н теперь на всю жизнь. Оно и
к  лучшему  --  не так  станет на баб засматриваться. И им,  и  ему от этого
только польза будет...
     Не успели мы отойти подальше от прирубка,  как пробежали мимо несколько
мужиков с  озабоченными  лицами. Я  не  обратил на них особого внимания,  но
женщина вздрогнула, отвернулась.
     Вход в корчму удалось  отыскать не  сразу, да  после стычки  с варягами
поселилась в моей душе  бесшабашная  удаль  -- распахивал  двери чуть  ли не
ногой.  В  одной  из  клетей натолкнулся  на румяного  пышнотелого  мужика с
маленькими зоркими глазками, едва заметными за пухлыми буграми щек.  Двойной
подбородок угрюмо нависал над шитой алыми петухами подоплекой его рубахи,  а
явно узкий пояс  еле сдерживал напор жирного живота. Ничего не спрашивая, он
повел  нас  сквозь пропитанное  запахом  пота  и  преющей шерсти  полутемное
холодное  помещение,  заполненное народом,  и неприветливо кивнул  на  ворох
истертых шкур на полу:
     -- Сюда. Платить будете золотом, как все.
     -- За золото можно чего и получше найти, -- пробурчал Лис.
     -- Тогда поищи.  --  Хозяин оказался тертым  калачом.  Смирившись,  Лис
опустился на шкуры.
     -- Жрать хочу, -- шумно выдохнул Медведь.
     -- Хозяйка придет -- позовет.
     --  Какого ляда  ты гостей  пускаешь,  коли  так  их не любишь?!  -- не
выдержал Лис.
     -- Жрать хочу, как и он! -- огрызнулся хозяин и исчез в полутьме своего
длинного  жилища. В  некотором  отдалении от нас кряхтели, сопели и смеялись
остальные "гости". Говор, одежда и намерения у них были  настолько различны,
что не верилось в их мирное соседство, но между тем они, похоже, уже не один
день разделяли еду и кров. К нам легким, пружинящим  шагом подошел кривой на
один глаз  парень с  хитрой физиономией, судя по одежде из  булгар, тех, что
жили далеко за Киевой и чтили каких-то своих богов.
     -- Играть будете? --  спросил  он,  настороженно  обводя  глазами  наши
насупленные лица. В руках его перекатывались разноцветные камешки.
     -- Не-е-е, -- Лис вздохнул. Парень еще более внимательно присмотрелся и
вновь спросил:
     -- А на девку?
     Я почувствовал,  как спасенная  женщина  скрючилась,  пытаясь  казаться
незаметной, и ответил за Лиса:
     -- Девка моя.
     -- Ну, как хошь... -- Сплюнув, булгарин отошел.
     С  улицы донесся громкий звук,  будто колотили железной палкой по меди.
Все вокруг зашевелились, гомонящий поток хлынул на двор.
     -- Должно быть, к столу зовут, -- предположил Бегун, и  вместе со всеми
мы  покорно  потащились к выходу.  Я только  и успел крикнуть, чтоб вещей не
оставляли, -- в таком месте всегда хоть один тать да отыщется.
     Бегун оказался прав. Под  дряхлым навесом стояли длинные грубые  лавки,
на  них вразнобой валялись толстые  ломти  хлеба  и  плошки с какой-то жутко
пахнущей  бурдой, отдаленно напоминающей  гущу. Чужак, увидев еду,  печально
вздохнул,  подозвал  жестом  маленькую  круглую  женщину  в  солнечно-желтом
летнике, богато украшенном жемчугом и золотым шитьем, и белом  убрусе, концы
которого поблескивали мелкими искрящимися бисеринами. Суетливо сновавшие меж
гостей девки, пробегая мимо, бросали на нее торопливо-испуганные взгляды. Не
знаю, что  в  жесте  ведуна  привлекло  хозяйку,  но  она,  оставив  гостей,
поспешила к нам.
     -- Договоримся?  -- Чужак вытащил из-за  пояса тертый кошель. Узрев его
тощие бока, хозяйка досадливо поморщилась:
     -- Едва ли...
     Ведун  огляделся. Постояльцы  с упоением поглощали пищу,  не обращая на
нас    никакого   внимания.   Хозяйка,   почуяв    возможность   поживиться,
насторожилась. Перевернув кошель,  Чужак вытряхнул  из него золотой кругляк.
Появление монеты  на хозяйку  не произвело  особенного впечатления.  Немного
погодя на ладонь Чужака выпал еще один кружок золота.
     Как же так?! Я же видел -- в кошельке  была всего  одна  монета!  Вновь
чары?
     Золото  посыпалось  на  ладонь  Чужака,  неприлично  громко  звякая при
падении.  Кучка росла,  угрожая  покатиться на  землю. У хозяйки перехватило
дыхание, и, жадно сграбастав деньги, она затараторила:
     --  Ах,  какие  гости!  Какие  гости!  Экий дуралей  мой мужик-то. Кабы
знала... Прошу... прошу...
     Суетливо припрыгивая и не уставая извиняться, она повела нас к довольно
ладной избе, чуть выше других и с просторными сенями.
     --  Живите, живите... Сейчас и чернявку позову, и лохань медную принесу
-- все как положено.
     --  Всегда  у  вас  так  тесно?  --  поинтересовался   я,  прерывая  ее
причитания.
     -- Да что ты! -- Похоже, ей была совершенно безразлична тема разговора,
лишь бы  не  молчать. -- Нежданно-негаданно  понаехали. Нарочитая чадь вся у
торговой площади  живет, а холопы их у  нас обиваются. Здесь все  есть, даже
смерды варяжские. А что поделаешь? Мир...
     Она склонилась к Чужаку и доверительно зашептала ему на ухо:
     --  Нам  беда грозит -- в прирубке-то  нашем  убитого варяга из  Нового
Города  нашли. Поговаривают,  из  дружины  самого Рюрика. А  сотоварища  его
какие-то лиходеи так избили! Места живого не оставили. Ищут их...
     Усевшись  на лавку, спасенная  нами девка, назвавшаяся Беляной, метнула
опасливый  взгляд  на Чужака. Он, словно не  слыша слов хозяйки и не замечая
тревоги на лице Беляны, велел:
     -- Ступай. Чай, гости заждались.
     Оборвав  речь на  полуслове,  толстушка  выкатилась из  избы,  неплотно
притворив за собой дверь. Небось, для подслуха щель оставила... Такая всегда
все вызнать спешит и узнанное за хорошую цену другим сторговать.
     Я  не  поленился,  поднявшись,  крепко  хлопнул   дверью.  В  последнее
мгновение в просвете мелькнуло лицо мужика с рыночной площади, но не до него
было.  Куда  опасней, коли сыщут нас дружки  убитого  варяга, а  того  хуже,
дознается о случившемся Меслав. Он всеми силами мир бережет,  строго накажет
провинившихся. Хотя вряд  ли дознается -- Ладога далеко,  да и забот у Князя
помимо нас хватает.
     После  умывания и еды обильной, распаренные,  сытые, все  заснули почти
мгновенно,  словно в  беспамятство провалились. Я лишь  успел заметить, как,
ставшая еще привлекательней, отмытая от  грязи и  крови, Беляна прилегла под
бок Чужаку. Он отвернулся  от нее с полным безразличием, и, не  знаю почему,
на душе  у  меня полегчало. И чем привадила меня девка,  чем обаяла? Глазами
огромными иль нахальством невиданным?
     Снов мне  не снилось --  то ли устал слишком,  то ли, впервые за многие
дни, опасности  не  ждал.  Проснулся поздно -- петухи уже откричали зорьку и
солнечный свет стучался  в окна, приплясывая  на лицах. В родимом  печище на
меня уж  вся  родня бы косо поглядывала да за глаза лаготником прозывала, но
здесь всем крепко спалось, даже неугомонному Лису. Я поглядел  на его смятое
лицо, вспомнил, как мечтал он подняться пораньше -- Пчеву поглядеть да порты
понаряднее купить. Пыжился:
     -- Мы  с братом лучшие охотники на все  Приболотье, негоже нам в тряпье
пред ясными Меславовыми очами представать!
     Проспал охотник... А все же чутье его не подвело --  ощутил мой взгляд,
вскочил, замигал испуганно:
     -- Где... Что...
     -- Пойдем, -- усмехнулся я, -- порты покупать.
     -- А-а-а... -- Лис махнул рукой, потянулся лениво, гаркнул брату в ухо:
-- Вставай, лежебока!
     Медведь подниматься  не стал, лишь дернулся внезапно, сграбастал брата.
Тот крутнулся... Свалились оба на пол, завозились там  в шутейной потасовке,
будто мальчишки. Глянешь  на них  и не захочешь, а засмеешься... Только прав
Лис, надо бы приодеться -- Меслав, чай, не простой боярин -- Князь! Пойти бы
на площадь, прикупить добра из Чужакова бездонного кошеля...
     Я  покосился  на постель  ведуна.  Сидела  на ней  Беляна, убирала  под
драную,  невесть  откуда  взявшуюся шапку  куцые  волосья,  а самого  его не
было...
     -- Где? -- Я указал рукой на примятые шкуры и котомку Чужака.
     -- С ночи ушел, -- пояснила девка, положив  голову на  согнутые колени.
-- Велел вам помочь, коли понадобится...
     Меня разозлило ее слепое преклонение.
     -- Когда явится?
     -- Не сказал, -- пожала плечами она. Теперь я рассердился на себя. Чего
на девку орать, коли сам у Чужака раньше ничего не выпытал.
     -- Ладно, проводишь к оружейникам. А там -- видно будет.
     Принарядившись и повеселев, в  предвкушении новых впечатлений, я ступил
на крыльцо.
     Солнышко  не  жгло землю, как летом,  лишь нежно  припекало,  оглаживая
лучами  помятое  со  сна  лицо.  Хотелось  подольше  постоять  на  крылечке,
помечтать о будущих удачах. Впереди Пчева, потом Ладога, Княжий двор, ратные
подвиги, громкая слава...
     -- Он!!!
     Блаженное  отдохновение  унеслось с  души, словно  сорванное  ураганом.
Прямо передо мной, кривя озверелое,  изуродованное  багровыми полосами лицо,
стоял вчерашний  не  добитый  Чужаком  варяг. На  сей  раз он  не  отважился
связываться  с  нами  один  на  один --  скалились вокруг  хищными  улыбками
вооруженные холопы. Почти все -- славяне.
     --  Назад! -- крикнул  я,  отступая и пытаясь захлопнуть дверь,  однако
нападающие  оказались  проворнее  -- оттеснили  меня  в  сторону,  ввалились
внутрь.  Мы  тоже  не пальцем  деланные  -- повоевали уже. Ловко  сомкнулись
спинами, ощерились оружием, попятились к стене. Возле меня оказалась Беляна.
Ее короткие вдовьи волосы  разлетелись по плечам, в руке  поблескивало узкое
лезвие одного из Лисьих ножей.
     Кому глупая  драка  по  сердцу?  Лишь  дурням и  мальчишкам  непутевым.
Настоящая битва  --  вот удел  воев.  Да похоже, варяг  иначе думал -- желал
отомстить за оскорбление, не прибегая к помощи своего ярла или нашего Князя.
Его  челядь напирала,  подзадоривая друг друга  воинственными выкликами,  и,
ощущая  полное отсутствие азарта, я  лениво  ткнул рогатиной в ближайшего ко
мне оборванного мужика.
     "Докатились, --  мелькнуло в голове,  -- по наущению варяжскому славяне
со славянами дерутся. Может, и впрямь нет в нас порядку?"

БЕГУН

     Варяжские  прихвостни  пытались взять нас измором. Ничего другого им не
оставалось -- бойцами они оказались  неважными  и, толпясь перед нами,  лишь
мешали своему хозяину. Он ругался,  отплевывался, призывал на помощь наших и
своих богов, но  ничего не мог поделать с развоевавшейся челядью. Наскакивая
на нас поодиночке,  словно дворовые  петухи, они получали  отпор, еще больше
горячились, толкались, потрясали  оружием и, наконец,  совсем затерли варяга
за  спины.  Меня же волновали  не  они  -- Чужак.  Не  знаю  почему, но  мне
казалось, он  подозревал о нападении и неспроста ушел так рано невесть куда.
А если действительно так, то в последний миг, когда  уж  и сил не останется,
он вновь  явится  как спаситель. Вот, мол, полюбуйтесь -- ничего вы без меня
не можете.
     И подумать о ведуне не успел, как он возник в дверном проеме.
     Беляна  закричала. Пока  ошеломленные неожиданным  появлением  врага за
спиной нападающие на нас  мужики бестолково мялись на  месте, ведун скинул с
плеча суму, ту, что купил недавно, и громкой скороговоркой забормотал:

     Не в велик день вы родились,
     Да не тыном железным оградились,
     Ни мать, ни отец вам -- не родня,
     Не высока высь, не сыра земля!
     Как трава по ветру клонится,
     Как с лебедкой лебедь сходится,
     Так слова мои через край бегут,
     Семерых из тьмы-нежити зовут.
     Да придите вы с острова Буян,
     Перейдите вы море-океян,
     Поклонитесь мне, подчинитесь,
     По моим словам появитесь!

     Первым  неладное  почуял  Славен.  Рот  у  него  округлился,   рогатина
беспомощно опустила  опасные  острия в пол.  Наскакивавшие  на него  мужички
сперва  попятились,  подозревая  подвох, а  потом  по  лицу поняли --  сзади
страшнее, чем спереди, и обернулись. Я завороженно смотрел на суму Чужака.
     Из разверстой  горловины  медленно вытекал странный  белесый дым, плыл,
стелясь  по  полу, а  потом,  будто вьюн  полевой,  цеплялся за  ноги  наших
обидчиков,  тянулся  белыми  лапами к их лицам.  Один из  варяжских  холопов
отмахнулся от назойливого дыма, и тот,  будто обретя вдруг собственную волю,
уплотнился, на миг отлепился от него,  и показалось --  не  дым это вовсе, а
огромный белый человек с пустыми бесцветными глазами.
     Лучины загасли, словно  кто-то  невидимый  задул их.  А  ведь весь  бой
горели...
     -- Кромешник! -- пискнула Беляна.
     После  ее  вскрика  уже  все  наши обидчики  принялись отмахиваться  да
отскакивать,  лупя  туманные  тени  чем  ни  попадя.  Кто-то  завизжал дико,
ненароком угодив под удар своего же дружка. Тот, не понимая, саданул еще раз
и согнулся, получив в ответ увесистую плюху.
     Дым сгущался, висел над нашими незваными гостями плотной пеленой, мешал
им видеть.
     -- Этак они  сослепу да с перепугу  друг друга  покалечат, --  негромко
шепнул Лис и ухмыльнулся. -- А решат, мы побили...
     Коли  по воплям, из облака  дымного  доносившимся, судить, то  верно он
угадал  --  били враги  наши сами  себя...  Может, и вовсе  поубивали б друг
дружку, да Чужак сжалился, толкнул дверь  ногой, крикнул: "Бежим!" --  будто
сам одним из них был.
     В  бою крик совсем иначе  слышится -- коли один струсил и деру дал,  за
ним  непременно еще пара трусоватых  увяжется... А недруги наши, все  как на
подбор, храбростью не отличались  -- ринулись  прочь, чутьем свободу ощутил.
Дым их  до двери проводил, а там в проеме застрял, начал опять к полу таять.
А  сквозь  него  уже  силуэты  избитых  виднелись.  Стонущие,  раздавленные,
одуревшие от напасти неведомой...
     Глянул  я  на них и почуял, как заполыхали щеки. На мучения  несчастных
мог лишь тот  смотреть, у  кого вовсе не  было  сердца. Не в честном бою они
пострадали  -- в  битве  с  чародейством сами себя  искалечили.  Да  похоже,
начинали и сами это понимать -- головы опускали, слезы непрошеные утирали...
     Беляна мертвой хваткой вцепилась в мою руку. Девка оказалась стойкой --
дралась вровень с мужиками, а ворожбы испугалась. Я ощущал, как часто бьется
на  ее запястье  тоненькая жилка,  как дрожат  пальцы. Она, дурочка, глаз на
ведуна положила, не знала, каков он на  деле. Силен  да темен, словно ночной
ураган Кулла. Сердце у него каменное -- в беде не дрогнет, но и в радости не
колыхнется. Ей бы Славена заметить -- и собой хорош, и глаз с нее не сводит,
точно присушенный.
     Только  сейчас Славен не на нее глядел  -- на  варяга, что на коленях у
входа  застыл. Дым колдовской  вокруг него плотным кольцом  сомкнулся,  глаз
багровым  синяком заплыл,  из  губы  разбитой  кровь сочилась. Обезоружен  и
одинок он был, а  все же  не просил о  милости --  бились  в глазах  страх и
ненависть. Смотрит так зверь, в яму угодивший. Губы варяга шевелились, шепча
последнюю просьбу к богам. Чужак приподнял  руку ладонью вперед, потянулся к
кольцу дымному.
     -- Ты все забудешь... -- глухо запел.
     Глаза   варяга   утратили  осмысленное  выражение,  голова   качнулась,
соглашаясь.
     -- Ты  уйдешь и не  вернешься...  -- продолжал  Чужак.  Теперь  и  меня
охватило настойчивое желание соглашаться с его словами.
     -- Да... -- прошептал варяг.
     -- И никому ничего не расскажешь...
     -- Да...
     -- Ступай...
     Покачиваясь, словно  лунатик, варяг  поднялся  на  ноги  и вышел.  Руки
ведуна  вытянулись ладонями кверху и  вновь согнулись к груди, приманивая  к
себе темный сгусток тумана. Седая голова запрокинулась, сбрасывая капюшон за
плечи.  Не  знаю,  что  он  сказал, но мне померещилось,  будто громыхнул  в
горнице гром и пронесся вдоль окон вихрь, а когда  все стихло, дыма словно и
не бывало  никогда. Только  ведун, стягивая  горловину,  завязывал  на  суме
тесьму.
     -- Тебе придется кое-что объяснить,  -- опомнился Славен. После общения
со Змеем он стал разговаривать с Чужаком на  равных, без  робости,  но и без
превосходства. Сновидицыну сыну  это  нравилось, по  крайней мере он  уже не
отмалчивался,  как раньше, а отзывался, хоть и коротко. Однако  на сей  раз.
сделал вид, что не расслышал.
     -- Вы вроде на двор собирались.
     -- А мы не торопимся.  -- Славен решил своего добиться. А  коли так, то
его ничем не собьешь. Что ж, видно, настала пора выяснить, чего хочет ведун,
что  затевает. Чужак тоже  понял -- не отвертеться и уселся на полок. Славен
отодвинул  ногой  перевернутый  нашими  незадачливыми   гостями  столец   и,
остановившись перед Чужаком, ожидающе склонил голову:
     -- Скажи для почину, что за нежить здесь была и -- откуда она взялась?
     -- Из сумы. Все же видели, -- ведун улыбнулся. Ох, не нравились мне его
улыбки  из-под капюшона,  когда глаз не видать. -- И не нежить  это вовсе, а
кромешники. Хотя для вас большой разницы нет.
     -- А почему они тебя слушались?
     -- Посмотри.  --  Чужак  потянул  Славену суму.  Тот опасливо  взял ее,
словно  ожидал,  что  вновь  вылезут  из  нее непобедимые  порождения  тьмы,
повертел, приглядываясь, и, наконец, прочел написанные по краю руны:

     Скрыты в суме семеро,
     Силы в них не меряно,
     Коли знаешь слова,
     Станешь силе -- голова.

     Значит,  вовсе не могуществу Чужака подчинялись кромешники, просто знал
он заветные  слова,  вызывающие  их  из-за края неведомого. У  меня на  душе
полегчало. Все-таки не спутался наш ведун с прислужниками Чернобога. Славен,
догадавшись о чем-то, потребовал:
     -- Дай кошель!
     Из любопытства я тоже заглянул внутрь тощего кошелька.  Как обычно, там
поблескивала одна монетка. Ляд его знает,  откуда умудрился  ведун добыть ту
кучу золота, что отдал хозяйке.
     -- Не преуменьшится  да не преумножится! -- неожиданно заявил Славен и,
заметив мое  недоумение,  пояснил, проводя пальцем по полустертой витиеватой
надписи: -- Здесь так написано...
     --  Вот  почему в  нем  всегда одна  монета!  --  догадался  Медведь и,
довольный своим  открытием, заулыбался  ведуну. -- А я уж боялся, не ограбил
ли ты кого.
     -- Значит, все те вещи, что ты принес, -- завороженные?
     -- Верно.
     -- Кем?
     -- Не знаю.
     -- А где ты их взял?
     --  У старика  слепого купил.  Он век по  свету  ходил  с этой сумой на
плече,  и невдомек ему было, кого за  спиной  носит. А кошель он с потайного
места выкопал. Монетку там на черный день берег.
     Славен повертел в руках кошель и протянул его Чужаку:
     -- Вещи тебе  под стать.  Выгодный ты  обмен совершил.  Три куны  таких
вещей не стоят.
     -- Слепой иначе  думал. -- Чужак не торопился взять кошель. --  А  тебе
коли они нравятся, так бери. Мне они ни к чему.
     -- Нет, -- ответил Славен, и  я обрадовался. Не хотелось видеть  у него
эти диковины. Опасны были они, как опасны были и их неведомые создатели. Кто
знает, вдруг явятся они однажды да потребуют обратно свои творения? А то еще
и накажут за то, что владеть ими  осмелился.  Нет, не для  простого человека
все это...
     -- Держи! -- Ведун принял кошель и ловко перекинул его Беляне.
     Та, не сообразив, поймала, а затем, взвизгнув, отбросила в сторону.
     -- Подними. -- Голос у ведуна стал строгим. -- Не тебе гнушаться такого
подарка. Купишь одежду.
     Глотая слезы, Беляна выполнила его  приказ.  У Славена забегали желваки
на скулах, но стерпел, ничего Чужаку не  сказал,  а чтобы поддержать  девку,
подхватил  на  плечо  завороженную  суму  и  подмигнул  ей  --  мол,  ничего
страшного.
     Лис в нетерпении вертелся у выхода. Казалось, его совсем не встревожили
чудеса Чужака.
     -- Пошли, что ли?
     --  Пошли, -- прошептала  Беляна, опустив голову.  Толкотня  и  суета в
торговых рядах была прежняя.
     Даже хуже. Появились  гончары со своими кувшинами и  плошками, медники,
кожемяки,  бондари и  множество  приезжих  торговцев  с разными  диковинами.
Славен долго приценивался к мечам,  качал их  в руке, крутил так  и сяк и, в
конце концов, со вздохом положил обратно:
     -- Дружинниками станем -- будем мечи носить, а пок