сство от ложной сентиментальности.
   Чуткое сердце господина Лорка кое-что уловило из этого  рассказа.  Он
понял, что ленсман по-своему уже справился с этой трагедией. Несмотря на
внешнюю скорбь.
   Господин Лорк набрался храбрости и очень мягко сказал  ленсману,  что
все-таки  жаль,  если  никто  не  будет  играть  на  этом  замечательном
инструменте. Ведь можно учить Дину музыке в отсутствие отца...
   Когда ленсман рассказал учителю свою историю,  откашлялся  и  выкурил
еще одну трубку, они пришли к соглашению.

***

   После этого разговора господин Лорк совершил долгую прогулку. Он  шел
вдоль берега. Из снега торчали блеклые сухие стебли, над головой  летали
бездомные морские птицы.
   И все время господин Лорк видел перед собой ожесточенное  лицо  Дины.
Вот она сосредоточенно и быстро считает в уме,  вот  безудержно  рыдает,
слушая, как он играет на пианино.
   Вообще господин Лорк  собирался  летом  уехать  в  Копенгаген,  чтобы
продолжить занятия музыкой. За те годы,  что  он  жил  у  ленсмана,  ему
удалось скопить немного денег. Но он остался. Усохший молодой человек. С
поредевшими волосами и увядшим лицом - ему не было еще тридцати.
   По-своему это тоже было призвание.

***

   Дина продолжала говорить. Сперва только с господином Лорком. Но потом
и с другими.
   Научилась играть на пианино. По нотам господина Лорка. Сперва песенки
и различные упражнения. Потом псалмы и нетрудные классические пьесы.
   Господин Лорк придавал нотам очень большое  значение.  Он  написал  в
Трондхейм,  Христианию  и  Копенгаген  с  просьбой  прислать  ноты   для
начинающих.   Так   он   возобновил   отношения   со   своими    старыми
друзьями-музыкантами.
   Дина научилась играть и слушать музыку, она уже не выла волком. И дом
ленсмана приобрел славу музыкального дома. Гости слушали в гостиной игру
на виолончели и  пианино.  И  пили  пунш.  Все  было  в  высшей  степени
пристойно и красиво. Ленсман был очень доволен.
   Господин Лорк с его быстрой, хитрой  улыбкой,  замкнутый  и  скучный,
несмотря на потертое  платье  и  невзрачную  внешность,  получил  статус
артиста.
   Господин Лорк рассказывал Дине много интересного о  далеком  мире.  А
также всевозможные истории о магии музыки.
   Однажды, когда они плыли на лодке по  неподвижной  глади  фьорда,  он
рассказал ей сказку о морском привидении, которое обещало парню  научить
его играть на феле . Он будет играть так красиво, что принцесса заплачет и  выйдет
за него замуж.
   Вот как он будет играть! Но в награду оно потребовало свежего мяса.
   Привидение сдержало слово. Парень научился играть  на  феле,  он  мог
играть, даже не снимая рукавиц. Тогда он вспомнил, что у него нет  мяса.
Не зная, что делать, он бросил привидению в море обглоданную кость.
   - И чем же все кончилось? - с любопытством спросила Дина.
   - Зря он пытался обмануть привидение! Днем и ночью оно пело ему  одну
и ту же песню:

   Ты мне бросил кость пустую,
   А теперь играй впустую!

***

   - Что это значит?
   - Он играл виртуозно, но его игра не  тронула  принцессу,  и  она  не
захотела выйти за него замуж.
   - Почему же? Ведь он был виртуоз.
   - Одно дело - виртуозно играть по  нотам,  другое  -  трогать  сердца
людей своим искусством. У музыки, как и у  человека,  есть  душа.  Нужно
уметь услышать ее...
   - Ты умеешь! - твердо сказала Дина.
   - Спасибо! - Господин Лорк  поклонился  ей,  словно  раскланивался  в
концертном зале перед принцессой, сидевшей в первом ряду.

***

   Для Дины господин Лорк был незаменим. Чуть что, она обращалась только
к нему. И при ней никто не осмеливался смеяться над ним.
   Он научился сносить даже ее бурные  ласки  и  объятия.  Просто  стоял
неподвижно, опустив руки. Его глаза  напоминали  паутину  на  кустах,  в
которой блестят капли дождя.
   Дине было довольно и этого.
   Господин Лорк привел Дину на могилу Ертрюд.  На  ней  росли  красивые
цветы. Камни, которые окаймляли могилу, заросли мхом.
   И там господин Лорк тихим голосом объяснил Дине то, о чем она даже не
спрашивала.
   Нет, Ертрюд не таит на нее зла. Она живет на небесах и радуется,  что
ее больше не касаются страдания и горе этого мира.
   Все на свете предопределено заранее. Люди лишь  инструменты  в  жизни
друг друга. Некоторые совершают поступки, ужасные с точки зрения  людей,
однако и в них можно усмотреть промысел Божий.
   Глаза у Дины остекленели, ей как будто даже пришло в голову, что  она
вознесла Ертрюд. Освободила ее! Сделала то, что никто другой не посмел и
не захотел бы сделать! Отправила ее прямо в  Царство  Небесное.  Где  не
было ни горя, ни нерадивых слуг, ни  детей.  И  в  благодарность  Ертрюд
дарит ей этот благоуханный шиповник и незабудки.
   Увидев Динино лицо, господин Лорк поспешил сменить тему разговора. Он
начал сбивчиво рассказывать ей о цветах.

***

   В то лето,  когда  Дине  стукнуло  тринадцать,  ленсман  вернулся  из
Бергена с красиво подстриженной бородой и новой женой.
   Он показывал ее всем с такой гордостью, будто она была  произведением
его рук.
   Уже  через  неделю  "эта  новая"  расположилась  в  комнате   Ертрюд.
Обитатели усадьбы и соседи сочли, что это несколько преждевременно.
   Двум служанкам было приказано вынести  все  вещи  покойной  и  вымыть
комнату. Все эти годы она стояла запертой. Словно  сундук,  про  который
забыли, потому что к нему не было ключа.
   Бедняжке Ертрюд комната больше не нужна. Это понимали  все.  И  между
тем... Не так бы следовало все это сделать...
   Поползли всякие разговоры. Говорили, будто в последнее время  ленсман
был так падок до женщин, что служанки не задерживались подолгу у него  в
усадьбе. Если, конечно, хотели соблюсти себя. Впрочем, не настолько  все
было и худо, чтобы появление Дагни кого-то обрадовало.
   Дагни была настоящая бергенская дама. Тонкая как спица,  со  взбитыми
волосами и в  трех  нижних  юбках,  надетых  одна  на  другую.  Всем  бы
радоваться новой хозяйке, но не все шло так гладко.

***

   Первое,  что  новая  жена  ленсмана  увидела  у  него  в  доме,  была
самодельная гипсовая маска.
   Дина потрудилась на славу. Она надела маску  и  белые  одежды,  чтобы
поразить отца.
   Маску она изготовила под руководством господина Лорка. С него  она  и
была снята, но не удалась. Получилось лицо мертвеца. Скорее  гротескное,
чем смешное.
   Ленсман захохотал, увидев Дину в этой маске, а  Дагни  схватилась  за
сердце.
   С первого дня Дина и Дагни вступили в  холодную,  непримиримую  войну
друг с другом. Ленсману в этой войне была отведена роль посредника, если
в отношениях между этими двумя женщинами вообще требовался посредник.

   Я Дина. Ертрюд бросила мне пуговку со  своего  плаща.  Раньше  ей  не
нравилось, что я хожу с черными ногтями. Теперь она больше не вспоминает
про это.
   Господин Лорк говорит, что считать быстро в уме - это талант. Он  мне
диктует числа, а я их складываю. Или вычитаю. Или множу.  Господин  Лорк
считает на бумажке. Потом он втягивает воздух  сквозь  зубы  и  говорит:
prima! Рriта! . Потом мы с  ним
играем на виолончели или на пианино. Мы больше уже не  читаем  катехизис
или "Домашний проповедник".
   Крик Ертрюд разорвал зимние ночи на крохотные лоскутки, и они несутся
мимо моего окна. Особенно перед Рождеством. Обычно она ходит в войлочных
чулках, так что я не слышу, где она. Ертрюд выбросили из ее комнаты.
   Вынесли все картины. Освободили комод.  Книги  перенесли  ко  мне.  В
лунном свете они сходят с полок,  а  потом  возвращаются  обратно.  Края
переплета у черной Книги Ертрюд мягкие и немного загнуты внутрь.  В  ней
много сказок. Я беру увеличительное стекло Ертрюд и собираю  слова.  Они
текут через мою голову, как вода. Меня начинает мучить жажда.  Но  я  не
знаю, чего они хотят от меня.
   Ертрюд выселили окончательно. Над усадьбой кругами  парит  орел.  Они
его боятся. Но это всего лишь Ертрюд. Они этого не понимают.

ГЛАВА 2

   Избавит и небезвинного; и он спасется чистотою рук твоих.
   Книга Иова, 22:30

   - Фома, почему лошади спят стоя? - спросила однажды Дина.
   Она смотрела сбоку на плотного невысокого парня. Никого, кроме них, в
конюшне не было.
   Фома был сыном того самого арендатора, у которого несколько лет  жила
Дина. Теперь он был уже достаточно взрослый, чтобы работать  у  ленсмана
за деньги да еще отрабатывать повинность семьи за аренду.
   Он подбросил в кормушку сена и опустил руки.
   - Лошади всегда спят стоя, - твердо сказал он.
   - Значит, они и спят стоя и не спят тоже стоя,  -  заметила  Дина  со
своей вывернутой логикой и наступила на кучу теплого навоза, что лежал в
стойле; навоз, как жирные черви, вылез у нее между пальцами.
   - Твоя правда. - Фома сдался.
   - Не знаешь?
   - Чепуха все это! - Фома сплюнул и наморщил лоб.
   - Ты знаешь, что я обварила свою мать и она умерла? - в упор спросила
Дина, не спуская с него глаз.
   Фома замер. Он не смел даже засунуть руки в карманы. Наконец  кивнул,
словно на исповеди.
   - Теперь ты тоже должен спать стоя! - распорядилась Дина, на губах  у
нее играла странная усмешка - так больше не улыбался никто.
   - Почему? - оторопел он.
   - Я рассказала о матери лошадям. А они спят стоя!  Теперь  и  ты  это
знаешь. Значит, и ты должен спать стоя! Кроме лошадей, я никому об  этом
не говорила.
   Она повернулась на грязной пятке и выбежала из конюшни.
   Было лето.

***

   В ту же ночь Фома  проснулся  оттого,  что  кто-то  вошел  к  нему  в
каморку. Он думал, что  это  работник,  ходивший  за  скотиной,  который
собирался ловить сайду, да, видно, передумал.
   Неожиданно, тяжело дыша, над ним наклонилась Дина.  Она  с  укоризной
смотрела на него. Глаза у нее были широко открыты. Серые, как начищенный
свинец при лунном свете. Слишком тяжелые  для  ее  головы.  Вот-вот  они
скатятся к нему на постель.
   - Обманщик! - злобно проговорила она и сдернула с него одеяло.  -  Ты
должен был спать стоя!
   Взгляд ее упал на его голое тело, Фома невольно прикрылся руками.
   - Ты какой-то странный! - решила  Дина,  сбросила  одеяло  на  пол  и
начала подробно разглядывать его тело.
   Со смущенным смешком Фома  пытался  помешать  ей,  протянул  руку  за
своими штанами, что висели на спинке кровати. И тут же вскочил,  сам  не
понимая, что делает. Но Дина уже исчезла. Да и была ли она здесь?  Была.
Ее запах еще витал в каморке. От нее пахло мокрым ягненком.
   Фома не забыл тот  случай.  Иногда  он  просыпался  среди  ночи,  ему
мерещилось, что рядом с его постелью стоит Дина. Но он никогда не был  в
этом уверен.
   Конечно, он мог бы запирать дверь на задвижку,  но  другие  работники
могли заподозрить недоброе. От кого это он запирается?..
   Фоме стало казаться, что лошади с  недоверием  поглядывают  на  него,
когда он задает им корм. Не раз, когда они брали у  него  из  рук  хлеб,
обнажая желтые зубы, ему казалось, что они смеются над ним.
   Дина  первая  увидела  его  наготу.  После   этого   все   для   него
переменилось.
   Он начал потихоньку ходить к озеру за  леском.  Думал,  что  она  там
купается. Однажды в жару он видел ее с мокрыми волосами.
   Светлыми летними вечерами в конюшне ему чудилось, будто в сене что-то
шуршит.
   Он мог бы поклясться, что кто-то шевелится в  кустах,  когда  он  сам
купается в озере вечером после работы.

***

   Как-то вечером Фома осмелел. Дрожа от волнения и холода, он вылез  из
воды и пошел к камню, на котором лежала его одежда.  Он  не  бежал,  как
обычно, прикрываясь руками, а шел не спеша. И он  нарочно  оставил  свои
вещи подальше от воды. Точно хотел, чтобы его увидели.
   Фому обдало жаром, когда  он  заметил,  что  в  кустах  действительно
кто-то прячется. Там что-то мелькнуло. Светлое платье? Фома боялся  даже
смотреть по сторонам. Дрожащими руками он натянул на себя одежду.
   Все лето Дина жила в его крови. Ею были пронизаны все его мысли.  Она
владела им как своенравная река.

   Я Дина. Я не люблю малину. Ее собирают в кустах за амбаром, там,  где
стояла прачечная. Продираться через малину хуже, чем через крапиву.
   Ертрюд стоит посреди озера, где плавают водяные лилии. Я иду  к  ней.
Тогда она исчезает. Я наглоталась воды и тут же обнаружила,  что  Ертрюд
поддерживает меня и я плыву. Теперь я просто вхожу в озеро или в море  и
плыву, потому что она меня держит. А  Фома  не  плавает.  Его  никто  не
держит.

   Не прошло и месяца с тех пор, как Дагни стала женой ленсмана, а талия
у нее уже заметно округлилась.
   Кухарка считала, что ленсман не пожалел пороху. Доверенным лицам  она
высказала надежду, что,  поистратив  основательно  свой  порох,  ленсман
оставит служанок в покое. И  ей  не  придется  без  конца  искать  новую
прислугу.
   Ленсман повеселел. Они с Дагни прогуливались в лесу за  усадьбой,  он
высоко нес зонтик над ее головой. Слишком высоко. Она жаловалась, что он
не защищает ее от солнца и что березовые ветви рвут шелк.

***

   Дина строила козни. Причем весьма изобретательно.
   Случалось, дверь в комнату Дагни оказывалась запертой, а ключа  нигде
не было. Через некоторое время его находили в запертой комнате.
   Дина незаметно пробиралась в комнату, когда Дагни была занята  внизу,
запирала дверь, оставив ключ в замке с внутренней стороны, и  выбиралась
из комнаты через окно.
   Качнувшись несколько раз, словно  маятник  на  старинных  часах,  она
находила опору для ног среди веток березы, что росла под окном.
   Фоме приходилось приносить стремянку и  проникать  в  комнату,  чтобы
отпереть дверь.
   Подозрение всегда падало на Дину.
   Высокий, обиженный голос Дагни сыпал над усадьбой как зимний снег.
   Но Дина молчала. Она смотрела в возмущенные глаза отца и молчала.
   Он таскал ее за волосы, тряс за плечи.
   Она отнекивалась с таким исступлением, что на губах у  нее  выступала
пена. И ленсман отпускал ее. До другого раза.
   Случалось, исчезала книга Дагни или ее рукоделие. Весь дом  поднимали
на ноги, чтобы искать пропавшие вещи. Напрасно.
   А через день или два книга или рукоделие оказывались на своем месте.
   Если Дина  говорила,  что  в  момент  пропажи  была  с  Фомой  или  с
молоденькой помощницей кухарки, те всегда покрывали ее. Лгали,  сами  не
зная, почему лгут. Фома - потому, что Дина однажды сорвала с него одеяло
и увидела его наготу. И потому,  что  с  тех  пор  он  не  мог  погасить
вспыхнувший в нем огонь. Фома  безотчетно  понимал,  что,  не  поддержав
Дину, навсегда потеряет надежду когда-нибудь его погасить.
   Что же касается помощницы кухарки, то у длинноногой высокой Дины была
тяжелая рука и горячий нрав, и, хоть она никогда и  пальцем  не  тронула
девушку, та все-таки боялась ее.

***

   Дагни родила сына. И если  свадьбу  они  сыграли  в  Бергене  тихо  и
незаметно, то крестины ребенка отмечались по-королевски.
   Столы на кухне и в буфетной были заполнены  серебряными  кувшинами  и
подсвечниками, вязаными салфетками и дорожками, приборами,  тарелками  и
подобными вещами.
   Служанки не знали, куда ставить блюда с едой, - неужто на пол?
   Ребенок, которого окрестили Оскаром, часто плакал. Этого  ленсман  не
предусмотрел. Он не выносил плача.
   Но Дагни всегда была красива и  нарядна,  а  с  тех  пор  как  у  нее
появилась нянька, она заметно подобрела. Наряды для себя и детские  вещи
она выписывала из Бергена.
   Поначалу ленсман не мелочился и ни в чем ей не  отказывал.  Но  поток
приходивших ей посылок не иссякал, и ленсман стал выражать беспокойство.
Он напомнил Дагни, что их материальное положение в  настоящее  время  не
так хорошо, как хотелось бы. Он еще ничего не получил за  рыбу,  которую
отправил в Берген.
   Дагни  разразилась  рыданиями.  Оскар  тоже  заплакал.  И  когда   из
Трондхейма пришла очередная посылка, ленсман  вздохнул  и  на  несколько
часов уединился в своем кабинете.
   Однако вечером он вышел оттуда с просветленным  лицом  и  в  отличном
расположении духа. Это могли засвидетельствовать все,  кто  находился  в
доме,  -  из  комнаты  покойной  фру  Ертрюд  доносился  недвусмысленный
ритмичный скрип.
   - Могли  бы  подождать,  пока  мы  не  уйдем  спать,  -  презрительно
проворчала одна из служанок.
   Теперь ленсман признавал только одну женщину,  оставив  в  покое  все
остальные юбки. Это всех устраивало. А некоторые  даже  с  удовольствием
слушали выразительные звуки, доносившиеся сверху.
   Во времена покойницы Ертрюд такое было  бы  немыслимо.  Она  же  была
ангелом. Святой. Никому и в голову не  пришло  бы,  что  она  может  так
развлекаться с пылким ленсманом. Хотя девчонку  они  все-таки  зачали...
Эту несчастную Дину, повинную в столь тяжком грехе. Вот уж  чьей  судьбе
не позавидуешь, бедняжка!
   Женщины не отказывали себе в удовольствии посудачить  о  достоинствах
покойницы Ертрюд. Шепотом, конечно. Однако достаточно громко, чтобы  это
достигало ушей Дагни. Но не ленсмана.
   Они расхваливали Ертрюд  на  все  лады.  Ее  гордую  осанку.  Светлую
улыбку, тонкую талию. Повторяли ее слова.
   Стоило Дагни появиться в дверях, все замолкали. Словно кто-то задувал
свечу. Однако их слова успевали достигнуть цели.
   Со всех сторон Дагни окружали портреты Ертрюд. Месяц за месяцем. Один
из них  улыбался  ей  с  бархатных  обоев  над  деревянными  панелями  в
гостиной. Другой серьезно взирал с площадки лестницы.  Третий  стоял  на
письменном столе ленсмана.
   Однажды Дагни не выдержала. Она  собственноручно  сняла  портреты  со
стен, сложила в старую наволочку и спрятала в сундук, где хранились вещи
из комнаты Ертрюд.
   Дина застала ее, когда она снимала последний портрет.  Сразу  запахло
так, будто разлили кислоту.
   Она ходила за Дагни по пятам. На чердак, куда Дагни поднялась,  чтобы
взять из шкафа наволочку. В темный угол, где стоял сундук Ертрюд.  Дагни
делала вид, что не замечает ее.
   Обе не сказали ни слова.

***

   Обед был закончен.
   Ленсман уютно расположился в  вольтеровском  кресле,  обитом  зеленым
плюшем, так и не заметив, что портреты Ертрюд исчезли.
   Тогда Дина перешла в наступление.
   Она была предводителем, чьи  войска  прорвали  вражеские  укрепления.
Вместо знамени она держала  в  руках  старую  наволочку  с  ее  гремящим
содержимым.
   - Что там у тебя? - с плохо скрываемым раздражением спросил ленсман.
   - Хочу повесить портреты обратно. - Дина  выразительно  взглянула  на
Дагни. И начала вытаскивать из наволочки портрет за портретом.
   - Зачем ты их сняла? - сердито спросил он.
   - Я их не снимала. Я хочу их повесить!
   Воцарилась мертвая тишина. В доме затихли все шаги, ибо они стали  не
громче мышиного шороха в кладовке с едой.
   Наконец Дагни вмешалась в разговор, потому что ленсман  заметил,  что
Дина не спускает с нее глаз.
   - Их сняла я! - с вызовом сказала Дагни.
   - Зачем же?
   Ленсман не собирался быть резким. Но что-то в Дагни раздражало его.
   Он свято верил в одно неписаное правило, гласившее, что с прислугой и
с женщинами следует говорить как  с  умными  собаками.  А  если  это  не
поможет, так ведь собаку можно и на цепь посадить. С ними можно говорить
и как с умной лошадью, то есть не повышая голоса,  а,  напротив,  снизив
его на целую октаву.
   Все равно он будет слышен по всей комнате.
   К сожалению, ленсману редко удавалось  следовать  этому  правилу.  Не
удалось и на сей раз.
   - Я не намерена ничего объяснять! - отрезала Дагни.
   Ленсман уловил в ее голосе лай раздразненной собаки и  приказал  Дине
выйти из комнаты.
   Дина разложила портреты у  ног  ленсмана,  взяла  наволочку  и  ушла,
хлопнув дверью.
   На другое утро портреты висели на своих местах.
   Дагни лежала в постели с головной болью, так что маленький Оскар весь
день был внизу на попечении прислуги.

***

   Ленсман устал от постоянных столкновений между дочерью и женой.  Душа
его рвалась из дому. Он мечтал пройтись вдоль  побережья  на  карбасе  с
казенкой - несколько челов