еперь
она заметила, что он тоже дышит тяжело, что тело его напряглось от  едва
сдерживаемого желания.
   Он почти совсем стянул лиф платья, высвободив  напрягшиеся,  набухшие
соски и залюбовавшись тем, что открылось его взгляду.  Он  приподнял  на
ладони грудь, ощутив ее тяжесть, ее форму, шелковистость и теплоту кожи;
потом со стоном рухнул рядом с Джульет на кровать, так что матрац громко
скрипнул под тяжестью тела.
   Его руки скользнули по  ее  пылающим  щекам,  пальцы  зарылись  в  ее
волосах. Он не отрываясь  смотрел  в  ее  глаза,  находившиеся  всего  в
нескольких дюймах от его лица.
   Джульет кончиком языка облизнула пересохшие вдруг губы.
   - Кажется, мне нравится, когда меня щекочут, - прошептала она.
   Он улыбнулся, опустил ресницы, его дыхание - свежее, теплое,  с  едва
заметным терпким запахом вина - коснулось ее лица. Он  медленно  опустил
голову, и его губы нежно прикоснулись к ее губам, а  их  сердца  впервые
забились в унисон. Джульет, вздохнув, обняла мужа, ее пальцы  скользнули
по твердым мускулам под его сорочкой и, добравшись до  шеи,  зарылись  в
шелковистых,  блестящих  волосах  на  затылке.  Горячая  волна   желания
прокатилась по ее телу, и она  забыла  обо  всем,  растворившись  в  его
поцелуе.
   Некоторое время спустя он оторвался от ее губ.
   - Можно остановиться на этом, Джульет, -  хрипло  произнес  он.  -  Я
сказал тебе, что не буду тебя принуждать. Клянусь Богом, я не буду...
   Но она покачала головой, не желая прерывать  это  временное  приятное
забытье. Она притянула к себе его голову, и  их  губы  снова  слились  в
поцелуе - ее губы, мягкие, влажные, податливые, с его - твердыми  и  все
более требовательными. Он обвел ее губы кончиком языка, потом  его  язык
игриво раскрыл их и начал эротический танец с ее языком. С тихим  стоном
она притянула его ближе и, отыскав на  ощупь  пуговицы  на  его  жилете,
расстегнула их,  затрепетав  от  прикосновения  к  его  твердым,  мощным
мускулам под тканью  сорочки.  Джульет  почувствовала,  что  его  сердце
колотится так же сильно, как ее собственное.
   - О, Джульет, ты такая красивая! У меня нет слов, чтобы выразить это.
Ты и не подозреваешь, как сильно я хотел и ждал этого момента...
   Она чувствовала его горячее дыхание на своей щеке, его  поцелуй  стал
настойчивее, язык погрузился глубже в ее  рот.  Запустив  пальцы  в  его
густые волосы, она нащупала ленточку, которой  была  стянута  косица,  и
развязала ее, позволив его шелковистым, золотисто-русым кудрям  свободно
рассыпаться по плечам. Сама того не желая, она вдруг  вспомнила,  как  в
другом месте и в другое время  лежала  вот  так  же  с  мужчиной,  очень
похожим на этого, однако не почувствовала ни стыда за то, что делает, ни
сожаления.  Образ  того,  другого  мужчины   померк   в   воспоминаниях,
вытесненный новым чувством к тому, кто стал ее мужем. Его теплые  пальцы
нежно пощипывали ее набухшие  соски.  Ее  тело  радостно  отзывалось  на
каждое его прикосновение, она со стоном потянулась к нему, отдаваясь его
ласкам.
   Сама она тоже знакомилась с его телом. Ее рука скользнула по твердым,
как камень, плечам, спустилась по  впадине  позвоночника  и  по  крутому
склону ягодиц, переместилась на упругую мышцу бедра.  От  ее  осторожных
прикосновений у него участилось дыхание. Оторвав  губы  от  ее  рта,  он
зарылся лицом в горячее углубление возле горла, целуя ее нежную кремовую
кожу, а его рука все гладила и  сжимала  ее  обнаженную  грудь.  Джульет
откинула назад голову,  чувствуя  на  шее  его  горячее  дыхание  и  его
поцелуи, сменившиеся прикосновением проворного теплого языка.
   Пальцы его тоже не оставались без дела, поглаживая напрягшиеся  соски
и беспредельно воспламеняя Джульет.
   - О Гарет... - пробормотала она, не то застонав, не то всхлипнув.
   Не отрывая лица от ее груди, он рассмеялся:
   - Ах, Джульет, я тебя сильно недооценил. Должен признать, ты все-таки
умеешь радоваться жизни!
   Он слышал, как она постанывает от  удовольствия  под  его  поцелуями.
Тогда рука его медленно заскользила  вниз  по  животу,  задержавшись  на
бедре, обрисовывавшемся под  голубым  атласом,  и  двинулась  ниже.  Как
приятно было слышать свое имя, срывающееся с ее губ, и чувствовать,  что
ее тело  страстно  отзывается  на  каждое  прикосновение!  Сам  он  едва
сдерживался, почти утратив способность мыслить от страстного желания.
   Вцепившись пальцами в его волосы, она  прижала  его  голову  к  своей
груди, как  бы  прося  его  продолжать,  безмолвно  передавая  ему  свое
желание. Она сводила его с ума. Она что-то бессвязно лепетала,  тело  ее
вздрагивало.
   Он тоже дрожал. Его  рука  спустилась  по  бедру  и  ноге,  обтянутой
шелковым чулком. Взявшись за край юбок, он поднял их до колена,  обнажив
очаровательные стройные щиколотки и  икры,  потом  его  дрожащие  пальцы
двинулись выше, медленно приближаясь к заветному месту -  средоточию  ее
страсти.
   Как он и ожидал, там было горячо  и  влажно.  Продолжая  целовать  ее
грудь,  он  принялся   поглаживать   большим   пальцем   средоточие   ее
женственности.
   - О Гарет, - едва переводя дыхание, шептала  она.  -  Гарет..,  прошу
тебя...
   Почувствовав ее нетерпение, он поднял ее юбки выше пояса и даже охнул
от восторга, когда его взору открылись длинные, безумно  соблазнительные
ножки, стройные бедра, треугольник темных шелковистых волос, а под  ними
- самое нежное, самое интимное  местечко.  Не  в  силах  удержаться,  он
прикоснулся к нему губами и языком, чтобы попробовать  ее  на  вкус.  Он
медленно поднял голову, чтобы заглянуть ей в лицо, и  тут  его  внимание
неожиданно привлек какой-то шорох возле двери.  Взглянув  на  дверь,  он
заметил, что сквозь овальную  замочную  скважину  виден  свет.  Свет  на
мгновение исчез, затем появился вновь. За ними кто-то наблюдал.
   Ярость затуманила его взор,  в  висках  застучало,  он  задрожал,  но
все-таки нашел в себе силы прикрыть собой ее тело,  когда  она  достигла
кульминации,  и  поцелуем  заглушить  непроизвольно  вырвавшиеся  у  нее
страстные крики. Потом, опустив ее юбки и грубо выругавшись  вполголоса,
он поднялся с кровати, схватил свою шпагу и ринулся к двери.
   - Гарет! - окликнула она его.
   Но Гарет видел только проклятую замочную скважину.
   Я убью мерзавца!

Глава 19

   Он распахнул дверь с такой силой, что чуть не сорвал ее с петель. Так
и есть! Попались, голубчики! На лестничной площадке толпились  несколько
незнакомых ему наглецов, которые  по  очереди  подглядывали  в  замочную
скважину в надежде увидеть ее обнаженное тело. Тело Джульет.
   Тело его жены!
   Гарет пришел в бешенство.
   - Вонючие мерзавцы! - заорал он и, ослепленный яростью,  бросился  со
шпагой на того, кто стоял ближе остальных.
   Человек, более здравомыслящий, чем Гарет, не рискнул  бы  напасть  на
Джо Ламфорда, великана, который был значительно тяжелее и дюймов на семь
выше  его.  Человек,  более  здравомыслящий,  чем  Гарет,  не  стал   бы
набрасываться  на  здоровенного  мужчину,  напоминающего   телосложением
жеребца-тяжеловоза. Человек, более здравомыслящий, чем Гарет,  не  полез
бы в драку с признанным королем лондонских боксерских рингов.
   Однако в тот момент лорда  Гарета  де  Монфора  нельзя  было  назвать
здравомыслящим человеком.
   Его кулак опустился на челюсть Ламфорда,  и  этот  гигант,  удивленно
крякнув,  рухнул  навзничь,  придавив  мощным  телом  нескольких   своих
приятелей, как упавшее дерево давит  травинки.  На  лестничной  площадке
было тесновато, и кто-то, потеряв равновесие, покатился кувырком вниз по
лестнице, вопя во все горло от страха и боли.
   Гарет даже внимания на него не обратил. Он видел  только  безобразную
разбитую физиономию своего противника, сломанный нос и рот, в котором не
хватало нескольких зубов и который в тот момент изрыгал площадную брань.
   Рассвирепевший Гарет продолжал  яростно  обрабатывать  его  кулаками.
Удар раздробил великану скуловую кость  и  вышиб  коренной  зуб.  Тогда,
взревев от боли, он изловчился подняться на ноги и всей  своей  огромной
массой с размаху впечатал в стену насевшего ему на спину Гарета, едва не
раскроив тому череп.  Со  стены  сорвалась  картина,  которая  чудом  не
пробила Гарету голову. Обезумев от ярости, он снова вскочил  на  ноги  и
ринулся  в  драку,  безжалостно  молотя  кулаками  противника.  Он  бил,
защищался от ответных  атак  и  снова  бросался  на  противника,  нанося
быстрые, резкие удары. Из разбитой губы великана ручьем текла кровь,  он
ревел, как раненый зверь. Внизу собралась целая толпа; дерущимся  что-то
кричали, некоторые пытались взобраться вверх по лестнице. Впереди  всех,
словно флагманский корабль, спешила к месту происшествия пышущая  гневом
Лавиния Боттомли.
   - Прекратите немедленно, вы, оба! Я не позволю устраивать  побоище  в
моем доме! Ни за что!
   Гарет, ловко блокировав удар противника, сам нанес ему  удар  справа.
Гигант пошатнулся, но, развернувшись, ударил Гарета под ребра, так что у
того перехватило дыхание. За спиной  кто-то  одобрительно  взвизгнул,  и
Гарет, вне себя от гнева и все еще не оправившись  от  удара  головой  о
стену, не раздумывая повернулся и  нанес  сокрушительный  удар  в  скулу
какому-то толстому зеваке. Толстяк, потеряв  сознание,  рухнул  на  руки
своих приятелей.
   - Получил, вонючий извращенец? - прохрипел Гарет, снова поворачиваясь
к великану. - Я вас всех проучу! Я отобью у вас  охоту  подглядывать  за
леди!
   Великан покачнулся,  крики  и  возгласы  со  всех  сторон  слились  в
оглушительный нарастающий шум. Кулаки продолжали  наносить  безжалостные
удары. Кровь лилась на ковер, забрызгивала стены.  Великан  явно  терпел
поражение. Гарет чувствовал, как чьи-то пальцы  хватали  его  за  плечи,
пытаясь оттащить, но это вмешательство злило его еще  больше.  Лицо  его
было влажным от пота, пряди волос упали на глаза, дыхание стало  хриплым
и прерывистым. Кто-то, возможно Марио, попытался схватить его сзади, но,
отведав мощного кулака Гарета,  отказался  от  дальнейших  попыток.  Бой
закончился полным поражением великана. Он в последний раз вяло  взмахнул
кулаком, глаза его закатились, он качнулся вперед  и  тяжело  рухнул  на
ковер. Гарет успел заметить промелькнувшее в дверном проеме бледное лицо
Джульет, которая в ужасе смотрела на него.
   Было слышно, как, проснувшись, громко заплакала Шарлотта.
   Толпа в замешательстве глазела на Гарета,  некоторые  даже  в  страхе
попятились.
   - Боже милосердный! Он нокаутировал самого Джо Ламфорда! - раздавался
со всех сторон благоговейный шепот. И тут, перекрывая все прочие  звуки,
послышался пронзительный голос Лавинии, которая, перешагнув  через  тело
поверженного великана, в воинственной позе остановилась перед Гаретом.
   - Как вы посмели! - завопила она. - Я приютила вас, предоставила  вам
стол и кров, а вы отблагодарили меня тем, что испортили мой коридор, мою
лестницу, мою картину! Будьте вы прокляты, лорд Гарет!
   Гарет, у  которого  все  еще  кружилась  голова,  медленно  огляделся
вокруг. Он мало-помалу приходил в себя, и его постепенно охватывал  ужас
от содеянного.
   Нельзя сказать, что он сожалел о  своем  поступке.  Ведь  он  защищал
честь жены! Но он умудрился лишиться единственного места,  где  им  дали
приют на ночь!  Хуже  всего  то,  что  он  поставил  в  крайне  неловкое
положение Джульет. Ведь к утру о том, что здесь произошло,  узнает  весь
Лондон!
   Ох, Джульет, Джульет. Я очень виноват перед тобой.
   Прижав ко лбу кровоточащие кулаки, Гарет прислонился спиной к  стене.
Как будто откуда-то издали доносились до  него  гневные  слова  стоявшей
перед ним Лавинии. Он видел, как все вокруг глазели на него,  словно  он
был чудовищем, и пожалел, что кодекс чести  позволял  драться  только  с
одним противником, иначе он с удовольствием вызвал бы на дуэль всю ораву
сразу и скрестил бы с ними шпаги. Тем более что шпагой он владел гораздо
лучше, чем приемами кулачного  боя.  По  толпе  пробежал  шепот,  кто-то
попытался схватить его за плечо, но он сердито  стряхнул  с  себя  руку.
Лавиния продолжала причитать  об  ущербе,  причиненном  ее  картине,  ее
ковру.
   Гарет почувствовал отвращение к себе за то, что  поставил  Джульет  в
неловкое положение, и, опустив голову,  прижал  к  вискам  окровавленные
кулаки.
   И тут он услышал легкие шаги по коридору.
   Ее шаги.
   Все притихли.
   Она решительно  подошла  к  нему,  отвела  от  его  лица  израненные,
кровоточащие руки и обняла своего ангела-воителя.
   Потом, продолжая обнимать его одной рукой, она  обернулась  и  обвела
всех присутствующих жестким, сердитым взглядом.
   Никто не шевельнулся.
   - Вы заверили  моего  мужа,  что  нам  здесь  никто  не  помешает,  -
напомнила она разгневанной содержательнице борделя.  -  Он  обладает  не
только горячим нравом, но и чувством чести,  которым  отличаются  только
настоящие рыцари.  А  ваше  дурацкое  развлечение  у  замочной  скважины
обострило оба эти качества, превратив их во взрывоопасную смесь. Так что
все вы получили по заслугам. Стыд и позор всем вам!
   - Но он сломал мою дверь! И моя картина испорчена! Я привезла  ее  из
Франции. Знаете,  сколько  она  стоила?  Мой  ковер  испорчен,  в  стене
трещина, а уж о  репутации  заведения  и  говорить  нечего!  Мне  теперь
никогда не удастся восстановить ее!
   Гарет выпрямился, откинув с лица пряди волос.
   - Послушай, Лавиния, я заплачу тебе за  картину,  -  пробормотал  он,
стирая тыльной стороной ладони ручеек крови, сочившийся из уголка рта. -
Скажи мне, сколько она стоит, и я заплачу.
   Однако Лавинию Боттомли не так-то просто было урезонить.
   -  Картина  бесценна!  -  твердила  она.  -  Вы  что,  не  понимаете?
Бес-цен-на!
   - Мой муж сказал вам, что заплатит, -  осадила  ее  Джульет,  которая
твердо знала, что все имеет свою цену. Ее изящная ручка все еще обнимала
Гарета, сдерживая  его  и  придавая  устойчивость,  словно  спасительный
якорь. - Отправьте  чек  в  резиденцию  Монфоров,  и  его  светлость,  я
уверена, возместит вам ваши потери.
   - Уж будьте уверены, ему придется это сделать! А  теперь  выметайтесь
отсюда вместе с вашим  орущим  отпрыском,  пока  я  не  приказала  Марио
вышвырнуть вас.
   Эй, Марио!
   Итальянец, смущенный и озадаченный таким поворотом событий,  а  также
памятуя о сокрушительной силе кулаков  Гарета,  потоптался  на  месте  и
робко шагнул вперед.
   - Не надо, - жестом остановил его Гарет. - Нет необходимости выгонять
меня силой, любезный. На сегодня хватит и того, что было, - сказал он  и
крепко прижал к себе Джульет, бесконечно гордясь тем, что она встала  на
его защиту. Но когда  он  перевел  взгляд  на  содержательницу  борделя,
любой, кто знал де  Монфоров,  заметил  бы  угрозу  в  этом  безмятежном
взгляде и содрогнулся от страха. - Мы  уходим,  Лавиния.  Но  если  хоть
кто-нибудь узнает от тебя о том, что мы были здесь, я  сделаю  так,  что
твое  заведение  будет  посещать  только  самый  мерзкий  сброд.  Уж   я
позабочусь о том, чтобы ни один человек из общества на пушечный  выстрел
не подошел к твоему  заведению,  и  тебе  придется  закрыть  дело  из-за
отсутствия подходящей клиентуры. Ты меня понимаешь, Лавиния?
   Я тебя разорю.
   Лавиния, побелевшая как мел, прижала руку к груди и попятилась.
   Гарет медленно обвел всех присутствующих ледяным взглядом. Обняв жену
за талию, он повел ее назад в комнату, где они молча собрали свои вещи и
потеплее закутали в одеяло все еще не успокоившуюся Шарлотту. Потом  так
же молча они спустились вниз по лестнице, причем Гарет не снимал руку  с
эфеса шпаги на случай дальнейшего выяснения отношений.
   Когда они уходили, никто не произнес ни слова.
   И никто не заметил также, что следом за ними  из  заведения  проворно
выскользнул какой-то неприметный человек.

Глава 20

   Дверь за ними закрылась, и они остались одни.
   Выброшенные среди ночи на темную улицу со всеми  подстерегающими  там
человека опасностями.
   Лил сильный  дождь.  Холодный,  пронизывающий  ветер  трепал  на  них
одежду, лохматил волосы; с ветром доносились запахи дыма, уличной грязи,
сточных канав, мокрого камня и навоза.
   Отчаянное положение.
   Стоя под дождем со своей  маленькой  семьей,  Гарет  чувствовал  себя
самым безнадежным неудачником в мире.
   Чарльз никогда не подверг бы свою жену такому  испытанию.  Чарльз  не
допустил бы, чтобы их вышвырнули вон из теплого, сухого угла. Что о  нем
подумает теперь Джульет! Он был зол на себя за то, что не  сдержал  свой
горячий нрав и сам лишил их вполне комфортабельного ночлега в безопасном
месте. Однако злость на себя не шла ни в какое сравнение  со  стыдом  за
то, что он подверг их всех такому унижению.
   Его жена вздрогнула от холода  и  плотнее  закуталась  в  свой  плащ,
безуспешно  пытаясь  прикрыть  от   дождя   ребенка.   Гарет   выругался
вполголоса. К ночи сильно похолодало. В такую погоду женщине с  ребенком
не годится быть на улице. Гарет торопливо стащил с себя плащ  и  прикрыл
Джульет с малышкой.
   - Не надо, Гарет,  ты  промокнешь,  -  запротестовала  она,  стараясь
перекричать дробный стук дождя по тротуару и мостовой. - На мне уже есть
плащ, а если ты отдашь мне свой, у тебя ничего не останется.
   Поделом, подумал он. Так мне и надо!
   - Полно тебе. Я сегодня уже сыграл роль глупца,  позволь  мне  теперь
сыграть благородного спасителя, - сказал он, застегивая капюшон  под  ее
подбородком. Застегнув доверху пуговицы плаща, он оставил лишь небольшое
отверстие, сквозь которое виднелись носик и макушка  Шарлотты.  -  Я  не
допущу, чтобы вы с девочкой простудились. А теперь - в путь. Эти негодяи
так просто не успокоятся. Нам небезопасно задерживаться здесь.
   Упакованный второпях сундучок Джульет так и стоял на ступеньках,  где
его оставил Марио. Гарет поднял его, вскинул на плечо, и они  с  Джульет
зашагали под дождем по лужам, направляясь на юг.  Дождь  сек  его  лицо.
Ныли плечи после удара о стену. Он ощущал  тупую,  пульсирующую  боль  в
голове, хотя не смог бы сказать, была ли эта боль тоже следствием  удара
или же голова болела от злости на себя и, конечно, на эту ораву негодяев
у Лавинии.
   Они торопливо шли по темной улице. Оба молчали.
   Гарет не имел ни малейшего понятия, что делать дальше.
   Наверное, надо вернуться в конюшню, забрать Крестоносца,  а  потом..,
потом он что-нибудь придумает. Надо поскорее решить этот вопрос. Нельзя,
чтобы его жена и ребенок находились на улице  в  такую  ночь.  Опасность
подстерегала их в каждом узком переулке, в каждой темной подворотне, Тем
временем дождь припустил еще сильнее; одежда Гарета  промокла  насквозь,
ему стало холодно. Но это не охладило его  гнев  на  Лавинию  и  всю  ее
компанию. Он украдкой взглянул на шагавшую рядом Джульет. Та  склонилась
над Шарлоттой, стараясь прикрыть дочь от дождя.
   Гарет едва поборол в себе импульсивное желание вернуться к Лавинии  и
не просто  сорвать  свой  гнев  на  первом,  кто  попадет  под  руку,  а
расправиться со всей оравой безмозглых лоботрясов, которые  подглядывали
за ними в замочную скважину. Если бы не они, ничего бы  не  случилось  и
Гарет с Джульет находились бы сейчас в удобной,  теплой  комнате,  а  не
брели по опасным после полуночи лондонским улицам под проливным дождем.
   Он снова искоса взглянул на Джульет. Она  почти  не  разговаривала  с
ним, пока они одевались и складывали вещи. Он знал, что она не  сердится
на него ни за побоище, ни за то, что  их  вышвырнули  из  борделя.  Нет,
причина была не в этом. По тому, как она  отводила  глаза,  стараясь  не
встречаться с  ним  взглядом,  по  тому,  как  она  замкнулась  в  себе,
спрятавшись от него, словно улитка в раковину, он понял:  ее  привела  в
полное смятение сцена, разыгравшаяся между ними в постели.
   Черт возьми! Почему он сразу не догадался?
   Конюшня находилась в нескольких минутах ходьбы от  дома  Лавинии.  Он
возьмет