и дело приходил  кто-нибудь  из  команды.  То  один,  то
другой. Он встречал всех в дверях. Приказал принести горячего супа и еще
горячей воды.
   В конце концов Антон  заорал,  что  Андерс  должен  вытащить  хозяйку
Рейнснеса на палубу и пусть блюет в море, как все люди.
   Андерс рванул дверь и чуть не  съездил  Антону  кулаком  по  челюсти.
Потом захлопнул дверь с такой силой, что едва не зажал  ею  большой  нос
штурмана.

***

   На палубе  царила  тишина.  Шхуна  мирно  разрезала  волны.  Принесли
котелок с супом. Потом горячую воду.
   Команда справилась со штормом. В конце концов все поняли, что у  Дины
не просто морская болезнь. И занялись своими делами.
   Прошли сутки. Выглянуло солнце. Ветер торопился на юг.

***

   В каюте, ничего не замечая вокруг, дремала Дина. Кровотечение  у  нее
прекратилось.
   Андерс, который уже отчаялся вымыть Дину, смог наконец передвинуть ее
в сторону и вытереть под ней старый кожаный плащ.  Она  держала  его  за
шею, когда он передвигал ее. Он действовал осторожно, опасаясь, как бы у
нее снова не открылось кровотечение.
   Она даже не пыталась прикрыться. После всех часов,  что  они  провели
вместе в геенне огненной, в этом не было необходимости.
   Достоинство Дины не страдало от  подобных  вещей.  Она  вверила  свою
жизнь в его руки. Время от времени  она  теряла  сознание.  Потом  снова
приходила в себя и тихо звала его. Однажды она что-то  пробормотала,  но
он не разобрал слов. Кажется, она звала  этого  библейского  разбойника.
Верно, она звала Варавву.
   Андерс заставил ее проглотить несколько ложек  супа.  Воду  она  пила
жадными глотками. Вода бежала по подбородку,  и  на  рубашке  расплылись
мокрые пятна. Волосы у нее свалялись и слиплись от пота. Андерс даже  не
пытался расчесать их.
   Время от времени он осторожно встряхивал Дину, чтобы  убедиться,  что
она жива. Увидев, что ей неприятен свет, он задернул иллюминаторы.  Даже
полумрак не мог скрыть ее неестественную  бледность.  Чернота,  залегшая
вокруг глаз, стекала на щеки. Нос заострился. Ноздри были совсем белые.
   Андерс не умел лечить людей. Да и молиться, пожалуй, тоже.  Но  в  то
воскресное утро, в каюте, где пахло несвежей кровью, он  молился,  чтобы
Дина осталась жива.
   Тем временем команда привела  в  порядок  груз,  и  "Матушка  Карен",
направляясь домой, уже миновала Вегу.

***

   Помогла ли молитва Андерса или что другое, но дыхание  у  Дины  стало
ровным, длинные белые пальцы лежали на покрывале. Он видел,  что  по  ее
рукам до самых розовых ногтей ветвятся синие жилки.
   Он легонько прикоснулся к ее бровям, чтобы посмотреть, дрогнут  ли  у
нее веки. Она открыла глаза, словно только что вынырнула из тумана.
   Он подумал, что она сейчас заплачет. Но она только коротко всхлипнула
и снова закрыла глаза.
   "Да плакала ли она вообще когда-нибудь? - подумал Андерс. - Если даже
теперь не заплакала..."
   Ему не хотелось оказаться посвященным в ее жизнь. И он был благодарен
ей, что она не плакала.

***

   - Что тут за недуг такой? - спросил Антон.  Он  успокоился  вместе  с
ветром и пожелал узнать, как обстоят дела.
   Андерс закрыл за собой дверь и вышел вместе с ним на палубу.
   - Дина заболела не на шутку. Она очень слаба. Ее рвало, и сильно  шла
кровь. Должно быть, что-то с животом. Что-то  съела...  Она  совсем  без
сил, бедняжка... Антон кашлянул и извинился - он не понял, что  это  так
серьезно. Но ведь он всегда говорил: баба на судне...
   - Она чуть не умерла! - сказал Андерс и привязал отвязавшуюся  бочку.
- Вели юнге привязать груз покрепче, а то мы все растеряем. И  перестань
злиться. Не ты же болен!
   - Да я не знал, что это так серьезно...
   - Ну а теперь знаешь!
   Он вернулся в каюту. Словно на палубе у него не было  больше  никаких
обязанностей.

***

   Андерс  потихоньку  выбросил  за  борт  самые  грязные  простыни.  Он
дождался, чтобы непогода стихла, и улучил минуту, когда на палубе никого
не было. Его никто не видел.
   Подстилка, подзоры. Он все  свернул  вместе.  Синеватый  комочек  был
скрыт навсегда.
   С Диной они не обмолвились о нем ни словом. Но оба его видели.
   Она подняла на Андерса прозрачные, как вода, глаза. Он сел к  ней  на
койку. Край у койки был высокий, и сидеть  на  нем  было  неудобно.  Над
головой у них жалобно скрипели снасти.
   Андерс открыл один из иллюминаторов, чтобы впустить  в  каюту  свежий
морской воздух.
   На лбу и на шее у Дины выступили капельки  пота.  Вокруг  лихорадочно
блестевших глаз лежали коричневые круги. На желтых скулах горели красные
пятна. Это был дурной знак.
   Андерс всего повидал на своем веку. Чахотку, оспу, проказу. Он  знал,
что такие пятна - признак жара. Но ничего не сказал. Лишь смочил  тряпку
и вытер Дине лицо и шею. У нее в глазах мелькнуло выражение, похожее  на
благодарность. Но он не был в этом уверен.  С  Диной  вообще  ни  в  чем
нельзя было быть уверенным. И все-таки он осмелился взять ее за руку.
   - Ты ни о чем не хочешь спросить? - шепотом сказала она.
   - Нет. Сейчас не время. - Он отвернулся.
   - Не настолько же ты глуп, чтобы не понять...
   - Нет, я не глуп...
   - Что ты собираешься сделать, когда мы вернемся домой?
   - Сперва доставлю тебя на берег, а потом позабочусь о грузе и судне.
   Он старался, чтобы голос у него звучал обыденно.
   - А потом?
   - Что потом?
   - Когда тебя спросят, что было со мной?
   - Скажу, что ты что-то съела и  тебя  рвало  кровью,  несло  со  всех
концов. А теперь все прошло. Это не заразная болезнь.
   Он откашлялся после такой длинной речи и взял ее другую руку тоже.
   По Дине прошло еле  уловимое  движение.  Оно  передалось  и  Андерсу.
Большой горячей волной. Казалось, Дина  плачет.  Не  глазами,  а  телом.
Точно животное. Молча.
   Андерс чувствовал себя как у причастия. Словно  кто-то  протянул  ему
Святые Дары.
   Сколько лет он жил с нею в одном  доме,  проявляя  иногда  разве  что
злость и упрямство. Но никогда ни капли тепла. Он вдруг подумал, что все
так привыкли к этому, что уже не стремились лучше понять друг друга.
   Обнимая Дину, Андерс постигал самого себя. И это придавало ему  силы.
Он мог бы сейчас  плыть  куда  угодно,  в  любую  погоду,  как  пожелает
Господь. Потому что ему открылась суть жизни.
   Андерсу захотелось  плакать  над  своими  покойными  родителями.  Над
Нильсом. Над собственным упрямством. Из-за которого он стал  шкипером  в
Рейнснесе. Хотя всегда ненавидел это проклятое море, забравшее родителей
и заполнившее его сны кошмарами о волнах, которые однажды поглотят всех.
Ему хотелось плакать над богом, который цеплялся за каждый  перевернутый
киль и думал только о собственном спасении.
   Он обнимал Дину, пока ее  дрожь  не  утихла.  Звуки,  доносившиеся  с
палубы, казались далеким бессмысленным эхом. Чайки носились  над  низким
августовским солнцем, которое наконец-то нагрело крышу каюты.
   - Ты избавил меня от необходимости идти в Каноссу,  чтобы  каяться  и
объяснять появление незаконного ребенка, - горько сказала она.
   - Твои страдания все искупили.
   - Стине избежала тюрьмы, потому что это было во второй раз.
   - Кто считает разы? Скажи, Бога ради, кто  из  нас  так  чист,  чтобы
считать эти разы? - сказал Андерс.
   - Нильс все отрицал. И никто не считал его виноватым.
   - Нильс умер, Дина!
   - А Стине живет опозоренная!
   - На этот раз пересудов не будет. И не думай об этом, все прошло.
   - А некоторые из-за этого попадают в тюрьму, - не унималась Дина.
   - В наше время уже нет.
   - И в наше попадают. Кирстен  Нильсдаттер  Грам  приговорили  к  трем
годам тюрьмы за то, что она остригла девятнадцать овец своего  соседа  и
стащила у него  из  амбара  муку  и  солонину...  А  Нильс  утаил  целое
состояние... И оставил Стине опозоренной...
   Андерс понял, что у нее в голове все путается.
   - Кроме Нильса, у меня никого не было, - проговорил Андерс, обращаясь
больше к себе, чем к Дине.
   Она как будто вернулась издалека.
   - У тебя есть я! - Она неожиданно сильно ущипнула его за руку. - Тебе
не придется жалеть, Андерс... Ни о чем!
   Они обменялись взглядом. Словно скрепили договор печатью.

***

   До  самого  Тьелдсунда  никто  не  осмелился  их  беспокоить.  Андерс
объяснил команде, что на шхуне побывала смерть. Но видимо, передумала  и
решила отступить.
   И юнга, который единственный приходил  в  каюту  с  горячей  водой  и
супом, охотно подтвердил, что Дина настолько больна и слаба, что даже не
может разговаривать.
   Матросы мимо каюты  ходили  на  цыпочках.  Грубые  шутки  и  радость,
которая охватила их при приближении к родным  краям,  поугасли.  Матросы
прикидывали, как им доставить хозяйку на берег.
   Андерс помог Дине сесть, чтобы  она  могла  взглянуть  на  мир  через
иллюминатор.
   Начиналось торжество плодоносной осени. Дина же потеряла свой плод.
   В одном месте они увидели морской пакгауз на сваях и причал.
   - Это лавка и причал  торговца  Кристенсена,  -  объяснил  Андерс.  -
Хитрый мужик! Послал на международную выставку в  Париже  мешок  озимого
ячменя и написал на бумажке: "Озимый ячмень,  родился  на  68°  северной
широты"!
   Дина слабо улыбнулась.
   Когда они проходили мимо Сандторга, Андерс хотел  сойти  на  берег  и
привезти к Дине доктора. Она воспротивилась:
   - Он потом разнесет повсюду, что со мной было!
   - А если ты умрешь, Дина? Если снова начнется кровотечение?
   - Значит, судьба.
   - Как ты можешь так говорить! Ничего  он  не  расскажет,  не  должен,
все-таки доктор, его долг - молчать. Я так понимаю.
   - Долг не долг, а только люди болтают обо всем.
   - Ты сурова, Дина! Неужели ты не думаешь о своем здоровье? Не боишься
смерти?
   - Сейчас глупо говорить об этом, Андерс...
   Он долго смотрел на нее. Надеялся, что она изменит свое  решение.  Но
она даже глаз не открыла. Тогда он вышел и затворил за собой дверь.

***

   Дина немного оживилась, когда проходили Вогс-фьорд.
   Она  уже  не  лежала,  а  сидела.  Но  на  щеках  у  нее  еще  горели
лихорадочные пятна. И глаза были похожи на мутное стекло.
   Заросшие березами холмы были окаймлены выбеленными солнцем  берегами.
Островки и вершины беспечно проплывали мимо. Мелкие волны  плескались  о
борт шхуны.
   Раза  два  Дина  снова  впадала  в  забытье.  И  тут  же  над  ней  с
пронзительным криком склонялась голова  Ертрюд,  пар  клубился  и  душил
Дину. Она старалась не спать.

   Я Дина. Я вижу все  прожилки  в  распустившихся  листьях  березы.  Но
теперь осень. Олине собирает мою кровь и разливает ее по  бутылкам.  Она
заливает их горячим сургучом и говорит, что поставит на зиму в погреб. У
зеленых бутылок тяжелый и сытый вид. Служанкам не  снести  больше  одной
бутылки за раз.

   Команда   пребывала    в    добром    расположении    духа.    Погода
благоприятствовала их возвращению домой. Каждый думал о своем. Море было
покрыто  мелкой  рябью,  а  небо  словно  забрызгано  сливками.   Сливки
держались возле вершин и не мешали солнечным лучам  попадать  на  землю.
Берега заливов и мысов  заросли  лесом.  Зелень  сверкала  после  дождя.
Страндстедет  лениво  покачивался  вокруг  мыса  Ларснессет,  и  церковь
казалась добрым белым великаном, возвышавшимся среди всей этой зелени  и
сини.
   Наконец они обогнули последний мыс и увидели Рейнснес, над флагштоком
с достоинством реял флаг. Кто-то на берегу  увидел,  что  они  вошли  во
фьорд.
   Андерс хотел помочь Дине расчесать волосы. Но им пришлось  отказаться
от этой затеи. Они просто спрятали их под шляпу.
   Матросы  предлагали  отнести  Дину  на  берег  на  скамейке.  Но  она
отказалась.
   Увидев, как она вышла из каюты, обняв Андерса за шею, они поняли, что
она действительно серьезно больна. Такой Дину еще не видел никто.
   Она была похожа на морскую птицу, которую  освободили  после  долгого
пребывания в сетях. Шляпа съехала набок. Слишком большая и хрупкая,  она
не вынесла унижения, когда ее хозяйку, словно мешок, перетащили в лодку,
чтобы доставить на берег.
   Было видно, что Дина из последних сил пытается сохранить достоинство.
Но ей это плохо удавалось. Мужчины  отвернулись,  чтобы  не  смущать  ее
понапрасну.
   Андерс помог ей перебраться через скользкие и  липкие  от  водорослей
камни. На мгновение Дина остановилась среди удивленных, онемевших людей.
Она стояла как коза,  увидевшая  на  склоне  среди  камней  три  зеленых
стебелька. Потом двинулась дальше.
   Матушка Карен помахала ей рукой со скамейки в саду. Стине смотрела на
солнце. Смуглая рука Вениамина спряталась в складках ее юбки. Андерс был
рядом. Но Фома не вышел из конюшни.

***

   Матросы сошли на берег. Их приветствовали радостные возгласы. Но  все
было как бы немного приглушено. Глаза людей не отрывались от Дины.
   - Что случилось?
   Андерс всем объяснял. Спокойно.  Словно  заученный  урок.  Его  рука,
обнимавшая Дину, дрожала.
   Тут же протянулось много рук, которые подхватили ее. Стине. Служанки.
От этого Дина вдруг ослабела еще больше. Ноги уже  не  держали  ее.  Она
упала, и водоросли, покрывавшие камни, тихо вздохнули.
   Дина вернулась домой.

***

   Ее  уложили  в  постель  под  присмотром  Стине.  Наконец-то  мужчины
почувствовали свободу.
   У Андерса тяжесть свалилась с плеч. Он пережил не один шторм,  спасая
людей от верной смерти. Но такого плавания у него еще не было.
   Он никогда не рассказывал о собственных подвигах, поэтому ему  ничего
не стоило умолчать и об этом. Он действовал как  торговец  и  шкипер  от
имени Дины. Ведь она  лежала  в  постели  и  не  могла  позаботиться  об
угощении.
   Андерс раздал привезенные подарки. Из Бергена и Трондхейма.  Ящики  и
коробки.
   Всех привела в восторг швейная машина Стине. На завитушках  чугунного
литья была марка "Вилькокс & Гибс", поверхность  столика  была  отделана
ореховым деревом. Именно такую машину Стине видела в журнале, она стоила
четырнадцать талеров.
   Стине не могла опомниться от радости. Она ходила по  комнатам  и  все
время всплескивала руками. Лицо у нее пылало, она четыре раза забегала к
Дине, чтобы поблагодарить ее за подарок и сказать, что это  больше,  чем
она заслужила.
   Комнаты Рейнснеса гудели  от  веселых  голосов.  Сверкали  и  звенели
рюмки. Шелестела шелковая бумага, щелкали замки, шуршала одежда.
   Бурый сахар и кофе подверглись особому  осмотру.  Женщины  восхищенно
примеряли  платки  и  шали  с  красными  розами  и   длинными   кистями,
разглаживали их руками. Разглядывали кольца, пристегивали брошки.
   Юнга, у которого это было первое плавание, должен был  откупиться  от
девушек, потому что за время поездки у него выросла борода. Он покраснел
и хотел убежать, но девушки задержали его и вывернули  у  него  карманы,
ища бергенские гостинцы.
   Ханна прижимала к себе куклу с грустным белым лицом.  На  кукле  было
красное бархатное платье и пальто с капюшоном. Голова, руки и ноги у нее
были на шарнирах. Они  весело  поскрипывали  под  платьем,  когда  Ханна
двигала ими.
   Вениамин  получил  в  подарок  пароход,  прикрепленный   к   дощечке.
Благодаря умелым рукам Андерса пароход выпустил в гостиной облако  пара.
Но Вениамин и смотреть не хотел на пароход, который пускала не Дина.
   Коробку с бергенским печеньем передавали из рук в руки, пока  она  не
опустела. На дворе из ящика со стружкой достали новый колокол и повесили
на ось, где висело точило, чтобы испытать звук.
   Вениамин ударил по колоколу, и тот запел. Он ударял  снова  и  снова.
Люди улыбались. Матушка Карен в окне была похожа на фарфоровую  куклу  в
кружевах. Она прищурившись смотрела на людей.
   - Звук слишком резкий, - скептически сказала Олине про колокол.
   Андерс считал, что звук изменится, когда колокол  повесят  на  место,
под крышу амбара.
   - На деревянной балке он будет звучать лучше, - пообещал Андерс.
   Он покосился на Дом Дины. Окно было открыто,  и  кружевная  занавеска
колыхалась в воздухе.  Край  ее  зацепился  снаружи  за  неровную  доску
наличника и рвался изо всех сил, стараясь освободиться.
   Андерс вдруг подумал, что будет жалко, если ветер порвет занавеску.

***

   Фома не показывался весь день. Он неделями  готовился  к  возвращению
шхуны. Боль его постепенно утихла. Но ему и раньше бывало  не  по  себе,
когда шхуна возвращалась после долгого отсутствия.
   Когда суда уходили в плавание, в Берген или в  Трондхейм,  в  усадьбе
оставалось мало мужчин. Зато после их возвращения мужских рук  бывало  в
избытке.
   Фома обычно занимался только хлевом и лошадьми. О делах в усадьбе  он
рассказывал, лишь когда у него спрашивали об этом. К этому привыкли.  Он
видел, как Дина шла к себе  в  дом.  Незнакомая.  Без  лица,  без  глаз.
Поникшая, точно моток шерсти. Железные крючки впились ему в сердце.
   Пока люди праздновали возвращение  шхуны,  Фома  держался  поближе  к
Стине, чтобы узнать у нее про Дину. Чем она больна? Правда  ли,  что  ее
выворачивало от морской болезни во время шторма в Фолловом море?  У  нее
что-то с желудком?
   Стине кивала. Так, так. Самое плохое уже позади. Она дает Дине  отвар
из корней, которые только что нарыла. Дина поправится... Но не сразу...
   Темные блестящие глаза смотрели сквозь Фому, не  замечая  его.  Мысли
Стине были скрыты за семью печатями.

ГЛАВА 11

   Так праведнику воздается на земле, тем паче нечестивому и грешнику.
   Книга Притчей Соломоновых, 11.31

   Днем груз перевозили на берег и сортировали - одну часть должны  были
получить заказчики, другая оставалась на складе, все следовало разложить
по местам.
   Антон помогал в этой работе. Он  должен  был  также  помочь  вытащить
судно на берег, где оно будет отдыхать до похода на Лофотены. Нужно было
воспользоваться тем, что в усадьбе  собралось  столько  мужчин.  В  этих
краях не было обычая оставлять суда  в  воде.  В  мокром  дереве  скорее
заводятся черви. Да  и  непогода  могла  оказаться  роковой  для  судна,
оставшегося без присмотра.
   В ту осень "Матушку Карен" вытаскивали  на  берег  два  дня.  Морякам
помогали работники и водка. Еще в 1778 году покойный амтман  постановил,
что шкиперу судна за такую ответственную работу положено  больше  водки,
чем всем остальным. Но Андерс по-братски делился своей долей с другими.
   Уровень воды был невысок, однако дело все-таки  ладилось.  С  помощью
смекалки, проклятий и молитв. Ну и, конечно,  таких  подручных  средств,
как тали, канаты и лебедка. Дело шло медленно, но верно.
   Угощение готовила Олине. Она не могла допустить, чтобы работники  ели
старые, оставшиеся на судне сухари или даже засохшие бергенские  плюшки.
Олине поставила варить солонину и развела в поварне огонь, чтобы  испечь
свежего хлеба и нагреть воды для мытья.
   Конечно, от солонины мужчин будет мучить жажда, это ясно. Но  это  ее
уже не касается. Она позаботилась лишь о том, чтобы кофе и сиропа было в
достатке.

***

   На лодках, на лошадях и пешком люди стекались  в  Рейнснес.  Те,  кто
посылал товары в Берген, и вообще все считавшие, что так или иначе могут
оказаться там полезными. Люди знали, что это потом окупится. А вот  если
они не придут, им это рано или поздно припомнят. Так уж повелось в  этих
местах. Так гласило простое и старое правило.
   Впрочем, люди спешили не только помочь. Ведь после всех трудов  их  в
Рейнснесе ждал еще и праздник с угощением. И танцы в пакгаузе Андреаса.
   Угощали всегда в  Рейнснесе  на  славу.  Застолья  бывали  веселые  и
шумные.
   И  служанки  там  были  не  в  пример  служанкам  из   других   мест.
Внимательны, предупредительны. И податливы, как масло на солнце. Так, во
всяком случае, говорили.
   Андерс  как  хозяин  следил  за  порядком.  Дина  лежала  на   новой,
привезенной кровати.
   Странное чувство охватило всех, когда  стало  известно,  что  она  не
будет присутствовать на берегу  во  время  работ.  Не  будет  играть  на
виолончели, не будет командовать, когда тянут  тал