ек команды, трубка да водка. И ловил  себя  на
желании, чтобы его дочь оказалась где-нибудь подальше.  Замужем.  Но  ей
было всего пятнадцать.
   Он не возлагал на будущее больших надежд. Не потому,  что  Дина  была
некрасива.  Как  раз  нет.  Она  была  не  по  годам  высокая,  сильная.
Сообразительная.
   Но в ней была необузданность, способная  оттолкнуть  любого  мужчину,
искавшего себе жену.
   И тем не менее ленсман был одержим этой мыслью. И где бы ни  встретил
холостяка, первым делом думал: а не подойдет ли он для Дины?
   Со временем Дагни наскучила роль  ленсманши,  матери  и  мачехи.  Она
стала поговаривать, что хочет съездить в Берген, чтобы  навестить  "свой
круг",  как  она  выражалась.  Тогда  ленсман  понял,  что  ему  следует
действовать, причем быстро и решительно.
   Он хотел отправить Дину в школу, в Тромсё. Но  не  мог  уговорить  ни
одну знакомую семью принять  ее  к  себе.  Ему  отказывали  под  всякими
благовидными предлогами - от чахотки до переезда. А для того чтобы  жить
самостоятельно, Дина была еще слишком молода.
   Ленсман с обидой думал обо всех, кому в свое время оказал ту или иную
услугу. Видно, они давно  позабыли  об  этом.  Он  жаловался  на  судьбу
каждому, кто был готов его слушать.
   Однажды Дагни раздраженно сказала ему, что "этакую девицу" в свой дом
не примет никто.
   Что? Дочь ленсмана Холма - "этакая девица"? От ярости и  оскорбленной
гордости у него на губах выступила пена. А  много  ли  найдется  женщин,
которые умеют играть на виолончели? А кто  в  округе  лучше  Дины  ездит
верхом? Кто из приказчиков считает в уме быстрей, чем она? Какие  у  нее
недостатки?
   Да никаких, кроме того, что она своенравная,  злобная  и  что  с  ней
вообще невозможно ладить.
   Дагни швырнула в лицо ленсману этот приговор и крепко прижала к  себе
сына, который захныкал, испугавшись ссоры.
   - А кто должен был заменить ей мать? - спросил ленсман. Лицо  у  него
пылало.
   - Во всяком случае, не я! - отчеканила Дагни, посадила ребенка у  ног
ленсмана и подбоченилась.
   Ленсман ушел. Из гостиной. Из дому. Он спустился по широкой  парадной
лестнице  и  через  всю  усадьбу  направился  к  своим  любимым  морским
пакгаузам.
   Как он тосковал по мягкой, обходительной  Ертрюд,  по  ее  прохладным
рукам,  которые  гладили  его  лоб!  После  смерти  Ертрюд  ее  холодное
ангелоподобное спокойствие стало как будто еще ощутимей.
   Там, на берегу, в сгущавшихся сумерках ленсман молил покойную  Ертрюд
забрать свою дочь к себе - он с ней сладить не в  силах.  Нет,  нет,  он
вовсе не желает девочке смерти, но ему так хотелось бы, чтобы  она  вела
себя пристойно.
   - Попробуй поговори с ней! - умолял он Ертрюд.
   Высморкавшись в носовой платок с монограммой,  он  закурил  трубку  и
тяжело опустился на бочку.
   Зазвонил колокол, призывавший к обеду, ленсман почувствовал, что  ему
хочется есть. Но все же не спешил.
   Никто не смел приступить к еде, пока ленсман не займет  своего  места
во главе стола, если только он не был в отъезде... Таков был закон.

***

   Дина вообще не явилась к  столу.  Она  сидела  на  старой  березе  за
амбаром. Отсюда она, как коршун, следила за тем,  что  происходит  дома.
Сюда долетал каждый звук.
   Ее же никто не видел.
   На вершине дерева  развевалось  голубое  вязанье  Дагни.  Вывернутое,
растрепанное, с дырками в тех местах, где спустились петли.
   Спицы были воткнуты  в  сорочье  гнездо,  что  лепилось  под  стрехой
амбара. Они блестели и сверкали на солнце.

ГЛАВА 3

   Она сказала ему: пойти пойду с тобою; только не тебе уже будет  слава
на сем пути, в который ты идешь;  но  в  руки  женщины  предаст  Господь
Сисару.
   Книга Судей Израилевых, 4:9

   Иаков Грёнэльв из Рейнснеса был близким другом  ленсмана.  Зимой  они
вместе ходили на охоту, летом уплывали в Берген.
   Больше двадцати лет назад Иаков приехал  сюда  из  Трондхейма,  чтобы
помочь вдове из Рейнснеса управляться с ее судами.
   Рейнснес уже тогда был одним из самых  богатых  торговых  местечек  в
округе. У вдовы было два хороших карбаса.
   Вскоре после  приезда  Иаков  перебрался  в  залу  на  втором  этаже.
Ингеборг вышла замуж за своего молодого шкипера.
   И сделала хороший выбор. Иаков Грёнэльв  оказался  смышленым  молодым
человеком. Женившись на Ингеборг, он ходатайствовал о разрешении открыть
постоялый двор. И получил его, к зависти некоторых.
   Об Ингеборг Грёнэльв ходило много историй. Да и о фру  Карен,  матери
Иакова, тоже. Женщины в Рейнснесе всегда были ярче мужчин. И помнили  их
дольше, чем мужчин, даже спустя несколько поколений.
   Любого приезжего в Рейнснесе тут же  сажали  за  стол,  к  какому  бы
сословию он ни принадлежал.
   Если у женщин Рейнснеса и был какой недостаток, так  разве  тот,  что
они рожали не ежегодно. Зато они долго оставались моложавыми  и  кожа  у
них была гладкая и румяная.
   Казалось, юго-западный ветер и безбрежное западное море смывают с них
все морщины и старость. Но что-то, верно, было и в самом Рейнснесе.  Там
редко случались наследники. Он постоянно переходил во владение к другому
роду.

***

   Иаков Грёнэльв был человек работящий, но и погулять был не прочь.  Он
успел многое повидать и принес с собой дыхание большого мира.  Женившись
на Ингеборг, которая была на пятнадцать лет старше, он женился и  на  ее
состоянии. И приумножил его.
   Ингеборг было за сорок, когда в Рейнснесе появился  Иаков,  и  потому
никто не думал, что у них может родиться наследник.
   Однако все просчитались.
   Ингеборг, которая с прежним мужем была бесплодной, вдруг понесла.
   Точь-в-точь как Сарра из  Ветхого  Завета.  Ингеборг  понесла  уже  в
преклонном возрасте. Ей было  за  сорок,  когда  она  родила  сына.  Его
назвали Юханом в память об отце Иакова.
   Фру Карен, мать Иакова, приехала из Трондхейма, чтобы  посмотреть  на
внука. Вскоре она отправила в Трондхейм  работника  за  своими  книжными
шкафами, качалкой и осталась в Рейнснесе.
   Она оказалась самой  уживчивой  свекровью,  какие  только  бывают  на
свете. Господство женщин в Рейнснесе вступило в новый период.  Мягкий  и
благодатный для всех. Слуги и работники  исправно  трудились  в  мире  и
согласии. Работать в Рейнснесе почиталось у всех за счастье. У  Ингеборг
было два приемных сына, с которыми могли бы возникнуть  трудности  после
ее  нового  замужества.  Однако  оба  они  были  уже  взрослые  и   сами
зарабатывали себе на хлеб. Старший,  темноволосый  Нильс,  верховодил  в
лавке. Беспокойный и светловолосый Андерс плавал на одном из карбасов.
   Ингеборг вела дела и распределяла обязанности так,  чтобы  никого  не
обидеть.
   Иаков, как супруг и повелитель, обладал равными  с  ней  юридическими
правами, однако на деле всем заправляла  и  все  решала  одна  Ингеборг.
Правда, она часто спрашивала у Иакова  совета.  И  случалось,  следовала
ему.
   Иаков был чужаком в этих краях, но никому до этого не было дела.  Как
и до того, что он любил ежегодно ходить с карбасами в Берген. Он  вообще
предпочитал бывать в отъезде, это считалось в порядке вещей.
   Никто не слышал, чтобы супруги когда-нибудь были не согласны  друг  с
другом. Каждый из них занимался своим делом.
   Жизнью Иакова были карбасы. И Андерс всему учился у него.
   Так получилось, что Иаков и Ингеборг как  бы  разделили  между  собой
приемных сыновей. Труд и долг  были  для  всех  неписаным  законом.  Все
помыслы людей были сосредоточены на процветании Рейнснеса. Все остальное
исключалось.
   Хрустальные подвески на люстре никогда не звенели  здесь  от  громких
ссор и скандалов. Голоса всегда звучали негромко и сдержанно.
   Ингеборг  заражала  своей  сдержанностью   всех,   даже   конюхов   и
работников, что трудились в морских пакгаузах и лодочных  сараях.  Брани
здесь никогда не было слышно.
   Иаков позволял себе браниться и чертыхаться только в море. Когда же у
него под ногами была твердая почва Рейнснеса,  все  морские  привычки  с
него как ветром сдувало.
   Он подтягивался и приводил себя в  порядок,  перед  тем  как  ложился
спать с Ингеборг. И внешне и внутренне. И она всегда принимала его.
   Если же ему случалось утолять голод на каких-нибудь постоялых  дворах
по пути своего плавания,  он  предпочитал  немолодых  женщин.  И  всегда
радовался возвращению домой, радовался высокой кровати с белым пологом.
   Люди замечали, что, когда карбас Иакова входил в гавань,  веснушчатое
лицо Ингеборг заливала легкая  краска.  Краска  держалась  неделями.  До
следующего отъезда Иакова.
   Вечера при нем начинались раньше, а утро - позже. Но новый ритм жизни
устраивал всех. Удлиненных ночей хватало на все.

***

   Иаков Грёнэльв был преданным другом. Ленсман, впрочем, тоже.
   Когда ленсман овдовел, Иаков как мог утешал  его.  Свел  с  приятными
людьми в Трондхейме и Бергене. Познакомил с Дагни.
   В их отношениях всегда царил лад. Это одинаково  касалось  и  дела  и
женщин. Было время, когда они по очереди наведывались  в  Хельгеланде  в
одну и ту же спальню, что отнюдь не нарушало согласия между ними.
   Ингеборг умерла в одночасье - наклонилась в  саду  под  лиственницей,
чтобы погладить черную кошку. Упала на землю,  точно  яблоко,  и  ее  не
стало.
   Никто не думал, что Ингеборг когда-нибудь умрет, несмотря на  то  что
смерть время от времени посещает все дома. Во всяком  случае,  никто  не
думал, что Господь откажет ей  в  счастье  увидеть  сына  посвященным  в
пасторский сан! Ей, всегда защищавшей любое  богоугодное  дело  в  своей
округе и горой встававшей на защиту других.
   После смерти Ингеборг и лиственница, и черная кошка  стали  считаться
священными.
   Иаков был  безутешен.  Как  и  многие,  неожиданно  потерявшие  своих
близких. Он понял,  что  любовь  измерить  нельзя  -  ни  на  весах,  ни
безменом. Она сваливается как снег на голову.
   Осознал это Иаков, когда бодрствовал над телом Ингеборг. Он-то думал,
что их брак лишь деловая сделка да постель.  А  оказалось,  это  гораздо
больше.

***

   Целый год Иаков терзался, исхудал и не мог спать оттого, что Ингеборг
так и не узнала, как горячо он ее любил.
   Он начал пренебрегать своими обязанностями и пил  водки  больше,  чем
продавал. Из-за этого он не только лишился дохода, но стал также вялым и
равнодушным.
   У сообразительных приемных сыновей появилось много новых забот,  зато
к ним перешла и часть власти.
   Не будь Иаков так красив,  он  вызывал  бы  к  себе  отвращение  и  у
домашних, и у посторонних.
   Иаков обладал неотразимой мужской притягательностью.  И  она  пленяла
всех, как когда-то пленила Ингеборг.
   Однако Иаков в душе всегда был  бродягой  и  моряком.  Ум  и  деловую
смекалку Ингеборг все оценили только после ее смерти.
   Приемные сыновья трудились не покладая рук. Но они быстро поняли, что
им следует либо полностью взять на себя бразды правления, либо отправить
Иакова на промысел, - пусть там занимается сделками,  там  он  будет  на
своем месте. Иначе Рейнснес ждет неминуемый крах.

***

   Иакову прощали все. Его защищали и оправдывали. Даже когда он вытащил
в сад кровать с пологом.
   Он изрядно выпил и  особенно  остро  переживал  отсутствие  Ингеборг.
Почему-то он решил, что в саду он будет ближе к ней. Во  всяком  случае,
ему будут видны небеса, где она теперь пребывает.
   Но небеса не были благосклонны  к  Иакову.  Начался  ливень.  Гром  и
молнии покарали несчастного вдовца в его кровати с пологом.
   Ему  пришлось  приложить  немало  усилий,  чтобы  разобрать  кровать,
втащить ее в дом и собрать снова.
   Еще хорошо, что он не успел  повесить  на  кровать  полог,  пока  она
стояла в саду. Дождь достаточно попортил дерево. А для шелка он оказался
бы роковым.
   Но Иаков протрезвел. И это тоже было чудо.

ГЛАВА 4

   И пришли те два Ангела в Содом  вечером,  когда  Лот  сидел  у  ворот
Содома. Лот приветливо встретил их и привел в свой дом. Но жители Содома
окружили дом Лота. Они вызвали Лота и требовали вывести к ним  пришедших
к нему людей, ибо хотели познать их.
   Лот вышел к ним ко входу и запер за собою  дверь.  И  сказал:  братья
мои, не делайте зла. Вот у меня две дочери,  которые  не  познали  мужа;
лучше я выведу их к вам, делайте с ними, что вам  угодно;  только  людям
сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего
   Бытие. Глава 19

   Когда ленсман узнал о случае с кроватью, он пригласил своего друга  в
Фагернессет на охоту, игру в карты и пунш.
   Иаков прибыл на белом карбасе с казенкой и голубыми поручнями.
   Уже чувствовалось приближение осени, но днем было еще тепло. В  горах
видели куропаток. Пестрых, как и положено в это время года. Но поскольку
снега еще не было, хорошей охоты не ждали.
   Однако человек, как говорится, полагает...

***

   Встреча была шумной и сердечной.
   Иаков восхищался платьем Дагни, ее  прической,  фигурой  и  вышивкой.
Расхваливал еду, ликер, теплую печь, гостеприимство. Он курил  сигары  и
не досаждал никому разговорами о себе и своих несчастьях.
   После обеда Дагни осталась с мужчинами и весело рассказывала об одном
шведе, который прожил у них неделю. Он бродил вокруг  и  изучал  птиц  -
непонятно, кому это нужно.
   - Если не ошибаюсь, у вас в прошлом году была в доме дикая птичка?  -
неосторожно весело спросил Иаков.
   Хозяева забеспокоились.
   - Она в конюшне, - ответил наконец ленсман.
   - Она и в прошлый раз была в конюшне, - захохотал Иаков.
   - Никак не повзрослеет, - пожаловалась Дагни.
   - Так ведь она вроде не маленькая? Я же ее видел, - заметил Иаков.
   - Не в этом дело, - вздохнул ленсман. - Она стала еще более  дикой  и
своенравной, чем раньше. Ей пятнадцать, и надо бы отдать ее в школу  или
на воспитание в хорошую семью. Но все не так просто...
   Иаков хотел сказать, что, должно быть, не сладко остаться  в  детстве
без матери, но сдержался. Это было бы не к месту.
   - Разве она не обедает вместе со  всеми?  -  удивился  он,  глянув  в
столовую, где служанки уже убрали со стола.
   - Она ест на кухне, - смущенно признался ленсман.
   - На кухне?!
   - Она всегда вносит такой беспорядок. - Дагни кашлянула.
   - Просто ей там больше нравится, - быстро сказал ленсман.
   Иаков переводил взгляд с одного на  другого.  Ленсман  сидел  как  на
иголках.  Они  переменили  тему  разговора,  но  настроение   было   уже
испорчено.
   Господин Лорк молчал. Он обладал даром становиться невидимым,  словно
его здесь не было. Иногда это было удобно, иногда раздражало.
   В тот вечер это заставило ленсмана покрыться холодным потом.

***

   На рассвете Иаков и ленсман  отправились  на  охоту.  Дагни  угрозами
заставила Дину надеть приличное платье  и  после  обеда  сыграть  им  на
виолончели. По той или иной причине, и, уж конечно,  не  без  содействия
господина Лорка, Дина  согласилась.  Несмотря  на  то  что  распоряжение
исходило от Дагни.

***

   Дина согласилась  даже  обедать  вместе  со  всеми.  Мужчины  были  в
превосходном настроении и отдали должное  жаркому  из  баранины.  Подали
вино. Все смеялись и болтали.
   Господин Лорк не вмешивался в беседу на мужские темы.  Охота  его  не
интересовала, но он был человек воспитанный и умел слушать.
   Мужчины долго разглагольствовали о прелестях охоты. Потом  заговорили
о том, что тяжелые времена для севера как будто миновали.  Вяленая  рыба
снова поднялась в цене. А штраф за браконьерство вырос до  двух  талеров
за десять дюжин.
   Ленсман считал, что вяление рыбы переживает расцвет.  Чтобы  пластать
треску, он собирался расчистить склоны до самой пустоши. Вереск там  был
такой чахлый,  что  с  ним  справились  бы  и  ребятишки.  Он  и  наймет
ребятишек, если решит  заняться  этим  делом.  Иаков  вялением  рыбы  не
занимался.
   - А почему? В Рейнснесе такие удобные скалы! И так близко!
   - Наверное, ты прав, но тогда придется нанимать людей,  -  равнодушно
сказал Иаков.
   Это занятие его явно не интересовало.
   - Другое дело - морская торговля и фрахт, - сказал он.
   - Но если ты будешь продавать  собственный  товар,  а  не  купленный,
заработаешь гораздо больше.
   Дина слушала разговор, наблюдая за выражением лиц, за голосами. О чем
они говорили, было не так важно.
   Она  сидела  напротив  Иакова  и  без  стеснения  разглядывала  этого
"старого вдовца". Однако в тот день она не чавкала за столом и вела себя
вполне пристойно.
   Ее пышное молодое тело было упрятано в лиф и длинную юбку.
   - А вы поседели, господин Грёнэльв! - вдруг громко сказала она.
   Иаков был явно смущен, но засмеялся.
   - Дина! - строго одернула ее Дагни.
   - А чем плохи седые волосы? - упрямо спросила Дина.
   Ленсман,  понимая,  что  сейчас  может  начаться  перепалка,   быстро
приказал дочери принести виолончель, хотя сладкого еще не подавали.
   К его удивлению, Дина беспрекословно повиновалась.
   Господин Лорк тут же вскочил и сел к пианино. Он весь  склонился  над
клавишами, пока Дина поудобнее устраивалась на стуле.
   Она широко раздвинула  нога,  расправила  зеленую  бархатную  юбку  с
каймой и поставила  виолончель  между  коленями.  Поза  была  далеко  не
женственная.  Неизящная  и  даже  непристойная.  Тяжелая   чувственность
наполнила комнату.
   Глаза у Иакова затуманились.
   Когда Дина нагнулась к инструменту  со  смычком  в  руке,  взору  его
открылась ее полная молодая грудь.
   Лицо  Дины  под  копной  темных  непокорных  волос  вдруг   сделалось
спокойным. По случаю приезда гостя волосы у нее были расчесаны и  в  них
не торчали стебельки сена. Большой чувственный рот  слегка  приоткрылся.
Глаза никого не замечали. Взгляд стал тяжелым.
   Вот Дина нагнулась, и  полились  первые  звуки  -  Иакова  как  будто
ударили ногой в живот. Он знал,  что  это  означает.  Такое  с  ним  уже
случалось. Правда, теперь  это  ощущение  было  гораздо  острее.  Может,
потому, что все произошло слишком неожиданно.
   Голова Иакова вдруг превратилась в гнездо ласточки, в котором  музыка
перебила все яйца. Желток и белок текли у него по щекам  и  по  шее.  Он
невольно опустил голову и погасил сигару.
   Оказалось, что под платьем  Дины  скрывается  тело  молодой  женщины.
Наверное, эта женщина не всегда удовлетворяла требования господина Лорка
своим исполнением Шуберта, об этом Иаков не думал. Он видел  лишь  ткань
юбки, дрожавшую в такт музыке на пышных бедрах Дины.
   Иаков был струнами под ее пальцами.  Смычком  в  ее  мягкой,  сильной
руке. Дыханием, поднимавшим и опускавшим ее грудь.
   Он и сам поднимался и опускался вместе с нею.

***

   Всю ночь Иаков Грёнэльв ворочался без сна с боку на бок. Еще немного,
и он выбежал бы голый во двор, чтобы первые  ночные  заморозки  остудили
его пыл.
   Через дверь от него спала Дина. Он мысленно  раздевал  ее,  дрожа  от
охватившей его страсти. Задохнулся, представив себе  ее  полные  молодые
груди. Гостеприимно раздвинутые колени с полированной виолончелью  между
ними.
   Иаков Грёнэльв с трудом дождался утра.

***

   Утром он уезжал.
   Карбас с казенкой уже ждал его. Иаков отвел ленсмана в сторону, глаза
у него были стеклянные.
   - Я должен получить ее!.. Дину... Она должна стать моей женой!
   Последние слова прозвучали так, будто Иаков только  что  сообразил  -
другого выхода нет!
   Он так  волновался,  что  забыл  все  приличествующие  случаю  слова.
Заикался и не понимал, что говорит. Заранее приготовленная речь  куда-то
испарилась.
   Но ленсман его понял.
   Когда карбас Иакова отошел от берега, начался снегопад. Легкий первый
снег опускался на землю.

***

   На другой день Дину позвали в кабинет к ленсману, и  он  объявил  ей,
что Иаков Грёнэльв намерен сочетаться с ней браком, когда ей  исполнится
шестнадцать.
   Дина стояла посреди кабинета в своих старых брюках из сермяги, широко
расставив ноги. Вокруг башмаков уже  образовались  лужи  из  растаявшего
снега, приправленные навозом и стебельками сена.
   К