При этом девушка судорожно стискивала его плечи руками, в глазах было
отчаяние. Толпа неистовствовала. Жеребец кругами гарцевал вокруг  Колина
и Ариадны, его гриву и хвост раздувал ветер с моря. Взгляд его,  однако,
был прикован не к хозяйке, а к ветеринару.
   - Прошу тебя, милый, сделай это! Ради меня...
   Колин глянул в сторону трассы.  Черный  Патрик  был  уже  далеко.  Он
медленно опустил Ариадну на песок.., и вдруг,  словно  увлекаемый  силой
много сильнее его, одним ловким прыжком взлетел на спину Шареба. Тот как
будто того и ждал. Колин не успел еще открыть  рот,  чтобы  скомандовать
"вперед", а жеребец уже рванулся с места.
   Даже в тот день, когда он уносил их с Ариадной от  погони,  Шареб  не
бежал так быстро. Колину приходилось бывать в  сражениях,  когда  свинец
пел у самого уха, когда смерть проходила на волос от  него.  Он  пережил
немало штормов и шквалов,  гнев  двух  адмиралов,  рану,  которая  могла
стоить ему  если  не  жизни,  то  ноги,  но  никогда  не  случалось  ему
испытывать такого всепоглощающего страха, как  теперь,  когда  он  несся
вдоль полосы песка, как Мюнхгаузен на ядре.
   Не только краски толпы слева от него, но даже, кажется,  и  крики  ее
сливались в одну  пеструю  ленту.  Ветер  свистел  в  ушах,  рвал  ворот
рубашки, хлестал по лицу черной  гривой,  так  что  слезы  выступали  на
глазах.
   Воздух превратился в плотную упругую массу, которая давила на  грудь.
Махнув рукой на правильную  посадку,  Колин  прильнул  к  вытянутой  шее
жеребца. Шареб-эр-рех не бежал, не скакал и даже не мчался - он струился
над землей, и только мышцы,  так  и  ходившие  под  взмыленной:  шкурой,
говорили о том, что ноги его движутся.
   В конце концов Колин забыл обо всем, в том числе  и  о  том,  что  он
вообще делает на спине жеребца. Ему было уже все равно, кто победит.  Он
лишь держался изо всех сил и молился.
   Зато Шареб хорошо видел  свою  цель;  как  одержимый,  он  набирал  и
набирал скорость.
   И все же, когда Колин осмелился  приоткрыть  глаза,  он  увидел,  как
впереди Черный Патрик широкой дугой  обогнул  верстовой  столб  и  начал
обратный путь. Нечего было и надеяться догнать его.
   Когда соперники поравнялись, Шареб внезапно замедлил бег. Колина чуть
не выбросило поверх головы  со  злобно  прижатыми  ушами  и  оскаленными
зубами. Он понял, что жеребец готов повернуть немедленно, что  он  горит
желанием схватиться с недругом. Колин  изо  всех  сил  натянул  повод  с
другой стороны, принуждая Шареба возобновить бег.
   С протестующим ржанием жеребец поднялся на дыбы, но потом покорился и
быстро набрал темп. Очень  скоро  он  угрем  завился  вокруг  верстового
столба, едва не сбросив седока. Крики толпы слились  теперь  в  сплошной
рев, лес рук качался над головами.
   Черный круп приближался, но все еще был далек, слишком далек!  Ярость
и возбуждение охватили Колина.  Он  постарался  облегчить  жеребцу  бег,
наклонился и закричал:
   - Быстрее, Шареб, быстрее, или пропади пропадом  твоя  гнедая  шкура!
Клянусь, парень, если ты победишь  этот  чертов  забег,  я  сам,  лично,
накормлю тебя пирожками и напою элем!
   Слышишь, несчастная ты арабская кляча! Эль и пирожки!!!
   Хотя это казалось невозможным, мощное  тело  под  ним  встрепенулось.
Поводья рвануло из рук Колина, ссадив ему кожу на ладонях,  но  каким-то
чудом он удержался.
   Низко  склонившись  к  шее  жеребца,  он  теперь  не  сводил  глаз  с
лоснящегося черного крупа, а тот все приближался, приближался...
   - Дьявольщина! У нас получится, Шареб! Давай, малыш, давай!
   Колин дышал с трудом.  Казалось,  весь  воздух  проносится  мимо,  не
попадая в легкие. Уже можно было видеть, как  взлетают  подковы  Черного
Патрика, высоко подбрасывая песок.
   Пит Джордан оглянулся, на лице его отразилось изумление, и  он  начал
нахлестывать своего жеребца изо всех сил.
   Но расстояние неумолимо сокращалось. Вот морда Шареба  поравнялась  с
крупом соперника.., вот она на уровне седла.., плеча...
   Жеребец сделал рывок. Бешено скаля зубы, он целился ими в шею Черного
Патрика, туда, где тяжело билась вздутая от напряжения яремная вена. Тот
уклонился, его жокей хлестнул Шареба хлыстом по морде, еще и еще раз. Но
он даже не повел головой, словно  не  заметил  удара.  Шареб  больше  не
соревновался - он был одержим жаждой мести. Немного  вырвавшись  вперед,
он тотчас замедлил шаг, готовясь к убийственному укусу.  А  финиш  между
тем приближался.
   - Шаре-е-еб!!!
   Жеребец бросил взгляд в сторону толпы. Там стояли Ариадна и  Тристан,
с двух сторон держа под уздцы наилучшую приманку на свете  -  белую  как
снег кобылу с  томными  карими  глазами.  Ее  призывное  ржание  сладкой
музыкой отдалось в ушах Шареба.
   Победитель получает все!
   Забыв о сопернике, Шареб пулей рванулся вперед..,  и  первым  пересек
финишную линию.

Эпилог

Англия, год спустя
На одной из конюшен Норфолка

   В уютном, просторном стойле с ворохом свежей соломы в углу стоял  бок
о бок с матерью совсем юный жеребенок. Он  родился  недавно,  и  длинные
неуклюжие ножки держали  его  с  трудом.  За  окошками  стемнело,  малыш
наелся, ему  давно  пора  было  спать,  но  в  этот  вечер  он  выглядел
беспокойным, и Колин с Ариадной не спешили покидать стойло. Сплетя руки,
они с нежностью смотрели на жеребенка.
   - Он похож на отца, правда ведь, Колин?
   Маленькая изящная мордочка с  белой  полосой  повернулась  на  голос.
Гривка была еще совсем короткой и забавно топорщилась; ее  оттенок  пока
был  неопределенным,  но  можно  было  сказать,  что  со  временем   она
потемнеет.
   - И верно, он точь-в-точь как Гром, - пошутил Колин и получил за  это
от жены тумака.
   При звуке своего имени  старый  мерин  тихонько  заржал  из  дальнего
стойла. Колин устало зевнул.
   - Этот малыш и не думает устраиваться на ночь!
   - Может, ему хочется послушать сказку на сон грядущий? - предположила
Ариадна. - Все дети любят сказки.
   При этом она бессознательно огладила живот, уже заметный под платьем.
   - Вот и расскажи ему.
   - Ну нет! Из нас двоих ты гораздо лучше рассказываешь сказки.
   - Тогда скажи хоть какую.
   - Сказку про.., про... - Ариадна задумалась, потом лицо ее оживилось,
глаза заблестели. - Расскажи ему о нас! О том, какая буря увлекла нас за
собой и в конце концов соединила.
   Колин рассмеялся:
   - Да, но тогда мне придется говорить всю ночь!
   Жеребенок выжидающе смотрел на людей. Глаза  у  него  были  по-детски
доверчивые и одновременно любопытные, на мордочке трогательно  запеклись
капельки молока Он сделал пару неуклюжих шажков и ткнулся носом  в  руку
того, кто помог ему появиться на свет.
   - Ну, что я сказала? Он хочет тебя послушать.
   Колин  испустил  преувеличенно  тяжелый  вздох,  но  не  выдержал   и
улыбнулся. Газели пришлось туго, и когда  он  трудился  над  тем,  чтобы
облегчить ее страдания, он всерьез опасался,  что  на  наследии  старого
графа Уэйбурна вот-вот будет поставлен двойной крест.
   Однако кобыла не только  выжила  сама,  удалось  также  спасти  жизнь
жеребенку. После трудностей первых дней это был теперь крепкий, здоровый
малыш. Все с той же улыбкой Колин уселся на ворох соломы, такой  пышный,
что лицо его пришлось  на  уровне  мордашки  жеребенка.  Большие  глаза,
круглые от любопытства, уставились на него.
   - Так что же, будешь ты слушать сказку?
   В ответ жеребенок повернул уши вперед, всем видом  выражая  внимание.
Газель положила морду на плечо Колина, еще одна, гнедая с белой полосой,
морда легла на перегородку из соседнего стойла. Под дверцей проскользнул
Штурвал и устроился в соломе бок о  бок  с  хозяином.  Аудитория,  таким
образом, расположилась у ног рассказчика.
   Колин потрепал песика за ушком, потом  огладил  жеребенка.  Он  вдруг
понял, что это не последний  раз,  когда  ему  придется  рассказывать  о
прошлом - не только детям Шареба, но и своим.
   Ласково улыбнувшись,  он  повел  рассказ  о  том,  как  леди  Ариадна
Сент-Обин умыкнула его, степенного лондонского ветеринара, как по дороге
в Норфолк они полюбили друг друга, как Шареб-эр-рех обставил на  скачках
самого  Черного  Патрика,  короля  ипподромов.  Он  говорил  негромко  и
напевно, как  то  и  следует,  когда  рассказываешь  прекрасную  сказку.
Ариадна со счастливой улыбкой слушала его.

***

   Добрый "доктор для  животных"  вздохнул  и  по  очереди  с  нежностью
оглядел лошадей.
   - Как и каждая сказка, эта закончилась хорошо. Нам выплатили призовые
деньги, а когда мы их получали, прибежал Доил, один из  подручных  лорда
Максвелла, с криком, что теперь хозяин точно его убьет. Он был  в  таком
состоянии, что не сразу удалось понять, что к чему,  но  постепенно  вся
картина злодеяний графа выплыла наружу.
   Состоялся суд, и, как водится, шайка негодяев предала своего главаря.
Двое признались в поджоге конюшни графа Уэйбурна. Максвелл  задумал  это
потому, что старый  граф  собирался  расторгнуть  его  помолвку  с  леди
Ариаднои. Вскрылось столько злодейств,  что  хватило  бы  не  на  одного
человека, а на десяток. Теперь лорд  Максвелл  в  тюрьме,  леди  Ариадна
стала моей женой, а чтобы мы могли жить долго и  счастливо,  был  куплен
дом с этой чудесной конюшней. Ну а потом, малыш, родился ты, и твои мама
с папой очень этому рады!
   К тому времени жеребенок едва стоял на ногах от усталости,  но  глаза
его  казались  вдвое  больше.  Он  повернулся  и  посмотрел  на   своего
благородного отца так, словно видел  его  впервые.  Колин  усмехнулся  и
пощекотал тонкую шейку.
   - Когда ты вырастешь, то будешь таким же  превосходным  бегуном,  как
твой папа.
   Колин поднялся,  получше  взбил  солому,  слегка  примятую  за  время
рассказа, и сделал жеребенку приглашающий жест.
   - А теперь, малыш, пора спать.
   Тот в ответ расставил дрожащие ножки и с вызовом посмотрел на него.
   - И зачем, скажи на милость, ты упомянул эль и пирожки! -  засмеялась
Ариадна.
   - Что?! Этого только не  хватало!  Я  не  позволю  портить  еще  одну
лошадь!
   Жеребенок устроил настоящий спектакль: топал ножками, мотал головой и
размахивал хвостом.
   Колин и Ариадна посмотрели друг на друга и расхохотались.  Но  малыша
остановило не это, а  строгий  взгляд,  который  бросил  на  него  через
перегородку Шареб-эр-рех. Это был суровый отеческий взгляд.
   Пару секунд жеребенок таращил на него свои круглые глазенки, потом со
вздохом уронил голову и позволил ножкам подогнуться.
   Колин подоткнул его получше свежей соломой и, улыбаясь во  весь  рот,
вышел из стойла. Еще с минуту они  с  Ариадной  смотрели  внутрь  поверх
дверцы.
   - Как ты думаешь, что означал  этот  взгляд?  -  прошептала  Ариадна,
глядя то на быстро засыпающего малыша, то на Шареба.
   Тот тоже вздохнул, не сводя при этом взгляда с ветеринара.
   - Я думаю... - Колин помедлил. - Я  думаю,  он  наконец  признал  мою
правоту.
   Он обнял жену, и, сопровождаемые Штурвалом, они покинули конюшню.
   
   

   Данелла ХАРМОН
   ДИКАРЬ

Перевод с английского В.Н. Матюшиной


Анонс

   Несчастья неустанно  преследовали  прекрасную  Джульет  Пейдж  -  она
потеряла жениха Чарльза, ее отвергло его знатное чопорное семейство.
   Но внезапно вспыхнувшее чувство  между  ней  и  благородным  Гаретом,
братом  Чарльза,  возрождает  красавицу  к  новой  жизни.  Юная  Джульет
становится ангелом милосердия и смыслом жизни для отважного героя...

Пролог

Ньюман-Хаус, 18 апреля 1775 года

   Дорогой брат Люсьен!
   Я  пишу  тебе  эти  строки,  когда  на  объятый  тревогой  город  уже
спустились  сумерки.  Генерал  Гейдж,  главнокомандующий  нашими  силами
здесь, в Бостоне, приказал нескольким  подразделениям,  в  том  числе  и
моему, направиться ночью в Конкорд, чтобы захватить и уничтожить крупный
склад оружия и боеприпасов, принадлежащий мятежникам.
   Учитывая секретный характер операции,  я  приказал  своему  ординарцу
Биллингсхерсту  отложить  отправку  письма  до  завтра,  когда  операция
завершится и утратит секретность.
   Хотя я от всей души  надеюсь,  что  во  время  этой  вылазки  удастся
избежать кровопролития как с той, так и с другой стороны,  на  сердце  у
меня неспокойно. Я боюсь не  за  себя,  меня  беспокоит  судьба  другого
человека. Как ты знаешь из  моих  предыдущих  писем,  я  встретил  здесь
молодую женщину, которую полюбил всем сердцем. Почти уверен, что  ты  не
одобришь моих нежных чувств к дочери лавочника,  но  здесь  все  видится
по-другому, и поверь мне: когда человек находится в трех тысячах миль от
дома, любовь для него куда предпочтительнее,  чем  чувство  одиночества.
Моя дорогая мисс Пейдж сделала меня счастливым, Люсьен, и  сегодня  дала
согласие выйти за меня замуж. Умоляю тебя понять и простить, потому  что
я уверен: когда придет время и ты познакомишься с ней,  ты  полюбишь  ее
так же, как полюбил я.
   Брат  мой,  в  эти  последние  минуты  перед  боевой  операцией  меня
успокаивает  уверенность  в  том,  что  ты  исполнишь  мою  единственную
просьбу. Если что-то случится со мной - сегодня,  завтра  или  в  другое
время, пока я нахожусь здесь, в Бостоне, - прояви милосердие и доброту к
моему ангелу, к моей Джульет, потому что она для меня - все на свете.  Я
знаю, что если вдруг не смогу позаботиться о ней,  ты  это  сделаешь  за
меня. Сделай это, и я буду счастлив, Люсьен.
   Мне пора, наши уже собрались внизу и готовы в путь.
   Спаси и сохрани Господь тебя, мой дорогой брат, а также Гарета, Эндрю
и милую Нериссу.
   Чарльз.

   Вечерело. Люсьен де Монфор опустил руку, в которой держал  письмо,  и
взглянул в окно на известковые холмы, стоявшие словно  часовые  в  свете
догорающего дня. На западе небо еще сохраняло розовый отсвет заката,  но
и он скоро исчезнет. Люсьен  ненавидел  это  время  суток,  этот  тихий,
одинокий час после заката солнца,  когда  оживают  призраки  прошлого  и
события  минувших  дней  обретают   такую   отчетливость,   словно   они
происходили не далее как вчера. Но воспоминания остаются воспоминаниями,
а это письмо существует реально. Слишком реально.
   Он провел большим  пальцем  по  плотному  листу  бумаги,  на  котором
изящным,  четким  почерком   было   написано   письмо.   Деловитость   и
решительность были характерными чертами Чарльза и проявлялись не  только
в его почерке, но и в мыслях и в действиях на поле боя.
   Даже чернила, которыми было написано письмо, не поблекли - как  будто
оно было написано только вчера, а не в апреле прошлого года. Письмо было
адресовано ему:  его  светлости  герцогу  Блэкхитскому,  замок  Блэкхит,
Беркшир, Англия.
   Наверное, это были последние  в  жизни  слова,  написанные  Чарльзом.
Люсьен аккуратно сложил письмо, истершееся на  сгибах.  Края  взломанной
печати  из  красного  воска,  которой  брат  запечатал  конверт,   точно
совпадали друг с другом, и печать напоминала теперь незажившую рану. Его
взгляд против воли снова  упал  на  надпись,  которую  кто-то,  возможно
Биллингсхерст, сделал на обратной стороне конверта:  "Найдено  на  столе
капитана лорда Чарльза Эдейра де Монфора 19  апреля  1775  года,  в  тот
день, когда его светлость был убит в  сражении  под  Конкордом.  Просьба
доставить адресату".
   Сердце его защемило от боли. Убит, мертв и почти забыт - вот так-то!
   Герцог Блэкхитский осторожно положил письмо в ящик и  запер  ящик  на
ключ. Он снова посмотрел в окно: он был хозяином всего, что  открывалось
взору, но побороть горькое чувство одиночества было не в его  власти.  В
миле отсюда, у подножия  известковых  холмов,  мерцали  огоньки  деревни
Рэйвенском. На ее окраине, на  кладбище,  где  находили  свой  последний
приют де Монфоры, стояла древняя церковь с норманнской часовней.  Внутри
часовни на каменной стене была прикреплена простая бронзовая  дощечка  с
именем и годами рождения и смерти -  все,  что  осталось  от  брата  для
будущих поколений.
   Чарльз, второй сын.
   И помоги им всем Господи, если что-нибудь случится с ним, Люсьеном, и
герцогство перейдет в руки третьего сына!
   Нет, только не это! Не может Господь проявить такую жестокость.
   Он задул свечу и вышел из погрузившейся в темноту комнаты.

Глава 1

Англия, Беркшир, 1776 год

   Почтовый  дилижанс  "Белая   стрела",   направлявшийся   в   Оксфорд,
опаздывал. Пытаясь наверстать время, потраченное  на  починку  сломанной
оси, кучер нахлестывал лошадей, и дилижанс с грохотом несся в  ночи  под
топот копыт и испуганные крики пассажиров, занимавших места на империале
дилижанса, - жизнь их при такой гонке явно подвергалась опасности.
   Мощные фонари, пробиваясь сквозь завесу  дождя,  высвечивали  канавы,
деревья и живые изгороди, а дилижанс  несся  вдоль  холмов  Лембурна  на
такой скорости, что у Джульет Пейдж сердце в груди сжималось  от  страха
за  свою  шестимесячную  дочь   Шарлотту.   Благодаря   дочери   Джульет
посчастливилось заполучить место внутри дилижанса,  но  даже  здесь  она
ударялась головой то о кожаную  стенку  сиденья,  то  о  плечо  пожилого
джентльмена, сидевшего  слева;  от  бесконечных  бросков  из  стороны  в
сторону у нее разболелась шея. Сидевшая напротив нее  еще  одна  молодая
мамаша крепко прижимала к себе двоих испуганных  детишек.  В  результате
этой сумасшедшей  гонки,  начавшейся  от  самого  Саутгемптона,  Джульет
укачало почти так же, как и во время утомительного путешествия  по  морю
из Бостона.
   Дилижанс налетел на ухаб,  подпрыгнул  и  снова  тяжело  приземлился.
Джульет с силой  отбросило  на  соседа  слева.  Пассажиры,  цепляясь  за
потолок и стены, в ужасе закричали. С крыши сорвался и полетел на дорогу
чей-то чемодан, но кучер даже не замедлил бег коней.
   - Господи, помоги  нам,  -  пробормотала  молодая  женщина,  сидевшая
напротив и прижимавшая к себе детей.
   Джульет ухватилась рукой за поручень  и,  прижимая  к  себе  ребенка,
опустила голову, борясь с приступом тошноты. Она прикоснулась  губами  к
мягким золотистым кудряшкам и  прошептала  тихо,  чтобы  слышала  только
Шарлотта:
   - Мы почти на месте. Почти добрались до дома твоего папы.
   Неожиданно послышались крики,  испуганное  конское  ржание  и  грубые
проклятия кучера.  На  крыше  громко  взвизгнул  кто-то  из  пассажиров.
Дилижанс рискованно накренился, едва  не  завалившись  на  бок,  проехал
футов сорок - пятьдесят на двух колесах,  заставив  пассажиров  в  ужасе
завопить, и наконец тяжело опустился на четыре колеса, отчего  вдребезги
разбилось оконное  стекло,  а  пожилой  джентльмен,  сидевший  слева  от
Джульет, рухнул на пол. На империале кто-то из пассажиров плакал навзрыд
от страха и боли.
   Внутри дилижанса царила мертвая тишина.
   - На нас напали разбойники! - воскликнул старик; встав на колени,  он
пытался разглядеть сквозь залитое дождем оставшееся целым стекло то, что
происходило снаружи.
   Прогремели выстрелы. Сверху упало что-то тяжелое.
   За зловеще темным окном началось какое-то движение, и вдруг стекло  с
грохотом разбилось, окатив пассажиров градом осколков.
   До  смерти  напуганные  люди  увидели  направленный  на  них  тяжелый
пистолет и физиономию в маске.
   - Кошелек или жизнь! Быстро!

***

   Тьма стояла - хоть выколи глаза: ни луны, ни звезд.
   Лорд Гарет Фрэнсис де Монфор летел во весь опор на своем  Крестоносце
- на такую бешеную скорость мог решиться разве что самоубийца. Дождь сек
лицо, мимо  мелькали  то  дубовые,  то  березовые  рощицы.  Копыта  коня
вздымали фонтаны брызг из луж, попадавшихся  на  дороге,  и  топот  эхом
отдавался в густых зарослях, с обеих сторон  обрамлявших  дорогу.  Гарет
оглянулся через плечо и, убедившись, что дорога позади пуста и он далеко
оторвался от остальных,  издал  торжественный  крик.  Он  снова  выиграл
гонку! Опять обставил  Перри,  Чилкота  и  остальную  компанию  кутил  и
дебоширов! Им никогда за ним не угнаться!
   Рассмеявшись, он похлопал Крестоносца по шее:
   - Хорошая работа, приятель! Хорошая раб