а охоте, и никого  во  время  этого  нечаянного  выстрела
рядом с ним не было. Дина Грёнэльв и ее малолетний сын Вениамин услыхали
выстрел и немедленно бросились к пострадавшему. Но спасти ему жизнь было
уже невозможно.
   Ленсман прочитал протокол вслух. Голос его дрогнул, когда  он  читал:
"...но спасти ему жизнь было уже невозможно".
   Андерс незаметно кивнул. Все было кончено.
   Только тогда Вениамин понял, что обмочился.
   Он  последним  вышел  из  залы  и  улизнул  в  свою  комнату,   чтобы
переодеться.
   После полудня, когда карбас ленсмана уже отошел от берега, у  Андерса
возникло чувство, будто он участвовал в каком-то постыдном деле.  Он  не
знал, как ему загладить свою вину перед  Вениамином.  Единственное,  что
ему пришло в голову, - он взял мальчика с собой  на  рыбалку  и  выложил
перед ним целую гору бурого сахара и жевательного табака.
   Вениамин ел сахар и жевал табак, пока его не вырвало. Когда его нутро
очистилось, ему, по-видимому, стало легче.
   Однако несколько дней Андерс все-таки не спускал с него глаз. Порой у
него мелькала  мысль,  что  Дина  тоже  могла  бы  заняться  Вениамином,
как-никак она мать. Раз или два он порывался сказать ей об этом.  Только
не знал, с чего начать.
   Так все и шло.
   Дининого русского больше не существовало. И как  ни  странно,  Андерс
чувствовал себя соучастником преступления. Да, русский  был  ему  не  по
душе. Он вызывал в Андерсе восхищение и зависть. Этот человек  не  терял
времени даром. Ковал железо, пока  горячо.  Но  он  завоевал  Дину.  Вот
единственное, что Андерсу не нравилось. И все-таки он считал, что  лучше
бы его вообще не существовало.
   Теперь он исчез из их жизни.

***

   Перетащив в большой дом свою перину, ракушки,  увеличительное  стекло
матушки  Карен  и  письменные  принадлежности,  Вениамин  первым   делом
обследовал и обнюхал все комнаты. Он должен был заново познакомиться  со
всеми запахами и снова  почувствовать  себя  здесь  дома.  На  это  ушло
несколько дней. Он часами сидел в  комнате  матушки  Карен.  Смотрел  на
портрет Иакова, на его задорные усы и  красивое  лицо.  Казалось,  Иаков
всегда скрывает улыбку.
   В овальном зеркале, висевшем над комодом, он подолгу разглядывал свое
отражение, пытаясь найти сходство с Иаковом. Но вскоре отказался от этих
попыток и решил поискать сходства, когда у него вырастет борода.

***

   Олине была очень довольна.
   - Ребенок вернулся домой, - говорила она всем,  кто  выражал  желание
слушать ее. - Все-таки он не сын арендатора,  а  единственный  наследник
Рейнснеса!
   Стине молчала. Но ежедневно приносила разные мелочи, которые Вениамин
забыл у нее. Или же давала  ему  всякие  поручения.  И  это  безгранично
раздражало Олине.
   -  Вениамин  не  работник!  -  прошипела  она  однажды,  когда  Стине
попросила Вениамина помочь сделать уборку в погребе.
   - Конечно, - ответила Стине. - Но он сильный и проворный  мальчик.  А
Ханна нерадивая и слабая.
   Олине, желая защитить статус Витамина,  разразилась  потоком  жестких
слов. Дина проходила мимо неплотно прикрытых дверей кухни,  когда  Олине
сказала:
   - Можешь отправляться к себе и делать там что угодно, но  без  помощи
Вениамина! С ним слишком долго обращались как с мальчишкой из конюшни.
   Дина вошла на кухню. Олине замолчала и отвернулась к  столу.  Большая
деревянная ложка жадно зачавкала в рыбном фарше.  Новая  чугунная  плита
раскалилась докрасна, и  первые  котлеты  шипели  на  сковороде.  Аромат
рыбных котлет со слабой примесью муската уже забрался во все углы.
   -  Вениамину  невредно  время  от  времени   исполнять   какие-нибудь
поручения, - сказала Дина.
   Олине грозно молчала.
   - Вениамин плохо  спит  по  ночам.  Ему  снятся  кошмары.  Ничего  не
случится, если он и разбудит меня: я  тоже  плохо  сплю.  Поэтому  он  и
переселился в южную комнату. Но иногда поработать ему только полезно.
   - Я не хотела ссориться, - сказала Стине.
   - Ты никогда не ссоришься, - заметила Дина. - А у Олине и так слишком
много дел, чтобы заботиться еще и о Вениамине!
   - Но ведь это не правильно! -  воскликнула  Олине.  -  Не  правильно,
чтобы господский сын в  своей  родной  усадьбе  жил,  можно  сказать,  в
людской и исполнял работу, от которой все другие отказываются!
   Собственная смелость взволновала Олине, и она, чтобы подчеркнуть свое
достоинство, вытянула губы, словно дула в почтовый рожок.
   - Господ в мире  достаточно  и  без  Вениамина,  -  бросила  Дина.  -
Вениамин и так знает, кто он. Не хватало, чтобы он боялся испачкать руки
черной работой!
   Олине проглотила ее слова и поклялась  больше  никогда  не  открывать
рта.
   В тот вечер она не нарушила своей клятвы.

***

   Сначала Вениамин думал, что  теперь  он  будет  обеспечен  и  лакомым
кусочком от Олине, и вниманием Стине, и близостью Дины. Но все оказалось
не так просто. Поддерживать добрые  отношения  сразу  с  тремя  главными
женщинами усадьбы было так же трудно, как  балансировать  на  проволоке,
натянутой для сушки сена от стены хлева до  сеновала.  Он  часто  падал,
набивая синяки и получая царапины.
   Иногда ему все надоедало. Или  русский  начинал  кричать  даже  днем.
Тогда Вениамин шел на причал к Андерсу. Андерс ни о чем не  спрашивал  и
ничего ни за кого не решал. Его можно  было  спросить  о  чем  угодно  и
получить дельный ответ. Он ни с кем не был в родстве, у него не было  ни
жены, ни детей, и он не дружил с пробстом. У него было  свое  постоянное
место за обеденным столом  Дины,  он  командовал  ее  судами  и  вел  ее
бергенскую торговлю. Бот и  все.  Никто  не  мог  бы  запретить  Андерсу
уехать, если б он того  захотел,  или,  наоборот,  остаться.  Никому  не
пришло бы в  голову  заставлять  Андерса  наводить  порядок  в  погребе.
Поэтому он так легко улыбался.
   Однажды Вениамин спросил у Андерса,  как  тот  попал  в  Рейнснес.  И
Андерс ответил ему, не вынимая изо рта трубки, при этом его  выступающая
вперед нижняя губа странно изогнулась в улыбке:
   - Из-за кораблекрушения!  Кораблекрушения  занимают  важное  место  в
жизни людей. От них зависит и жизнь,  и  смерть.  После  кораблекрушений
люди часто попадают в новое место... И это истинная правда. Я, например,
попал в Рейнснес.
   - Ты потерпел кораблекрушение?
   - Кораблекрушение потерпели мои покойные родители. Я  тогда  был  еще
ребенком.
   И он рассказал о первой жене Иакова, Ингеборг, которая взяла на  себя
заботу об Андерсе и его брате Нильсе. Эта история произвела на Вениамина
такое сильное впечатление, что он стал здороваться с портретом Ингеборг,
когда проходил мимо по коридору.
   Блине часто рассказывала ему о родственных связях между всеми бывшими
и нынешними обитателями Рейнснеса. Но она пользовалась  иными  красками,
чем Андерс. Вениамину было интересно слушать  ее  запутанные  истории  и
бесконечные подробности.  Эти  истории  никогда  не  кончались.  Андерс,
напротив, рассказывал так, что Вениамину  сразу  становилась  ясна  суть
дела. Однако, когда Вениамин сопоставлял истории Андерса  и  Олине,  они
непостижимым образом совпадали.
   Вениамин перестал считать Иакова неудачником, умершим  слишком  рано,
как внушала ему Олине. Иаков был веселый моряк,  он  сошел  на  берег  и
женился сперва на одной женщине, потом - на  другой.  А  когда  ему  все
надоело, он упал  с  обрыва.  И  ему  неизменно  сопутствовали  уважение
Андерса и любовь Олине.
   Вениамину было приятно думать: "Иаков - мой отец".
   - А если бы мой отец был жив, он взял бы меня с собой на Лофотены?  -
спросил он однажды у Андерса, когда они сидели на причале и чинили  сети
при свете большого фонаря.
   - Дело не в этом... Ты и так пойдешь  на  Лофотены,  только  подрасти
чуток. Отец тут ни при чем. Главное, чтобы ты сам что-то умел. -  Андерс
искоса глянул на Вениамина.
   - А что именно? Что надо уметь?
   - А черт его знает. Тут многое требуется, - не сразу ответил Андерс.
   Потом он набил трубку и заговорил о своем отце:
   - Он умел переворачивать тарелку с  горячей  кашей  так  быстро,  что
масло не успевало соскользнуть с каши. Как сейчас помню!
   - Так не бывает!
   - А вот у некоторых это  получается.  Отец  не  боялся  обжечь  руки.
Да-да... Он утонул...
   - А отец Ханны повесился?
   - Да. - Андерс спокойно отнесся к этому вопросу.
   - Почему так всегда бывает?
   - Не всегда. Так кажется, только если смотришь на это из Рейнснеса.
   - А ты чей отец?
   - По-моему, ничей.
   - Ты не знаешь?
   - Нет, мужчине трудно за всем уследить. Андерс сплюнул, чтобы  скрыть
улыбку.
   - Почему не ты мой отец? - спросил  Вениамин,  внимательно  глядя  на
Андерса.
   - Об этом ты лучше спроси у Дины.
   Андерс перерезал шнур маленьким ножичком, который  был  прикреплен  к
кольцу, надетому на палец. Ножичек клюнул шнур, словно острый клюв.
   - Женщины сами решают, кто будет отцом их ребенка?
   - Не всегда. Но Дина, конечно, решала сама.
   - Иаков был очень хороший отец?
   - Как сказать... Не знаю, выбрала ли она его только затем,  чтобы  он
был отцом ее ребенка. Дина  была  слишком  молоденькая,  когда  приехала
сюда.
   - Зачем же тогда она его выбрала?
   Лидере вспотел. И шнур, которым он чинил сеть, кончился.
   - Иаков был очень достойный  человек.  И  ему  принадлежал  Рейнснес.
Думаю, что и ленсман хотел, чтобы Иаков стал  его  зятем.  Но  точно  не
знаю. Спроси лучше у Дины...
   Вениамин пропустил последние слова мимо ушей как  пустую  болтовню  и
спросил:
   - А Дина сама хотела выйти за Иакова? - Думаю, да...
   - Зачем ей муж, который умер?
   - Никто не знал, сколько проживет Иаков. И вообще, может, это ленсман
решал, за кого выйдет Дина.
   Они помолчали.
   - Вот этому я никогда не поверю! - твердо сказал Вениамин.
   Андерс невольно улыбнулся:
   - Это было так давно.
   Вениамин замолчал. Он сидел, перебирая сеть и не замечая, что нашел в
ней большую дыру.
   - Жаль, что не ты мой отец, - сказал он после долгого раздумья.
   - Почему?
   - Так мне хотелось бы... Мы бы вместе ходили на Лофотены.
   Вениамин в упор смотрел на Андерса.  У  Андерса  почему-то  никак  не
получалось раскурить трубку.
   - Как думаешь, я был бы тогда другим? - спросил Вениамин.
   Андерс  вынул  изо  рта  трубку,  долго  откашливался  и  смотрел  на
Вениамина. Потом медленно покачал головой:
   - Нет. Думаю, ты был бы точно такой, как сейчас. Несмотря ни на что.
   - Значит, ты все-таки можешь быть моим отцом? Андерс помолчал,  потом
протянул Вениамину руку:
   - Конечно! Если ты считаешь, что тебе нужен именно такой отец, как я.
Но пусть лучше это останется между нами, ведь в церковных книгах это  не
записано.
   Они обменялись рукопожатием и серьезно кивнули друг другу.

ГЛАВА 4

   На Рейнснес опустился невидимый гнет. Старые бревна  приняли  его  на
себя. Спрятали в своих трещинах. Между вечным дыханием покойников. Между
клочками мха и старым тряпьем, что лежало там раньше.
   Дом наполнялся людьми и голосами, которые  утоляли  скорбь.  Дина  не
ходила ночами по зале и не пила в беседке вино, как пророчила Олине.  По
утрам в доме не  находили  брошенных  ею  недокуренных  сигар  и  пустых
бутылок. Все было белое и чистое, как выпавший на поля снег.
   Иногда Вениамин просыпался от плача русского. А иногда  и  от  своего
собственного. Тогда он шел в залу к Дине. Они играли  в  шахматы,  чтобы
прогнать страх темноты и то, чего никто не мог исправить.
   В этой части дома спали только Андерс,  Дина  и  Вениамин,  и  потому
Андерс слышал все, что происходило ночью. Он часто просыпался  от  крика
Вениамина.  Потом  слышались  шарканье  ног  и  скрип  двери.  В   печку
подбрасывались дрова. Из-за этого  в  комнате  Андерса  становилось  как
будто еще холоднее, постель казалась  влажной.  И  ему  хотелось  уплыть
куда-нибудь подальше. Потому что происходившее  напоминало  ему  о  том,
чего у него никогда не было. Андерс лежал с открытыми глазами и  смотрел
на черную стену, зная, что те, двое, через коридор, сейчас не спят.
   Однажды утром Вениамин не  вышел  к  завтраку.  Но  кандидат  Ангелл,
учитель Вениамина и Ханны, сидел за столом.
   - По-моему, он просто перепутал день с ночью. Бодрствование по  ночам
не может быть полезно для занятий, - заметил кандидат.
   Дина метнула на него недобрый взгляд:
   - У Вениамина бывают кошмары. Мы боремся с ними, играя в  шахматы.  -
Она обеими руками протянула Андерсу хлебницу, хотя он не  просил  ее  об
этом. Ее рука скользнула по его запястью.
   Андерс не совсем понимал, как ему лучше держаться  с  Диной.  Он  уже
давно замечал, что глаза у нее красные и в уголках рта залегли  глубокие
складки. Он отвел взгляд, оставив в покое ее измученное лицо.
   - Ночью было так холодно, что бочка под стрехой промерзла до  дна,  -
небрежно сказал он и передал хлебницу кандидату.
   - Дело идет к зиме, - тут же отозвался кандидат,  обрадовавшись,  что
его замечание не вызвало более серьезных последствий.

***

   Перед  Рождеством  Ханна  едва  не   утратила   навеки   расположения
Вениамина.  Несомненно,  из-за  русского  и  Дины.  Вениамин  уже  давно
незаметно наблюдал за Ханной.  Это  давало  ему  пищу  для  размышлений.
Например, как выглядела бы Ханна, если б она умерла. Или  оказалась  без
головы. Он потихоньку разглядывал Ханну в увеличительное стекло  матушки
Карен, точно какое-нибудь  насекомое.  Представить  себе  Ханну  в  виде
дохлой мухи на подоконнике он не мог.  Но  в  то  же  время  кто  знает.
Русский тоже был не такой... Его тоже невозможно было  представить  себе
мертвым.
   Или тогда  ему  это  просто  не  приходило  в  голову?  Ведь  он  был
маленький. И мысли у него были обычные.
   Однажды они сидели за обеденным столом в столовой. Вениамин наблюдал,
как Ханна вырезает из бумаги рождественские ясли. На верхней губе у  нее
был  легкий  пушок.  Она  напоминала  кошку.  Этот  пушок   можно   было
разглядывать в увеличительное стекло, не отвлекая Ханну от работы.
   В столовую вошла Дина. Зрачки у Ханны сузились,  будто  закрылись,  и
лицо стало мрачным.
   Вениамину это не понравилось. Он сразу вспомнил,  что  ноги  у  Ханны
слишком маленькие и круглые колени  немного  повернуты  внутрь.  Так  он
мысленно наказывал ее, не прикасаясь к ней.
   А вот с глазами Ханны дело обстояло  труднее.  Они  были  карие,  как
кофейные зерна, которые свободно плавали в чашке,  наполненной  молоком.
Когда Ханна моргала, они скрывались в лесу черных ресниц. Никто не  умел
моргать так долго и выразительно, как Ханна.
   - Ты не любишь Дину? - через стол спросил Вениамин, когда Дина ушла.
   - С чего ты взял? - Ханна заморгала.
   - Я вижу, - твердо сказал он и снова начал  рассматривать  ее  сквозь
увеличительное стекло.
   Из-под ресниц  показались  кофейные  зерна.  Они  мерцали,  глядя  на
Вениамина. Потом Ханна снова моргнула.
   - Если тебе нравится говорить обо всем, что  ты  видишь,  пожалуйста,
говори. - Она не переставала моргать.
   Ярость, вызванная ее словами, была способна перевернуть камни. Но  на
этот раз Вениамин не спешил.
   - Ты не любишь Дину,  потому  что  я  снова  переехал  в  ее  дом,  -
решительно изрек он.
   Ханна надула губки,  вырезала  крылья  для  ангела,  и  только  потом
выяснилось, что она все-таки слышала его слова. Она вздохнула:
   - Переехал? Но все равно ты постоянно торчишь у нас.
   - Ты считаешь, что я провожу у вас слишком много времени?
   - Нет, но я не понимаю, какое отношение к этому имеет Дина.
   - Она моя мать! У кого еще мать  умеет  скакать  верхом  и  ездила  в
Берген?
   Ханна скорчила гримаску, передразнив его, завязала потуже передник  и
продолжала заниматься своим делом.
   - Вот вырасту и уеду из Рейнснеса! Так и знай! - заявил он.
   Вырезая нимб для младенца Христа, Ханна проговорила со вздохом:
   - Ты стал таким противным в последнее время! От удивления он  раскрыл
рот:
   - Почему?
   - От тебя только и слышишь что  Дина  да  Дина!  Дина  сказала,  Дина
считает, Дина сделала... Твоя Дина вовсе не женщина! Она сатана!
   - Кто это сказал? - шепотом спросил он.
   - Мужики в лавке.
   - Ты лжешь! - Он всхлипнул, бросил на стол  увеличительное  стекло  и
выбежал из столовой.
   В ожидании Вениамина Ханна вырезала руки и ноги младенца. Вениамин не
возвращался, и она пошла искать его, даже не накинув платка.  Она  нашла
его на сеновале. Он раскидывал сено,  словно  собирался  один  накормить
всех коров.
   - Оставь сено в покое, - примирительно сказала Ханна.
   Тогда он налетел на нее. Толкнул на  пыльный  пол  и  вцепился  ей  в
волосы так, что она заплакала.
   - Поделом тебе! Сама сатана! - крикнул он и опустился на колени рядом
с ней.
   Она ударила его по щеке. Обороняясь, он крепко схватил ее за  руки  и
уперся головой ей в живот. По ее дыханию он слышал, что она уже сдалась.
Он бы с удовольствием вывалял ее в сене, чтобы она перестала плакать, но
ее слезы мешали ему.
   Кончилось тем, что он нежно обнял ее. И снова Вениамин разглядывал  и
гладил Ханну, нюхал и играл с ней в тайные игры, о которых знали  только
они. Когда эти игры открылись, им не разрешили  больше  спать  вместе  в
одной кровати и даже в одной комнате.
   В самый разгар игры Вениамин заметил, что  все  изменилось.  Ведь  он
видел в вереске Дину и русского.
   После этого старая игра стала недоброй и постыдной. И  вместе  с  тем
ему не хватало решимости сделать с Ханной то, что  хотелось.  А  тот,  у
кого не хватает решимости, трус.
   Вскоре они услыхали, что их зовет Стине. Ханна молча оправила  платье
и убежала. Но он понял, что они опять друзья. Иначе  и  быть  не  могло.
Вениамин чувствовал, что избежал  большой  опасности,  и  стал  спокойно
чистить лошадь.
   То был день необычных встреч. Дина пришла в конюшню за своей лошадью,
и, когда Фома через некоторое время тоже зашел туда, он услыхал  звонкий
голос Вениамина, заглушаемый шуршанием скребницы и дыханием лошади.
   - Хоть русский и умер, тебе не надо искать себе нового мужа.
   Дининого голоса Фома почти не  слышал.  Лошадь  била  копытом.  Звуки
долетали будто с другого конца света. Он подошел поближе и  остановился,
словно его пригвоздили к полу  конюшни.  Плечи  у  Фомы  вдруг  налились
свинцом.
   - Не надо! Мы с тобой и сами справимся, - говорил Вениамин. - Скоро я
стану взрослым. По крайней мере конфирмация не за горами. А кроме  того,
я спросил у Андерса, не может ли он до тех пор быть моим отцом.
   - Что?
   Дина закашлялась от сенной трухи.
   - И он сказал, что может.
   - Значит, вы все решили вдвоем, без меня?
   - Да. Я не хотел приставать к тебе с этим.
   - И что же он будет делать как твой отец?
   - Я тоже спросил его об этом. Его  отец,  например,  умел  так  ловко
переворачивать тарелку с кашей, что  с  нее  не  успевало  стечь  масло.
Андерс этого не умеет. Но это не  важно.  Он  будет  учить  меня  водить
судно, торговать с Бергеном и всякое такое. Это у меня получится. Я могу
брать с собой учебники, чтобы не терять времени.
   - Конечно можешь.
   Они молча седлали лошадь.
   - Ты часто думаешь о том, что тебе нужен отец? - услыхал  снова  Фома
голос Дины.
   - Да нет, иногда... Не часто...
   - А что еще сказал тебе Андерс?
   - Андерс! С ним можно разговаривать о чем угодно,  как  с  отцом.  Он
слушает и тихонько посмеивается. Знаешь, как он любит посмеиваться? Если
бы ты в тот раз выбрала мне в отцы Андерса, а  не  Иакова,  твой  муж  и
сейчас был бы жив. Впрочем, тогда ты этого знать не могла, - великодушно
заключил он.
   - Дело в том, Вениамин, что жениться  на  мне  захотел  Иаков,  а  не
Андерс.
   - Значит, Андерс в тот раз свалял дурака!  Он  говорит,  что  ленсман
выбрал тебе в мужья Иакова, потому что Иаков был видный мужчина и владел
Рейнснесом.
   - Ты только Андерсу ничего не говори о нашем разговоре,  -  попросила
Дина.
   - Как же не говорить, если он согласился быть моим отцом!
   Фома вдр