаками  махать... Правда, раз
ввязался в спор:
     -- Коли я -- ведогон, то как же я с кромки сошел? Ты говоришь -- третье
время уж никого не выпускает.
     -- Верно. --  Чужак кивнул. -- Да только -- что  любой кромешник против
богов? Боги тебя обратно выпустили, видать, умолил их кто-то,  жизнь свою за
тебя отдал.
     Спорили мы  под  вечер, когда все уж  спали давно.  Мне после  Валланда
ночами  плохо спалось, а волх когда спал  -- вовсе неведомо, вот и сидели мы
возле огня, болтали о  пустом. Луна  на снегу серебром дорогу вычеркивала, и
показалось вдруг, будто рассыпались по снежной простыне русые девичьи волосы
и  шепнул,  едва  слышно,  лес:  "Ия..." Я тогда чуть не  поверил  Чужаковым
россказням, хорошо -- хрюкнул во сне Медведь, переворачиваясь на другой бок,
прогнал  наваждение.  Зато  подозрения  пришли.  Немногим  я доверял,  а  на
Чужаковы  добрые  помыслы и вовсе не  полагался. Волх  по  доброте  душевной
никому помогать не стал бы  -- ни друзьям, ни врагам,  да и разницы меж ними
он не разбирал. Не из дружеского участия он с нами пошел...
     Я  на спящих  покосился.  Дышали они ровно, веками не дергали -- крепок
оказался сон подлунный...
     -- Спросить  что хочешь? -- заметил мое  волнение  Чужак. -- Спрашивай,
спят они.
     -- Я тебя не первый день знаю, -- зашел я издалека.
     Чужак  поморщился. Ясно  --  не любит  долгие смутные речи слушать, сам
лишь болтать их горазд. Я хмыкнул, спросил коротко:
     -- Почему ты с нами?
     -- По дороге нам. Я вам помогу, вы -- мне...
     Это  больше  на  правду  походило,   чем  его  дружеское  сочувствие  и
бескорыстная помощь.
     -- Чем же мы тебе помочь можем?
     --  Там поглядим,  -- уклончиво  ответил  он. Хитрый  зверь, матерый...
Слава богам, нет  у него тяги  к власти,  а  то Рюрик  и не  заметил бы, как
собственную избу подпалил вместе с челядью...
     -- Про  тебя  так  тоже думать будут, а  того,  кто  тебе  правой рукой
станет,  деревьями на  четыре  стороны разорвут, будто  вора,  -- неожиданно
сказал  он. --  Только ты того  не узришь,  вернешься  в  то время назад  на
кромку. Выйдет срок твоему человечьему телу...
     Шепчу я, что ли, вслух иль губами шевелю,  когда думаю? Уж который  раз
он  мои  мысли  ловит,  на незаданные вопросы  ответ дает...  Я  вернулся  к
прежнему разговору:
     -- А коли разойдутся наши пути?
     Он пожал плечами, звякнул золотыми змеями на руках:
     -- Вряд ли. Всем нам Ядун нужен. Мне -- по воле Магуровой, вам -- из-за
Вассы... Один человек двумя путями не ходит...
     --  Зачем  Васса  к  Ядуну пошла? Неужто на болотников  жаловаться?  --
удивился я.
     -- Не к нему она шла, да к нему попала. Проклятый волх! Что ни слово --
то загадка. Попробуй пойми его!
     Я отвернулся от костра, лег спать. Коли собеседник шибко умен, при  нем
лучше помалкивать...
     А на другой  день  мы в  Волхский лес  вошли. Чужак, прежде чем под его
сень ступить, яркий рыжий волос  из  котомки  вынул, поднял его к солнцу  на
ладони, попросил:
     -- Ветры буйные, длиннобородые крестовые  да  быстрые дорожные,  жгучие
северные  да ласковые южные,  злые заморские да знакомцы родимые, дотянитесь
до  моей  руки, утрите  мою ладонь, отнесите  сей  подарочек  той,  что пред
кромкой  сидит,  вход  сторожит!  Отоприте  семь  засовов, отпустите  красну
девицу,  а   после  жеребцом   по  лугам  пронеситесь,  о  последнем   волхе
потризнуйте...
     Сильный  порыв  ветра  ударил  меня  в  спину, промчался  по  верхушкам
деревьев, сорвал с руки Чужака  золотую искру. Болотники  дружно ахнули. Мне
тоже  не по себе стало -- это ж  надо  было  волху так вовремя заговор  свой
сказать! Или ветры его и  впрямь услышали? Быть  такого не могло... Ролло бы
сейчас от души над моим вытянутым лицом посмеялся!
     Волх себе не  изменил. Коли  начал  чудить,  то  уж  не сразу кончит...
Рванулся за волоском в  чащу.  Эрик от  него лишь на  полшага  отстал,  да и
болотники  заспешили, а я не очень  торопился. В  лесу ветер  не погуляет --
далеко бежать не придется, по голосам своих сыщу...
     Как я думал, так и вышло. Волосок бросило под орешник -- и ста шагов не
вышло.
     --  Здесь.  -- Чужак уселся  на  снег,  развязал  мешок.  Странно  было
смотреть на  него -- чудилось, будто волх сам верил  в то,  что творил. А уж
наши  мужики точно  верили.  Вылупились на  Чужака. Каждый  нож,  из котомки
вынутый,  ошалелыми  глазами  провожали.  Лес  кругом стоял  таинственный. Я
припомнил  Лешачиху... Интересно,  где она сейчас гуляет,  кого  запугивает?
Помнит ли нас, болотников неведомых?
     Чужак  разложил перед  собой  ножи, вздохнул  глубоко  и,  склоняясь  к
каждому  поочередно,  начал  заговор  нашептывать  и  втыкать  их  в  землю.
Ровненько,  словно  густой  гребешок  для  Лешего  из  них сделать  хотел. Я
вслушался.

     Первый брат -- замок отомкнет.
     Второй брат -- узду оборвет.
     Третий брат -- сторожа заговорит.
     Четвертый брат -- ворота отворит.
     Пятый брат -- на вороп пойдет.
     Шестой брат -- за собой позовет.
     Седьмой брат -- от бед оградит,
     Восьмой брат -- просвет углядит.
     Девятый брат -- на кромку взойдет.
     Десятый брат -- за ним проведет.
     Срединный брат -- глаза замутит.
     Дюжинный -- назад воротит!

     Уже двенадцать ножей было воткнуто, а  один все еще лежал у ног Чужака.
Волх поднял его,  аккуратно воткнул в один ряд с остальными и прикрыл сверху
еловой веткой:
     -- А тебе, предатель, в дому сидеть, в дому сидеть, на дорогу глядеть!
     Едва  он договорил -- смолк лес. Такой тишины мне  отродясь слышать  не
доводилось.
     Охотники заозирались испуганно, а Эрик даже за меч схватился.
     -- Это он  меня провожает... -- Чужак  встал,  вскинул голову, закричал
громко, протяжно: -- Прощай, лес родимый! Не поминай лихом!
     Тишина  зазвенела,  зазвучала  голосами.  Зашелестел  ветер  по  верхам
деревьев,  послышался  в   отдалении  сторожкий   шаг   незнакомого   зверя,
задолдонила о своем зигзица -- ку-ку, ку-ку...
     -- Вот и  все...  -- Чужак сел, обхватил  голову  руками, уронил  ее на
колени. -- Все...
     -- Неужто теперь никогда вернуться не сможешь? -- пожалел его Бегун. --
Может, и не ходить тебе на эту... В общем... Как ее...
     -- Кромку, -- услужливо  подсказал Медведь. Волх  поднял на них  глаза,
радужные всполохи пробежали по лицам, озарили их ярким светом.
     -- Чужой я здесь... Словно и не был...
     Если  притворялся  он,  то  так  мастерски,  что  даже  я ему  поверил.
Ненадолго, правда, но поверил...
     Медведь, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, спросил:
     -- А что теперь-то делать? Прыгать через эти ножи, что ли?
     -- Нет,  братец,  меж ними проползать! -- Лис шутить  не перестал, а по
глазам  видно  было  --  трусил. Зверя  никакого  не  боялся,  самого  волха
приструнить смог, а перед неведомой судьбой трусил. От страха и шутил...
     -- Перешагнуть просто... --  Волх взглянул на небо. Оно уже розовело --
клонился день  к вечеру,  терял краски. --  Как тень от предателя с братьями
поравняется, так и перешагивай...
     -- Какого предателя? Какими братьями? -- не понял Эрик.
     Они с волхом редко говорили -- не  сразу вековая  вражда забывается, но
все же  не  было меж  ними былой ненависти.  Вот  и  теперь  ньяр  спрашивал
доверчиво, дружески. Чужак с ответом не задержался:
     --  Тринадцатый  нож,  под   елью  воткнутый,  --  предатель.  Едва  мы
перекинемся, он веткой  прикроется,  а как  третье время выйдет --  вовсе из
земли вылезет.
     -- Почему?
     -- Предатель он.  Вырвется из  земли,  закроет нам  обратный путь.  Кто
через  тринадцать братьев  перекидывался,  тот  через  тринадцать  и обратно
ворочаться должен. А ежели сей  нож злой человек  отыщет да  в прежнюю лунку
воткнет, будет  он над нами могучую власть иметь... Потому и скрываю его под
елочкой, чтоб не полонил никто...
     Тонкая  тень от ножа-предателя  медленно ползла  к  рукоятям  горделиво
выстроившихся в рядок ножей-братьев. Стала она тонкой полоской...  Вот  чуть
подвинулась... Вот еще чуть... Вот уж почти сравнялась с ними...
     Медведь вздохнул, закрыл глаза.  Я  их  тоже закрывал, когда мальчишкой
перекинуться пробовал, а теперь все хотел видеть... Все...
     -- Пора! --  Волх зацепил  ньяра за  руку, рванул за собой. Эрик, уж на
что  вертким  уродился,  а от неожиданности кубарем  перевалился через  ножи
следом за Чужаком. У меня  вдруг  помутилось в глазах,  ноги сами потянули к
заветной черте.  Толкнул  кого-то, переступил... Солнце  ударило по  зрачкам
закатным  бликом,  ослепило,  покрыло  весь  мир  ярким белым  светом.  Боль
пронзила бок, вывела из забытья. Почуял -- падаю...
     -- Прости,  Олег! -- Медведь,  стоя  надо  мной, протягивал руку, хотел
помочь подняться.  -- Не  со зла я тебя ринул. Сам  не  знаю,  как вышло. Уж
больно ножи близко воткнуты -- не переступить, чтоб никого не задеть!
     --  Ладно  тебе...  --  Я  ухватился  за  протянутую  руку,  огляделся,
поднявшись.
     Все было по-прежнему -- и орешник тот же, и ели те же, только стояли мы
теперь с другой стороны от ножей.
     Как-то теперь Чужак  все  объяснит? Неужели  наши своим  глазам  меньше
поверят, чем его объяснениям?
     Лис сообразил первым, завертел головой, расширил глаза:
     -- Где же твоя кромка, волх?
     -- Вот она. -- Чужак развел руки в стороны, словно охватывая лес.
     -- Не считай нас дурнями! -- Лис встряхнулся, еще раз осмотрелся и даже
ветку еловую потер в  руках.  --  Никакая это не  кромка, а прежний Волхский
лес. Вон и волосок лежит, что ты на ветер кидал.
     Он  указал  рукой  на орешник.  Голый ствол жалобно, будто  виноватясь,
смотрел на нас гладкими ветками. А волоска не было!
     -- Ветер унес, -- быстро поправился Лис, углядев свою промашку. -- Зато
елка елкой пахнет, и зигзица по-прежнему кукует, а не петухом квохчет...
     -- А ты чего ждал? -- невозмутимо спросил Чужак.
     -- Я?! -- Лис  возмутился, двинулся к нему. -- Я верил тебе! Силе твоей
верил!
     Пора было вмешаться... Обманул волх  или просто душу  потешил,  обдурив
мужиков  наших  доверчивых, а все-таки он  многое  знал. Коли пообещал Вассу
сыскать -- сыщет,  а уж  где,  то не наша забота.  Не следует Лису петушиный
норов показывать -- лучше вид сделать, будто верит волху.  И тому  лестно, и
нам пользы больше...
     Мне  едва  удалось  Лису  все  втолковать  незаметно. Остальные  и  без
объяснений со странностями  Чужака смирились.  Бегун лишь вздохнул тяжко,  а
Медведь, похоже, и  вправду верил,  будто на кромку перешел... Ньяр? А что о
нем говорить -- он никогда волха разумным не считал...
     Я не сам опасность заметил --  подсказало что-то  невидимое, развернуло
лицом  к орешнику. Куст шевельнулся едва-едва, выпустил из-за ветвей высокую
узкогрудую женщину.  Зипун на ней  провисал, словно на пугале,  ладные лыжи,
казалось, вовсе снег не приминали...
     Она  увидела  нас, остановилась, поправила на  голове  шапку  с  лисьей
опушкой. Из-под густого меха глянули настороженные черные глаза:
     -- Вы кто такие будете?
     А  она-то  кто такая и почему  в одиночку по лесу  бродит? Охотница иль
заплутала, от ватаги отбилась?
     Я краем  глаза зацепил ножи... Что  же  она  о нас подумать может?! Еще
решит, будто к оборотням попала. Исполох  к дурным мыслям подбивает...  Эвон
какая  у  нее коса  острая за спиной торчит да лук --  не всякому мужику его
согнуть  под силу. Испугается  и  сгоряча  начнет  сечь всех, кто  под  руку
попадется. Бабья сила, конечно, невелика, но с перепугу может и поранить...
     Я незаметно потянулся к поясу. Девка углядела, дернула одной рукой косу
из-за спины. Охотница! Такой сноровке и Эрик бы позавидовал -- я еще меча не
коснулся, а она уже ощерилась оружием, закружила возле нас, намечая жертву.
     Чужак  наклонился,  подхватил  с  земли суковатую палку,  швырнул ее  в
незнакомку. Что делает, дурень?! Сам свару начинает!
     Палка  треснулась  о  лезвие  косы,  упала  в   глубокий  снег.  Девица
остановилась. Волх метнулся вперед, поднырнул под лезвие, сорвал с  девичьей
головы  яркую  шапку.  Девка охнула, по  плечам  рассыпались  темные  густые
волосы. Мне таких видеть не доводилось -- черные, шелковые, блестящие, точно
вороново крыло.
     -- Как осмелился?! -- выкрикнула девка.
     -- Не гневись, Ягая. -- Чужак склонился, поднял шапку охотницы, бережно
стряхнул с нее  снег. -- Да только  в шапке ты меня и  слушать не станешь --
зарубишь ватажников моих.
     -- Ватажников?!  --  Девица тряхнула головой,  расхохоталась грубо.  --
Первый раз вижу, чтоб у волха ватажники из ведогонов были!
     Она что, заранее с Чужаком сговорилась? Ведогоны...
     -- А мне  впервой, что ты входящих,  не расспрашивая, рубить хочешь. --
Волх протянул ей шапку. -- Иль бабка твоя забыла --  на кромке всяк сам себе
судьбу выбирает?
     -- Ну, погорячилась...  -- согласилась незнакомка. -- Да и спрашивала я
-- вы ж не ответили. Так куда путь держите?
     Кто она? И имя странное -- Ягая... Я от  стариков о богине слышал, той,
что  мертвечиной питалась, так у той похожее  имечко  было. Ягой  звалась...
Была  она стара  и  уродлива.  Поговаривали  даже, будто  она Морене  родней
дальней приходится...
     Чужак улыбнулся:
     -- За Ядуном охотимся...
     -- Так ты тот волх, что Магуре убить его поклялся? -- удивилась девица,
натягивая шапку  и заправляя  под нее свои дивные волосы. -- Сам не ведаешь,
за что  взялся... Разве по силам тебе Бессмертный? Хотя болтают, будто  он с
моей бабкой двоюродной поссорился... Может,  подсобит  она тебе, да только и
вдвоем вряд ли до него дотянетесь...
     -- А нас не двое -- поболее...
     -- Эти?! -- Девица окатила нас пустым холодным взором, снова засмеялась
презрительно. -- Ну-ну... Ступайте, коли так!
     Однако оказалась девка с норовом. Иной лесная охотница и не могла быть.
А все же странно --  откуда  взялась  она в Волхском лесу и о  чем с Чужаком
беседу вела... Опять же Ядуна знала... Откуда?
     Чужак слегка  поклонился ей. Охотница развернулась, лихо толкнулась так
и  не  спрятанной  косой. Снежный вихрь  вылетел из-под лезвия, ударил мне в
лицо. Показалось сквозь  белую пелену -- скрутилась неведомая девица жгутом,
вытянулась в длинную белую змею и скользнула под куст...
     -- Можем идти теперь, -- облегченно вздохнул Чужак. -- Рассмешили мы ее
-- смеха ради пропустила. А  обычно, пока не допытается, кого  в покровители
избираем, -- не пускает.
     -- Да кто она такая, чтоб распоряжаться здесь?! -- взвился Лис.
     -- Стражница. -- Чужак поправил лыжи, двинулся вперед.
     Не хочет иного сказать -- не надо. Сами разберемся.
     Я скользнул  за ним. После  Чужака на  снегу оставался ровный,  глубоко
вмятый след, и идти было легко, будто по давно накатанной лыжне. Куда только
идти?
     Я заглянул через  плечо волха. Расстилались пред  нами  ровные сугробы,
гладкие, без единого следа...
     Без  следа?! А  как же девка?! Я  хорошо  помнил -- с этой стороны  она
пришла! Где ее следы?!
     Чужак споткнулся, пробормотал  что-то. Неужто он  ничего не  выдумывал?
Неужто на неведомой кромке мы лыжню ладим?!
     Расхохотались над  моей головой скрипучие старые  ели, повеселел унылый
клич зигзицы, взвихрился снег под Чужаковой лыжей, плюнул в лицо:
     -- Волх никогда не врет! Никогда!

ВАССА

     Не встретилась я с Шамаханской Княгиней -- рвалась сыскать Новый Город,
спешила   домой  поскорей  воротиться...  Едва  утро  светом  забрезжило  --
вскочила, начала драную, грязную одежду натягивать. Хорошо хоть подсохла она
за ночь...
     --  Ты, девица,  не  торопись в  свое старье  обряжаться.  -- Тщедушный
хозяин выглянул из-за перегородки, протянул  мне красивое  добротное платье.
-- Попробуй-ка лучше это. Путь-то неблизок...
     Маленькие  глазки  преданно  смотрели  на  меня,  узкий  рот кривился в
подобострастной улыбке. Экая мразь... Я опустила глаза, глянула на его руки.
Гладкие, холеные, будто не он ночью тяжелое тело Жмары во  двор вытаскивал и
яму там  рыл -- от света белого кровавое дело скрывал. Я  всю  ночь слушала,
как  скоблил вилами промерзшую  землю,  как кряхтел, заталкивая  туда руками
окоченевший труп.  А теперь эти руки мне одежду протягивали... Поморщилась я
невольно, но подарок взяла -- голышом не очень-то по морозу походишь, а путь
далек и неведом.
     Одежда  была будто  по  мне сшита,  только непривычна  немного -- порты
теплые, вроде  мужских, полотняная  рубаха с поясом,  а  поверх  всего яркая
густая шуба. Красиво и удобно...
     -- Соболья! -- похвалил  шубу мужичок. -- Сама Княгиня такую надеть  не
отказалась бы!
     --  Так  Княгиню  бы  и  одевал!  --  съязвила  я, наслаждаясь  мягкими
прикосновениями тонкой и легкой ткани.
     -- Ты для меня поважней Княгини будешь, -- не обиделся он. --  Ты богом
выбрана! Жертва...
     -- Никакая я не жертва!
     -- Все не веришь? -- Ядун  вошел бесшумно, словно тать ночной, скинул с
плеча длинный,  изукрашенный странной резьбой  меч, скосил  на меня глаза  и
одобрительно качнул головой. -- Хороша! За такую и драться не стыдно.
     Шевельнулась во мне отчаянная надежда -- Эрик! Нашел...
     -- С кем драться?
     --  Ас  кем  доведется,  --  беспечно ответил  Ядун. --  Ты  Же  в путь
собралась, а дороги на кромке опасные. Ладно коли на Встречника иль Дрожника
натолкнешься, а ежели случится  с Гнетеей иль Огнеей старшей встретиться? Ты
еще человеком  пахнешь, а они до этого  запаха жуть как охочи  -- без боя не
отвадишь.
     Опять он о своем... Кромка... Духи...
     Я  по обычаю  поклонилась хозяину -- люб  он мне был иль нет, а  в избу
впустил  и  добром  одарил,  не  след  на участие  грубостью  отвечать  -- и
выскользнула наружу.
     Встретило утро морозцем да туманной дымкой. По дымке и почуяла -- ясным
будет день, солнечным. Знать, и путь добрым будет.
     Я  надела лыжи, что  возле крыльца стояли -- меня  дожидали, и побежала
прочь  из  городища.  Даже  по  сторонам не глядела --  что  на чужую  жизнь
любоваться, когда своя расползается, по швам трещит!
     Ядун меня лишь на реке догнал, крикнул издали:
     -- Куда несешься, пути не ведая?
     -- Домой! -- рыкнула я, наподдав ходу.
     -- Дура! -- Ядун поравнялся со мной, побежал рядом. -- Нет здесь твоего
дома, как  не поймешь! Повезло, что зима не сошла и река не вскрылась, а  то
быть бы тебе гостьей на дне речном средь Русалок да Водянников! Здесь никому
не дозволено на реку без должного слова ступать!
     Хотелось  оборвать  его, но  свежа была в памяти  ночная  драка и сила,
Жмару  свалившая,  помнилась... Пусть болтает -- под  разговор и путь короче
становится.
     -- И какое же слово сказать надо?
     -- То,  что силу над речными и озерными незнатями дает. Тебе его ведать
не след.
     -- Почему?
     -- Ты -- слитая, тебе с ними не совладать, даже со словом заветным...
     -- Что значит -- слитая?
     -- Не ведогон  еще  и  не человек  уже... На  кромке такие лишь краткое
время  живут,  если  не  выбирают  себе средь  богов  хозяина. Потом  совсем
ведогонами становятся... А  коли назовешь, кому  предназначаешься, -- тут уж
владыка твой порешит, кого из тебя гнать и когда.
     -- А у ведогонов есть хозяева? Ядун покачал головой:
     --  Они  сами  себе  владыки. Правда, перед смертью  указывают,