о моим рукам до самой шеи.
   - Надо найти кого-нибудь, кто бы ее взял, - сказала бабушка,  стоя  у
плиты. Она что-то разогревала в кастрюльке. -  Я  не  ходила  стирать  и
убирать с тех пор, как Карна... Нам больше не дают в долг ни  хлеба,  ни
молока. Мы должны уже за две недели.
   - Я достану немного денег, - пообещал я, глядя на маленькое  сердитое
личико, которое выглядывало из свертка.
   Черный серпик волос приклеился к потному лобику.  Сверток  извивался.
Девочка делала гримасы и плакала. Она раскрывала  рот,  как  скворчонок.
Сперва казалось, что она хочет только глотнуть воздуха. Потом сморщенное
личико начинало дрожать и раздавался сердитый крик.
   - У нее что-нибудь болит? - спросил я.
   - Да нет, - ответила бабушка. - Девочка хорошая и  здоровенькая.  Она
просто не принимает этой пищи. Такая пища не годится для новорожденного.
Если бы я знала какую-нибудь женщину,  которая  могла  бы  покормить  ее
грудью хоть две недели...
   Бабушка заплакала.
   - Может, я найду кого-нибудь в клинике, - пообещал  я,  мне  хотелось
утешить ее. - Я узнаю.

***

   Теперь моей жизнью командовал  доктор.  Он  заставлял  меня  униженно
молить о грудном молоке для свертка, который лежал у бабушки на  кровати
Карны. Я бегал по акушерам в клинике Фредерика и в  городской  больнице.
Просил и умолял. Собирал подаяние по капле. Рассказывал  душераздирающую
историю о бабушке, ребенке и скончавшейся от родов матери.  Наконец  все
сиделки и акушерки знали мою историю уже наизусть, и мне было достаточно
только протянуть им бутылку. Каждый день бабушка спрашивала, не нашел ли
я кого-нибудь, кто захотел бы взять здоровенькую девочку. И я со  стыдом
отвечал ей, что еще не нашел.
   За это время мы  с  Акселем  виделись  только  во  время  дежурств  в
клинике. Но однажды, вернувшись  домой,  я  нашел  его  спящим  на  моей
кровати.
   Я решил, что впредь, уходя, буду запирать дверь.
   - Что ты здесь делаешь? - спросил я.
   - Сплю, - ответил он и враждебно поглядел на меня. Я  снял  сюртук  и
подошел к столу, что стоял у окна.
   Аксель следил за мной. Потом потянулся и начал  искать  под  кроватью
свои башмаки. Но нашел только один. Он так и сидел с  башмаком  в  руке.
Лица его я не видел.
   - Чего тебе надо? - спросил я.
   - Почему ты меня избегаешь?
   - Я не избегаю.
   - А почему я не вижу тебя  в  наших  обычных  кабачках?  Почему  тебя
никогда нет дома? Почему ты сам больше не приходишь ко мне? Тебя  мучают
угрызения совести? Мы были вместе, когда случилось это несчастье... Я не
виноват...
   - Замолчи!
   - И не собираюсь! Нам надо поговорить!
   - О чем тут говорить? Ведь ее больше нет...
   - Я и не собирался говорить о Карне. Прости, я не знал, что  она  так
много для тебя значила. Ты слишком хорошо это скрывал!
   Не знаю, что меня разозлило: то ли его слова, то ли  тон,  каким  они
были сказаны, - но я бросился на него. Он  схватил  меня  за  жилетку  и
держал в воздухе, пока я не успокоился.  Правда,  жилетка  не  выдержала
этого испытания Она лишилась своей шелковой спинки и затейливой  пряжки.
Почувствовав под ногами пол, я снял жилетку и начал ее разглядывать.
   Аксель стоял посреди комнаты, опустив руки.
   - Не советую дразнить меня, - сказал он.
   - Что у тебя за манеры!..
   - Это я у тебя научился.
   - Неужели?
   - У тебя дома есть пиво? - спросил он.
   - Нет. К этому часу оно все равно стало бы слишком теплым.
   - Идем куда-нибудь, выпьем по кружечке?
   - Нет. Я хочу спать.
   - Ты проспал самое меньшее две недели.
   - Ошибаешься, - равнодушно ответил я и лег на кровать, еще  хранившую
отпечаток его тела.
   Он вздохнул и сел к письменному  столу,  почти  повернувшись  ко  мне
спиной.
   Воцарилось молчание. Я закрыл глаза и надеялся, что он  уйдет.  Вдруг
он произнес в пространство, словно говорил сам с собой:
   - Анна мне отказала.
   Сквозь опущенные веки я видел, что тени  в  углу  за  кроватью  стали
синими. Мимо окна проехала телега. Копыта  стучали  по  мостовой.  Дина!
Дина скакала на Вороном по береговым камням. Тот же стук. У меня в  ушах
отдельные удары сливались в единый гул. Тело мое лежало  на  кровати.  А
сам я, точно орех, перекатывался в голове Акселя. Там  я  снова  услышал
его слова. Они висели в воздухе. И, трепеща, ждали, чтобы я принял их.
   - А что ей надо? - неожиданно для себя спросил я.
   - Я не интересовался... Но это и так ясно.
   - Что тебе ясно?
   - Она сказала мне, что вы... Что ты... Что она спала с тобой!
   Я приподнял голову с подушки и постарался дышать спокойно.
   - Анна?.. Она так сказала?.. - Я заикался, но не мог ни  подтвердить,
ни опровергнуть ее слова.
   Это невероятно! Женщины не говорят о таких вещах. Этого не сказала бы
даже Сесиль. А уж Анна... Нет! Не может быть!
   - Вот черт! - пробормотал я.
   Он обернулся и посмотрел на меня. Словно на собачье дерьмо где-нибудь
на рынке.
   - Сколько ты переберешь женщин, прежде чем угомонишься? - сказал  он,
шумно выдыхая воздух через ноздри.  -  Я  даже  не  подозревал,  что  ты
настолько лжив и подл! Что ты такой негодяй!
   - Нет! - Я  продолжал  размышлять  над  словами  Анны.  Я  ничего  не
понимал. Неожиданно у меня вырвалось:
   - Почему она это сказала?
   - Потому что она честнее, чем ты! Наступила мертвая тишина. Потом  он
взорвался:
   - Смотри, чтобы она не умерла от родов до того, как вы  обвенчаетесь.
Это было бы уже слишком! Чертов норвежский кобель!
   Я слушал его лежа. Конечно,  я  понимал  его.  Аксель!  Милый,  милый
Аксель!
   - Это не правда! - выдохнул я.
   - Может, это и преувеличение, но не  очень  сильное,  -  процедил  он
сквозь зубы.
   - Я говорю про Анну. Это не правда. Я не спал с ней. Никогда. Я...
   Он смерил меня ледяным взглядом:
   - Пытаешься  выкрутиться?  Хочешь  представить  Анну  лгуньей,  чтобы
сохранить дружбу со мной? Тебе нужны все - и я, и Анна. Ты хуже,  чем  я
думал. Мне следовало бы размазать тебя по стене в этой несчастной...
   - Поверь мне! Я говорю правду!
   Он подошел к кровати с таким видом, что  я  невольно  приподнялся.  И
снова смерил меня взглядом. От макушки  до  пяток.  Посмотрел  в  глаза.
"Сейчас он меня прикончит, - подумал я. - И хорошо! Скорей бы конец".
   - Как думаешь, чего она добивалась, преподнеся мне эту гнусную  ложь?
- прохрипел он, низко нагнувшись над кроватью.
   Я понимал, что мое дело плохо. Надо  мной  навис  отлично  оснащенный
фрегат. Мощные гики... Правда, паруса плохо зарифлены и в  любую  минуту
могут отхлестать меня по лицу.
   - Не знаю.
   Он меня не ударил. Нет. Но не спускал с меня глаз.
   - Черт бы тебя побрал! - сказал он наконец. Уже спокойно.
   Я с облегчением сел и пошарил на ночном столике в  поисках  трубки  и
табака.
   - Ты мне веришь? - живо спросил я. Слишком живо.
   - Верю? Я верю, что Вениамин Грёнэльв просто мерзавец! И  ты  столько
лет был моим другом! Ну а если б она и солгала? Значит, у нее есть на то
причины! Неужели ты этого не понимаешь? Зачем же ты выдал ее мне? Почему
как мужчина не взял все на себя? Струсил?
   Он вырвал у меня из рук табак и трубку, вернулся на свой стул,  потом
долго набивал трубку и раскуривал ее.
   - Ты прав.
   Аксель закатил глаза, скрывшись за облаком дыма.
   - Но я хотел этого, - признался я. - Я очень хотел обладать Анной!
   - В таком случае у нас есть хоть что-то общее, - сухо сказал  он  без
тени улыбки.
   В ту минуту я понял, почему так люблю Акселя. Я  думал  об  этом  все
время, пока он произносил свои циничные слова. Вряд ли я понял их смысл.
Но он как будто оправдал меня. Все стало просто, и теперь с  этим  легко
было покончить. Наконец Аксель смилостивился надо мной.
   - Как ты собираешься поступить с Анной? - спросил он.
   - Ты прекрасно знаешь, что я ей тоже не нужен.
   - А если понадобишься?
   Я вздохнул и пожал плечами:
   - Возьму с собой в Рейнснес.
   На губах у Акселя заиграла злая усмешка.
   - Вот это да! Ты делаешь успехи! Я хочу присутствовать, когда  ты  ей
это предложишь. Мне доставит удовольствие лицезреть твой первый  мужской
поступок.
   Я счел, что мне не следует отвечать на его слова.
   - А если она согласится поехать с тобой в  твою  ледяную  пустыню?  -
спросил он.
   Я почувствовал, что Аксель готовит мне ловушку.
   - Этого не случится, - заверил я его.
   - Почему же? Зачем же она лжет и наговаривает на себя то,  что  может
пагубно отразиться на ее репутации? И все это ради тебя!
   - Я не отвечаю за то, что она говорит!
   Он кивнул. И продолжал кивать некоторое время.
   - Подумать  только,  Вениамин  Грёнэльв  понял  наконец,  как  проста
любовь. Он не откажется от любви, но и не приложит ни  малейших  усилий,
чтобы добиться ее! Он  не  отвечает  за  то,  что  говорит  Анна!  И  не
задумывается, почему она так говорит! Он!  Который  мечтал  переспать  с
невестой своего друга! Вот твое евангелие любви и дружбы! Поздравляю!
   Он встал и собрался уходить. Я не успел опомниться, как он был уже  у
двери.
   - Ты уходишь?
   - А я и не приходил, - буркнул он.
   - Мы больше не друзья?
   - Во всяком случае, сегодня. - Голос его звучал устало.
   - Ты не скажешь ей... что я выдал ее? - попросил я. Аксель  посмотрел
на меня с жалостью.
   - Нет! - коротко бросил он.

***

   Теперь  настал  его  черед  избегать  меня.   Даже   в   клинике.   Я
неукоснительно соблюдал распорядок хирургического  отделения  профессора
Саксторпа. Моя жизнь подчинялась его строгим правилам и запаху карболки.
   Ежедневно мое мужество подвергалось серьезному  испытанию  -  вопреки
обычаям и приличию я ходил в акушерское отделение и вымаливал молока для
ребенка на Стуре Страндстреде. Молоко  я  относил  к  бабушкиной  двери.
Несколько раз я слышал, как за дверью плакала девочка.
   В мае у нас с Акселем начался шестинедельный курс по  акушерству,  но
мы так и не помирились.
   От Дины по-прежнему не было ни слуху ни духу.
   Я нарочно изводил себя мыслями, что сейчас Аксель  и  Анна  гуляют  у
озера или пошли в Тиволи. Эти мысли  вызывали  усталость.  Мне  хотелось
заснуть и не просыпаться.
   У себя на Бредгаде я аккуратно выносил ведро  с  нечистотами,  словно
это было делом моей жизни. Я даже постарался выяснить свое  материальное
положение. Мне было ясно, что я должен просить, чтобы мне продлили  срок
ординатуры до моего отъезда домой. Домой? Значит, я полагал,  что  смогу
избежать судебного процесса?
   В свое оправдание хочу сказать, что не собирался писать  Андерсу  или
посылать ему телеграмму с просьбой прислать немного  денег  для  бабушки
Карны.
   Постепенно я восстановил в памяти наш последний разговор  с  Акселем.
Вспомнил его обвинения. Попытался вспомнить и нашу последнюю  встречу  с
Анной. Но все это как будто больше не имело ко мне отношения.
   Я вытащил сочинения Кьеркегора. Не потому, что хотел снова перечитать
их, а просто чтобы спастись от самого себя.
   "Страх и трепет": "...лишь тот, кто обнажает  меч,  получает  Исаака.
Тот, кто не станет трудиться, не получит хлеба, но будет обманут так же,
как боги обманули Орфея, показав ему мираж вместо возлюбленной; обманули
потому, что он  был  чувствителен,  а  не  храбр,  потому,  что  он  был
кифаредом, а не настоящим мужчиной... таким,  который,  желая  работать,
кормит собственного отца".
   Эти постулаты помогали мне сдерживать свои чувства.

ГЛАВА 16

   Однажды вечером я пошел в пивную, потому что не мог больше оставаться
на Бредгаде один на один с кандидатом  Вениамином  Грёнэльвом  и  вдовой
Фредериксен.
   Увидев Акселя, я понял, как сильно мне его не хватало. Он сидел один.
В углу. Под керосиновой лампой.
   Я подошел к его столику. Нерешительно выждал некоторое время. Он вяло
кивнул, и я сел.
   - Пришел поклониться старым святыням?
   - Хотел посмотреть, начала ли  расти  борода  у  новых  желторотых  в
Регенсене, - ответил я.
   Он мрачно кивнул.
   - С бородой все не так просто, нет! - сказал он, помолчав.
   - Я угощаю!
   Нам принесли пива, но он по-прежнему не подавал признаков жизни.
   - У тебя был трудный день? - спросил я.
   - Я чуть не умер от смеха, - ответил он.
   - Даже так?
   - Да!
   Я отпил немного и огляделся по сторонам. Решил, что мне  нужно  снять
пальто. Снял и снова сел рядом с ним. Он все не поднимал головы.
   - Аксель, послушай! - взмолился я.
   - Не кричи! - крикнул он так, что официантка с подносом вздрогнула.
   - Кого ты хочешь убить? Меня? Или кого-нибудь другого?
   - Я не убиваю людей, - отрезал он.
   - Тогда в чем дело?
   - А это вопрос!
   Я вдруг сообразил, что он имеет в виду. Мы  сидели,  глядя  в  разные
стороны, словно были незнакомы друг с другом.
   - Я был на похоронах, - неожиданно сказал он. - О Господи!
   Я насторожился:
   - Да?
   - Она думала, что это я... мне пришлось, черт подери, втолковать  ей,
что отец ребенка не я, а ты...
   - Благодарю за заботу! А почему ты заговорил об  этом  сейчас?  Чтобы
помучить меня?
   - Да, да, угадал, только успокойся! - громыхнул он. Я был невозмутим,
но старался не встречаться с ним глазами. Он снова принялся за свое:
   - Ты ее видел?
   - Кого?
   - Девочку.
   - Да.
   - Похожа она на тебя?
   - Прекрати! - взмолился я.
   Через некоторое время я не выдержал:
   - Угощаю водкой!
   - Какой ты щедрый сегодня! - презрительно бросил он.
   - Какой уж есть.
   - Ты виделся с Анной? - равнодушно спросил  он,  когда  нам  принесли
водку.
   - Нет. А ты?
   - Виделся. - Он кинул на меня злобный взгляд.
   - Я скоро уезжаю домой, - неожиданно сообщил я.
   - Еще бы! Здесь у тебя земля горит под ногами! Это было уже  слишком.
Я отодвинул рюмку и встал.
   Надел пальто. Его глаза следили за мной.
   - Пойду! - Я кивнул на прощание.
   Он как будто не заметил моего эффектного жеста.
   - А где твоя мать? Все еще за границей? Она  поправилась?  -  спросил
он, словно мы все еще сидели за столиком друг против друга.
   - Она и не была больна.
   - Но ведь ты ездил в Берлин из-за ее болезни?
   - Я с ней не встречался, - уклончиво ответил я.
   - Вот как?
   - Да.
   - Но ведь ты привез ее виолончель?.. Я думал, что из-за  болезни  она
больше не может играть. Если не ошибаюсь, она раньше играла?
   - Да, какое-то время. Брала уроки.
   - Я так и понял. А теперь, значит, перестала?
   - Да.
   - Она тоже собирается вернуться домой?
   - Нет.
   - Да сядь же ты в  конце  концов!  Чего  ты  злишься?  Это  я  должен
злиться, а не ты! - заорал он.
   Я пожал плечами и сел на кончик стула.
   - Странные у вас там женщины, на Северном полюсе! Ты не  находишь?  -
Он даже улыбнулся.
   Я промолчал.
   - Она хорошо играет? Виртуоз?
   - Не думаю.
   - А как она сама считает?
   - Никак.
   - Ты не спрашивал?
   - Я же тебе сказал, что я ее  не  видел!  Нельзя  ничего  спросить  у
женщины, которую последний раз видел еще в детстве!
   - Ты хочешь сказать, что твоя мать когда-то просто уехала из дому?
   - Что-то в этом роде.
   - О Создатель! И давно? Сколько тебе тогда было?
   - Не помню... Кажется, четырнадцать...
   - Вот черт!.. - пробормотал он и подергал себя за бороду.  -  А  я-то
считал, что знаю тебя! Оказывается, мне многое еще неизвестно...
   Я молчал, но мне был ясен его намек.
   - Я не знал, что она уехала так давно. А из-за  чего?  Чтобы  учиться
играть на виолончели? Или была какая-нибудь другая  причина?  -  спросил
он.
   - Поехала учиться играть на виолончели.  Насколько  мне  известно,  -
солгал я.
   Мы помолчали. Аксель обхватил рукой рюмку. Я посмотрел на свои  руки.
Ни он, ни я не занимались физическим  трудом.  Мои  руки  для  этого  не
годились. По сравнению с руками Акселя они выглядели слабыми и хрупкими.
Я унаследовал от Дины ее длинные пальцы. Впрочем, кто  знает?  У  Иакова
пальцы тоже могли быть длинные. У Акселя же  кулаки  были  как  кувалды.
Словно кто-то подсунул пастору сына кузнеца.
   - Ты хочешь сказать, что не нашел ее? И  далее  не  знаешь,  где  она
сейчас?
   - Примерно так.
   - А ты искал? Или смирился?
   - Перестань! Неужели ты  думаешь,  что  я  просто  так  прокатился  в
Берлин?
   - Ты отсутствовал недолго.
   - Ее нет в Берлине!
   Он настойчиво дергал себя за бороду.
   - А если сейчас съездить туда?  -  Его  голос  был  похож  на  шепот,
влетевший ночью в открытое окно.
   - Зачем?
   - Узнаешь, хочет ли она тебя видеть. Как она живет.
   - Я пытался. Впрочем, меня больше не интересует, как она живет!
   Он пристально  посмотрел  на  меня,  потом  зажмурился,  и  лицо  его
скривилось.
   - Меня не проведешь! С тех пор как она уехала, не  прошло  ни  одного
дня, чтобы ты не думал о ней!
   - Ха!..
   - Я не прав?
   - Почему же, иногда думал...
   - Мы едем!
   - Мы?
   - Да! Тебе нужен спутник. А мне  надо  вырваться  отсюда,  посмотреть
мир! Неужели только женщины могут разъезжать, где им  вздумается,  а  мы
должны работать в поте лица своего? - Он усмехнулся.
   - У меня нет денег на такое путешествие.
   Он вздохнул и задумался, вытянув губы трубочкой.
   - Это я постараюсь уладить.
   - Нет, я не могу влезать в долги.
   Я объяснил ему, что брать взаймы - последнее дело.  Он  не  сводил  с
меня глаз, потом стукнул кулаком по столу:
   - Ты просто трус! Боишься найти свою мать! Боишься, что она  прогонит
тебя!
   Зал вдруг закачался  у  меня  перед  глазами.  Аксель  превратился  в
какие-то зловонные останки. Мне следовало уйти отсюда, пока не поздно.
   Я встал, ноги плохо держали меня, но Аксель  вдруг  протянул  руку  и
посадил меня обратно на стул.
   - Я поеду с тобой в Берлин! - решительно заявил он.
   - Что заставило тебя принять такое решение? - Я обратил внимание, что
он закурил одну из гаванских сигар профессора.
   - Это имеет для тебя значение?
   - Да. Я должен знать, какие у тебя  намерения.  Хочешь  ли  ты  таким
образом отомстить Анне или считаешь, что должен поддержать меня.
   -  Ни  то  и   ни   другое.   Мной   движет   эгоистическое   желание
попутешествовать, - ответил он.
   Я протянул руку. По старой привычке он отдал мне сигару. Я  затянулся
два раза и вернул ему.
   - Пошли, - сказал я и осушил рюмку.
   Аксель был на удивление покладист. Мы  пошли  по  направлению  к  его
дому. Он жил в Валькендорфе.
   - У меня нет денег на поездку в Берлин, как бы мне этого ни хотелось,
- сказал я.
   - А ты не можешь где-нибудь достать?
   - Нет. То есть я мог бы попросить у Андерса, но не знаю, как  обстоят
у него дела. На это требуется время.
   - Я могу занять для тебя, - предложил он.
   - У кого?
   - У своей матери. - Он засмеялся.
   - Не сказав ей, на что берешь? Он пожал плечами:
   - Она подумает, что я залез в долги.
   - Почему тебе этого так хочется?
   - Я уже объяснил тебе.
   - Ты хочешь отвлечь меня от Анны! Но ведь я все равно скоро уеду!
   Он остановился и схватил меня за руку:
   - Дело не только в этом. Ты просто глуп, если не понимаешь  этого.  Я
Анне больше не нужен. Во  всяком  случае,  сейчас.  Если  женщина  может
уехать, значит, я тоже могу!
   - Понятно, понятно!
   Через несколько шагов он снова остановился и снова  схватил  меня  за
руку. Смех его не предвещал добра.
   - Сегодня вечером я был там. У Анны. - Он смеялся.
   - Там было так весело?
   - Не особенно, - признался он. - Хочешь знать почему?
   - Да...
   - Анна не вышла  к  обеду.  Она,  видите  ли,  заболела  и  не  могла
присутствовать  за  столом.  Уверяю  тебя,  Вениамин,  я  не   предлагал
поставить ей диагноз. Все и так ясно. Но я воспитанный человек и  утешал
родителей как мог. Вениамин Грёнэльв летал над нами,  как  крылатый  дух
над водой.
   - Мне очень жаль.
   - Ликуй! Тебе все дозволено!
   - Ты еще молод, не надо так ожесточаться, - поддел я его.
   Но он даже не стал платить мне той же монетой.  Мы  уже  прошли  мимо
Валькендорфа.
   - Мы с Анной больше не увидимся! - сказал я.
   - И не думай! Увидитесь! - со злостью возразил он