себе
сына. - Сэр, неужели он...
   - Рвота была?
   - Только попытки. Я накормила его  тушеным  мясом  с  картофелем,  он
выпил целую миску воды, играл с Томми, а потом мы взяли его  с  собой  в
город. Это, знаете ли, очень добрый пес,  дети  его  любят  и  наперебой
ласкают... Боже мой, неужели он умрет!
   Ее невольный возглас  заставил  мальчика  вывернутся  и  броситься  к
собаке. Вскоре он уже снова полулежал на мостовой, обвивая  шею  мастифа
так отчаянно, словно это могло вернуть того к жизни.
   - Гомер, не умирай! Только не умирай, ладно?  Прошу  тебя,  прошу!  -
Внезапно, не в силах больше сдерживаться, мальчик  разрыдался,  невнятно
умоляя спасти его песика.
   Колин водрузил на нос очки,  которыми  пользовался  только  во  время
работы.
   - Сделаю, что в моих силах, Томми, а ты пока  побудь,  пожалуйста,  с
мамой.
   Ребенок подчинился, хотя ему  стоило  немалых  усилий  оторваться  от
собаки. Теперь можно было отдать все свое внимание мохнатому пациенту.
   Поскольку животное упало  прямо  посреди  мостовой,  это  застопорило
движение. Останавливаемые на скаку лошади протестующе ржали, скрипели  и
взвизгивали колеса экипажей,  слышались  выкрики,  полные  недовольства,
удивления  и  любопытства.  Колин  не  обращал  внимания  на   суматоху,
полностью отдавшись своему занятию. Жадная до  зрелищ  толпа  подступала
ближе.  Социальные  различия  ненадолго  были  забыты,  надушенные  дамы
толкались  локтями  наравне  с  давно   немытыми,   разящими   перегаром
бродягами. Ветеринар вдруг ощутил, что задыхается,  что  ему  необходимо
пространство и свет.
   - Назад, все назад! - крикнул он.
   - Дайте же доктору выполнить свой долг! - поддержал кто-то  в  толпе,
скорой на сочувствие и жалость (равно как и на расправу), и все подались
назад.
   Пес жалобно скулил.
   - Вы уже можете сказать, что с  ним?  -  настороженно  спросила  мать
Томми.
   - Вздутие кишечника.
   - Вздутие... - повторила женщина испуганно.
   Колин  смотрел  на  огромное  раздутое  брюхо  красавца   мастифа   и
прикидывал риск того, что собирался сделать.
   Если у него заворот кишок, это его убьет, думал он.  Однако  придется
попробовать.
   - Видите ли, у него в кишечнике скопилось много  газов,  по  какой-то
причине они не выходят. Это случается, и если газы не выпустить,  собака
непременно погибнет.
   Он обвел взглядом лица вокруг, полные  сочувствия  и  любопытства,  и
остановил взгляд на приличного вида мужчине, поддержавшем его пару минут
назад.
   - Сэр, не могли бы вы мне помочь? Кто-то должен держать собаку,  пока
я буду с ней заниматься. Да, именно так. Вы все правильно делаете.
   Малыш Томми, до того не сводивший с него полных ужаса  глаз,  спрятал
лицо в материнских юбках, снова залившись слезами. Колин подавил  вздох,
не желая выдавать свою растерянность. Как и все остальные, мать мальчика
неотрывно следила за ним; на  ее  бледном  теперь  лице  было  выражение
безмолвной мольбы. Ветеринару нередко приходилось видеть такие  лица.  В
нем видели спасителя, чудотворца. Не каждый, далеко не  каждый,  человек
становится  объектом  такой  слепой,  безоглядной  любви,  как  домашнее
животное.
   - Делайте, что считаете нужным,  доктор,  -  чуть  слышно  произнесла
женщина.
   Настало время действовать. Колин достал из  недр  своего  чемоданчика
чистую тряпку, бутылку крепчайшего рома и короткую полую иглу, в которой
был единственный  шанс  на  спасение  бедняги  Гомера.  Лицо  ветеринара
оставалось совершенно бесстрастным, хотя в  душе  продолжали  гнездиться
сомнения. Он испробовал это простое средство на овцах, объевшихся свежей
травы, но никогда не применял на собаке. Однако выбора не было.
   Осторожно ощупав брюхо, Колин нашел нужное место.
   Собака почувствовала, что надвигается нечто опасное, и  из  последних
сил попыталась подняться. Ветеринар мягко принудил ее лежать.  Он  вдруг
осознал, что кругом стало очень тихо. Должно быть, кучера экипажей  тоже
привстали на козлах, чтобы видеть происходящее. Намочив  тряпицу  ромом,
Колин хорошенько  протер  брюхо,  поросшее  мягкой  темной  шерсткой,  и
придвинулся поближе, прикрыв собаку своим телом от мальчика  на  случай,
если тот найдет  в  себе  храбрость  повернуться,  потом  резким  точным
движением проткнул вздутие.
   У какой-то леди в толпе вырвался испуганный возглас.
   Там, где игла пробила стенку брюшины, вырвался целый фонтан  красной,
густой и невероятно вонючей жидкости,  забрызгав  Колину  все  лицо.  Он
заставил себя не реагировать ни на вонь, ни на  тревожный  ропот  толпы,
сосредоточив все свое внимание на крови, интенсивно  изливавшейся  через
дренажную иглу. Вместе с ней, свистя, выходили скопившиеся газы.
   Его помощник крепко держал  собаку,  но  явно  не  потому,  что  имел
способности к ветеринарии. Скорее, он  был  так  потрясен,  что  потерял
способность двигаться. Челюсть у него отвисла, глаза вылезли  из  орбит,
взгляд был прикован к брюху собаки.
   Теперь только оставалось положиться  на  удачу.  При  завороте  кишок
животное ожидал перитонит и мучительная смерть.
   Секунды тащились одна за другой с ужасной медлительностью.
   После пережитого шока толпа снова притихла в ожидании. Немного погодя
Колин нащупал  бедренную  артерию  собаки  и  сосчитал  пульс.  Помощник
вопросительно воззрился на него, но ветеринар промолчал, не желая делать
скоропостижных выводов.
   "Ты уж постарайся, здоровяк, - мысленно обратился он к мастифу. -  Не
подведи меня в последний момент, идет? Сейчас ты можешь  сделать  своего
маленького хозяина очень счастливым".
   Газы продолжали с шипением вырываться через узкую дренажную  иглу,  и
казалось, что это никогда не кончится.  В  решающий  момент,  забывшись,
мать мальчика опустила руку на плечо ветеринара, и теперь, сама того  не
сознавая, впивалась в него  пальцами  до  боли.  Без  труда  можно  было
предположить, что и она не сводит полных ужаса глаз с  иглы  и  залитого
красной жижей брюха. Собака дышала, но так слабо, словно могла  в  любой
момент прекратить дышать вовсе.
   Тишина продолжала царствовать на улице, только лошади  переступали  с
ноги на ногу и встревоженно пофыркивали.
   Перед глазами у Колина все подернулось туманом. Он перевел взгляд  на
мостовую, на ноги в такой разной обуви  -  от  туфелек  на  каблучке  до
грубых разбитых башмаков - и вдруг отчетливо  увидел  муравья,  деловито
пробиравшегося между двумя булыжниками. Вот он преодолел соломинку,  вот
перевалил через кучку песка, вот обогнул камешек. Все это казалось  ему,
должно быть, гигантским...
   Ветеринар с трудом подавил желание потрясти головой.
   Колени начали болеть от долгой неподвижности, и солнце  припекало  не
на шутку.
   И вдруг свистящий звук ослабел! Он все стихал и стихал, пока не смолк
совсем. Колин сделал глубокий,  жадный  вдох  и  осторожно  вынул  иглу.
Сердце его, оказывается, билось в бешеном ритме, пот заливал глаза.
   Только теперь, когда все могло кончиться благополучно,  Колин  поднял
взгляд и обвел им толпу. Он уже приготовился высказать свое мнение,  как
вдруг одно лицо привлекло  его  внимание.  Оно  принадлежало  женщине  -
вернее, девушке,  -  сидевшей  верхом  на  жеребце  темно-гнедой  масти.
Животное стояло совершенно неподвижно - должно быть, потому,  что  морду
его прикрывали парусиновый колпак и самые массивные шоры,  какие  только
доводилось видеть Колину. Девушка сидела в седле по-мужски и смотрела на
него. Ее  даже  можно  было  принять  за  невысокого  хрупкого  паренька
благодаря жокейской шапочке и бриджам, если бы  не  оттопыривавшийся  на
груди жакет.
   Хотя девушка приложила немало  усилий,  чтобы  как  можно  тщательнее
спрятать волосы под шапочку, их цвет  угадывался  без  труда.  Только  у
обладательниц медно-рыжих волос кожа бывает такой безукоризненно  чистой
и белой,  как  сливки.  Изящные  дуги  темно-рыжих  бровей  были  слегка
приподняты, голова высоко вскинута, темные глаза  торжествующе  смотрели
на Колина, как если бы  на  ее  глазах  он  спас  от  неминуемой  смерти
какую-нибудь важную персону.
   Когда взгляды их встретились, девушка  слегка  склонила  голову.  Это
было не то чтобы приветствие, скорее дань уважения. На ее лице не было и
тени сомнения, что все кончится благополучно.
   Ощутив неловкость, Колин быстро отвел взгляд и вернулся к "пациенту".
Очередное прослушивание пульса обнадеживало. Собака задышала  ровнее,  и
хотя была еще очень слаба, жизнь понемногу возвращалась к ней. Ветеринар
сразу же забыл о девушке на лошади.
   - Вот так-то лучше! - вырвалось у него,  и  толпа,  словно  только  и
ждала поощрения, придвинулась ближе. - Так как, ты говоришь,  твое  имя?
Гомер? Хорошее имя, славное.
   А теперь давай понемногу приходить в себя, старина! - Он потрепал  по
мощной шее и выжидательно уставился на полузакрытые глаза животного.
   Мастиф заскулил и поскреб лапами по мостовой.  Жалобное  поскуливание
сменялось глухим завыванием, по мере того как возвращалось сознание и  с
ним  боль.  Широкая  лапа  снова  заскребла  по  булыжнику,   и   собака
перекатилась на живот. Невнятный ропот толпы постепенно  распадался  для
нее на отдельные выкрики, возгласы, восклицания, пока  детский  плач  не
выделился из общей  какофонии  и  не  завладел  вниманием.  Карие  глаза
открылись и замигали, массивная голова мастифа приподнялась, и с  минуту
он  смотрел  прямо  в  синие  глаза  своего  спасителя.  Колин  мог   бы
поклясться, что собака понимает, что именно произошло, и что  взгляд  ее
преисполнен благодарности. Ему не единожды приходилось наблюдать такое в
своей практике, и каждый раз это было как впервые.
   Он улыбнулся. Хвост мастифа застучал по мостовой.
   Толпа, уже радостно возбужденная, пришла в полное неистовство.
   - Гомер, собака моя хорошая! - восторженно взвизгнул Томми и вырвался
из рук матери, чтобы обнять своего любимца.
   У Колина заложило уши от его вопля, да  и  от  приветственных  криков
заодно. К тому же ноги отказались держать его, и, приподнявшись, он едва
не упал. Его хлопали  по  спине  и  награждали  одобрительными  тычками,
какой-то бродяга  совал  ему  в  лицо  бутылку  с  подозрительного  вида
жидкостью, но  он  только  развел  руками,  улыбаясь  всем  и  никому  в
отдельности. Мать мальчика застыла, не спуская глаз с сына, рыдавшего  -
теперь от радости - возле мастифа.
   - Гомер, мой маленький песик! -  повторял  Томми,  обнимая  громадную
собаку, шею которой не мог целиком обхватить.
   Колин удовлетворенно вздохнул, сунул  очки  в  карман  и  старательно
вытер лицо носовым платком. Мать мальчика  смотрела  на  него  взглядом,
полным обожания.
   - Сэр!
   - Этот "маленький песик", - сказал ей  Колин  с  усмешкой,  -  сможет
съесть еще немало тушеного мяса с картофелем, но,  если  вас  интересует
мое мнение, лучше от этого воздержаться.
   - Сэр, как я могу вас отблагодарить?
   Женщина была бедно одета, и Колин  отмахнулся.  Непроизвольно  взгляд
его вернулся к тому месту, где недавно  красовалась  девушка  на  гнедом
жеребце - такая ухоженная, хорошо  воспитанная  и,  несомненно,  богатая
леди, почему-то заинтересовавшаяся уличным происшествием.
   Разумеется, ее уже не было.

***

   - Я хочу заполучить этого человека!
   Грумы Дэниел и Симон, со всеми предосторожностями  выводившие  Шареба
из  возбужденной  толпы,  замерли  на  месте   с   такой   поразительной
синхронностью, словно их разом выключили.
   - В каком смысле? - спросили они разом, таращась на хозяйку.
   Леди Ариадна Сент-Обин только поглубже надвинула жокейскую шапочку на
лоб и слегка ударила пятками  в  бока  жеребца,  понукая  его  двигаться
вперед. Перед ее мысленным взором снова возникла картина, представшая на
дороге через город: громадный черный мастиф с оскаленной в агонии пастью
и ветеринар на коленях перед ним  -  русая  голова  низко  склоняется  к
темной шерсти животного. Леди  Ариадна  нарочно  объехала  толпу,  чтобы
видеть  лицо  этого  человека.  Ее  поразило  выражение  решимости,   не
покинувшее его и тогда, когда больная, смешанная с гноем  кровь  ударила
прямо в стекла очков. Он и не подумал отшатнуться, этот незнакомец, в то
время как сама она ощутила дурноту и сильнейшее  отвращение.  Закатанные
по локоть рукава открывали сильные руки, и пальцы его не дрожали...
   - Миледи!
   Каким чудом казалось воскрешение собаки из мертвых!
   Как она смотрела в глаза своему спасителю,  сколько  благодарности  и
понимания - да-да, понимания! - читалось  в  ее  взгляде!  Леди  Ариадна
чувствовала, что впрямь оказалась свидетелем чуда, которое  останется  в
памяти на всю жизнь.
   - Повторяю, я хочу заполучить этого человека, -  тоном,  не  терпящим
возражения, произнесла она, намеренно гладя вдаль между ушами жеребца, а
не на лица грумов.
   - Однако что вы этим хотите сказать?
   Теперь леди Ариадна снизошла  до  того,  чтобы  повернуться  к  своим
спутникам.
   - Я имею в виду, что  мне  нужен  надежный  эскорт  в  путешествии  в
Норфолк. Такой, которому я могла бы доверить жизнь и здоровье  бесценной
лошади.
   Шареб-эр-рех нуждается в постоянном присмотре, поэтому вы  последуете
за этим человеком до его кабинета и дождетесь наступления темноты.
   - Зачем?
   - Затем, что в темноте легче похитить человека.
   Грумы смотрели на хозяйку с тревогой, явно подозревая,  что  рассудок
ее помутился.
   - Однако, миледи! - наконец воскликнул  один  из  них.  -  С  тем  же
успехом мы с Симоном можем сопровождать вас до самого Норфолка! Мы будем
заботиться  о  лошади  и  защищать  вас  от  опасностей.   Ей-богу,   мы
постараемся, чтобы брат не догнал вас...
   - Да, но ни один из вас не смыслит в ветеринарии, в то время как этот
человек - мастер своего дела. Итак, он мне нужен, и покончим с этим.
   Леди Ариадна еще  больше  выпрямилась  в  седле,  хотя  это  казалось
невозможным,  и  еще  выше  вскинула  подбородок,   всем   своим   видом
демонстрируя, что больше не намерена слушать возражения слуг.
   - Дэниел, пойди и узнай его имя!  Симон,  зайди  в  лавку  на  другой
стороне улицы, купи там по полдюжины каждого сорта пирожков, которые так
аппетитно выглядят на витрине, и две.., нет, три  бутылки  эля.  Я  буду
ждать вас обоих в Гайд-парке после наступления сумерек - с ветеринаром.

***

   Шареб-эр-рех спокойно стоял под деревьями, там, где его оставила леди
Ариадна. Ночь выдалась свежая, почти холодная, и это ему  не  нравилось.
Противно запищал комар, и пришлось несколько  раз  энергично  пошевелить
ушами, чтобы его отогнать.  По  тропе  для  верховой  езды,  проходившей
неподалеку, спускались две  кобылы,  слышался  низкий  мужской  голос  и
женский смех. Укрытый сумерками, жеребец насторожил уши,  прислушиваясь.
Белки его глаз блеснули, когда он проследил за движением лошадей.
   При свете дня было бы заметно, что зрачки его отливают синевой.
   Тело у Шареба было удлиненное, с крутыми боками и широкой  грудью,  с
изящными, но крепкими ногами. Он был  не  особенно  высок  в  холке,  но
казался удивительно хорош и пропорционально сложен. В его  взгляде  было
что-то удивительно лукавое, как если  бы  в  душе  он  так  и  оставался
жеребенком, а в жилах текла кровь настолько благородная,  насколько  это
возможно  для  лошади,  и  само  существование  его   было   результатом
многолетних  опытов  старого  лорда  Уэйбурна.   Он   был   единственным
оставшимся  в   живых   производителем,   потомком   двух   чистокровных
генеалогических линий, и это делало его бесценным.
   Однако в данный момент этот бриллиант чистой воды мало сознавал  свое
исключительное положение. Он был  занят  парой  кобыл,  чье  присутствие
вызывало  его  живой  интерес.  Они  уже  успели  уловить  его  запах  и
поощрительно пританцовывали на месте.  Негромкое  приветственное  ржание
помимо воли вырвалось  у  жеребца.  Шареб-эр-рех  двинулся  на  открытое
место.., и замер, услышав шаги хозяйки.
   - Назад, Шареб!
   В следующее мгновение одна ладонь  легла  ему  на  морду,  другая  на
грудь, и его начали подталкивать назад, в густой сумрак, в заросли.
   - Ты что, хочешь, чтобы тебя заметили?
   Даже упрек в голосе леди Ариадны не заставил его отвести  взгляда  от
кобыл, пока те, понукаемые седоками, не скрылись из виду. Наконец и стук
копыт  затих  в  ночи,  только  запах  остался   -   упоительный   запах
четвероногих леди голубых кровей. Обманутый в лучших ожиданиях,  жеребец
глубоко вздохнул, отчего подпруга жалобно заскрипела на могучих боках.
   Оглаживая его крутую шею, леди Ариадна в виде  компенсации  протянула
ему на ладони сладкий пирожок, но жеребец не  прикоснулся  к  лакомству.
Тогда она вынула пробку из бутылки с элем и поднесла к  широко  раздутым
ноздрям. Шареб-эр-рех демонстративно отвернулся. Некоторое время девушка
в нерешительности смотрела на его недовольную морду,  потом  со  вздохом
заткнула бутылку пробкой.
   Сначала отец был вынужден в спешке вывезти его из Норфолка в  Лондон,
чтобы уберечь от страшной эпидемии, погубившей всех остальных лошадей, а
теперь она, наоборот, перегоняет его из Лондона в Норфолк, чтобы уберечь
от  загребущих  рук  транжиры-брата.  Подумать  только,   после   такого
потрясения, как пожар,  броситься  сломя  голову  прочь,  а  теперь  еще
дожидаться в каких-то зарослях, пока  доставят  похищенного  ветеринара!
Бедняга Шареб достоин лучшего, чем вся эта суматоха.
   Девушка спрятала так и не съеденный пирожок и прижалась щекой к морде
жеребца, чувствуя, как теплое дыхание бархатных ноздрей  шевелит  прядку
волос, выбившихся из-под шапочки.
   - Я знаю, о чем ты думаешь, - заговорила она негромко, понизив  голос
и сделав его мягким, ласковым и отчасти почтительным (как, по ее мнению,
и полагалось разговаривать с лошадью таких  благородных  кровей).  -  Ты
думаешь:
   "Ветеринар, этого только не хватало! Зачем мне. Быстрому, Как  Ветер,
какой-то там ветеринар? Я в добром здравии, разве не так?"
   Шареб-эр-рех снизошел до того, чтобы слегка повернуться в ее сторону.
Потом он поднял одну из забинтованных передних  ног,  как  бы  предлагая
снять повязку, затруднявшую движения.
   - Ну что? Я угадала?
   Жеребец положил голову ей на плечо, пытаясь снять колпак, которым для
маскировки была прикрыта большая часть  его  морды.  Он  делал  это  так
целеустремленно, что в конце концов поцарапал Ариадне руку и ей пришлось
ухватить  его  за  уздечку.  Но  девушка   не   переставала   напряженно
всматриваться в темноту. Ночью каждый звук разносится дальше  и  кажется
значительным. Шорох листвы там и тут  в  кронах  деревьев,  где  блуждал
ветерок, стрекот цикад в траве и более отдаленный звук, очень похожий на
стук колес по мостовой, вероятно, где-то на Парк-лейн.
   Ариадна нервно сглотнула, внезапно осознав, что  находится  в  полном
одиночестве, без защиты. Она очень  надеялась,  что  Дэниэл  и  Симон  -
грумы, которых она в спешке прихватила, - будут на  месте  с  минуты  на
минуту, и, конечно, не с пустыми руками. Мысли сами  собой  вернулись  к
симпатичному  ветеринару  с  его  русыми  волосами  и  сильными  руками,
склонившемуся над умирающей собакой.  Вспомнились  и  испытанные  в  тот
момент чувства: ужас, отвращение,  изумление  и,  наконец,  едва  ли  не
благоговение. Она почти лишилась чувств тогда, словно трепетная барышня!
А потом были восторг и триумф,  которые  она  разделила  с  ветеринаром,
когда взгляды их встретились. Сейчас самым важным было заполучить его  и
убраться из Лондона как можно скорее.
   С сильно бьющимся сердцем миниатюрная леди Сент-Обин  увлекла  своего
четвероногого подопечного глубже под  сень  деревьев.  Меньше  всего  ей
хотелось думать о том, сколько народу уже идет по их следу, но не думать
не получалось.

***

   Ночь окутала окрестности, и за окном совсем стемнело.
   Усталый, но довольный прошедшим днем, Колин взял лампу  и  отправился
на конюшню, вплотную примыкавшую к его кабинету. Собствен