остояться, кому бы ни  принадлежала  земля,  Господу  Богу  или  людям.
Потому что таких морозов, как в том году, никто и не помнил. Каждый  ком
земли был тверже гранита.
   Во-вторых, говорилось, что Нильс просто умер. Беседы пробста и  Юхана
друг с другом и с Господом сыграли свою роль с этом  деле.  К  тому  же,
пока стояли морозы, людская молва улеглась. И Нильс получил свой  клочок
земли. За церковью. Тихо, без шума.
   Все знали, что он повесился  в  своей  комнате.  На  новом  пеньковом
канате, который Андерс получил то ли из России, то ли из Трондхейма,  то
ли еще откуда-то. Но все знали также, что люди из Рейнснеса всесильны  и
своенравны.

***

   Стине начала говорить Ханне:
   - Это было за три недели до смерти твоего отца... Или:
   - Это было год спустя после смерти твоего отца...
   Раньше, когда Нильс был жив, она никогда не называла его отцом Ханны,
теперь же пользовалась любым предлогом, чтобы напомнить об этом.  От  ее
слов всем становилось не по себе.
   Вскоре все привыкли к тому, что отец Ханны, к сожалению, умер и Стине
осталась одна с осиротевшим ребенком.
   Уйдя из жизни, Нильс  как  бы  восстановил  ее  честь,  чего  не  мог
сделать, пока был жив.

***

   Возымели свое действие и слова, брошенные Диной. То тут, то там. Люди
подхватили их и составили себе определенное мнение.
   В  последние  дни  Нильс  одумался.  И  попросил  Дину  положить  его
сбережения в банк на имя Ханны.
   Этот слух распространился быстрее, чем огонь по  сухой  траве.  Когда
моряки вернулись с Лофотенов, тут уже все знали об этом.
   Нет, Нильс был не такой безумный, как они думали. И  конечно,  найдет
себе местечко у Господа Бога, хотя и сам распорядился своей жизнью.

***

   Наконец с Лофотенов вернулась шхуна. Лов там превзошел все  ожидания.
Но лицо у Андерса было мрачное и землистое.
   Он прошел прямо в залу к Дине и спросил, как все произошло.
   - Не мог он так поступить, Дина!
   - Мог.
   - Но почему? Что мне следовало для него  сделать?  Он  обнял  Дину  и
спрятал лицо у нее на плече. Они долго стояли  обнявшись.  Раньше  этого
никогда не случалось.
   - Я знаю, он должен был это сделать, - мрачно сказала Дина.
   - Никто не должен так поступать!
   Он как будто проложил межу между их лицами.
   - Кое-кто все-таки должен!
   Дина взяла его голову обеими руками. Долго смотрела в глаза.
   - Мне нужно было... - начал он.
   - Молчи! Он не мог иначе! Каждый должен отвечать за себя!
   - Ты жестока, Дина!
   - Кто-то должен повеситься, а кто-то должен быть жестоким, -  сказала
она и отошла от него.

ГЛАВА 3

   Благотворительная душа будет насыщена; и кто напояет  других,  тот  и
сам напоен будет.
   Книга Притчей Соломоновых, 11:25

   В книжном шкафу у матушки Карен была одна книга, написанная городским
судьей из Драммена Густавом  Петером  Блумом,  носившим  почетный  титул
главного комиссара по учету недвижимости. Он описал свое путешествие  по
Нурланду. Книга  содержала  много  поучительных  сведений  о  нурландцах
вообще и о лопарях в частности.
   "Лопари не способны ни любить, ни тосковать, - считал господин  Блум,
- а нурландцы суеверны, по-видимому, оттого, что слишком зависят от  сил
природы".
   Матушка Карен не  понимала,  почему  он  называет  суеверными  людей,
вручивших свою судьбу Господу Богу и доверявших природе  больше,  нежели
лживым обещаниям человека. Но у нее не было возможности обсудить  это  с
господином Блумом, и потому она принимала на веру все, что он написал.
   Господин Блум почти  не  встречал  образованных  и  культурных  людей
поблизости от Полярного круга.  И  у  него  создалось  крайне  нелестное
впечатление о внешности лопарей. "Просто ему не  попадались  такие,  как
наша Стине", - думала матушка Карен. Она ничего не сказала про  это.  Но
спрятала книгу за другие. На тот случай, если Стине вздумает вытирать  с
книг пыль.
   Матушка Карен достаточно поездила по свету со своим  покойным  мужем.
Была на Средиземном море, в Париже и Бремене. И знала,  что,  откуда  бы
человек ни происходил, он, с его грехами, наг перед Богом.

***

   Матушка Карен сама  позаботилась,  чтобы  Стине  научилась  читать  и
писать, когда вдруг обнаружилось, что она неграмотная.
   Учение Стине далось легко. Она как будто пила из  кубка  премудрости.
Матушка Карен долго воевала с Олине. И после длительной  осады  все-таки
заставила ее понять, что Стине от природы  наделена  талантом  управлять
таким большим домом.
   Со временем Стине, так  же  как  Олине  и  Фома,  стала  в  Рейнснесе
незаменимой и добилась заслуженного уважения. Но за пределами  Рейнснеса
она так и осталась лопарской девкой, которую пригрела Дина. Хоть Дина  и
доверила ей держать Вениамина в церкви во время крещения, люди  остались
при своем мнении о лопарках.
   И  Нильса  она  довела  до  смерти  своим  колдовством.  Почему-то  в
Рейнснесе и животные благоденствовали, и деньги текли туда сами собой, а
вот хозяйка, которая прогнала Стине из Тьелдсунда, умерла.  Уж  конечно,
Стине приложила к этому руку.
   Стине редко покидала Рейнснес. Ее стройная,  тонкая  фигура  неслышно
скользила из комнаты в  комнату.  Казалось,  будто  горе  заставляет  ее
постоянно искать рукам работу, чтобы  не  поддаться  отчаянию.  Наследие
предков жило в движениях  Стине.  Ее  спокойное  скольжение  заражало  и
других служанок.
   Трудно было понять, о чем она думает. Ее лицо и глаза, горящие темным
огнем, как будто предупреждали: "Я  могу  находиться  с  тобой  в  одной
комнате, но мне нечего сказать тебе".
   Только высокие скулы да певучая речь выдавали ее происхождение. В ней
как будто звучала мелодия северных просторов и рек.
   Стине больше не носила холщовую кофту летом и кожаную  куртку  зимой,
но нож и ножницы в чехле из дубленой кожи, медный  игольник  и  звенящие
медные кольца еще висели у нее на поясе, как и в  тот  день,  когда  она
приехала в Рейнснес, чтобы кормить Вениамина.

***

   Однажды Дина попросила Стине рассказать о ее семье и предках. И Стине
поведала ей нехитрую историю семьи. Они  происходили  из  рода  шведских
лопарей, которые потеряли своих оленей во время снежного обвала  еще  до
рождения Стине. Семья долго  кочевала  на  шведской  стороне.  Приручала
диких оленей, охотилась, ловила рыбу.
   Но потом про отца и деда пошла молва, будто они крадут чужих оленей.
   И всей семье пришлось  бежать  через  границу.  В  конце  концов  они
поселились  в  землянке  в  Скон-ланде,  обзавелись  лодками  и   начали
рыбачить. Но лопари без оленей, промышляющие только  рыбной  ловлей,  не
внушают к себе уважения.
   Для норвежцев они были всего-навсего нищие лопари, и потому  их  даже
не занесли в подушные списки.
   С двенадцати лет Стине пришлось идти в люди и  зарабатывать  себе  на
жизнь. Она работала скотницей в одной усадьбе на юге  Тьелдсунда.  Потом
родила мертвого ребенка, и ее заставили уехать оттуда. Ее не обвиняли  в
том, что она убила своего ребенка. Только в недостойном поведении.
   Хозяин хорошо к ней относился. Но хозяйка больше не желала  видеть  у
себя эту лопарку. И Стине уехала. Хотя грудь у нее лопалась от молока  и
кровотечение после родов еще не прекратилось.
   - Женщинам ничего не стоит разорвать человека на  лоскутки,  развеять
их по ветру, а потом спокойно поехать в церковь! - заметила Дина.
   - Кто тебе это сказал? - медленно спросила Стине.
   - Ленсман.
   - В Рейнснесе таких нет, - заметила Стине.
   - Да и таких, как ленсман, тоже, - твердо сказала Дина.
   - Твоя мать была не такая?
   - Нет! - быстро ответила Дина и вышла из комнаты.

***

   На каждое время года у Стине была своя работа. Она  словно  совершала
особый ритуал.  Плела  коробы  из  бересты,  ткала  небольшие  салфетки,
собирала целебные травы и травы для окраски сетей. У нее в комнате пахло
лесными клопами, шерстью и здоровыми детьми.
   В чулане, где хранилась еда, у Стине были свои полки. Там остывали  и
отстаивались ее отвары, прежде чем она  разливала  их  по  бутылкам.  На
случай болезни.

***

   После того как Нильса  вынули  из  петли,  Стине  всю  работу  делала
механически. Это продолжалось долго.
   Однажды поздно вечером Дина послала за  ней.  Все  уже  легли,  когда
Стине постучалась в дверь и протянула Дине карту Америки.
   - Мне следовало давно отдать тебе эту карту, да все не получалось,  -
сказала она.
   Дина разложила карту на кровати, склонилась  над  ней  и  внимательно
изучала ее.
   - А я и не знала, что это ты  взяла  у  Нильса  карту.  Я  собиралась
поговорить с тобой о другом... Ты хотела уехать вместе с Нильсом?
   - Нет! - твердо ответила Стине.
   - Тогда зачем же ты взяла эту карту?
   - Взяла, и все! Ведь он не мог без нее  уехать!  Дина  выпрямилась  и
встретилась со Стине глазами.
   - Ты не хотела, чтобы он уезжал? - Нет!
   - А зачем он тебе был нужен здесь?
   - Ради Ханны...
   - А если бы он тебя позвал, ты уехала бы с ним в Америку?
   В комнате воцарилось  молчание.  Звуки  дома,  словно  крышка  ведро,
накрыли обеих женщин. Они сидели в ведре. Вдвоем. И каждая -  наедине  с
собой.
   Стине начала догадываться, что в этом допросе таится особый смысл.
   - Нет, - наконец ответила она.
   - Почему?
   - Потому что мне хочется жить в Рейнснесе.
   - Но может, вы хорошо бы зажили и там?
   - Нет.
   - И ты думаешь, что из-за этого так и получилось?
   - Нет...
   - Как ты думаешь, почему он так сделал? Повесился.
   - Не знаю... Поэтому я и принесла тебе карту.
   - А вот я знаю, Стине, почему он повесился. И к  тебе  это  не  имеет
никакого отношения!
   - Люди говорят, что это мое колдовство довело его до могилы.
   - У людей язык как помело! - рявкнула Дина.
   - Но иногда... они бывают правы...
   - Нет!
   - Откуда ты знаешь?
   - У него были свои причины. Никто, кроме меня, о них не знает. Он  не
мог больше жить здесь.
   - Потому что хотел жениться на тебе? - спросила вдруг Стине.
   - Он хотел владеть Рейнснесом! Это единственное, что у нас с ним было
общего!
   Глаза их встретились. Дина кивнула.
   - Ты умеешь колдовать, Стине?
   - Не знаю... - ответила Стине едва слышно.
   - Тогда, значит, мы с тобой заодно, - сказала Дина. -  И  пусть  люди
поостерегутся! Правда?
   Стине смотрела на нее во все глаза:
   - Ты и впрямь так думаешь?
   - Да!
   - Понимаешь... бывают силы...
   - Я знаю. Если бы не эти силы, нам бы не победить.
   - Меня они спасли...
   - Спасли? Каким образом?
   - Это все дьявол...
   - Дьявол не занимается такими пустяками, Стине. Спроси хоть у матушки
Карен.
   - Нильс повесился, какие же это пустяки!
   - Ты жалеешь Нильса?
   - Не знаю.
   - Это хорошо, даже если ты жалеешь человека, который повесился.
   - Может быть.
   - Я думаю, что твоя жалость спасет его во всех отношениях. Значит, он
повесился не напрасно.
   - Ты правда так думаешь?
   - Да. Одно доброе дело Нильс, во всяком случае, сделал. Поэтому  я  и
просила тебя прийти ко мне. Он оставил в банке небольшую  сумму  на  имя
Ханны. Это поможет ей в жизни. Денег там примерно столько, сколько стоит
билет до Америки.
   - О Господи! - проговорила Стине, внимательно изучая клетки на  своем
переднике. - Я слышала об этом, но думала, что это не правда, как и всё,
что говорят обо мне! Что мне делать с этими деньгами? -  прошептала  она
не сразу.
   - Они избавят тебя от нужды,  если  Рейнснес  вдруг  попадет  в  лапы
черта, - многозначительно сказала Дина.
   - Черт никогда не бывал в Рейнснесе, - серьезно  сказала  Стине.  Она
снова замкнулась  в  себе.  Собралась  уходить.  -  А  Нильсу  следовало
подумать о Ханне, прежде чем он решился на это...
   - Он подумал и о тебе.
   - Зря он это сделал! - с неожиданной силой сказала Стине.
   - Что зря - оставил вам деньги?
   - Нет, повесился.
   - Но может, это был единственный способ отдать вам эти деньги, - сухо
сказала Дина.
   Стине  судорожно  глотнула  воздух.  Потом  лицо  у  нее  посветлело.
Старинная, украшенная резьбой дверь с медной ручкой осторожно  разделила
женщин.

***

   Матушка Карен называла это весенним чудом. Оно повторялось каждый год
с той самой весны, когда в грудях у Стине не осталось больше  молока.  А
началось все с того, что  Стине  увидела  гагу,  которая  гнездилась  на
прибрежных шхерах и островах. И узнала, что в нынешние  времена  гагачий
пух ценится очень высоко.
   Стине всегда ладила с природой. Она начала строить укрытия для  гаги.
Связывала из веток можжевельника что-то вроде палаток.  Кормила  птиц  и
разговаривала с ними. А главное, следила, чтобы никто не тревожил  их  и
не трогал их яйца.
   Весна за весной птицы сотнями  возвращались  к  родным  берегам.  Они
выщипывали на груди пух и выстилали им свои гнезда.
   По всему приходу шла молва о том,  как  лопарка  из  Рейнснеса  пасет
гагу. И суммы, которые она выручала за собранный  в  опустевших  гнездах
пух, вырастали до невероятных размеров.
   Денег было столько, что лопарка  даже  положила  их  в  банк.  Небось
собирается уехать в Америку и открыть там свое дело.
   Некоторые женщины, имевшие  к  тому  склонность,  пытались  подражать
Стине. Но у них ничего не вышло. Лопарка своим колдовством переманила  в
Рейнснес всю гагу! Гага у нее как ручная, говорили  те,  кто  видел  все
своими глазами.

***

   Когда подходил срок садиться на яйца, гага  неожиданно  появлялась  в
самых немыслимых местах. Как-то раз одна птица зашла  в  открытую  дверь
поварни и расположилась высиживать яйца в большой печи, где пекли хлеб.
   Стине и Олине не  могли  договориться,  что  важнее:  пользоваться  в
период высиживания печью или оставить гагу в покое.
   Олине проиграла битву.
   Дело было так. Олине послала работника  в  поварню,  чтобы  он  вынес
гнездо и развел в печи огонь, но на него ястребом  налетела  Стине.  Она
схватила парня за  руку  и  что-то  сказала  по-лопарски,  глаза  у  нее
сверкали.
   Этого было достаточно. Белый как  мел  работник  пришел  на  кухню  к
Олине.
   - Боюсь, погубит она меня своим колдовством! - объявил он.
   На том все и кончилось.
   С тех пор двери в поварню и дверцы печи были открыты,  чтобы  гага  в
любое время могла свободно выходить за кормом.

***

   За каждой кочкой и под каждым нависшим камнем пряталась жизнь.
   Стине собирала пух, когда птицы садились на гнезда. Ее юбка постоянно
мелькала среди камней.
   Она никогда не забирала из гнезда весь пух. Брала понемногу  то  тут,
то там.
   Иногда  темно-карие  глаза  Стине  и  черные   круглые   глаза   гаги
встречались. Птицы сидели  спокойно,  пока  она  собирала  пух  по  краю
гнезда.
   После ее ухода гага немного шевелилась, вытягивала крылья  и  получше
подбирала под себя яйца. Потом быстро выщипывала  на  груди  пух  вместо
того, который унесла Стине.
   В эти апрельские и майские дни Стине опекала сотни  привыкших  к  ней
птиц. Они прилетали каждый год. Те, что вывелись в Рейнснесе, непременно
возвращались сюда. "Весеннее чудо" постепенно росло.

***

   Когда птенцы вылуплялись, Стине в своем переднике  относила  пушистые
комочки к морю. Чтобы помочь гаге защитить потомство от ворон.
   Птицы спокойно замыкали шествие. Переваливаясь с боку на бок, они шли
за Стине, о чем-то громко лопоча. Словно спрашивали у  нее  совета,  как
воспитывать детей.
   Стине сидела на камнях и охраняла семьи, пока они не воссоединялись в
воде. Самцы, те уже давно успели убраться восвояси. Вернуться в море, на
свободу. Самки оставались одни. Стине принимала их одиночество близко  к
сердцу.
   Постепенно пушистые комочки оперялись, меняли цвет, учились  находить
пищу. Осенью они улетали.

***

   Корзины с пухом опорожнялись, пух чистили, зашивали в холщовые  мешки
и отвозили в Берген.
   На гагачий пух был большой спрос. Особенно если были налажены связи с
торговцами из Гамбурга и Копенгагена.
   Андерс не требовал со Стине причитавшихся ему процентов. С нее он  не
брал ничего, ни за фрахт, ни за посредничество в сделке.

***

   Глаза Стине были похожи на круглые  влажные  глаза  гаги,  смотревшей
вслед супругу, улетавшему в море.
   Стине опасалась, что налетят вороны и убьют хрупкую жизнь, за которую
она чувствовала себя в ответе.
   Она не знала, что в книге матушки Карен написано,  будто  "лопари  не
способны ни любить, ни тосковать".

ГЛАВА 4

   Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;  Цветы  показались  на
земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей.
   Книга Песни Песней Соломона, 2:11, 12

   Дина велела прибить в конторе оторванную половицу. И на всякий случай
приказала  служанке,  которая  по  средам  мыла  там   пол,   отодвигать
умывальник.
   Нильс редко донимал ее. Обычно это случалось,  когда  она  проверяла,
правильно ли составлены списки товаров, не упустила ли  она  чего-нибудь
важного. Или же когда смотрела на  бегущую  через  двор  босую  Ханну  и
Вениамина, следовавшего за ней по пятам.
   Нильс вдруг возникал перед Диной и отказывался  уступить  ей  дорогу.
Тогда она снова и снова проверяла списки, пока не  убеждалась,  что  все
верно.
   Несколько раз он заставлял ее брать на колени Ханну,  оставшуюся  без
отца.

***

   В конторе, на своем вертящемся кресле,  Нильс  приносил  практическую
пользу. Но незаменимым он не был.
   Теперь  Дина  сама  занималась  и  списками  товаров,  и  ежедневными
счетами. Она навела порядок во всех старых делах, накопившихся с годами.
Разобрала полки, шкафы. Нашла недостающие суммы.
   Отправила гонца к тем должникам, которые, по ее убеждению, могли бы с
ней расплатиться, и предупреждение  тем,  кто,  стыдясь  старых  долгов,
избегал покупать в Рейнснесе необходимое для страды и лова  оборудование
и предпочитал теперь  обзаводиться  этим  в  Тьелдсунде  или  где-то  на
стороне.
   Предупреждение звучало недвусмысленно: если они будут привозить  свои
товары в Рейнснес, она будет  обеспечивать  их  всем  необходимым,  даже
когда у них не будет денег, чтобы рассчитаться с ней. Но если их заметят
с рыбой или со шкурами в каком-нибудь  другом  месте,  она  обратится  к
властям.
   Это подействовало незамедлительно.

***

   В большом доме стало чересчур многолюдно. За каждой стеной и в каждой
кровати кто-нибудь храпел или шептался.
   В любое время суток, когда бы Дина ни вышла из  залы,  она  встречала
людей, спешивших по делам в людскую, на кухню или еще куда-нибудь.
   Особенно много было женщин.  От  них  просто  рябило  в  глазах.  Они
убирали, вязали, сплетничали, сновали взад и вперед. И вместе с тем  все
они были нужны.
   Дина злилась.
   Она решила отремонтировать дом, в котором жил  Нильс,  и  перебраться
туда.
   - Тогда бы Юхан мог занять залу и перенести в нее все свои  книги,  -
сказала она Андерсу.
   Он первый узнал о ее планах. И поддержал их.

***

   Андерс уехал в Намсус,  чтобы  купить  там  лес  для  каюты,  которую
собирался поставить на карбасе.
   К всеобщему изумлению, он вернулся домой, таща на буксире целый плот.
У него были свои связи, поэтому цена на лес была  невысокая  и  качество
его отменное.
   Сперва только  Андерс  был  посвящен  в  планы  Дины.  Когда  же  все
обитатели  Рейнснеса  узнали,  что  Дина  хочет  переехать  в  дом,  где
повесился несчастный Нильс, они не могли опомниться от удивления.
   Олине  разразилась  рыданиями.  По  ее  мнению,  этот  дом  следовало
разрушить и забыть. Просто у нее не хватало духу сказать об этом раньше.
Другое дело - сейчас.
   - Неужто кто-то из живых переедет в этот злосчастный дом? - причитала
она. - Уж только не матушка Карен! И в большом доме места довольно!
   Дина с Андерсом всех  успокаивали,  показывали  чертежи.  Говорили  о
стеклянной веранде, которая будет выходить  на  море.  Там  можно  будет
наслаждаться покоем  и  наблюдать  за  куликом-сорокой,  который  весной
вышагивает по полям в поисках червей. О трубе, которую сложат занов