и  легко
жить. Там не мрет от голода скот и не переводится хлеб, а главное, там очень
много покорных  рабов,  которые  смогут накормить  и  одеть мой хирд. Если я
завоюю  те земли,  никто больше  не станет их грабить. Там будет хорошо моим
потомкам и моим родичам.
     До  меня постепенно доходил  смысл  слов  Ролло. Он собирался  оставить
Норангенфьерд  и, по  примеру Рюрика, осесть на  чужих землях! Только Рюрику
было проще -- ему наши распри помогли, а кто поможет Ролло?
     -- Великий  Один, и Ньерд, и Фрейр,  и  Сив -- боги помогут своим детям
обрести счастье, -- не моргнув глазом соврал ярл.
     --  Не  больно  ты веришь  своим  богам.  -- Вряд  ли бы  кто из  урман
осмелился сказать подобное ярлу, но я не был урманином. -- Не боишься, что и
они оставят тебя?
     Ролло потемнел:
     -- Я ничего не боюсь, Хельг. Ни людей, ни богов. Я сумею обмануть  даже
валландского  бога, безропотного, словно  овца, и прощающего своих врагов. Я
могу примириться со всем, что позволит мне выжить и обрести могущество.
     Я не сомневался в этом. Только вот пойдут ли за викингом его хирдманны?
Им  не очень-то нужна  мирная жизнь.  Хотя первое  время вряд  ли  жизнь  на
захваченных землях будет мирной.
     А оставленный Норангенфьерд? Его женщины,  дети,  старики  и рабы?  Что
будет с ними? Вернется ли  за  ними тот,  кому они так  верили? Ладони Ролло
гладили сухую кору, голубые глаза смотрели мимо меня,  будто видели  далекий
Валланд, и мне не надо было спрашивать. Отвечал за ярла ветер, шумел прибой,
кричали  острокрылые  чайки.  Нет!  Никогда  не  возвратится   ярл   в  свой
Норангенфьерд,  никогда не  вспомнит о тех,  кого  бросил. Потому и медлит с
отплытием,  потому  и ждет,  когда  останутся  с  ним  самые  верные,  самые
преданные.  Только  они  узнают о замыслах  ярла...  Только  они...  Каленым
железом пронзила мысль о пустом доме, и девочке, спящей, точно собачонка, на
полу,  и опасных рабах, которые, почуяв дух свободы и беззащитность девочки,
набросятся на ее худое тело.
     --  Я возьму с собой Ию,  -- сказал  я и удивился собственной наглости.
Ролло еще не решил, брать ли меня, а я навязываю ему еще и девчонку.
     Он возмутился:
     -- Мне не нужна на драккаре твоя девка!
     -- Она погибнет здесь.
     Глупо обращаться к жалости того, кто ее не имеет.
     -- Я сказал, Хельг!
     Что ж, ярл сам не оставил мне иного выхода:
     --  Как  ты  думаешь, Ролло, что  скажут люди,  узнав  о  твоих планах?
Особенно те, кого ты бросаешь здесь, и те, чьих матерей и детей ты обрекаешь
на смерть от  грязных рук рабов? У меня ведь есть  язык,  ярл. А  еще у меня
есть побратим  Биер. Он скальд. Он не просто скажет  -- споет  так, что даже
самые верные усомнятся в тебе.
     Рука  Ролло  медленно,  будто  недоумевая,  как посмел  ничтожный  венд
угрожать  великому  ярлу, потянулась к  мечу. Мне  следовало торопиться. Ярл
запросто мог убить  меня -- нам  уже  приходилось  мериться силой в  учебных
поединках, и никогда  я не выходил победителем, но -- попробуй объясни, куда
пропал  посланник   Ньерда,  да   докажи  перепуганным  жителям,   что   это
исчезновение  не к беде.  А  дурные слухи перед  большим  деянием --  плохая
подмога... Оставалось верить в  хитрость и ум ярла, подсказывающие ему,  что
порой следует уступить даже более слабому. Я заспешил:
     -- Мое  молчание  стоит недорого,  ярл.  Всего лишь Ия.  Ах, как быстро
соображал викинг,  как  мгновенно  менялся! Пальцы  Ролло так и не коснулись
рукояти меча,  хмурое  лицо озарила дружеская улыбка. Я был прав -- ярл знал
свою выгоду:
     -- Ты -- сам Локи во  плоти! Бери  свою девку, драккар  носил  и  более
тяжелую ношу.
     Он дружески потрепал меня по плечу,  будто не помышлял мгновение  назад
прикончить,  и  быстро пошел  к своему большому  дому. Я  понимал,  мне  еще
отольется его  уступчивость,  но  мысль о  девочке грела: не будет лежать на
моей  душе еще  одна  смерть,  не  будут  еще  одни глаза  упрекать  темными
бессонными ночами.
     Ни  он,  ни  я  не  вспоминали о  той  памятной встрече.  Прошел  месяц
березозол, затем травный, потом изок. Чужие драккары давно бороздили морские
просторы и  собирали богатые  урожаи,  а Ролло все не  двигался с  места.  И
только когда наступил червень и случайные люди ушли из хирда, он собрал тех,
кого намеревался взять с собой. Позвал и меня.
     На этот раз  в большой избе на столе не было яств и питья, и женщины не
сновали  туда-сюда,  предлагая гостям  разные блюда. Ролло  сидел  во  главе
стола,  хмурился  и всем видом показывал, что  созвал  хирдманнов на  важное
дело. При взгляде  на  него  входившие  и ожидавшие  обычной пирушки викинги
смолкали,  тихо присаживались.  Даже собаки понимали, что  происходит  нечто
странное, и, поскуливая, жались к  сапогам вошедших.  Ролло начал говорить в
полной тишине. Сначала рассказал о  трудностях кочевой жизни, о  двух  новых
драккарах,  построенных  за зиму,  о  земле  Валланд, где можно жить в  свое
удовольствие,  но  о главном  смолчал. Услышав  знакомое  название,  викинги
повеселели --  в Валланд ходили не раз и всегда удачно. Загомонили, обсуждая
меж  собой  богатые  земли  вальхов.  Ролло  дал им  наговориться  и, словно
дубиной,  ошарашил  новостью  --  они,  свободные  дети  моря,  могут  стать
повелителями  вальхов  и  круглый  год есть,  пить  и хозяйствовать  в  свое
удовольствие на  плодородных вальхских землях. Зачем возить рабов сюда, если
можно пользоваться ими прямо там, на той богатой земле, о которой только что
вспоминали достославные викинги? Кто-то заикнулся о походной жизни, о  славе
и набегах. Ярл, не  смутившись, ответил, что  если надоест  сытая жизнь,  то
никто  не  мешает  им  отправиться  в   поход,  только  не  из  далекого  от
Серклангарда и  Миклагарда  фьорда, а прямо  из земли  вальхов, что  гораздо
ближе и  удобнее. Кто-то  вспомнил  о  богах, и  одноглазый Бю,  задолго  до
собрания знавший о  намерениях ярла, немедленно сочинил историю  о том,  как
видел во сне восьминогого Слейпнира -- коня великого Одина -- скачущим через
море  прямо к  земле  Валланд, а потом  пролетело  сквозь  тьму не  ведающее
промаха копье  Одина, Гунгнир, и воткнулось на побережье.  Так бог возглашал
свою  волю. Врал  он  складно, но все-таки  похуже нашего  Лиса. Вспомнив  о
богах, помянули и меня. Ролло вновь выкрутился:
     -- Посланец Ньерда  идет с нами, а дабы умилостивить могучего бога, его
посланника будет сопровождать та женщина, которую он пожелает.
     Викинги остолбенели -- я мог  пожелать любую, даже обещанную другому, и
мгновенно успокоились, когда я громко заявил:
     -- Беру Ию!
     Некоторые  даже стали смеяться -- взял  девчонку, от которой толку ни в
постели, ни в совете не дождешься, а Ролло вкрадчиво поинтересовался:
     -- Ты сделал выбор, Хельг, но  обещаешь ли ты благосклонность Ньерда  в
нашем походе?
     Вот и  отомстил за те  угрозы  в лесу. Скажу "да" --  отвечу головой за
обещанное,  а "нет" просто не  сказать... Коли знал бы  побольше  про  этого
Ньерда,  может,  и  уклонился от  прямого  ответа,  но знаний не  хватало, и
коварный вопрос ярла застиг врасплох. Я решительно махнул рукой --  будь что
будет!
     -- Да.
     Ролло довольно улыбнулся. Теперь сочтется со мной за обиду.
     Однако уже  третий день море было  спокойно. Не то  что безветренно, но
ураганов  не было,  и  драккары  не  швыряло  на прибрежные  камни,  и  даже
встречные не нападали,  а торопились укрыться в шхерах или просто сбежать от
шести  ловких морских хищников Ролло. Наверное,  удивлялись  потом -- почему
известный своей  жадностью  и злостью урманский ярл не  пустился  вдогон? Не
ведали, что притязал он теперь на большее. А драккары шли и шли к незнакомой
мне земле Валланд,  и ладони грубели от постоянной гребли, и сквозь шум волн
слышалось пение  Биера,  а на корме из-под  тюленьей шкуры смотрели на  меня
преданные глаза маленькой девочки  -- сестры того,  кого я убил в поединке и
чье оружие висело на моем поясе.

СЛАВЕН

     С  меча  Ролло  капала  кровь,  у  ног  его  ничком   лежали   насмерть
перепуганные люди -- обычные пахари и ремесленники, не раз слышавшие ранее о
нападениях  викингов на  прибрежные земли...  Но никогда  еще  не появлялись
жестокие  морские  властители на их  земле. Может, и проходили  мимо, но  не
врывались, будто  хозяева, не убивали всех,  кто  пытался сопротивляться,  а
главное,  не  помышляли  жить  в  только  что  разоренном  городе.  А  Ролло
намеревался и поэтому дал своим хирдманнам строгий наказ -- не жечь дома, не
топтать  посевы, не грабить бедное население. "Все это наше, --  говорил он,
-- а какой хозяин сам себя разоряет?" Зато перебить дружину местного Князя и
растащить добро вальхских воинов не запрещал.
     Город вальхов  назывался  Руа  и  стоял  прямо  на  берегу  реки  Сены,
достаточно  далеко  от моря.  Это был первый  город  из  камня,  который мне
довелось увидеть. Если  бы не туман,  благодатно спрятавший драккары ярла  и
позволивший  ему  незамеченным  подойти к  городу,  да  хитрость,  благодаря
которой мы неприметно миновали  береговые земли, --  не такой  малой  кровью
достался  бы викингу Руа. Теперь  все восславляли мудрость ярла,  а ведь как
роптали и скрежетали зубами, скрываясь  от любой встречной ладьи, отходя  от
берега  при появлении жилой деревушки и прячась в ночной темноте, когда даже
укрепленные по  бортам факелы Ролло приказывал гасить! Как косились на него,
пробираясь через узкий пролив, по одну сторону которого жили бритты и саксы,
а по  другую  вальхи.  Может,  и  излишней  была осторожность ярла,  но  она
принесла  свои  плоды --  город не подозревал о  нападении,  и приветственно
распахнутые  городские  ворота  первыми  увидели, как  из  утреннего  тумана
выскочили,  нацелясь  на  Руа, хищные  морды  Ролловых  драккаров, и, словно
кромешники,  посыпались с них  вооруженные викинги. Тонко завопила  дудка на
городской башне и смолкла,  не успев  потревожить предрассветный крепкий сон
вальхов. Кто-то,  правда,  пытался сопротивляться, но  с ними быстро и умело
расправились.  Мы  не могли  упускать удачу,  хотя  гребли всю  ночь, ни  на
мгновение  не  останавливаясь и не промеряя глубину, а доверяясь лишь умению
одноглазого Бю -- первого кормщика  урман. Чутье никогда не  изменяло  ему и
теперь не подвело, как не подвело оно и его ярла. Ролло сделал первый шаг  к
своей  заветной  цели.  Пока  -- по трупам  немногих  дружинников и их жен с
детьми, а что будет дальше? Завоевать легко -- удержать трудно...
     Ия подошла  ко  мне, робко отерла ладошкой  кровь  со щеки. Кровь  была
чужая -- я не поранился да и убивал лишь тех, кто сам пер на меч. С детьми и
женщинами разделывались другие.
     Ролло был умен -- дети могут отомстить за отцов, а матери воинов всегда
будут рожать лишь  воинов.  И те, и другие --  опасны, а значит,  и не имеют
права жить. Он не видел  в  стонущих жертвах людей --  резал их, как больную
скотину,  без  малейшего сожаления. Согнутые  к  земле  простолюдины покорно
взирали,  как урманский меч  сечет головы  тем,  кто совсем  недавно был  их
защитой  и опорой. И  почти  все плакали... Тихо, беззвучно,  будто потеряли
голос.  А над  ними  неслась  песнь Биера. Скальд  пел убитым  в  бою и  тем
хирдаманнам, которым предстояло умереть уже от руки своих. В хирде не лечили
безнадежно раненых -- добивали.
     Голова городского  старейшины, уже  лишенная  тела, страшно выпученными
глазами смотрела на убийство его верных  воинов, на  мечи  и топоры, секущие
тела его родни. У него была красивая молодая жена с темными смоляными косами
и  слегка удлиненными глазами. Она со страху готова была на все --  целовала
ярлу ноги, трясущимися руками творила крест, взывая к своему богу. Ей ничего
не  помогло. Ни  бог,  ни ярл. Смеясь,  хирдаманны поволокли  ее  за  волосы
подальше от кровавой  бойни -- насладиться молодым телом, а потом убить.  Не
будь  она  женой  старейшины,  может,  и  оставили  бы  красивую  рабыню  --
как-никак, не  часто попадаются  покорные и  прекрасные пленницы, да и стоят
они недешево.
     Ролло нравилось смотреть на стонущих  горожан, нравилась их безропотная
покорность. Страх -- первая ступень длинного всхода, ведущего к преклонению.
     Время  от времени хирдманны приводили  к  нему  пойманных  при  попытке
сбежать  из города пленников.  Ролло  старался сам не убивать -- делал  знак
Темному  Олафу или молодому, злому,  точно голодный волк,  Рангвальду,  и те
хладнокровно расправлялись с пойманными.
     -- Холег...
     Я обернулся  на  голос. Могучие руки Темного держали за волосы молодую,
на сносях, женщину. Она стояла на коленях, и ее круглый живот, почти касаясь
земли,  беззащитно выпирал вперед. Рангвальд примерялся  ножом к  обнаженной
шее, но она умоляюще смотрела на меня и, видно, не расслышав в  пылу боя мое
имя, шептала:
     -- Холег...
     Почему выбрала меня  эта женщина? Может, отличало  меня нечто невидимое
от остальных хирдманнов или дала ей нелепую  надежду доверчивость жмущейся к
моему плечу Ии --  не знаю,  только глядела она так,  что  дрогнуло сердце и
понял  --  не  прощу  себе,  коли  не  попытаюсь  хотя  бы...  Сделал шаг  к
Рангвальду,  быстро перехватил опускающееся  запястье. Нож повис  в воздухе,
над судорожно вздрагивающим белым горлом. Олаф непонимающе взглянул на меня.
Ролло  затаился в ожидании  неприятностей, а  вальхи даже плакать перестали,
впившись в меня сумасшедшими глазами.
     -- Не мешай, Хельг.
     Меня Олаф попросил, а будь на моем месте кто иной -- уже отшвырнул бы в
сторону,  как котенка. После отменной погоды  на  море и удачного прохода по
ночной  чужой реке урмане  стали относиться ко  мне  с почтением. Даже самые
недоверчивые  не  могли  вспомнить,   чтобы  им  так   везло.  Обижать  меня
становилось опасно. Боги могут рассердиться.
     -- Отпусти  ее, Олаф, --  твердо сказал я и  воспользовался излюбленным
доводом самого Ролло: -- Боги так хотят.
     Олаф растерялся. С одной стороны -- воля ярла, с другой -- недозволение
Асов... Нелегкая  задача для не  приученного  к выбору хирдманна. Наконец он
повернулся к  ярлу, ожидая, что скажет тот.  Лицо  у Ролло,  казалось, стало
каменным, а глаза уже не морозили -- пронзали холодом сквозь кольчугу.
     -- Делай, что я велел, -- сухо сказал он Олафу, и тот, повеселев, вновь
потянул  волосы пленницы вверх. Теперь гнев  Асов  упадет на  ярла --  не на
него.  Рангвальд с  усмешкой  вырвался  из  моих  рук,  занес нож, и  в  это
мгновение что-то тонко свистнуло. Я сразу узнал этот звук. Так поет смертную
песнь охотничья стрела. Не думая, вскинул меч, чуть не срезав бороду  Ролло,
и  стрела  разочарованно  звякнула  о  железо  --  не  в  меч  целила,  а  в
незащищенную   шею  ярла.  Упала  на  землю...  Длинная,  хищная,  окованная
железом... Олаф мгновенно определил стрелявшего, указал викингам на каменную
галерею. Хирдманны  рванулись туда, но спустя немного вышли, разводя руками,
-- стрелка там не оказалось. Между тем женщина все еще ожидала своей смерти.
Ее  глаза следили за каждым моим движением,  перекатывая  под веками красные
вспухшие  жилки.  Ролло  задумчиво  потирал шею,  будто  чувствовал  на  ней
холодное жало стрелы, когда вперед выступил Бю. Тот самый  Бю, который  чаще
всех упоминал  богов и любил  предрекать их  волю. Раньше я считал его слова
чистой ложью, выдумкой во  благо  Ролло, но  теперь мне пришлось убедиться в
своей ошибке. Одноглазый верил во все, что говорил.  Возможно, он был чем-то
вроде нашей Сновидицы.
     Когда  он  произносил  пророчества,  лицо  у   него  разглаживалось  и,
казалось, даже слепой глаз приоткрывался, желая увидеть белый свет вместе со
своим зрячим собратом.
     -- Не убивай женщину, -- сказал Бю. -- Хельг прав. Асы даруют ей жизнь.
     Ролло,  все еще  упорствуя,  молчал.  Рангвальд ждал.  Хирдманны ждали.
Вальхи ждали.
     -- Боги чуть не отняли у тебя жизнь за неповиновение, -- добавил Бю, --
стрелка-то не было...
     Хирдманны зашумели, поглядывая то на меня, то на сурово  нахмурившегося
ярла. Почти треть собравшихся была  согласна с Бю. Ролло понимал, что еще не
вошел в  полную силу, не  сможет удержаться  против хирда. Лучше  потом  мне
припомнить...
     -- Отпусти женщину, -- негромко велел  он Олафу. -- Пусть Хельг возьмет
ее в благодарность за мою жизнь.
     И засмеялся беспечно, сводя ссору к шутке:
     -- Он очень  любит женщин, этот посланец  Ньерда!  Веселясь,  хирдманны
пихнули  беременную  ко мне в ноги, и она, не веря в свою удачу, прижалась к
грязным  сапогам,  ища защиты. Я не пытался  поднять ее. Сама встанет, когда
вернутся силы, а пока -- пусть лежит, не напоминая о  себе. Чем меньше будет
толкаться на виду, тем лучше и для нее, и для меня. Ия, все понимая, тоже не
склонилась к ней. "А Беляна, -- подумалось вдруг, -- презрела бы все страхи,
помогла..." И как всегда  при воспоминании о Беляне,  заныла в груди сладкая
боль -- где она, что с ней?
     Ярл не забыл о пленнице и, улучив момент, негромко спросил:
     -- К чему тебе эта женщина, Хельг? Неужели так понравилась? Не лучше ли
было послушать слово ярла, а не перечить ему ради пустой прихоти?
     -- Так хотели боги, ярл. Он развеселился:
     --  Ты  очень быстро  учишься, словен.  Так быстро,  что  скоро станешь
опасен.
     И, оборвав смех, пошел к  каменной  рукотворной глыбе --  дому  бывшего
старейшины. За ним потянулись Рангвальд, и Олаф, и Бю, и Биер, и я со своими
бабами. Хорошо хоть Ия догадалась не входить следом за мной, на потеху всему
хирду.
     Дом был  большой,  с  узкими переходами меж  комнат,  шитыми золотом  и
серебром картинами на стенах,  мягкими  коврами и разными украшениями. Ролло
нашел большую залу в самом низу здания, определил:
     -- Здесь будем жить, пока не пойдем дальше.
     Вот  уж не ожидал,  что ярлу не хватит этого  города!  Не насытил  свою
жадность и самолюбие. Он заметил мой взгляд:
     --  Я буду конунгом, а не  простым ярлом! Я возьму много городов, очень
много!
     Кто знал тогда, насколько прав ярл?  Что еще не  один  город  и не  два
поклонятся его мечу, что годы и годы битв на чужой земле принесут ему  то, о
чем  всегда  мечтал  -- богатство,  власть, жену-королевну,  детей-герцогов?
Великих герцогов Нормандских... Наверное, никто. А  я  верил  ему. При  всей
хитрости и переменчивости было в нем нечто непреклонное, несгибаемое, такое,
что попятилась бы от него сама Морена.
     И  она пятилась. Не  хотела  отступиться -- бежала  за  его  драккарами
маленькими  речушками,  расстилалась  перед  викингами  плодородными полями,
вставала на пути каменными и деревянными стенами, катилась морскими  валами,
задерживалась  вместе  с его  хирдманнами в  захваченных городах, а  все  же
боялась схватить  урманского ярла, боялась обломать об него острый зуб своей
косы.
     Шли месяцы, мелькали предо мной  испуганные вальхские племена,  горящие
непокорные  деревни,  мертвые  дети с беззащитными бледными лицами, рыдающие
женщины, богатые пирушки,  кровавые битвы. Оставались  в  полоненных городах
знакомые,  уже  побратавшиеся  кровью  викинги  --  осел  в  Руа  дожидаться
возвращения  ярла  одноглазый   Бю,  красавец-волк  Рангвальд  задержался  в
маленьком городке Флер... На  берегу моря, в городе алеманнов Шербре слег от
раны  Темный Олаф. Таял хирд Ролло, и умный  ярл понял -- пора остановиться.
Пора готовиться  к главному  -- обороне. Ни один  конунг,  ни один  Князь не
отдадут без боя свою землю. А потомок Каролингов тем более, и Ролло вернулся
в Руа. А я вместе с ним. Я уважал ярла. У него многому можно было научиться,
и я учился. Учился видеть  дальше  своего носа, учился  лгать  ради  победы,
учился убивать, когда это необходимо, даже беззащитных и ненавидеть кровь...
Правда, последняя наука приходила  сама,  без помощи  Ролло.  Когда внезапно
падают  бездыханными рядом  с тобой  с