ть, очиститься. Собственные
мысли больше не угнетали  его.  В  них  не  было  ничего,  кроме  орудия
кожевника и кожи фру Андреа. И непомерной тяжести внизу живота.
   Он не знал, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этому чувству.
   Он будет все отрицать. Пусть кожевник говорит что  угодно,  он  будет
все отрицать. Другого выхода нет. А может,  лучше  использовать  тактику
кожевника? Молчать. Не произносить ни слова.  Молча  есть  и  уходить  к
себе. А если кожевник его  ударит?  Изобьет  до  полусмерти?  Наплевать.
Кожевник никогда не убьет ни его, ни ее. Разве что обоих вместе. В конце
концов.
   Нет-нет! Фру Андрея этого не допустит. Она спрячет его.
   Мужество отчасти вернулось к Вениамину. Он решил идти в  гимназию.  А
там будь что будет! Размышляя об этом, Вениамин налетел  на  кого-то  за
углом дома. Оба упали, выронив учебники.
   Послышалась брань. Вениамин увидел нос, из которого текла кровь.  Это
был Софус Бек. Они встали, собрали рассыпанные вещи и стряхнули  с  себя
снег.
   - Надо смотреть, куда идешь! - рыкнул Софус,  ища,  чем  бы  вытереть
кровь, бегущую из носа.
   - Сам бы и смотрел!
   Помолчав, они сообразили, что ссора им сейчас  ни  к  чему.  Вениамин
протянул Софусу свой платок. Тот взял его не поблагодарив и  приложил  к
носу. Однако кровь не унималась.
   - Надо приложить снег. Это помогает, - сказал Вениамин и  без  лишних
слов приложил Софусу к носу комок снега. Кровь остановилась.
   - Мой отец знал одного человека, который умел заговаривать  кровь,  -
сказал Софус.
   - Теперь и ты тоже знаешь такого человека. - Вениамин усмехнулся.
   По дороге они  как  взрослые  беседовали  на  всевозможные  темы.  Об
учителях и уроках. Вениамин мог себе это позволить. Довлеет дневи  злоба
его.
   То ли благодаря Софусу, то ли еще почему, но после школы он  вернулся
в дом кожевника. Будь что будет. Все лучше, чем бродить по морозу.
   Конечно, можно привыкнуть быть  улиткой,  ползущей  по  колее.  Стать
безобразным, чтобы все прониклись к тебе отвращением и оставили  тебя  в
покое.
   Но она-то приняла его! И изменить это было уже нельзя.

***

   Начало обеда не предвещало добра.  Кожевник  заговорил!  Он  спросил,
намерен ли Вениамин каждый день уходить из дому, когда другие еще  спят.
Если так, ему будут оставлять тарелку с бутербродами, а то  он  умрет  с
голоду.
   Вениамин еще ни разу не слышал, чтобы кожевник за один  раз  произнес
так много слов.
   - Мне нужно было сделать одну работу... Я обещал...
   Кожевник хрюкнул,  сложил  желтые  руки  и  начал  читать  застольную
молитву.
   Фру Андреа ела мясной суп, не поднимая глаз от тарелки. Она церемонно
набирала в ложку по капельке супа. Не разжимала зубов. Губы ее  обнимали
ложку целиком.
   Вениамину стало трудно дышать. Но ему следовало  что-то  сделать.  Он
схватил ложку.
   Может, кожевник прячет под столом нож или  ружье?  И  нападет,  когда
Вениамин этого не ждет? Может, и она тоже с ним заодно?
   Капля супа упала с ложки фру Андреа обратно в  тарелку.  Одна  капля.
Как будто ей было важно услышать звон  именно  этой  упавшей  капли.  На
Вениамина она  не  смотрела.  Неужели  она  приняла  сторону  кожевника?
Неужели они обо всем договорились? Нет, она защитит  Вениамина.  Конечно
защитит.
   Мясо было нарезано мелкими кусочками. И  все-таки  некоторые  из  них
были довольно велики - на их красноте мелькали бусинки жира. Вениамин не
мог смотреть на них.
   У  фру  Андреа  были  густые  ресницы.  Темные,  как  старая  колючая
проволока. Сейчас они были опущены и лежали у нее  на  щеках.  Она  была
очень бледна. Вениамин невольно подумал о терновом венце Христа.  У  фру
Андреа терновый венец лежал на щеках. Может, она так искупает грехи?
   Брошка на груди поднималась и опускалась. Поднималась  и  опускалась.
Вениамина  начало  трясти.  Тогда  терновые  веночки  поднялись  и   она
посмотрела на него. Прямо в глаза.
   Он упал. И падал до тех пор,  пока  не  сжал  колени  и  не  перестал
дышать.

***

   После этого прошло много дней и ночей. Вениамин  посещал  гимназию  и
учил уроки. Гулял с Софусом под фонарями и смотрел на  девушек.  Но  все
это делалось только ради прикрытия.
   Несколько раз его охватывало раскаяние, и он обещал себе исправиться.
Обычно он держался до наступления сумерек. А с ними  приходила  тревога.
Желание. Тоска.
   Самыми опасными бывали вечера, когда кожевник после  обеда  уходил  в
свою мастерскую, а кухарка - на молитвенное собрание.
   Вениамин раздевался, гасил свет  и  ложился.  Ему  страстно  хотелось
поскорее стать взрослым. Он был несущей балкой, на которой держался весь
этот дом, выкрашенный желтой охрой.

ГЛАВА 5

   Когда-то Дина обещала, что  предупредит  его,  если  захочет  уехать.
Наверное, она послала свое предупреждение с ветром.
   Кое-что Вениамин узнал, когда летом приехал домой. Олине  чувствовала
себя старой зафрахтованной баржей и не  совсем  понимала,  какой  именно
груз она должна доставить Вениамину. Но постепенно она распределила груз
по местам, и ему все стало ясно.
   Дина уехала. В мае. После того, как Андерс ушел в Берген. Сперва  она
целую неделю ходила ночами по зале. Потом  вдруг  принялась  за  дело  и
собралась, прежде чем люди сообразили, что к чему. За несколько дней она
сумела распорядиться своим имуществом. Сложила счета и бумаги  в  старый
сейф. И дала приказчику в лавке все полномочия до возвращения Андерса.
   Потом за то время, что солнце успевает  пересечь  на  горизонте  свой
собственный след, упаковала картонку со  шляпами,  сундук  и  виолончель
Лорка.
   - Кулик-сорока уже прилетел к нам на север и обустраивал свои  гнезда
на кромке поля, а Дина бросила свое гнездо и на пароходе уехала на юг. -
Так сказала Олине.
   Вениамин всегда знал, что Дине хочется уехать. Вот она и уехала.
   Олине рассказала также,  что  ленсман  получил  по  почте  письмо,  в
котором  Дина  на  неопределенное   время   передавала   Андерсу   право
распоряжаться Рейнснесом и "мальчиком". Вениамин понял это так, что  его
сочли  частью  имущества.  Письмо  хранилось  в   большом   запечатанном
конверте, на котором было написано имя Андерса. В конторском сейфе.
   Вениамин всегда мог пойти в  контору  и  посмотреть  на  это  письмо.
Конечно, не распечатывая его. Ключ  постоянно  торчал  в  дверце  сейфа.
Здесь было не так, как в доме кожевника.
   Он узнал также, что ленсман сгоряча  хотел  разослать  телеграммы  по
всему пути следования парохода, чтобы найти Дину и вернуть домой. Однако
Дагни отговорила его. Он только отправил телеграмму Андерсу в Берген.  И
получил от него ответ, удививший всех  своей  сдержанностью:  "Моя  жена
поехала за границу, чтобы  учиться  играть  на  виолончели.  А  я  скоро
вернусь домой, если на то будет воля Божья. Уважающий тебя зять Андерс".
   Воля Божья позволила Андерсу  вернуться  домой.  Но  вообще  приговор
Всевышнего оказался достаточно суровым. Он забрал к себе шхуну  "Матушка
Карен". На обратном пути из Бергена. Вместе с командой и грузом.
   Вениамин стоял на берегу, когда Андерс прибыл домой на пароходе.  Ему
было стыдно, но он плакал на глазах у всех.  Хотя  сам  не  мог  понять,
почему плачет. Дина уехала, но была  жива.  Андерс  вернулся  с  пустыми
руками, разоренный, но тоже живой. Люди же вокруг  Вениамина  оплакивали
тех, кто уже не мог вернуться домой.
   Андерс прошел через собравшуюся на берегу  толпу,  обнимая  тех,  кто
потерял  близких.  Когда-то  давно  он  сказал  Вениамину,   что   после
кораблекрушения меняется вся жизнь. Он знал это по собственному опыту.
   - Ты уж прости меня, Вениамин, - сказал Андерс. - На этот  раз  я  не
привез тебе из города никакого подарка.
   Вениамин так и не понял, что Андерс имел в виду.
   О том, что судно и груз у Андерса не были застрахованы,  несмотря  на
настоятельные рекомендации ленсмана,  почти  не  говорилось.  Страховать
людей было бесполезно. Они погибли, и их было уже не вернуть.
   Тех же, кто остался жив, Андерс пригласил на поминки в Рейнснес. Люди
разместились кто где. На  полу,  на  кроватях.  Им  предстояло  провести
вместе день и ночь. Об экономии  на  расходах  не  могло  быть  и  речи.
Приехал пробст и утешал всех как мог.
   В самом трудном положении осталась вдова арендатора  Педера  Олая.  У
нее было шестеро малолетних детей и большие долги. Андерс  распорядился,
чтобы в лавке и вообще всюду, где  бывают  люди,  поставили  кружки  для
пожертвований. Самому ему нечем было  помочь  вдове  -  его  сундучок  с
деньгами лежал на дне Фоллова моря.
   - Туман, шторм. Волна шла за волной. Мачта треснула, как сухая ветка.
Мы сбились с курса.  Руль  снесло  подводной  скалой.  И  мы  все  вдруг
оказались в бушующем море.
   Так бывает, когда Всевышний требует своего.
   Андерса и руль выбросило на скалу. Дня через два его  снял  со  скалы
один рыбак. Нашли тело юнги, который  помогал  коку.  Его  похоронили  в
земле. Об остальных даже не спрашивали.

***

   После поминок на Рейнснес опустилась  мертвая  тишина.  Потом  Андерс
отправился на рыбалку. Два дня он провел в море без хлеба и воды.  Один.
Это был поступок безумца.
   Когда он к ночи не  вернулся  домой,  Олине  в  слезах  обратилась  к
Всевышнему. В тех местах  люди  говорили:  "Господь  всемогущ,  но  трое
рыбаков в шестивесельной лодке тоже чего-то стоят!"
   Но Олине переиначила это по-своему:
   - Боже милостивый, на  той  шестивесельной  лодке  вышел  всего  один
человек, поэтому мы уповаем на Тебя. Пошли ему хорошей погоды!
   Они видели  лодку  с  берега.  Она  летала  как  тень.  То  у  самого
горизонта, то снова возвращалась в пролив. Вениамин не знал, как следует
поступить человеку, мать которого сбежала из дому, а отец ушел  один  на
рыбалку. Плакать или смеяться? Но что бы он  ни  сделал,  легче  ему  от
этого не стало бы. В конце концов  он  решил,  что,  будь  он  на  месте
Андерса, ему бы хотелось, чтобы  кто-нибудь  сейчас  приплыл  к  нему  и
уговорил вернуться обратно на берег. Поэтому он взял лодку и  отправился
узнать, как там обстоят дела. Все это  заняло  три  часа.  Путь  туда  и
обратно. И разговор.
   Вениамин не считал, что этот разговор был очень содержательный.
   - Андерс, ты решил остаться здесь  на  всю  жизнь?  -  крикнул  он  в
вечерний туман, когда подплыл достаточно близко.
   - Да вроде того, парень!
   - Что ты тут делаешь?
   - Тут до черта мелкой сайды!
   - У тебя на лодке своя жиротопня?
   - Нет, но чайкам у меня неплохо живется.
   - Может, угостишь своей рыбкой и тех, кто остался на берегу?
   - Этого я, черт побери, еще не решил.
   - И долго ты еще будешь решать?
   - А что? Ты меня ждешь?
   - Да. Мне ведь теперь некого больше ждать.
   - Это верно.
   Лодки уперлись друг в друга. Борода у Андерса была серая, как  сталь,
нос обгорел на солнце.
   -  Ты  похож  на  морского  тролля,  -  осмелился  сказать  Вениамин,
придерживая за борт его лодку.
   - А я и есть морской  тролль!  -  отозвался  Андерс.  -  Пропади  она
пропадом, эта жизнь! Пропади она пропадом! Кто  же  я  теперь,  если  не
тролль? И пусть сам Господь Бог с чертом-дьяволом хоть лопнут от злости,
а совладать с настоящим морским троллем не под силу даже им. Как бы  они
ни тужились, ни лезли из кожи, придется им смириться с тем,  что  Андерс
не намерен больше как дурачок терпеть выходки этих чертовых баб! Привяжи
свою лодку, парень! И прыгай ко мне!
   Без  особого  труда  Вениамин  выполнил  приказ  этого  своего  отца,
ставшего морским троллем. Когда он уже греб, сидя на банке, Андерс снова
заговорил:
   - Нет, ты только подумай: взять с собой эту  проклятую  виолончель  и
уехать! Как тебе это нравится? Ты хоть что-нибудь понимаешь? Даже  самая
распоследняя баба и та такого не выкинет! Хоть она тебе  и  мать...  Она
такая же...  такая...  Да  пропади  она  пропадом!  Теперь  мы  с  тобой
свободны! И наш путь лежит прямо в геенну огненную!..
   В то лето Андерс перестал быть  Андерсом.  Он  поседел.  Но  приступы
ярости постепенно улеглись. Позже он почти  никогда  не  упоминал  ни  о
шхуне "Матушка Карен", ни о Дине. Разве что они  имели  непосредственное
отношение к тому, о чем он рассказывал.
   Держался Андерс как ни в чем не бывало. Но перестал ездить в церковь.
И Вениамин понимал его: морскому троллю нечего делать в церкви.

***

   Вениамин  испытал  даже  облегчение,  когда   осенью   пришло   время
возвращаться в Тромсё. К тому времени он привык к мысли, что Дины больше
нет в Рейнснесе и что Андерс стал морским троллем.
   Если долго убеждать себя, что Рейнснес существует  в  одном  мире,  а
Тромсё - в другом, то в конце концов можно в это поверить.
   Осень уже не страшила Вениамина, хотя и приятного в ней было мало.
   Главное, довлеет дневи злоба его, и Рейнснес далеко от Тромсё.
   И еще фру Андреа. В глубине души Вениамин знал: рано или  поздно  это
должно случиться. Собственно, все было предопределено заранее  и  добром
кончиться не могло.
   Фру Андреа никогда ничего не обещала ему. Но он  всегда  считал,  что
она не даст его в обиду. Не в том смысле, что она  застрелит  кожевника.
Этого бы она, конечно, не сделала. Но она могла бы попросить  кожевника,
с его желтыми страшными ручищами, забрать свое  орудие  и  исчезнуть  из
города. После чего из дому постепенно выветрился бы и его запах.
   А потом они бы перекрасили дом в другой цвет, например в  белый.  Сам
Вениамин учился бы в гимназии, а она  занималась  бы  своими  делами.  И
никто ни о чем  не  догадался  бы.  Потому  что  иметь  квартирантов  не
возбраняется.

***

   Но в тот день, незадолго до Рождества, когда кожевник вернулся  домой
раньше обычного и произнес  свою  короткую  речь,  фру  Андреа  покинула
комнату Вениамина, не сказав ни слова.
   Вениамин понимал, что между отъездом Дины и уходом фру Андреа из  его
комнаты нет ничего общего. Для этого он был достаточно взрослый. У  него
была возможность привыкнуть к тому, что люди время от времени  исчезают.
Он жил не в изолированном пространстве.
   Нет, кожевник не убил его.
   И ничего ему не отрезал.
   И не грозил  сообщить  о  случившемся  в  гимназию,  чтобы  Вениамина
исключили.
   Кожевник произнес нечто похожее на речь,  и  по  лицу  у  него  текли
слезы. Он плакал рядом с кроватью Вениамина. Вениамин всегда  знал,  что
кожевник ненастоящий.

***

   Вениамина спасла кухарка. Она приютила его в своей пристройке  на  те
дни, что ему предстояло прожить в Тромсё до отъезда домой на  Рождество.
Но он не помнил, чтобы она сказала ему хотя бы слово. Дома у  нее  пахло
камфарой и йодом. Из-за этого Вениамин чувствовал себя  больным.  Однако
это не волновало его. Он перестал бояться, что что-то случится. Ведь все
уже случилось.
   В Рейнснесе он узнал, что Ханна  собирается  уехать  к  родственникам
Андерса на Грётёй. Ей было полезно посмотреть, как живут люди  в  других
местах.
   Помешать этому он уже не мог.
   После того лета с Элсе Марией Ханна стала другой, отдалилась от него.
Теперь она небось торжествует. Это на нее похоже.
   Как будто Грётёй - земля обетованная.
   Вениамин смирился бы с этим, если б его не окружала пустота.

ГЛАВА 6

- Ну и вымахал же ты, парень! Думаю, нынче ты уже сможешь пойти с нами на Лофотены, - сказал Андерс.
   Значит, ему не придется сразу после Рождества возвращаться в Тромсё!
   Андерс видел и понимал многое,  но  помалкивал  об  этом.  Он  просто
принял решение.
   - Тебе надо развеяться, - сказал он.  -  Напишем  в  Тромсё  знакомым
людям, так что, когда ты вернешься туда, у тебя будет новое  жилье.  Это
все мелочи, - прибавил он.
   Вениамин плохо представлял себе лов на Лофотенах. Он слышал  рассказы
Андерса о свободе, о волнах, о  мужском  братстве  и  о  рыбе.  Об  этом
сказочном серебре, которое поднимали из черных морских глубин. Но Андерс
забыл рассказать ему об адской боли обожженных морозом пальцев, простуде
и вечно мокрых чулках. А изрезанные сетями руки!  Они  были  точь-в-точь
как руки библейских прокаженных,  о  которых  ему  рассказывала  матушка
Карен. Пока их лодка  часами  дрейфовала  в  море,  Вениамин  просто  не
чувствовал своих рук. И это как раз было неплохо. Но стоило ему  попасть
в теплое помещение,  как  начиналась  пытка.  Тогда  уже  не  оставалось
ничего, кроме его рук.
   Рыбак из Вениамина получился никудышный, хотя он из кожи  лез,  чтобы
всем угодить. Однако, несмотря на это, он то  и  дело  попадал  впросак,
потому что опрокидывал и разбивал все, что попадалось ему  на  пути.  Он
без конца ронял что-нибудь за борт и, ослепленный горем, а также  бьющей
через край энергией, ничему не мог научиться.
   Сперва рыбаки мрачно поглядывали на его книги и советовали поднять их
на мачту, чтобы чайки тоже могли чему-нибудь научиться. Убедившись в его
полной непригодности к делу, они стали бросать на  него  косые  взгляды.
Потом послышались обидные замечания.
   Чтобы лишить эти слова их обидной силы, Вениамин громко  повторял  их
вслух, и это пугало рыбаков.
   Его долго не трогали. У Вениамина было неприятное  чувство,  что  его
просто жалеют. Да  и  уважение  к  Андерсу  тоже  не  позволяло  рыбакам
проучить Вениамина.

***

   Но однажды в субботу вечером грянул гром. Андерс  уехал  по  делам  в
поселок, а рыбаки поставили на железную печку котел с ухой.
   Пришел  Вениамин  и  начал  развешивать  для  просушки  свою  одежду,
опасаясь, как бы не уронить в котел рукавицы. Беда пришла неожиданно. Он
задел ручку котла, и тресковая уха вылилась на пол.
   В ожидании ухи рыбаки успели пропустить по рюмочке. А кое-кто и не по
одной. Их гнев и досада оказались искрой в сухом сене.
   Двое схватили Вениамина за руки  и  кричали,  что  сейчас  он  языком
вылижет пол. Третий придумал наказание похлеще:
   - Лучше мы окунем этого ведьмина  выродка  в  бочку  с  печенью!  Так
сказать, окрестим его!
   Вениамина поволокли в другое помещение. Он закрыл глаза и,  насколько
мог, задержал дыхание. Наконец  его  вытащили  из  бочки,  чтобы  он  не
задохнулся.
   Удовлетворенные  своей  работой,  рыбаки  осмотрели   Вениамина.   Он
растерянно моргал, в волосах у него застряла ледяная печень. Он не  смел
шелохнуться, боясь, что любое движение навлечет на него новое наказание.
   Жалкий вид Вениамина вызвал у  рыбаков  новый  прилив  злобы.  Кто-то
крикнул, что парня следует вымыть, пусть станет чистым,  как  скалы,  на
которых вялят рыбу.
   - Да, да, да, - закивали  остальные,  точно  женщины  на  молитвенном
собрании..
   Вениамина перевязали прочным канатом, оттащили на причал и бросили  в
воду. В феврале это было нешуточное наказание.

***

   Вениамин приготовился к смерти еще тогда, когда его сунули головой  в
бочку с печенью. Теперь же он просто  умер.  Он  задохнулся  от  ледяной
воды, сомкнувшейся у него над головой. На  какое-то  время  он  перестал
существовать.  Потом  открыл  глаза  в  потустороннем  мире  и   услышал
поднимавшийся из глубины слабый звон колокольчиков. Он не только  слышал
звон, но и видел, как этот звон колышется. Это было непостижимо и  очень
красиво.
   Пусть он умрет, но тот, кто слышал этот  звон,  уже  никогда  его  не
забудет.
   Должно быть, в это время в заливе показалась лодка Андерса.  Вениамин
увидал ее в ту минуту, когда  его  вытащили  на  поверхность.  Рыбаки  в
панике подняли  Вениамина  так  быстро,  что  у  него  чуть  не  лопнули
барабанные перепонки. И все-таки он узнал  Андерса.  Андерс  поднялся  и
стоял в лодке, не выпуская из рук весел. Они висели, уходя  лопастями  в
море, как ободранные птичьи крылья.
   Голос Андерса был подобен грохоту горного обвала, он звучал сразу  со
всех сторон. Приближавшаяся с ним  буря  разорвала  воздух  в  клочья  и
разбила вдребезги остатки дневного света.
   Рыбаки испугались. Они вовсе не собирались еще раз  погружать  его  в
воду. Но никто не хотел быть пойманным  на  месте  преступления,  и  они
одноврем