-  Помимо  обычного  гостеприимства  вас   с   этим   Лео   Жуковским
связывает... особая дружба?
   Дина пристально посмотрела на помощника судьи:
   - Объясните подробнее, что вы имеете в виду.
   - Я имею в виду:  было  ли  у  вас  с  господином  Жуковским  принято
обмениваться шифрованными письмами?
   - Нет.
   - Я знаю, что в последние два года вы летом уезжали из  дому...  Один
раз на юг и другой раз на север. Вы виделись с Лео  Жуковским  во  время
этих поездок?
   Дина ответила не сразу.  Ленсман  вытянул  шею  из  своего  угла.  Он
нервничал.
   - Нет! - твердо сказала Дина.
   - Вы считаете,  что  этот  человек  не  виновен  в  том,  в  чем  его
подозревают и за что его арестовали?
   - Я не знаю, за что его арестовали.
   -  За  русскую  книгу,  которая   была   исследована   специалистами.
Зашифрованный текст свидетельствует  о  враждебном  отношении  к  королю
Швеции и нашему уважаемому соотечественнику,  в  нем  содержалась  также
инсинуация, будто бы они составили заговор, дабы  вовлечь  Скандинавские
страны в Крымскую войну.
   - На чьей стороне?
   - Это к делу не относится, - смущенно сказал  помощник  судьи.  -  Но
Наполеон Третий все-таки  наш  союзник.  Соблаговолите  отвечать,  а  не
спрашивать!
   - Мы здесь, на севере, уже давно втянуты в войну.  За  те  шифры,  за
которые вы арестовали Лео Жуковского, вы с таким  же  успехом  могли  бы
арестовать и меня.
   - Что вы имеете в виду, говоря, что мы втянуты в войну?
   - Мы сами плаваем в Архангельск за зерном, чтобы наши люди не  умерли
с голоду. Я не слышала, чтобы король интересовался, как мы тут живем.  А
теперь он хочет втянуть нас в войну, которая, судя по  названию,  должна
происходить совсем в другом месте, а не на северных берегах.
   - Не можете ли вы держаться ближе к делу?
   - Могу, господин помощник судьи. Но именно так я понимаю это дело.
   - Значит, вы подтверждаете, что принимали участие в составлении  этих
шифров?
   - Если вы так называете изучение русских слов.
   - Что в этих словах зашифровано?
   - Вы зачитали это в начале нашего разговора, господин помощник судьи,
но я уже забыла. Мы говорим так долго. И слишком много времени прошло  с
тех пор, как Лео Жуковский был в Рейнснесе и учил меня русским словам.
   - Я не вижу у вас желания помочь следствию.
   - Мне кажется непростительной глупостью арестовывать человека за  то,
что он отпустил шутку по адресу шведского короля, и  палец  о  палец  не
ударить, чтобы наказать того, кто сломал мою печать! В Крымской войне не
выиграл никто! Кроме тех, кто сколотил на ней состояние!
   Наконец помощник судьи дал понять, что допрос  окончен.  Он  прочитал
вслух протокол. Дина согласилась с ним. И все было кончено.
   - Я теперь обвиняемая? - спросила Дина.
   - Нет, - ответил помощник судьи. Он явно устал.
   - Как результат допроса повлияет на обвинение прошв Лео Жуковского?
   - Трудно сказать. Но он, безусловно, ослабит версию с шифром.  Это  я
уже и сейчас вижу.
   - Слава Богу!
   - Вы симпатизируете этому русскому?
   - Мне не нравится, когда моих гостей арестовывают за то, что  они  по
дружбе пытались научить меня нескольким русским  словам.  И  я  не  вижу
причин скрывать это.
   Помощник судьи, ленсман и Дина расстались довольные друг другом.
   Ленсман был доволен. Как будто во всем этом была его  заслуга.  Разве
не он поговорил с фохтом, с Диной?  Сообщил  им  из  первых  рук  нужные
сведения. Благодаря чему все разъяснилось быстро и совершенно пристойно.
   В тот день он гордился Диной.

***

   Когда Дина вернулась из Ибестада, над Рейнснесом  стояла  радуга.  По
мере приближения лодки к берегу дома один за другим  отступали  назад  и
прятались в дымке.
   Радуга упиралась одним концом в крышу бывшего Дома  Дины,  другой  ее
конец опускался во фьорд.
   Прищурившись, Дина смотрела на берег. Она плавала в Ибестад одна.

***

   Дина стояла у окна залы и смотрела, как  Стине  с  Фомой  идут  через
двор, прижавшись друг к другу. Стояли последние дни апреля.
   Никто не ходит обнявшись на глазах у всех. Никто!
   Они  остановились  возле  голубятни.  Посмотрели  друг  на  друга   и
улыбнулись. Стине что-то сказала, но Дина у окна не могла расслышать  ее
слов. Фома откинул голову и засмеялся.
   Слышала ли она когда-нибудь, чтобы Фома смеялся?
   Он обнял Стине за талию. Они медленно пересекли  двор  и  скрылись  в
своем доме.
   Воздух  со  свистом  вырывался  сквозь  стиснутые  зубы   Дины.   Она
отвернулась от окна. Подошла к печке, потом к виолончели. Потом  обратно
к окну.
   В комнате становилось все темнее.

***

   Газеты  писали,  что  в  Париже  подписан  мирный   договор.   Россия
зализывала свои раны, не заслужив большой чести. Англия зализывала  свои
раны, не добившись большой победы. Швеции  и  Норвегии  не  понадобилось
спасать финнов. Торжествовал только Наполеон III.
   Однажды  Дина  прочитала  в  газете,  что  Юлия  Мюллер  умерла.  Она
отправила господину Мюллеру свои  соболезнования.  И  получила  от  него
длинное грустное письмо, в котором он сообщал,  что  собирается  продать
все имущество, в том числе и лошадь, и уехать в Америку.
   Дина ходила на бугор  к  флагштоку.  В  Нурланде,  как  благословение
Божье, еще стояло лето.

ГЛАВА 20

   И будешь унижен, с земли будешь говорить, и  глуха  будет  речь  твоя
из-под праха, и голос твой будет,  как  голос  чревовещателя,  и  из-под
праха шептать будет речь твоя.
   Книга Пророка Исайи, 29:4

   У Вороного на брюхе появилась рана, которая никак не заживала.  Никто
не знал, как он получил ее. Похоже было, что он  сам,  стоя  в  конюшне,
разгрыз себе кожу.
   Фома тщетно старался  помешать  Вороному,  упрямо  раздиравшему  рану
желтыми зубами.
   Никто, кроме Дины, не осмеливался приближаться к больному коню.  Было
видно, что ему больно,  рана  воспалилась.  Дина  надела  ему  на  морду
корзину. И каждый раз, когда он должен был есть  или  пить,  она  стояла
рядом и следила, чтобы он не раздирал рану еще больше.
   День и ночь из конюшни доносилось дикое, отчаянное ржание. Стук копыт
о деревянный настил пугал и людей, и животных.
   Стине варила мази и прикладывала к ране. Олине готовила  припарки  из
крупы.
   Но через неделю Вороной лег и больше не хотел подниматься. Он брызгал
пеной на Дину, когда она подходила к нему, и все время скалил зубы.
   Ногу, которая была ближе к ране, он подвернул под себя. Глаза у  него
были налиты кровью.
   Вениамину и Ханне запретили заходить в конюшню.

   Я Дина. Люди так досадно беспомощны. Природа равнодушна. Она не ведет
счета жизням.  Не  отвечает  за  них.  И  оставляет  их,  как  грязь  на
поверхности. Может ли новая жизнь родиться из этой грязи? Грязь  рождает
только грязь, и ничего больше. Если бы хоть один  человек  поднялся  над
этой грязью и хоть чего-то добился в жизни! Один-единственный...
   Цифры и звуки не прячутся под грязью. Они не  зависят  от  того,  что
человек знает. Законы цифр существуют, даже если они никем не  записаны.
Звуки всегда существуют. Независимо от того, слышим ли мы их.
   Но природа - это грязь. Рябина. Лошадь. Человек. Все вышли из  грязи.
И снова станут грязью. Пройдет их время. И они утонут в грязи.
   Я Дина, я здесь одна с железным молотом и ножом. И Вороным.  Знаю  ли
я, куда нужно ударить? Да! Потому что должна. Я Дина, я  разговариваю  с
Вороным. Я Дина, я обнимаю его за шею. Смотрю в его одичавшие  глаза.  Я
Дина, я наношу удар. И глубоко всаживаю нож.
   И сижу здесь, в этой горячей крови, и держу его. Я! Я вижу, как глаза
Вороного медленно стекленеют и подергиваются пленкой.

   Фома зашел в конюшню проведать Вороного, потому что  в  конюшне  было
подозрительно тихо.
   В полумраке издали казалось,  будто  Динино  лицо  и  платье  покрыты
свежими, влажными от дождя лепестками роз. Она сидела на полу и  держала
голову Вороного. Большое черное туловище мирно лежало на  полу,  вытянув
попарно передние и задние ноги.
   Кровь толчками била из раны. Заливая стену  и  золотистую  солому  на
полу.
   - Господи Боже мой! - простонал  Фома.  Он  сорвал  с  себя  шапку  и
опустился рядом с Диной.
   Она как будто не заметила его. Но он все равно оставался рядом с ней,
пока в глубокой ране не загустели последние капли.
   Тогда Дина медленно освободилась, опустив  голову  Вороного  на  пол.
Потом встала и провела рукой по лбу. Как лунатик, проснувшийся далеко от
своей постели.
   Фома тоже встал.
   Дина отстранила его рукой и вышла на улицу, не закрыв за собой дверь.
Звук ее шагов на застланном соломой полу отозвался мягким эхом  по  всей
конюшне.
   И настала тишина.
   Молот и нож вернулись на  свое  место.  Конюшню  вымыли.  Запачканную
кровью рабочую одежду положили в реку, под тяжелые камни. И река  унесла
кровь в море.

***

   Дина прошла в  прачечную  и  развела  огонь  под  котлом.  Пока  вода
нагревалась,  она  сидела  на  скамейке  возле  печки.  Пар   постепенно
скапливался под потолком.
   Потом она встала и заперла дверь на засов. Взяла большую оцинкованную
лохань,  которая  висела  на  стене,  и  налила  в  нее  воды.  Медленно
разделась. Точно совершала неведомый ритуал.
   Свернула одежду пятнами внутрь. Словно они исчезнут сами собой,  если
она больше не будет смотреть на них. И  наконец  голая  села  в  горячую
воду.
   Вой начался где-то вне ее. Заткнул ей горло. И разбил все  вокруг  на
куски. Пока не пришла Ертрюд и не собрала куски воедино.

ГЛАВА 21

   Пришел я в  сад  мой,  сестра  моя,  невеста;  набрал  мирры  моей  с
ароматами моими, поел сотов моих с медом  моим,  напился  вина  моего  с
молоком моим. Ешьте, друзья; пейте и насыщайтесь, возлюбленные.
   Книга Песни Песней Соломона, 5:1

   В тот день, когда Дина  отправилась  в  Кве-фьорд,  чтобы  посмотреть
лошадь, которую  ей  предлагали,  из  Страндстедета  с  попутным  судном
приехал Лео Жуковский. Вещей у него почти не было - матросский  мешок  и
саквояж. Петер, приказчик, встретил его на причале, он только что  запер
лавку.
   Когда Петер понял, что это не поздний  покупатель,  а  постоялец,  он
попросил его подняться в дом.
   Лео остановился, залюбовавшись рябиновой аллеей.  Деревья  изнемогали
под тяжестью ярко-красных ягод. Листья уже давно унес ветер.
   Он вошел в аллею. В голых кронах звучала тихая песнь. Лео  постоял  у
парадного крыльца. Потом словно  передумал.  Повернулся,  обошел  вокруг
дома и вошел в сени; бросив на крыльце матросский мешок  и  саквояж,  он
постучал в дверь. И через мгновение был уже в синей кухне.

***

   Олине сразу узнала его по шраму. Сперва она была смущена и  держалась
чопорно, словно никогда не принимала в Рейнснесе гостей. Она  пригласила
его пройти в гостиную, но он отказался. Он хотел бы посидеть  с  ней  на
кухне, если не помешает.
   Олине постояла, спрятав руки под фартук, а потом бросилась к  нему  и
дружески толкнула в грудь:
   - Спасибо за подарок. Таких подарков я не получала с самой молодости.
Благослови тебя Бог!
   Она была так растрогана, что довольно сильно ударила его в грудь. Лео
не ожидал такого приема, но рассмеялся и расцеловал Олине в обе щеки.
   Смущенная Олине повернулась и начала разводить в плите огонь.
   - До чего же красивый воротничок прислал ты мне! -  говорила  она,  и
искры освещали ее лицо, склоненное над плитой.
   - А ты его надевала?
   - О да! Не сомневайся. Но на кухне для него  не  место,  а  больше  я
нигде не бываю.
   - Но иногда и тебе не мешает нарядиться.
   - Да, конечно. - Олине явно хотелось закончить этот разговор.
   - Когда же ты надевала его в последний раз?
   - В сочельник.
   - Давненько.
   - Да, но хорошо, когда в запасе есть что-то новенькое.
   Лео ласково посмотрел ей в спину. И начал  расспрашивать  о  жизни  в
Рейнснесе.
   Служанки по очереди заглянули на кухню. Лео с каждой поздоровался  за
руку. Олине  велела  приготовить  для  гостя  лучшую  комнату.  Это  был
короткий зашифрованный приказ.  Они  знали,  что  от  них  требуется,  а
главное, поняли, что на кухне им делать нечего.
   Олине накрыла кухонный стол скатертью и подала  кофе.  Лео  вышел  на
крыльцо за своим мешком. И угостил Олине ромом. Она сияла. Пока он снова
не начал расспрашивать ее о Рейнснесе.
   - Нет с нами больше матушки Карен, - сказала Олине и  прикрыла  глаза
рукой.
   - Когда это случилось?
   - Прошлой осенью. Дина только-только вернулась из Тромсё. Да, да, она
была в Тромсё и купила там муку из Архангельска... Ты  об  этом  еще  не
знаешь.
   Олине рассказала Лео о смерти матушки Карен. О том, что Стине и  Фома
поженились, они теперь живут в бывшем Динином доме и ждут ребеночка.
   -  Как-то  получается,  что  я  всегда  приезжаю  в  Рейнснес   после
чьей-нибудь смерти, - пробормотал Лео. -  А  вот  Стине  и  Фома...  Это
приятно. Странно, что я ничего такого между ними не заметил,  когда  был
тут последний раз.
   Олине как будто смутилась. Потом сказала:
   - Да у них этого и в мыслях не было. Но Дина решила,  что  так  будет
лучше. И похоже, эта семья оказалась благословением для всей усадьбы.  К
сожалению, не всех женщин в Рейнснесе благословил Господь.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Наша хозяйка... Не мое это дело, но уж  слишком  она  сурова.  И  к
самой себе тоже. В ней словно все стянуто железным узлом... Не больно-то
она счастлива! Это все видят... Не надо бы мне говорить об этом...
   - Не бойся. Я тебя понимаю.
   - Знаешь, она своими руками зарезала Вороного!
   - Почему?
   - Вороной  заболел.  Какая-то  язва  на  брюхе.  Никак  не  заживала.
Конечно, он был уже старый. Но своими руками...
   - Она, кажется, очень любила Вороного?
   - Любила. И сама его зарезала...
   - Ты хочешь сказать: пристрелила?
   - Какое там пристрелила! Зарезала! Уф!..
   - Ни одна лошадь не даст себя зарезать.
   - А Динина дала!
   Лицо Олине вдруг стало похоже на сплошную бревенчатую стену. Без окон
и дверей. Она сняла с конфорки кофейник и подлила  им  еще  кофе.  Потом
стала сокрушаться, что Лео похудел и побледнел с последнего раза.
   Он широко улыбнулся и стал расспрашивать о детях.
   - На этот раз Вениамин уехал с матерью. Дина стала больше обращать на
него внимания с тех пор, как не стало Вороного.
   - На этот раз? Что ты хочешь этим сказать?
   - Что Вениамин почти никогда не  покидает  Рейнснес...  Правда,  сюда
приезжает  много  народу.  Но   человек,   на   которого   ляжет   такая
ответственность, должен хоть немного повидать мир!
   - Он еще мал, успеет. - Лео улыбнулся.
   - Хорошо бы... В ноябре Стине родит. И значит, у  нее  в  доме  будет
трое детей. А у нас -  ни  одного.  Куда  ж  это  годится!  Вениамин  не
получает должного воспитания. Матушка Карен была бы недовольна.  Она  бы
позаботилась, чтобы вернуть его в большой дом.
   - Разве Вениамин живет не с матерью? - спросил Лео.
   - Нет, он сам захотел жить там. Лео внимательно смотрел на Олине:
   - На чем уехали Вениамин и Дина?
   - Ушли на лодке под парусом. Дина упряма,  творит  что  хочет.  Разве
позволила бы ей матушка Карен взять ребенка  в  море  без  сопровождения
мужчины?
   - И Дина послушалась бы?
   - Это одному Богу известно. Но раньше она так не делала.
   Олине вдруг сообразила, что жалуется чужому человеку на то, для  чего
и слов-то нет. Она растерянно  заморгала,  ей  хотелось  закончить  этот
разговор.
   С чего это она так разболталась? Из-за кружевного воротничка, который
он ей прислал? Или потому, что он задавал так много вопросов? Или  из-за
его глаз? Она извинилась, положила в вазочку еще печенья и смела  крошки
с вышитой скатерти.
   - А Юхан? Как он поживает?
   - Он получил маленький приход в Хельгеланде. А как ему  там  живется,
уж и не знаю. После смерти матушки Карен он перестал писать в  Рейнснес.
Стал совсем чужим. И для меня тоже. Но здоровьем как будто окреп.  А  то
все хворал...
   - Ты чем-то озабочена? - спросил Лео.
   - Дел много, работаю не покладая рук.
   - Тяжело?
   - Да нет, мне помогают... Они помолчали.
   - А Дина? Когда вы ее ждете?
   - Не раньше утра. - Олине краем глаза наблюдала за ним. -  Но  Андерс
сегодня вернулся из Страндстедета. Вот обрадуется, что  ты  приехал!  Он
ходил на Лофотены со  шхуной  и  карбасом.  А  весной  хочет  оба  судна
отправить в Берген. Он теперь осмелел. С тех пор  как  поставил  дом  на
карбасе. Ему там хорошо, он даже сам начал иногда промышлять. В  прошлом
году ходил на Лофотены со снастью и  продуктами  для  рыбаков.  А  домой
привез рыбу, печень да икру. Часть купил, а часть сам промыслил.  Полные
суда!

***

   Дина редко плавала одна. Но если  кто-нибудь  вызывался  сопровождать
ее, она отвечала таким взглядом, что теперь люди ждали, чтобы  она  сама
выбрала себе провожатого. На этот раз она взяла с собой Вениамина.
   Он  сидел  на  бугре  возле  флагштока,  когда  она  поднялась   туда
посмотреть, нет ли парохода.  Он  равнодушно  поздоровался  с  ней,  как
здоровался с людьми, которые останавливались на ночлег или приходили  из
лавки к Стине, чтобы выпить чашечку кофе.
   Он не спускал с нее голубых глаз. Прищурился, будто она  была  легкой
пылью, летавшей в воздухе. Черты лица у него начали определяться.  Скулы
и подбородок утратили мягкость. Волосы за последний год потемнели.  Руки
и ноги выросли и мешали ему. У него появилась привычка поджимать губы.
   - Ты тоже ждешь пароход? - спросила Дина.
   - Да.
   - Думаешь, к нам кто-нибудь приедет сегодня?
   - Нет.
   - Зачем же ты тогда его ждешь?
   - Он такой некрасивый.
   - Ты смотришь на пароход только потому, что он некрасивый?
   - Да.
   Дина  присела  на  плоский  камень  рядом  с   флагштоком.   Вениамин
подвинулся, освобождая ей место.
   - Здесь нам двоим хватит места, - сказала она.
   И вдруг обняла его, но он вывернулся из ее рук. Незаметно, как  будто
не хотел раздражать ее.
   - Хочешь поехать со мной в Кве-фьорд и  посмотреть  новую  лошадь?  -
спросила она. Пароход загудел.
   Вениамин подождал, пока умолкнет гудок:
   - Что ж, можно. - Он говорил с напускным равнодушием.  Точно  боялся,
что Дина передумает, если заметит его радость.
   -  Тогда  решено.  Отправимся  завтра  утром.  Некоторое  время   они
наблюдали, как работники на лодках поплыли к пароходу.
   - Почему ты зарезала Вороного? - вдруг спросил он.
   - Он был болен.
   - Он бы уже не поправился?
   - Может, и поправился бы. Но прежним бы уже не стал.
   - А тебе он нужен был прежний?
   - Да.
   - Почему? Ты могла бы ездить на другой лошади.
   - Нет. Я не могла держать Вороного, а ездить на другой лошади...
   - Почему ты сделала это сама?
   - Такое серьезное дело нельзя поручать кому-то другому.
   - Он мог забить тебя насмерть?
   - Мог.
   - Почему ты такая?
   - Я делаю то, что должна, - сказала она и встала.

***

   Дина советовалась с Вениамином,  оглядывая  новую  лошадь,  объясняла
ему, в чем ее достоинства и недостатки. Оба сошлись на том,  что  лошадь
им не нравится. У нее злые глаза и слишком узкая грудь. Хотя она и  была
покорная, когда Дина села на нее. Покупка не состоялась.
   - Ну и хорошо, а то пришлось бы просить  кого-нибудь  доставить  тебя
домой, - сказала Дина. - А так мы возвратимся вместе, ты и я.
   Они переночевали у ленсмана. Вечер прошел тихо и мирно.
   Ленсман узнал от помощника  судьи,  что  Лео  Жуковский  был  недавно
выпущен на свободу.
   Дина выслушала эту новость, не  поднимая  глаз.  Потом  заговорила  с
Дагни о том, что хотела бы забрать в Рейнснес те портреты Ертрюд,  из-за
которых они столько лет вели борьбу.
   Дагни ерзала на стуле. Но не возражала. Это было бы справедливо.
   -  И  брошку.  Которая  принадлежала  Ертрюд.  Ты  надеваешь  ее   по
праздникам. Ее я тоже хотела бы забрать, - продолжала Дина.
   Ленсман и  его  сыновья  ждали  грозы.  Но  Вениамина  как  будто  не
тревожило, что они сидят на бочке с порохом. Он по очереди  наблюдал  з