очень встревожена. - Ах, Люсьен, мы с  вами  оба  знаем,  что  ваш  брат
никогда не сможет позаботиться о ней  и  ребенке!  Они  будут  вынуждены
ночевать на улице и голодать! Он заставит их просить  милостыню,  словно
нищих! Вы должны разыскать их!
   - Где Перри?
   - Не знаю. Теперь я никогда не знаю, где он, и все благодаря...
   - А где вся орава их безмозглых приятелей?
   - Извините, но и этого я не знаю...
   Герцог сердито выругался и вышел из гостиной, на  ходу  натягивая  на
голову треуголку. Лицо его было темнее тучи. Вскочив на  черного  зверя,
которого он называл своим конем, герцог, даже не  оглянувшись,  пустился
галопом по улице.
   Леди Брукгемптон, у которой дрожали колени, вздохнула с  облегчением,
прислонилась спиной к  стене  и  промокнула  платочком  вспотевший  лоб.
Впервые за семнадцать лет ей стало жаль Дикаря.  Одному  Богу  известно,
что сделает с ним старший братец, когда отыщет.

***

   Они успели на дилижанс, следовавший из Лондона.
   На этот раз они ехали без приключений: разбойники на них не нападали,
дорога не раскисла от дождя, да  и  дождя,  который  отравлял  бы  жизнь
пассажирам, сидевшим на империале, тоже не было. Они и глазом не  успели
моргнуть, как были уже за пределами Лондона.
   Джульет сидела с Шарлоттой на  коленях,  ее  муж  дремал  на  сиденье
напротив. Наблюдая сквозь окошко, как по небу плывут облачка и  меняется
ландшафт  местности,  Джульет   глубоко   задумалась.   Перспектива   их
дальнейшей семейной жизни была весьма  туманной.  Она  верила,  что  муж
хранил ей верность в течение трех дней своего отсутствия, но  ей  совсем
не внушали доверия его планы на будущее, которые вызывали у  него  такой
энтузиазм. Он был аристократом, рожденным для жизни легкой и утонченной.
Он был вторым сыном герцога, несомненно, обладал  обаянием,  и  она  без
труда могла бы представить себе его в роли члена парламента или посла  в
каком-нибудь заморском государстве, но никак не могла вообразить, что он
унизится до такого вульгарного занятия, как поединок на шпагах на потеху
толпе. В какую авантюру он их втягивает?
   Хорошо еще, что Абингдон, расположенный  к  югу  от  университетского
городка  Оксфорда,  находился  не  очень  далеко  от  владений   герцога
Блэкхитского, к которому она могла бы обратиться  за  помощью  в  случае
крайней необходимости.
   Гарет, конечно, никогда не согласится на это. В ответ на ее расспросы
он  наконец  признался  -  хотя  и  весьма  неохотно  и  не  вдаваясь  в
подробности, - где он провел остаток их брачной  ночи.  Она  представила
себе мужа спящим на голом полу в холодной сырой конюшне, и ей захотелось
задушить его собственными руками. Его гордость их всех погубит, если она
не будет контролировать его сама.  Ведь  это  из-за  своей  гордости  он
дрожал на холодном полу в  конюшне,  вместо  того  чтобы  провести  ночь
вместе с ними в особняке де Монфоров.  Это  гордость  не  позволила  ему
привезти их всех в замок Блэкхит под крылышко герцога. Вместо  этого  он
решил принять предложение Спеллинга, словно обедневший  аристократ,  что
было унизительно само по себе.
   Почему он так поступил?
   Она взглянула на его умиротворенное лицо,  на  которое  падали  пряди
волос, выбившиеся из косицы. Его гордость, по-видимому, не  страдала  от
того, что он намеревался работать на человека, значительно ниже  себя  и
по положению, и по происхождению. Однако обратиться за помощью к Люсьену
было выше его сил. Не была ли его гордость связана с его  отношениями  с
властным старшим братом?
   И с неизбежными, до смерти надоевшими сравнениями с Чарльзом? Как  бы
то ни было, но он явно хотел доказать, что он самостоятельная  личность,
если не ей, то Люсьену, и Джульет  вдруг  очень  захотелось,  чтобы  ему
удалось доказать это.
   Они остановились у  придорожной  гостиницы,  чтобы  сменить  лошадей.
Несколько пассажиров, сидевших на империале, вышли,  вошли  трое  новых.
Сидевший напротив нее лорд Гарет вытянул  длинные  ноги,  зевнул,  сонно
улыбнулся ей и, прислонившись щекой к спинке сиденья, снова погрузился в
сон.  Его  колени  касались  ее  колен,  и  только  присутствие   других
пассажиров удерживало ее от того, чтобы наклониться над ним и поцеловать
в приоткрытые губы. Лицо у него было таким милым, таким беззаботным. Она
улыбнулась и покачала головой: по всей вероятности, заботы действительно
не тяготили ее мужа.
   Из всего вздора, который наплела леди Брукгемптон, одно  было  верно:
они с Чарльзом отличались друг от друга как небо от земли. Она не  могла
представить себе, чтобы Чарльз вовлек их в подобную авантюру и  спокойно
задремал, совершенно уверенный в том, что все будет  прекрасно.  Она  не
могла себе представить, чтобы Чарльз согласился биться  на  шпагах  ради
денег.
   Она вообще не могла себе представить Чарльза. И точка.
   Она озадаченно нахмурила лоб. Она не видела лица Чарльза более года и
теперь с изумлением осознала,  что  черты  его  вспоминаются  не  совсем
отчетливо. Когда она попыталась  представить  себе  строго  сжатые  губы
Чарльза, перед ней возникала ленивая, озорная усмешка Гарета. Когда  она
попыталась вспомнить тембр его голоса,  она  услышала  беззаботный  смех
Гарета. А когда попыталась вспомнить, как это было, когда они с Чарльзом
занимались любовью, то в памяти  возникала  безумная  ночь  в  заведении
мадам Боттомли, когда Гарет заставил  ее  вознестись  к  таким  вершинам
наслаждения, о существовании которых она и не подозревала.
   Ее  взгляд  невольно  упал  на  аристократические  руки  с   длинными
пальцами, праздно лежащие на его коленях.
   Она вдруг вспомнила, что он проделывал этими пальцами и этими губами,
которые сейчас приоткрылись во сне, и смущенно поежилась,  почувствовав,
как  по  ее  телу  прокатилась  горячая  волна  желания.  Груди  у   нее
напряглись, сердце учащенно забилось. И она с чувством вины вспомнила  о
человеке, который лежал в сырой земле за тысячи миль отсюда. О человеке,
который был отцом ее маленькой дочери.
   - Чарльз, - прошептала она, пытаясь оживить воспоминание о  нем.  Она
взяла в руку медальон с его портретом, висевший на шее, и  вгляделась  в
него. Миниатюра была сделана в Бостоне за два месяца до гибели Чарльза.
   Художнику удалось мастерски уловить сходство. Она долго  смотрела  на
его светлые волосы, припудренные перед тем,  как  позировать  художнику,
твердую,  мужественную  линию  губ,  целеустремленный  взгляд  обманчиво
мечтательных голубых глаз.
   И, как ни странно, не почувствовала ничего.
   Она осторожно возвратила миниатюру на место, за  лиф  платья.  Потом,
прижав к себе дочь, стала  снова  глядеть  в  окно,  размышляя  о  своем
растущем чувстве к Гарету и убывающем - к Чарльзу.
   Она даже не заметила,  что  с  сиденья  напротив  за  ней  пристально
наблюдает из-под полуопущенных ресниц Гарет.

Глава 25

   Джульет никогда еще не видела  ничего  красивее  господского  дома  в
поместье Суонторп. Расположенный на плодородном берегу Темзы в окружении
ухоженных газонов, лугов и полей, на  которых  зеленели  молодые  всходы
пшеницы, он был построен из великолепного розового камня.  Из  его  окон
открывался вид на реку и гряду зеленых  холмов,  простиравшуюся  к  югу.
Когда экипаж, нанятый ими в Абингдоне, повернул  на  дорогу,  ведущую  к
дому,  которую  обрамляли  набирающие  бутоны  кусты  роз  и   аккуратно
подстриженная живая изгородь из тиса, Джульет заметила возвышающийся над
сливами, персиками и вишнями в цвету шпиль церкви Святой Елены, одной из
двух древних  церквей  в  городе,  в  миле  отсюда.  В  ветвях  сикомора
неподалеку куковала кукушка, а немного подальше  солнце  поблескивало  в
водах пруда, по которому лениво плавали лебеди и дикие утки.
   - Какой чудесный дом, - пробормотала она,  когда  экипаж  остановился
перед главным входом.
   Гарет улыбнулся немного печальной улыбкой:
   - Да. Какая жалость, что мой непутевый  дед  проиграл  его  в  карты.
Знаешь, говорят, я похож на него. Когда я думаю о том, что он имел и что
так легко потерял, то начинаю понимать, как дорого обходится  разгульная
жизнь.
   - Ах, Гарет.., уж не такой ты пропащий, как думаешь.
   - Иными словами: не такой уж пропащий, как мог бы стать, если  бы  не
встретил тебя. - Он лукаво подмигнул ей. - И конечно, Шарлотту.
   - Ты хочешь сказать, что мы уже повлияли на тебя?
   - Дорогая моя, ты повлияла на меня с того  самого  момента,  когда  я
увидел, как храбро ты стояла перед бандитом, державшим тебя на мушке.
   Дверь в дом открылась, и Джульет заметила внутри  красивую  люстру  и
изящные деревянные перила  лестницы,  ведущей  наверх.  Лакей  распахнул
дверцу экипажа; по ступенькам лестницы к ним спускался сам Спеллинг  все
с той же фальшивой улыбкой на физиономии, которая так не понравилась ей,
когда она видела его в прошлый раз.
   - А-а, лорд Гарет, леди Гарет! Надеюсь, хорошо доехали?  Уверен,  что
вам здесь понравится. Мы приготовили для вас флигелек. Пойдемте  скорее,
я горю нетерпением показать его вам.
   Гарет чуть кивнул  головой,  что  могло  сойти  за  приветствие.  Как
положено истинному джентльмену,  он  вышел  из  экипажа  и  помог  выйти
Джульет с Шарлоттой.
   Своей глубокой неприязни к  Спеллингу  он  даже  не  пытался  скрыть.
Наверное, ему, сыну герцога, было унизительно то, что  ему  предоставили
флигелек в поместье, некогда принадлежавшем  его  семейству,  тогда  как
новый  хозяин,  этот  выскочка  низкого  происхождения,  будет  спать  в
хозяйской спальне. Чарльз при всей его выдержке  не  стерпел  бы  такого
унижения.
   И уж конечно, этого не стерпели бы Люсьен и Эндрю.
   Джульет была восхищена поведением своего мужа. Взяв Гарета под  руку,
она одарила его теплым, блестящим взглядом. Сердце у нее сладко замирало
от его близости. Это было чудесное ощущение,  придававшее  упругость  ее
походке, заставлявшее пылать щеки и чувствовать себя  снова  молоденькой
девушкой.
   "Что это со мной происходит?" - подумала Джульет.
   Но она знала ответ на  этот  вопрос.  Впервые  с  тех  пор,  как  она
встретила  Гарета,  она  позволила  честно  признаться  себе   самой   в
физическом влечении к этому мужчине, за которого она вышла замуж. И  при
этом она не испытывала ни чувства  вины,  ни  сомнений,  которые  всегда
омрачали радость от этого чувства к нему.  И  это  было  прекрасно.  Это
давало ощущение свободы.
   - Вот мы и пришли, - сказал Спеллинг и,  повернув  в  замке  ключ,  с
победоносным видом распахнул  дверь.  -  Ну,  как  вам  здесь  нравится,
милорд?
   Джульет поежилась.  Такое  обращение  к  более  чем  скромно  одетому
аристократу, попавшему в затруднительное  положение,  человеку,  который
привык  жить  в  одном  из  самых  великолепных  домов  Англии,  звучало
оскорбительно, и Спеллинг, судя по его отвратительной ухмылке и бегающим
глазам, прекрасно знал это.
   Кажется, он умышленно провоцирует ее мужа?
   Но Гарет не перешагнул порог дома и не ответил грубостью. Он  постоял
мгновение, обводя дом равнодушным взглядом, и сказал:
   - Сойдет. А теперь можете идти.
   Рот Спеллинга, только что  растянутый  в  противной  ухмылке,  теперь
беспомощно открывался и закрывался, словно у рыбы, вытащенной  из  воды.
Он не ожидал, что его, как слугу, властным  тоном  отправят  вон  в  его
собственном доме. Потом  на  губах  его  снова  появилась  улыбка  и  он
демонстративно-дружеским жестом  похлопал  Гарета  по  плечу.  В  глазах
Гарета загорелся огонек, не предвещающий ничего хорошего.
   - Как скажете, милорд, как скажете. Понимаю, вы устали с дороги,  вам
надо отдохнуть. Всего хорошего, лорд Гарет, жду вас завтра в семь  часов
утра в амбаре за конюшнями.
   - Ждите меня в девять часов, - небрежно сказал Гарет. - Я  не  привык
вставать так рано.
   Улыбка сползла с физиономии Спеллинга.
   - Лорд Гарет, не забудьте, что вы теперь работаете у  меня  и  должны
делать, как я прикажу.
   - Я буду делать так, как пожелаю. - Гарет  улыбнулся  обезоруживающей
улыбкой. - Или вам придется  искать  другого  участника  состязания.  Вы
поняли меня, сэр?
   Побагровевший Снеллинг едва удержался от резкого ответа. Но он быстро
взял себя в руки, и на лице его  снова  появилась  тошнотворно-приторная
улыбка.
   - Я все понял. Значит, в девять. До встречи. - Он поклонился  Джульет
и ушел, кипя злостью, как котел на огне.
   Как только он скрылся из виду, Гарет расхохотался:
   - Каков шут гороховый!
   - Если ты будешь раздражать его, то лишишься работы,  даже  не  начав
ее.
   - А если он будет раздражать меня, то  лишится  участника  состязания
раньше, чем я нанесу первый удар.  Пойдем-ка  лучше  прогуляемся  вокруг
флигеля.
   Джульет пристально взглянула  на  мужа,  но  он  ответил  беззаботной
улыбкой, от которой на щеках появились ямочки, выхватил  у  нее  из  рук
Шарлотту, взъерошил ее светлые кудряшки и пошел вниз по ступеням.
   Снаружи флигель выглядел так же, как и главное здание.  Он  тоже  был
построен из розового камня, и из окон точно так же  открывался  чудесный
вид на зеленеющие поля пшеницы, ячменя  и  ржи.  Справа  от  домика  был
небольшой участок, отведенный под огород, а за домом  -  пышные  заросли
куманики, тростника и деревьев, густо увитых ярко-зеленым плющом.  Кусты
и деревья отделяли газон от берега ручья, ответвлявшегося в виде  рукава
от Темзы и до самого  города  текущего  параллельно  реке.  Где-то  пела
птица, а солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны деревьев,  придавали
этой картине особенно мирный вид.
   - Даже не верится, что может быть так хорошо, -  сказала  Джульет.  -
Но, Гарет, мне что-то не по себе.
   - Ну вот, ты опять тревожишься.
   - Нет, просто мне не нравится этот тип. Я ему не верю.
   - Я тоже. Но он пока не сделал ничего плохого,  разве  что  попытался
уколоть меня. Он предложил мне работу, Джульет.  Легкую  работу.  В  чем
проблема? Если нам здесь не понравится, мы просто уедем, -  успокоил  он
жену, целуя в губы. - Пойдем-ка посмотрим, как там внутри дома.
   Но в доме их ждало разочарование. Там пахло плесенью и  пылью.  Шторы
требовалось выстирать, полы - вымести, и вообще у помещения был нежилой,
неухоженный вид. Спеллинг сказал, что флигелек приготовили к их приезду,
но это было не так.
   - Ладно, - сказал Гарет,  -  здесь  все-таки  получше,  чем  у  мадам
Боттомли. Если тут немного почистить, кое-что покрасить, положить на пол
пару новых ковров, у нас будет миленький, уютный домик.
   - Да... Тяжелой работы я не боюсь.
   - Я тоже. Только мне никогда не приходилось ею  заниматься,  так  что
тебе придется указывать мне, что и как надо сделать, и клянусь, Джульет,
я сделаю все.
   Джульет тяжело вздохнула. Она не умела притворяться.
   - Извини, Гарет, но ты не должен жить в таких условиях.
   - О чем ты говоришь? Такой хорошенький домик...
   Джульет печально покачала головой:
   - Не о доме идет речь. А о Спеллинге. О тебе. Обо всей этой ситуации.
Ты  так  стараешься  заполучить  эту  работу,  чтобы  содержать  нас   с
Шарлоттой, а я не могу не думать о замке Блэкхит и обо всем, что ты имел
там, к чему привык с рождения. А теперь ты вынужден жить во флигельке, в
том самом поместье, которое когда-то  принадлежало  твоему  семейству...
Это, должно быть, очень унизительно.
   - Не так унизительно, как перспектива приползти  с  поджатым  хвостом
назад к Люсьену, а другого выбора у меня нет. - Он посмотрел ей прямо  в
глаза, и она увидела в его взгляде решимость  победить,  доказать  всему
миру, что не такое уж никчемное он создание, как о нем думают. -  Такого
унижения я постараюсь избежать любой ценой.
   Она взяла у него заснувшую Шарлотту и положила  в  ближайшее  кресло.
Потом подошла к мужу, взяла его за руки и, глядя  прямо  в  глаза,  тихо
сказала:
   - Я верю в тебя, Гарет.
   - Я могу не оправдать доверия.
   - Но вера в тебя - это все, что у нас с Шарлоттой осталось.
   - А вы с Шарлоттой - все, что осталось у меня.
   - Значит, мы должны поддерживать друг друга, - сказала она.
   - Да. Знаешь что, Джульет? Если ты  меня  поддерживаешь,  мне  больше
никого не нужно!
   Они подошли совсем близко друг к другу.
   - Ты еще докажешь, что Люсьен не прав. Я в этом уверена. Все  наконец
узнают, каков ты на самом деле.
   - Я, наверное, не заслуживаю такой слепой веры в себя.
   - Заслуживаешь. И если бы я думала по-другому, я бы  бросила  тебя  и
вернулась в Америку.
   - Джульет! - воскликнул он в притворном ужасе. - А  что,  если  я  не
оправдаю твоих надежд?
   - Победишь ли ты или потерпишь поражение - не имеет значения.  Важно,
что ты пытаешься, и, пока  ты  не  прекратишь  попытки,  я  буду  всегда
поддерживать тебя. - Она приподнялась на  цыпочки  и  поцеловала  его  в
щеку. - Спасибо, Гарет. Спасибо за то, что ты снова показал себя героем.
   Радость и благодарность,  отразившиеся  на  его  лице,  заставили  ее
устыдиться того, что она одно время, хотя и недолго, сомневалась в нем.
   - Спасибо тебе, Джульет. Должен признаться, я не привык к тому, чтобы
кто-нибудь верил в меня.
   "В этом-то и заключается твоя главная трудность", - подумала Джульет.
   Его взгляд потемнел. Он глядел на нее с глубокой нежностью, и в  этот
момент Джульет поняла, как это понимали женщины во все времена,  что  он
любит ее.  Это  вызвало  у  нее  радостное  возбуждение  и  одновременно
испугало.  Радостное  возбуждение  объяснялось  тем,   что   на   легкое
прикосновение его губ  к  ее  руке  все  ее  тело  отреагировало  дрожью
предвкушения. А испугало то, что он - и никто другой - мог заставить  ее
забыть Чарльза.
   А забывать Чарльза она не хотела - и ради самого Чарльза, и ради  его
дочери.
   Страсть и чувство вины вступили в противоборство.
   А он медленно целовал ее пальцы, наблюдая за ней из-под полуопущенных
ресниц.  Она  чувствовала  его  горячее  дыхание  на  своей   коже.   От
прикосновения его губ по телу пробегала дрожь, но она не отнимала руку.
   Не могла.  Потому  что  была  совершенно  заворожена  призывом,  явно
читавшимся в его мечтательных голубых глазах.
   Он перевернул ее руку и  поцеловал  ладонь,  прикоснувшись  языком  к
самому центру.
   Джульет покраснела.
   - Гарет!
   Он лишь улыбнулся и, глядя ей в  глаза,  продолжал  описывать  языком
круги на ее ладони. Ее охватил огонь желания.
   - Г-гарет, - заикаясь, пробормотала она, - не лучше ли нам...
   - Подняться наверх в спальню? - вкрадчиво  прошептал  он.  -  Хорошая
мысль. Мне хочется овладеть тобой сию же минуту. Но может  быть,  ты  не
захочешь предать память человека, которого все еще любишь? - сказал  он,
проведя пальцами по цепочке, на которой висел медальон.
   В его словах не было ни ревности, ни гнева. Это был простой и честный
вопрос, заданный без каких бы то ни было эмоций.
   Джульет поняла,  что  он  не  спал  в  дилижансе  и  видел,  как  она
разглядывала портрет Чарльза и тихо разговаривала с ним.
   - Ты видел, - сказала она, покраснев от стыда.
   - Видел, - признался он, - но я тебя не  осуждаю.  Я  не  стану  тебя
торопить, Джульет.
   - Знаю, Гарет. Но хотя  ты  мне  очень,  очень  дорог,  я,  возможно,
никогда не смогу полюбить никого другого так, как любила Чарльза. А  это
несправедливо по отношению к тебе.
   - Дорогая Джульет, - тихо сказал он, ласково погладив ее по  щеке.  -
Когда я попросил тебя выйти за меня замуж, я знал, что ты все еще любишь
его. И я не питаю иллюзий, что ты когда-нибудь будешь относиться ко  мне
так же, как к Чарльзу. Я с этим согласен. Разве ты не видишь?
   - Ох, Гарет... А как же ты? Как же твои чувства ко мне?
   - Но, дорогая, мне кажется, что это видно невооруженным глазом.
   Она  судорожно  вздохнула  и  отвела  глаза,  увидев,  какой  любовью
светится его взгляд. Она почувствовала себя очень виноватой, потому  что
не могла ответить ему тем же. Однако ее тело было охвачено желанием, она
тянулась к нему, словно цветок  к  весеннему  солнцу.  Что  за  странная
раздв