взять
задержавшаяся перелетная птица, которая уже сменила свое летнее оперение
и совсем скоро отправится за море.
   Сапоги были ему впору, поэтому он ступал твердо  и  не  спотыкался  о
камни и бревна. Он очень ждал возвращения Андерса. Но радости как  будто
не чувствовал и потому сперва громко кричал и смеялся. А потом  замолчал
и ждал вместе со всеми среди прибрежных камней.
   На воду спустили лодки. Одну, другую. Люди уже замолчали, а ветер еще
долго носил над водой и хлопьями пены их голоса.
   Наконец-то мечта Фомы осуществилась! Быка торжественно  доставили  на
берег, словно это был  негр  из  Африки.  Из-за  сильной  качки  у  быка
расстроился желудок. Стойло, в котором его везли, и  сопровождавший  его
парень были в навозе.
   Андерс вздохнул с облегчением, когда на быка накинули веревку и свели
на берег. Он  тут  же  приказал  начисто  отдраить  шхуну  после  такого
пассажира.
   - Бык, конечно, тоже человек, да только на море ему делать нечего,  -
засмеялся Андерс, когда днище лодки царапнуло камни.
   - Его зовут Туре Собака, как одного  древнего  викинга,  и  стоил  он
тридцать талеров, - сообщал Фома всем налево и направо.
   - Солидные деньги за скотину, - заметил  один  арендатор,  он  нырнул
быку под брюхо и что-то там делал.
   Мужчины с интересом следили за ним, женщины стыдливо отвернулись. Бык
грозно замычал и вскинулся на ручную тележку.
   - Мы еще на нем заработаем, - гордо сказал Фома.
   - Что будешь брать за одну случку? - спросил кто-то.
   - Шесть талеров, - ответил Фома и погладил рассерженного быка.
   - Не многовато ли?
   - Арендаторам будет скидка, - негромко сказал Фома.
   Все сошлись на том,  что  такого  могучего  быка  им  видеть  еще  не
доводилось.
   На берег спустилась Дина. Она пожала Андерсу руку и поздравила его  с
возвращением домой. Вокруг Фомы с быком вдруг воцарилась тишина.  Теперь
остались только Дина и Лидере.
   Рейнснес слишком долго страдал от сырого тумана. Андерс был  для  них
все равно что спасительное шерстяное одеяло.  Вениамин  заметил,  что  и
Дина испытывала подобное чувство, когда они  все  вместе  поднимались  к
дому. Андерс шел по аллее и нес русского на  спине,  точно  пушинку.  Но
лишь когда Андерс, поставив локти на стол, начал рассказывать о поездке,
дышать вдруг стало легче, чем раньше.

***

   Вениамин  чувствовал  себя  упакованным  в  сундуки  и  чемоданы,  но
жаловаться было не на что.  Все  могло  быть  и  хуже.  В  дорогу  могла
собраться сама Дина.
   Однажды он стоял с Андерсом возле голубятни  и  смотрел  на  голубей.
Неожиданно Андерс сказал:
   - К Рождеству я приеду за тобой! Клянусь! Дотерпи до Рождества! А там
я приеду за тобой в любую погоду!
   Вениамину пришлось кивнуть - это было сказано с добрыми намерениями.
   Ленсман с семьей приехал  на  конфирмацию  Вениамина.  Дагни  хвалила
Вениамина за то, как он отвечал в церкви на вопросы,  касающиеся  святой
веры, и пространно толковал катехизис.
   Ленсман считал, что такая светлая голова ни в коем случае  не  должна
пропасть. Золотые запонки он преподнес Вениамину еще накануне.
   Вениамин больше не дрался с Оскаром и Эгилем. Олине уже не кричала на
весь дом, что отпрыски ленсмана убьют Вениамина. Оскар и Эгиль ходили по
пятам за Диной. Они говорили только с ней  или  о  ней.  Как  будто  она
принадлежала  им.  Вениамин  так  и  не  привык  к  тому,  что  они   ее
единокровные братья. Все портило еще и то, что он был моложе их.
   Он сблизился с Дагни. За  это  лето  она  заметно  изменилась  в  его
глазах. Упрямая, вечно недовольная  чем-то  женщина  вдруг  стала  очень
приветливой. Опасной и необходимой. Ему хотелось  всегда  быть  рядом  с
ней. Ее волосы. Тяжесть ее тела, когда она наклонялась над его кроватью,
желая ему покойной ночи.  Дагни  сохранила  этот  обычай,  хотя,  на  ее
взгляд, мальчики были для этого уже слишком большие.
   Она была далеким облаком. Невыразимо прекрасным. Вениамин пользовался
всеми мыслимыми приемами - и теми, которым выучился  совсем  недавно,  и
теми, которые знал давно, -  чтобы  заставить  Дагни  обратить  на  него
внимание.

***

   После возвращения из церкви женщины  в  ожидании  обеда  собрались  в
беседке и возле нее. Вениамин прошел мимо открытой двери  беседки.  Тени
от листьев дрожали на лицах, плечах и грудях. Он  погрузился  в  аромат,
исходивший из корсетов и блуз. Это было  не  очень  по-мужски.  Но  ведь
можно позволить себе опять ненадолго стать маленьким!
   Дагни наклонилась к нему, чтобы рассмотреть  его  запонки.  Коснулась
его руки. Это было  немного  странно.  Сказала,  что  он  вырос  и  стал
красивый.
   Голова Вениамина превратилась в  мягкий  клубок.  Рука  поднялась.  И
против его воли коснулась ее груди. Дагни не  шелохнулась.  Но  спрятала
его руку у себя на груди. Как будто вместе с ним участвовала в  игре,  о
которой никто не должен был  знать.  Тогда  он  превратился  в  щенка  и
ткнулся носом в вырез  ее  платья.  Только  на  мгновение.  И  все  было
кончено.
   Но аромат Дагни он ощущал потом много дней.

ГЛАВА 15

   Фома  предполагал,  что  1859  год  будет  урожайным.  Не  только  на
картофель и овощи. Благодаря дождю и теплым дням трава выросла сочной  и
высокой. Вениамин с трудом пробирался по  ней.  Книги  были  отложены  в
сторону. Взрослые не возражали. Они вообще одобряли все, что  бы  он  ни
делал.
   Сразу после сенокоса в Рейнснес приехала женщина с  острова  Бьяркёй,
чтобы  воспользоваться  станком  Стине.  С  ней   приехала   длинноногая
белокожая и светловолосая дочка, Элсе Мария. Вениамин еще не видел таких
девочек. Она была совершенно не похожа на Ханну.
   Ханна приняла ее как свою. Они вместе работали. Хихикали  над  чем-то
своим, разрезая тряпки на полосы, чтобы ткать половики. Вместе ходили  в
уборную. Их смех разносился по двору, точно крик обезумевших моевок.
   Ханна воспользовалась появлением подружки, чтобы  наказать  Вениамина
за то, что он уезжает в Тромсё. У него не было возможности  ответить  ей
тем же.
   Несколько раз он пытался приблизиться к девочкам, чтобы поговорить  с
Элсе Марией, но Ханна что-то шептала ей на ухо, и та начинала  смеяться,
закрыв лицо руками.
   Однажды утром Вениамин увидел Элсе Марию одну во дворе. Она стояла  у
колодца и вычерпывала из  бадьи  воду.  Не  заплетенные  в  косы  волосы
сливались с низко стоявшим солнцем.  Она  была  босиком.  Льющиеся  лучи
очерчивали ее  фигуру  под  тонким  полотном  рубашки.  Вениамин  быстро
огляделся по сторонам и подошел к ней.
   Из-за скрипа ворота она не слышала его  шагов.  Он  подошел  сзади  и
хотел взять у нее ручку  ворота,  чтобы  помочь,  но  она  вздрогнула  и
отпустила ее. Железная ручка содрала кожу с ладони Вениамина, и бадья  с
глухим плеском упала обратно в колодец.
   Он зажал ладонь другой рукой, они не спускали глаз друг с друга.
   - Я хотел помочь, - сказал он.
   - А-а...
   - Тебя зовут Элсе Мария? - спросил он и схватился  за  ручку  ворота.
Она была в крови.
   - Да, - застенчиво ответила девочка и в ужасе воскликнула:
   - Господи, у тебя кровь!
   Вениамин начал крутить ворот.
   - У тебя кровь! - повторила она.
   - Пустяки!
   - Я же вижу! Позвать кого-нибудь?
   - Глупости!
   Он вращал ручку как одержимый. Элсе Мария молчала.
   - Тебе нравится нарезать ткань для половиков?  -  спросил  он.  -  Ты
ничем другим не занимаешься.
   - Нет.
   Вдруг ей стало смешно. Она вся согнулась от смеха, поглядывая на него
светлыми голубыми глазами. Совсем не похожими  на  темные  глаза  Ханны.
Вениамин стоял так близко, что видел у нее на руках  и  на  носу  мелкие
светлые веснушки. И на шее, потому что ворот рубахи был не застегнут.
   Вениамин отвел глаза и старательно крутил ручку. Из колодца с  глухим
стуком показалась бадья, вода выплеснулась на них  обоих.  Темное  пятно
приклеило юбку к телу Элсе Марии. Он не мог отвести глаз от этого пятна.
Изгибы ее тела заворожили его своей округлостью.
   - Ты знаешь, кто я? - спросил он, беря ведро.
   - Да.
   - Кто же?
   - Вениамин Грёнэльв, хозяин Рейнснеса.
   - Откуда ты знаешь?
   - Это все знают.
   - Ты из-за этого боишься меня?
   Она прикрыла обеими руками мокрое пятно на юбке и из-под приспущенных
век наблюдала за ним.
   - Нет.
   - Почему же тогда ты не хочешь со мной разговаривать?
   - Я этого не говорила.
   - Я могу показать тебе что-то интересное. Возле летнего хлева.  После
ужина. Когда подоят коров и станет тихо. Но приходи до того, как  солнце
зайдет за Тюлений остров, иначе ничего не получится.
   - Сколько тогда будет времени?
   - Сама увидишь.
   - А где Тюлений остров?
   Он повернулся и махнул рукой в сторону острова.
   - А что ты мне покажешь?
   - Сейчас не скажу.
   Она  засмеялась  и  наклонилась  над  мокрой  юбкой.  Приподняла  ее,
опустила. Юбка снова приникла к  ней.  С  Вениамином  что-то  произошло.
Воздух застрял у него в горле.
   Он положил на плечо коромысло и подцепил оба ведра. Положив  руки  на
ведра, он сказал:
   - Увидишь всякую нечисть.
   Произнеся эти слова, Вениамин понял,  что  поступил  глупо.  Но  было
поздно. Забрать их назад он уже не мог. Он судорожно  глотнул  воздух  и
почувствовал, что краснеет. Потом быстро, как мог, повернулся с  полными
ведрами и отнес их к дверям людской.
   В тот же день он помогал Фоме перевозить  с  поля  жерди  для  сушил.
Работа есть работа, и рана на руке не могла освободить от нее Вениамина.
Фома не очень обращал внимание на такие мелочи.
   Переход от  занятий  с  кандидатом  Ангеллом  и  торжеств  по  поводу
конфирмации  к  работе  с  Фомой  дался  Вениамину  нелегко.  Но  он  не
жаловался. Да это и было бы бесполезно.
   Вениамина мучило его  глупое  обещание  показать  Элсе  Марии  всякую
нечисть. Где он ее возьмет?
   К тому же ему было не по себе в обществе  Фомы.  Он  чувствовал,  что
Фома наблюдает за ним, как будто ждет удобного  случая,  чтобы  доказать
ему, что  он  еще  не  настоящий  работник.  Что-то  в  Фоме  заставляло
Вениамина сторониться его. Но что именно, он не знал.
   Однажды, проходя мимо открытых дверей конюшни, Вениамин услыхал голос
Фомы:
   - Парень слишком бледный и  хилый.  Ему  вредно  столько  сидеть  над
книгами. Смотри, как бы он от них не заболел.
   Ответа Дины Вениамин не разобрал.
   Кто-то из них тут же вышел из конюшни. Вениамин спрятался,  ему  было
неприятно. Почему Дина говорит о нем с Фомой? Зачем?
   С того дня его поставили работать на земле.
   Сегодня он вместе с Фомой возил жерди.
   Под взглядом Фомы у него начинало чесаться все тело.  Но  приходилось
терпеть и даже поддерживать начатый Фомой разговор.
   - Ну и жара нынче.
   - Да.
   Каждый из них принес по охапке жердей и сложил на тележку.
   - Скоро поедешь учиться в Тромсё?
   - Да.
   - Интересно, поди?
   - Не знаю.
   - Учиться небось легче, чем носить жерди... Ты как считаешь?
   - Угу.
   - Тебе там должно понравиться.
   - Да.
   - Ханна будет скучать без тебя.
   - Угу.
   - На Рождество приедешь домой?
   Вениамин обрушил на тележку сразу все жерди.  Распрямился.  Лицо  его
завязалось в багровый узел.
   - Чего ты все выспрашиваешь?
   Это было несправедливо. И все-таки он не удержался. Фома  растерялся,
не зная, что ответить. Вид Фомы вызвал у Вениамина жалость,  но  ему  не
хотелось жалеть Фому.
   Фома спокойно опустил жерди на тележку и ответил, не поднимая глаз:
   - Потому что  желаю  тебе  добра.  Смешное  заявление  для  взрослого
мужчины.
   - Я слышал, как ты говорил Дине, что я никудышный работник.
   - Когда это было?
   - Не так давно... в конюшне.
   - Я говорил, что тебе следует больше бывать на воздухе, а  не  сидеть
все время над книгами.
   - Какое тебе до этого дело?
   Фома облизнул губы кончиком языка.
   - Да в общем-то никакого...
   Теперь он говорил шепотом. И  это  почему-то  насторожило  Вениамина.
Точно Фома знал, что один из них скоро умрет, и ему было  важно  сказать
Вениамину  именно  эти  слова:  "Я  желаю  тебе  добра...   В   общем-то
никакого..."
   Вениамин глубоко вздохнул. Его гнев улегся. Что-то тут было  не  так.
Почему он должен возить эти жерди  и  выслушивать  то,  на  что  не  мог
возразить? Чего он даже не  понимал?  Неожиданно  для  себя  он  схватил
неполную еще тележку и быстро повез ее к хлеву.  Жерди  подпрыгивали  на
тележке, солнце палило. Он просто спасался.
   Таща тележку мимо изгороди, Вениамин увидел Ханну и Элсе  Марию.  Они
сидели на скамейке и  резали  свои  вечные  лоскуты.  Он  запыхался,  но
все-таки свистнул. Ханна даже не взглянула на него. Элсе  Мария  подняла
руку. И все. Но этого было достаточно.
   Вениамин подкатил тележку к хлеву. Одну за другой перекидал  жерди  в
подпол. Рана на ладони открылась. Ее окружала краснота.  Из  раны  текла
кровь. Он никогда не видел своей крови. Не знал, что она такая красивая.
Его прошиб пот. По лицу побежали струйки.
   "Элсе Мария! Элсе Мария!" - кричал он про себя. Однако следил,  чтобы
наружу не вырвалось ни звука. Он посидел немного.  Высморкался  здоровой
рукой. Но это не помогло.
   Когда он шел обратно за новыми жердями, девочки стояли у  изгороди  и
смотрели на него. Бросив на него презрительный взгляд, Ханна наклонилась
к Элсе Марии и что-то шепнула ей. И обе засмеялись, прикрывшись руками.
   Вениамин потерял власть над собой, в нем  что-то  оборвалось.  Где-то
внутри. Все произошло слишком быстро.  В  нем  вспыхнула  злость.  Глаза
стали сухими, как трут. Голова превратилась в змеиное гнездо.  Бешенство
разбудило силу. Он подтащил тележку к изгороди. Выкрашенная в белый цвет
изгородь была невысокая, такая, чтобы ее не  перепрыгнули  овцы.  Сверху
доски были заострены.
   Не сознавая, что делает, Вениамин перегнулся через изгородь, обхватил
Элсе Марию за талию и перенес на свою сторону. Опуская ее на  землю,  он
встретился взглядом с кофейными глазами Ханны. Ему стало трудно дышать.
   Но он пересилил себя. Вдохнул воздух так глубоко, что у него зашумело
в ушах. И снова поднял приезжую девочку. Он держал  ее  над  головой  на
вытянутых руках. Ее башмаки царапнули о доски. Она вздохнула,  а  может,
всхлипнула, когда он посадил ее на тележку. Потом, обернувшись к  Ханне,
он рассмеялся ей в лицо. Но не был уверен, что у него это получилось.
   На талии у Элсе Марии остался след от его руки. Красная полоса шла по
всей талии. Теперь она принадлежит ему!
   Вениамин схватил ручки тележки,  на  которой  сидела  Элсе  Мария,  и
побежал по полю.

***

   Как  ни  странно,  она  пришла  вечером  к  летнему  хлеву.  Вениамин
спрятался в  кустах  и  видел,  как  она  поднимается  по  тропинке.  Не
правдоподобно светлая. Он и не знал,  что  такие  бывают.  Проходя  мимо
куста малины, она сорвала несколько ягод и нанизала их на стебелек.  Это
ему не понравилось - куст принадлежал Ханне, и никто не смел прикасаться
к этой малине. Но его вины тут не было.
   Элсе Мария  как  будто  почувствовала,  что  за  ней  наблюдают.  Она
остановилась и подняла голову. Глаза ее смотрели прямо на него,  но  она
его не видела. Вениамина охватило сладкое томление. Вдруг  он  вспомнил,
что не сможет показать ей никакой нечисти.
   Скорей бы все было уже позади. Он вышел из кустов и поднял руку. Элсе
Мария медленно подошла к нему, неся на стебельке  красные  ягоды.  Когда
она подошла ближе, он увидел, что лицо у нее покрыто испариной. На лбу и
верхней губе выступили крохотные  капельки  пота.  Кожа  под  ними  была
совершенно белая.
   Он мог протянуть руку и коснуться ее лица кончиками пальцев. Вот так.
   Она не двигалась и спокойно смотрела на его пальцы. Это было  смешно.
Он невольно засмеялся, хотя они  еще  не  сказали  ни  слова.  Она  тоже
засмеялась. Она была такая же невысокая, как Ханна.  Хотя  наверняка  ей
уже исполнилось пятнадцать.  Водя  пальцем  по  ее  щеке,  носу  и  лбу,
Вениамин начал рассказывать ей о хюльдре   в  синем
платье,  которая  явилась  из-под  земли,  потому  что   ей   захотелось
искупаться в ручье, где купались люди.
   Он никогда не слышал этой истории, но это не имело значения.  История
сама явилась к нему. Ему оставалось  только  рассказать  ее.  Вскоре  он
заметил, что Элсе Мария даже не дышит.
   - Хюльдра стояла в водопаде, и по ней стекала вода, - рассказывал он.
   Элсе Мария по-прежнему не дышала, и с удивлением  смотрела  на  него.
Она сейчас задохнется, подумал Вениамин.  И  виноват  будет  он.  Но  он
ничего не мог поделать - ему было приятно, что она стоит здесь и  сейчас
задохнется, слушая его рассказ.
   Когда он подумал, что конец уже близок, Элсе Мария качнулась и  снова
начала дышать. Качнувшись, она оказалась ближе к нему. Так  близко,  что
ей пришлось упереться руками ему в грудь, чтобы не упасть на него.
   Какие теплые  у  нее  руки!  Вениамин  никогда  не  испытывал  ничего
подобного. Руки были живые. Непостижимо живые.
   Он снова прикоснулся кончиками пальцев к ее лицу. Какая у нее  нежная
кожа! Какая светлая! Может, свет жил в Элсе Марии и заставлял ее  парить
над землей? И Вениамин единственный знал об этом?
   - Когда хюльдра вышла из-под водопада, она сняла свое синее платье  -
оно было мокрое - и повесила сушить на березу. На  обычную  березу,  как
все в этой роще. - Он быстро махнул рукой. Слишком быстро, потому что не
мог надолго оторвать руку от ее лица. - Потом хюльдра легла на  траву  и
уснула. А этого ей делать не следовало. Ее увидал темноволосый парень, и
она показалась ему очень красивой, потому что в ней жил солнечный  свет.
Парень хотел обнять хюльдру, ведь он не знал, что  она  не  человек.  Но
едва он прикоснулся к ее щеке, как она проснулась и увидела,  что  лежит
голая. Ей стало стыдно, и стыд хюльдры ощутили все  ее  родичи,  которые
жили в горе. Они поспешили к ней на помощь  и  заколдовали  парня  -  он
перестал быть самим собой. А хюльдра уже не могла  вернуться  обратно  в
гору, где жила. С тех пор она мерзнет, голая, под водопадом  или  бродит
здесь по роще... Тс-с! Слышишь, Элсе Мария?  Слышишь,  хюльдра  все  еще
бродит тут! Слушай!
   Элсе Мария испуганно слушала его рассказ. Он взял ее за руку. Она  ни
разу не  улыбнулась.  Синева  вокруг  них  постепенно  сгущалась.  Пахло
первозданным летом и коровами. Она так и не сказала ни слова.
   Он заставил ее сесть в густом кустарнике. Потом просительно  протянул
руку к стебельку с ягодами.  Она  словно  опомнилась  и  дала  ему  одну
ягодку. Он покачал головой и поднес ягодку к ее губам. Она открыла рот и
взяла ягоду. Один из пузырьков малины лопнул, и  красный  сок  нарисовал
точку на ее подбородке. Вениамин должен был вытереть  ее,  но  его  руки
были заняты, и он просто слизнул эту каплю.
   Элсе Мария по-прежнему не спускала с него глаз. Она  смотрела  только
на него. Он дрожал  оттого,  что  сидел  так  близко,  оттого,  что  она
смотрела на него и молча ела малину.
   Ягоды кончились, но Элсе Мария ни словом не напомнила ему о том,  что
он обещал показать ей нечисть. Впрочем, он не был уверен, что она забыла
об этом. Поэтому он обеими руками коснулся ее талии. Легко-легко.  Чтобы
она не испугалась. И тут Элсе Мария закрыла глаза. Она  не  зажмурилась,
словно ничего не хотела видеть. Нет. Ее  веки  просто  скользнули  вниз,
точно маленькие крылья. Ресницы у нее были такие светлые,  что  казались
ненастоящими. На белых веках просвечивали  синие  жилки.  Словно  кто-то
нарисовал их тонким карандашом. Они оба дрожали и пытались  скрыть  свой
страх.
   Судорожно глотнув, он положил руки ей на грудь. Но не прямо на грудь,
а чуть-чуть сбоку, как бы случайно. Ему было  невыносимо,  что  она  так
долго не произносит ни слова и что у нее дрожат ресницы.
   Он снова судорожно глотнул, и его рука  скользнула  в  вырез  платья.
Кожа у Элсе Марии была шелковистая и влажная. Невероятно, но она  сидела
все так же, не двигаясь.
   Он  уже  хотел  расстегнуть  верхнюю  пуговку  лифа,  как  в   кустах
послыш