о. Об
окнах, которые будут смотреть на юго-запад.
   Олине объяснили, что в доме будет жить сама Дина.
   Но она никак не могла примириться с этой мыслью. Она оплакивала Дину.
И маленького Вениамина, который будет жить с матерью в доме покойника.
   - Хоть бы в этот дом ударила молния! Сожгла бы  его,  и  конец!  -  с
сердцем сказала она.
   Тогда в дело вмешалась матушка Карен.  Это  еще  что  за  заклинания!
Пусть Олине сейчас же возьмет назад свои безбожные слова и впредь  языку
воли не дает. Если Дина хочет жить в этом доме, значит, так тому и быть.
Молодые сами должны распоряжаться своим временем и своим жильем. На Дине
лежит такая ответственность, она думает обо всем - об усадьбе, торговле,
цифрах!
   Матушка Карен нашла много оправданий для Дины.
   Олине продолжала ворчать. Почему нельзя думать о цифрах и о  торговле
в конторе? Чем там плохо?
   Наконец у Дины лопнуло терпение, и она прямо заявила, что не намерена
обсуждать с прислугой  перестройку  дома.  Эти  слова  ядовитой  стрелой
ранили сердце Олине. Она покорилась, но затаила обиду навсегда.

***

   Дина уже давно заказала в Трондхейме цветные стекла для веранды, а  в
Гамбурге - белый кафель для печки.
   Она тратила накопленные  Нильсом  деньги,  которые  ленсман  по  мере
необходимости брал для нее из банка.
   Таким образом, она приводила старый дом в порядок  как  будто  и  для
самого Нильса. Ему не на что было жаловаться.
   Щель между балками Дина велела заделать. По  просьбе  матушки  Карен,
которую мучило это  напоминание  о  последнем  поступке  бедного  Нильса
каждый раз, когда она заходила в этот дом.
   Кроме сезонных  рабочих  нужно  было  кормить  и  обихаживать  еще  и
плотников. Работы у Олине прибавилось.
   Но она со всем управлялась. И не спешила. Никто не умрет  от  голода,
если получит хороший обед на  полчаса  позже,  вместо  того  чтобы  есть
вчерашние остатки. Так рассуждала Олине.
   Поэтому завтрак она подавала очень рано - в пять утра. Для  тех,  кто
не являлся сразу, как прозвучат три коротких удара колокола,  что  висел
на амбаре, не делалось никаких исключений.
   - Раз со стола убрано, значит, все! - твердо говорила  Олине,  строго
глядя на несчастного, которому приходилось идти на работу натощак.
   Ни матушке Карен,  ни  Дине  не  приходило  в  голову  вмешиваться  в
железные порядки Олине. Ведь благодаря им большая часть дневного урока к
вечеру бывала выполнена.
   Случалось, некоторые работники, не  привыкшие  к  такому  распорядку,
уходили.
   Олине сухо бросала:
   - Ветер унес гнилое сено, и Бог с ним.

***

   Однажды, когда Дина с Ханной и Вениамином считали вершины, в  проливе
показался "Принц Густав". Они сидели на бугре, где стоял флагшток. Новый
экспедитор уже отправился в лодке к  пароходу,  чтобы  забрать  почту  и
товары.
   И вдруг - он! Одетый простым матросом. С мешком и саквояжем. Лицо его
было размыто маревом.
   Лодка шла обратно к причалу, а пароход, дав гудок, двинулся на север.
   Дина дернула Вениамина за волосы и начала считать вершины так громко,
что ей откликнулось эхо. Каждую она  быстро  называла  по  имени.  Через
мгновение она уже бежала с детьми по каменистой тропинке к дому. Там она
отослала их прочь с таким видом, будто забыла, кто они.
   Потом поднялась в залу. Не могла найти платья. Щетки для волос. Лица.
Спотыкалась о ковер.
   А дом Нильса еще не был готов, чтобы принять гостя, которого  она  не
хотела делить ни с кем.
   Тем временем он уже достиг синей кухни Олине. Его  голос  взбежал  по
лестнице, проник в открытую дверь. Словно текучая мирра из Книги Ертрюд.
***

   Дина открыто приветствовала Лео как друга дома. Но Олине  и  служанки
были себе на уме. Они-то знали, что Дина не многих обнимает, приветствуя
их. Занявшись своими делами, они старались держаться к ним поближе.
   Стине поздоровалась с гостем и тут же  начала  накрывать  праздничный
стол. Юхан с Андерсом вошли в дом, неся вдвоем матросский мешок Лео. Они
оставили его в прихожей у лестницы.
   Андерс заглянул в кухню и поинтересовался у Олине, не  полагается  ли
им кое-что по случаю приезда гостя.
   Юхан, снимая в прихожей верхнюю одежду, расспрашивал Лео о погоде  во
время путешествия, о здоровье.
   Прибежали дети, они узнали гостя. Как два мышонка, они кружили  возле
норки, поглядывая, не появится ли кошка.
   За столом шел оживленный разговор.
   - Как твой каторжник? - спросила вдруг Дина. Их глаза - одни зеленые,
другие блестящие, как лед, - встретились над столом.
   - Помилование отозвали, - ответил Лео. Его как будто удивило, что она
помнит про этого каторжника.
   Он сидел близко. От него пахло смолой и соленым ветром.
   - Почему? - спросила Дина.
   - Потому, что он притворился сумасшедшим и с  поленом  набросился  на
тюремщика.
   - И ударил его?
   - Еще как! - Лео подмигнул Вениамину, который, открыв рот, слушал  их
разговор.
   - Что это за каторжник? - невежливо вмешался Вениамин, он  подошел  и
уперся в колени Лео.
   - Не мешай! - мягко сказала Дина.
   - Я должен был отвезти его в Вардёхюс, - ответил Лео.
   - А что он сделал?
   - Совершил тяжкое преступление.
   - Какое? - Вениамин не сдавался, хотя взгляд Дины  уже  обжигал  его,
как раскаленная печка.
   - Зарубил топором свою жену.
   - Топором?
   - Да.
   - Аж чертям тошно! - объявил Вениамин. - А за что?
   - За что-то он на нее рассердился.  А  может,  она  ему  мешала.  Кто
знает. - Лео не привык удовлетворять детское любопытство.
   - Значит, если бы он не стукнул тюремщика поленом, ты привез бы его к
нам? - спросил Вениамин.
   - Нет, - серьезно ответил Лео. -  С  такими  гостями  в  Рейнснес  не
приезжают. Тогда бы я проехал мимо.
   - Значит, хорошо, что он его стукнул?
   - Для меня - хорошо. А для него - плохо.
   - А как он выглядит: как все люди? - не унимался Вениамин.
   - Да, если умоется и побреется.
   - А что он делал до того, как убил жену?
   - Этого я не знаю.
   - Что же с ним будет теперь?
   - Останется на каторге.
   - Там хуже, чем в Вардёхюсе?
   - Говорят, хуже.
   - Как думаешь, он зарубит ее еще раз?
   - Нет, - по-прежнему серьезно ответил Лео.
   - А у нас Нильс повесился! - вдруг объявил Вениамин,  глядя  гостю  в
глаза.
   Шрам вспыхнул синевой на смуглой коже.
   -  Фома  говорит,  что  в  Рейнснесе  вот  уже  десять  лет  не  было
покойников, - продолжал Вениамин. -  Последним  был  Иаков,  -  деловито
прибавил он.
   Вениамин стоял  посреди  комнаты  и  переводил  взгляд  с  одного  на
другого.  Как  будто  искал  объяснения.  Тишина  давила  на  барабанные
перепонки.
   Глаза Дины не предвещали добра. Ее юбка грозно зашелестела, когда она
подплыла к нему, как шхуна.
   - Возьми Ханну и ступайте играть, - сказала она неприятным голосом.
   Вениамин схватил Ханну за руку. И они убежали.

***

   - Да, Нильса больше нет, - сказала матушка Карен,  которая  незаметно
появилась в гостиной  из  своей  комнаты.  Ее  рука  сжимала  серебряный
набалдашник трости. Матушка Карен осторожно прикрыла за собой  дверь,  с
трудом дошла до Лео и пожала ему руку.
   С потерянным видом Лео встал и предложил ей свой стул.
   - А вот нам суждено жить дальше. Добро пожаловать в Рейнснес!
   Лео рассказали о том, что случилось, коротко  и  просто.  Лица  людей
были словно присыпаны тонким слоем пыли.
   Труд этот взяла на себя матушка Карен. Она то и  дело  вздыхала.  Или
бормотала: "Господи помилуй!"
   - Но почему же?.. - недоуменно спросил Лео. Он смотрел на Дину.
   Стине тихонько входила и выходила  из  комнаты.  Андерс  закрыл  лицо
темными ладонями, похожими на перевернутые лодки. Юхан плотно сжал губы,
глаза его беспокойно метались по сторонам.
   - Помилуй, Господи, душу бедного Нильса,  -  закончила  свой  рассказ
матушка Карен.
   - Но почему же он это сделал? - снова спросил Лео.
   - Пути Господни неисповедимы.
   - Это не Господь, матушка Карен. Такова была воля самого  Нильса.  Не
надо этого забывать, - тихо сказал Юхан.
   - Даже птаха малая не упадет на землю, не будь на то воли  Господней,
- упрямо сказала матушка Карен.
   - Ты права. - Юхан уступил ей.
   - Но все-таки почему он это  сделал?  Что  случилось?  Почему  он  не
захотел больше жить? - опять повторил Лео.
   - Наверное, у него ничего не  осталось,  ради  чего  стоило  жить,  -
хрипло сказал Андерс.
   - Человек видит лишь то, что способен увидеть. Что-то,  должно  быть,
застило Нильсу зрение, - сказал Юхан.
   Лео переводил взгляд с  одного  на  другого.  Он  не  скрывал  своего
волнения. Вдруг он встал, уперся руками в край стола, откашлялся, словно
собирался произнести речь. И запел.  Грустную  незнакомую  мелодию.  Лео
изливал свое горе,  как  ребенок.  Он  откинул  голову,  всхлипывал,  но
продолжал петь. Он пел долго. Повторяя без конца одни и те же слова:

   Погасло дневное светило;
   На море синее вечерний пал туман.
   Шуми, шуми, послушное ветрило,
   Волнуйся подо мной, угрюмый океан.

   Они никогда не слышали такой песни. Лео был послан им,  чтобы  помочь
освободиться от проклятого вопроса, который они долго таили в  себе:  "А
нет ли здесь и моей вины?"

***

   После обеда Дина  и  Лео  уехали  верхом  на  прогулку,  их  проводил
горестный взгляд Фомы.
   Весенний свет до позднего вечера висел над  ними,  словно  наточенный
нож.
   - Ты ездишь верхом с Фомой? - спросил Лео.
   - Да, бывает.
   Кое-где лежали кучки рыхлого снега. Дина направилась по дороге  через
горы.
   - Фома давно живет в Рейнснесе?
   - Да. А почему тебя это интересует?
   - У него взгляд как у собаки.
   - Ах вот что!.. - Дина засмеялась. - Просто у него разные глаза: один
- голубой, другой - карий. Он очень хороший работник. И надежный...
   - Не сомневаюсь. Но он смотрит на тебя так же, как смотрел Нильс...
   - Хватит уже о Нильсе! - оборвала его Дина и пустила Вороного галопом
вверх по склону.
   - Ты можешь извести человека! - крикнул Лео ей вслед.
   Она не оглянулась. И не ответила.
   Он догнал ее и схватил поводья Вороного. Вороной испугался и с  диким
ржанием взвился на дыбы.
   - Отпусти поводья! - Ее голос словно вырвался на свободу после долгой
неволи.
   - Ты знаешь, почему умер Нильс? - настойчиво спросил он.
   - Повесился - и все! - огрызнулась она и вырвала у него поводья.
   - Ты жестокая!
   - А что ты хотел услышать? Что это я довела его до смерти, потому что
не хотела оставлять в  Рейнснесе?  Ты  действительно  считаешь,  что  он
повесился из-за этого?
   Лео не ответил.
   Они замолчали, каждый держал при себе свои мысли.

   Я Дина. Зачем я взяла с собой сюда этого посланца  Ертрюд?  Чтобы  он
увидал время и место? Сани в омуте? А увидев, онемел?

   Когда они выехали на  крутой  склон,  с  которого  сорвались  сани  с
Иаковом, Дина придержала лошадь:
   - Ты все это время был в Трондхейме? - Нет.
   - А где? Ты не написал мне.
   Она спрыгнула с Вороного и отпустила его. Лео последовал ее  примеру.
Потом ответил:
   - Я думал, мне удастся приехать раньше.
   - Откуда?
   - Из Бергена.
   - А что ты делал в Бергене? У тебя там тоже есть вдова?
   - Нет.  У  меня  нет  вдовы  в  Бергене.  Нет  в  Трондхейме.  Нет  в
Архангельске. Только в Рейнснесе...
   Она не ответила.
   Вороной тревожно заржал, подошел к Дине. Ткнулся мордой ей в волосы.
   - Что с ним? Чего он боится? - спросил Лео.
   - Он не любит это место.
   - Вот как? Почему же? Его пугает шум водопада?
   - Здесь сорвались сани с Иаковом. Мы с Вороным  удержались  на  самом
краю.
   Лео оглянулся и внимательно посмотрел на нее:
   - Это случилось десять лет назад, как сказал Вениамин?
   - Да. Вороной состарился. Скоро мне придется сменить его.
   - Страшно было?..
   - Приятного мало, - сухо ответила Дина и склонилась над обрывом.
   - Ты любила Иакова? - спросил он через некоторое время.
   - Любила?
   - Ну да, если не ошибаюсь, он был намного старше тебя?
   - Он был старше моего отца.
   Лео с любопытством и удивлением смотрел на нее. Она спросила:
   - А ты многих любил  из  тех,  кого  встречал  на  пути?  Ты  столько
ездишь...
   - Не столько...
   - Ты так смело спросил, любила ли я Иакова, вот и ответь мне:  многих
ли любил ты сам?
   - Я любил свою мать. Но ее уже нет в живых. Она не могла привыкнуть к
России. Тосковала по Бергену. Думаю, по морю. В двадцать лет я  женился,
мы были женаты три года. Моя жена тоже умерла.
   - Ты когда-нибудь видишь ее?
   - Если ты имеешь в виду,  думаю  ли  я  о  ней...  Да,  иногда.  Даже
теперь... Уж раз ты спросила. Но я не любил ее так, как следовало.  Наши
семьи считали, что мы составим хорошую пару. Я  был  беспечный  студент,
изучал медицину, мне нравилось быть вольнодумцем, общаться с художниками
и богатыми шалопаями при царском дворе. Я учился, пил  вино,  произносил
смелые речи...
   - Сколько тебе лет?
   - Тридцать девять. - Он улыбнулся. - По-твоему, я старый?
   - Дело не в возрасте. Он громко рассмеялся.
   - Ты из знатной семьи? Был принят при дворе? - спросила Дина.
   - Пытался.
   - Что же тебе помешало?
   - Смерть Пушкина.
   - Того, который писал стихи?
   - Да.
   - Отчего он умер?
   - Погиб на дуэли. Дрался, будто бы из ревности. Но на самом  деле  он
оказался жертвой политических  интриг.  Россия  гниет  изнутри.  Мы  все
страдаем от этого. Пушкин был великий художник, которого окружали мелкие
людишки.
   - Как-то не похож он на крупную личность, - убежденно сказала Дина.
   - Перед любовью нет крупных личностей.
   Она бросила на него быстрый взгляд:
   - А ты мог бы застрелить кого-нибудь из ревности?
   - Не знаю. Может быть...
   - Куда его ранили?
   - В живот...
   - Неудачное место, - сухо заметила она.
   - В тебе совсем нет сострадания к людям, Дина,  -  вдруг  раздраженно
сказал он.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Женщина не должна так спокойно относиться к страданиям и к  смерти.
Когда ты говоришь о своем покойном муже... О Нильсе... И  вот  теперь  о
Пушкине. Женщины обычно не такие.
   - Я не знала этого Пушкина.
   - Его - да, но других...
   - А что тебе хотелось бы услышать?
   - Немного сострадания в голосе. Ты все-таки женщина.
   - Обряжать и хоронить покойников приходится женщинам. Мужчины  только
падают и умирают. Нельзя плакать  из-за  раны  в  живот,  полученной  на
глупой дуэли. У нас, между прочим, мужчины умирают не так. Они гибнут  в
море.
   - Или вешаются. Но женщины в Нурланде тоже плачут.
   - Это меня не касается. Холодны были не только слова.
   - Твоя мать тоже умерла не своей смертью? - продолжал он,  словно  не
слышал ее последних слов.
   Дина наклонилась и взяла в руку увесистый камень. Потом  размахнулась
и с силой швырнула его в пропасть.
   - На нее вылилась кипящая щелочь, - сказала она, не поднимая на  него
глаз. - Вот почему ленсман  велел  снести  прачечную  в  Фагернессете  и
предпочел, чтобы я навеки перебралась в Рейнснес.
   Сунув два пальца в рот, она свистом подозвала Вороного. Лео  стоял  с
опущенными  руками.  В  глубине  его  зеленых  глаз  вдруг   затеплилась
безграничная нежность.
   - Я понял, что тут  не  все  так  просто...  Твой  разговор  с  отцом
накануне Рождества. Вы с ним не ладите, да, Дина?
   - Это он со мной не ладит.
   - Ну, это уже ребячество с твоей стороны.
   - Но между тем это так.
   - Расскажи мне о себе.
   - Сначала ты расскажи о  себе,  -  упрямо  сказала  она,  но  тут  же
продолжала:
   - А что ты сделал бы, если бы это твой ребенок повернул рычаг и вылил
щелочь? И что бы ты сделал, если б твоя жена, которую ты мучил несколько
лет, вдруг умерла, так и не дождавшись от тебя любви?
   Лео подошел к Дине. Обнял ее. Прижал к себе. Целовал слепо и горячо.
   Водопад звучал, как церковный орган. Небеса скрыли лошадей. Иаков был
всего лишь ангелом. Потому что пришел новый посланец Ертрюд.

***

   - Зачем ты подчеркнул слова в книге? Это некрасиво, -  вдруг  сказала
Дина, когда они ехали вниз по склону.
   Он не подал виду, что это его удивило.
   - А ты шпионишь за людьми. Осматриваешь чужие саквояжи и книги.
   - Что же мне остается, если ты сам ничего не рассказываешь о себе?
   - Я рассказывал.
   - Да, о Пушкине, которого ты боготворишь. Ты обещал сделать для  меня
перевод.
   - Сделаю.
   - Только из той книги, которую ты дал мне.
   - Я тебе ее не давал. Ты сама взяла. Я тебе давал другую.
   - У тебя были две одинаковые книги.  Одна  с  подчеркнутыми  местами,
другая - нет. Мне больше нравится та, где подчеркнуто.
   - Все  увидела,  -  проговорил  он,  словно  ее  тут  не  было.  Дина
повернулась и насмешливо взглянула на Лео:
   - А ты будь поосторожней!
   - Теперь буду. Между прочим, эта книга очень важная, -  сказал  он  и
вдруг остановил лошадь.
   - Кому ты привозишь в Норвегию русские книги?
   - Тебе, например.
   - Мне нужна та книга, которая мне больше нравится.
   - Ты не очень скромничаешь, - сухо заметил он.
   - Нет!
   - Почему ты взяла книгу с подчеркнутыми местами?
   - Потому, что для тебя она важнее! Он промолчал. Она утомила его.
   - Ты везешь с собой на север вторую книгу?
   - Нет.
   - Где же она?
   - Украла одна вдова.
   - В Бергене?
   - В Бергене.
   - Ты рассердился?
   - Да.
   - Приходи сегодня вечером ко мне в залу и переведи  то,  что  тебе  у
Пушкина нравится больше всего.
   - Ты этого хочешь?
   Дина  засмеялась.  Она   слегка   подпрыгивала   на   спине   лошади,
спускавшейся по крутому склону. Ехала она  без  седла.  Ляжки  крепко  и
мягко обнимали бока лошади, бедра покачивались в такт движению.
   Ему захотелось лета. Зноя. Для  этого  пришлось  привязать  лошадь  к
дереву.

***

   На третий день Лео уехал. Дина снова начала ходить по ночам. А  весна
продолжала свою работу.

ГЛАВА 5

   Наготы жены отца твоего не открывай; это нагота отца твоего.
   Третья книга Моисеева, 18:8

   Женщины в Рейнснесе были сродни его шхунам. Берег у них был общий. Но
назначения разные. Разный груз. Разная оснастка.
   Если у шхуны был свой шкипер, женщины  доверяли  свои  паруса  ветру.
Своевольно и каждая на свой лад.
   Кое-кто считал, что Стине умеет вызывать ветер.  Другие  верили,  что
Дина повелевает злыми  силами.  А  то  зачем  бы  ей  пить  вино  одной,
завернувшись в волчью шубу, зимними лунными ночами в  занесенной  снегом
беседке.
   Ну  а  третьи  полагали,  что  злые  и  добрые   силы   в   Рейнснесе
уравновешивают друг друга. Но беда придет в тот день,  когда  не  станет
матушки Карен.

***

   Однако старая матушка Карен цеплялась за жизнь. Она  была  похожа  на
светлую гибкую березу. Белую, с темными пятнами  на  коже.  Каждый  день
Стине  причесывала  ее.  Вымытые  в  можжевеловой  воде  волосы  красиво
блестели. И были как шелк.
   Породистый нос с горбинкой крепко держал пенсне. Матушка Карен читала
каждый день по три часа. Газеты,  книги,  старые  и  новые  письма.  Она
полагала, что в  старости  очень  важно  поддерживать  в  себе  духовные
интересы.
   После обеда она спала в вольтеровском кресле, укрыв  колени  пушистым
пледом. Вечерами она ложилась одновременно с работниками  и  вставала  с
петухами. Ее мучили больные ноги. Но она никому не  жаловалась  на  это,
тем более что теперь у нее была комната рядом с гостиной и ей  не  нужно
было подниматься по лестнице.

***

   Матушка Карен не одобряла Дининых планов по перестройке старого дома.
Но так как Дина не уступила и плотники принялись за дело, матушка  Карен
смирилась.
   Дом был перестроен, отремонтирован и в  конце  концов  превратился  в
игрушку.
   В тот день, когда работы были закончены и Динины вещи  перенесены  на
новое место, матушка  Карен,  прихрамывая,  перешла  через  двор,  чтобы
увидеть все своими глазами.
   Она решила, что дом следует выкрасить охрой,  а  наличники  и  резной
орнамент - белилами.
   Дина с ней согласилась. Дом выкрасили охрой. Хватит в усадьбе  одного
большого бело