огда ей передали приказание  ленсмана  явиться  к  нему,  она  сразу
подумала, что тут не обошлось без Дагни, - ведь Дина только что впустила
в свинарник своего маленького единокровного брата.
   Дина уже не смотрела на ленсмана снизу вверх, когда они стояли рядом.
Теперь они были одного роста.
   Она придирчиво оглядывала его, как будто решала, нужен ли  ему  новый
жилет и сильно ли он облысел. За последнее время у ленсмана вырос  живот
- он любил вкусно поесть.
   - Ты раздобрел, отец! Ишь какой стал толстый! - сказала Дина и хотела
уйти.
   - Ты слышала, что я тебе сказал?
   - Нет!
   - Иакову принадлежит лучшее торговое местечко во всей  округе  и  два
карбаса!
   - Пусть подотрется своими карбасами!
   - Дина! - взревел ленсман.
   Эхо от его рева прокатилось по всему дому -  от  балки  к  балке,  из
комнаты в комнату.
   Сперва ленсман пытался говорить мягко - он  просто  обсуждал  деловое
предложение. Но Динин лексикон конюха вывел его из себя.
   Раздались звонкие пощечины.
   Однако никто не видел, что  пощечины  летели  с  обеих  сторон.  Дина
кинулась на отца после первого же удара. С  яростью  человека,  которому
нечего терять. И для которого  не  существовало  никаких  преград  -  ни
страха, ни уважения.

***

   Ленсман вышел из кабинета в  разорванном  жилете  и  с  расцарапанным
лицом. Он добрался до уборной, что стояла во  дворе.  Сердце  его  могло
разорваться в любую минуту.
   Дышал он громко, с трудом.
   Ржание и стук копыт не принесли ему облегчения.
   Не так-то просто быть отцом сатаны.

***

   Ленсман не признался ни одной живой душе, что выросшая  дочь  изрядно
поколотила его.
   Оказалось,  их  силы  были  примерно  равны.  Недостаток  силы   Дина
восполняла дерзкой находчивостью и ловкостью, ногтями и зубами.
   Ленсман не мог взять в толк, в чем он  провинился,  что  Господь  так
карает его.  Подумать  только,  чтобы  ребенок  бил  своего  отца!  Боже
милостивый, что же это такое!
   Первый раз кто-то осмелился поднять на ленсмана руку. Отец у него был
властный, но любящий, к тому же он редко бывал дома, а мать дрожала  над
единственным сыном.
   Ленсман никогда не отличался особой твердостью.  Теперь  он  сидел  в
уборной и плакал.

***

   Тем временем Дина неслась галопом через горы прямо в Рейнснес.
   Она  лишь  приблизительно  представляла  себе,  в  какой  стороне  он
находится.
   В начале вечера она уже спускалась к усадьбе по крутому склону.
   Дорога петляла между камнями, кустарником и зарослями  можжевельника.
Через бурную реку был  перекинут  мост.  Кое-где  дорога  была  обнесена
каменной оградой, предохранявшей ее от весеннего паводка.
   Нетрудно было понять, почему люди предпочитали  попадать  в  Рейнснес
морем. Склон был так крут, что сверху казалось, будто внизу нет  ничего,
кроме воды.
   На другой стороне широкого пролива в  небо  упиралась  темная  горная
гряда.
   Но на западе море и небо дарили взгляду желанную свободу.
   Когда Дина спустилась немного ниже, ей между густым березовым лесом и
серым грохочущим морем открылись поля.
   Небо и море сливались воедино - такого простора Дина еще не видела.
   Выбравшись из последней расселины, она придержала лошадь.
   Белый жилой дом, надворные постройки. Их было не  меньше  пятнадцати!
Три пакгауза, два лодочных  сарая.  Рейнснес  был  гораздо  больше,  чем
усадьба ленсмана!
   Дина  привязала  лошадь   к   белому   штакетнику   и   остановилась,
заглядевшись на небольшой восьмиугольный  домик  с  окнами  из  цветного
стекла. Дикий виноград образовал  арку  над  дверью,  углы  домика  были
покрыты затейливой резьбой.
   Портал главного здания был украшен  орнаментом  из  листьев.  Широкая
каменная лестница с коваными перилами и садовые скамейки по обе  стороны
двери были готовы принять Дину.
   Все  это  показалось  ей   таким   роскошным,   что   она   предпочла
воспользоваться черным ходом.
   У застенчивой и испуганной служанки  Дина  спросила,  дома  ли  Иаков
Грёнэльв.

***

   Иаков  дремал  в  большом  кресле-рококо  возле  кафельной   печи   в
курительной  комнате.  Жилет  был  расстегнут,  манишка   отсутствовала.
Непричесанные седые вьющиеся волосы почти скрывали лицо. Усы обвисли.
   Но он даже не вспомнил об этом, увидев в дверях Дину.
   Она как будто явилась из его безумной мечты. Правда, без виолончели и
лифа. Иаков был так полон ею, что  не  сразу  сообразил,  что  видит  ее
наяву.
   Шея и уши у него медленно налились краской.  Волнение,  вызванное  ее
появлением, оказалось слишком сильным.
   Первым его желанием - правда, он еще не окончательно проснулся - было
повалить ее на пол. Здесь, сию же минуту.
   Но Иаков требовал соблюдения приличий, в том числе и от себя  самого.
Кроме того, сюда в любую минуту могла зайти матушка Карен.
   - Папаша говорит, что мы с тобой должны пожениться! - не  здороваясь,
выпалила Дина. Потом стянула с себя серую  овчинную  шапку  так,  словно
была простым работником. - Только из этого ничего не выйдет! - прибавила
она.
   - Может, ты сначала сядешь? - Иаков встал.
   Ох  уж  этот  ленсман!  Небось  до  смерти  напугал  девчонку   своей
строгостью.
   Иакова охватило раскаяние. Нужно было предупредить ленсмана,  что  он
сам сначала поговорит с Диной.
   Но это свалилось на него так неожиданно. Он уже сам себя не помнил.
   - Не совсем так. Твой отец, наверное, хотел сказать, что я просил  бы
тебя выйти за меня замуж.
   На лице у  нее  вдруг  мелькнула  неуверенность.  Что-то  похожее  на
обычное старомодное любопытство.
   Иаков до сих пор не видел ничего подобного. Его охватило желание,  он
почувствовал себя молодым. Он  снова  показал  ей  рукой  на  кресло,  в
котором только что сидел сам. Помог снять куртку. От Дины пахло потом  и
вереском. У корней волос и на верхней губе выступила испарина.
   Иаков подавил вздох.
   Потом распорядился, чтобы им подали  кофе  с  печеньем  и  больше  не
беспокоили.
   С  напускным  равнодушием,  словно  беседовал  с   обычным   торговым
партнером, он взял стул и сел напротив нее.  Он  выжидал.  И  все  время
старался смотреть ей в глаза.
   Этим приемом Иаков  пользовался  и  раньше.  Но  с  тех  пор  как  он
посватался к Ингеборг, его ставка никогда не была так высока.
   Дина пила кофе, громко прихлебывая. Сердитые складки между бровями  у
нее еще не разгладились.
   Она расстегнула верхние пуговицы на вязаном жакете, и  тесная  блузка
не могла удержать на месте ни ее груди, ни его взгляд.
   Верный сыновнему долгу, Иаков послал служанку  за  матушкой  Карен  и
представил ей Дину. Дочь ленсмана. Она бесстрашно прискакала через  горы
с наказом от своего отца.
   Матушка   Карен   поглядела   на   Дину   через   пенсне   и   пелену
доброжелательности.  Она  всплеснула  руками  и  распорядилась  тут   же
приготовить для гостьи лучшую комнату. Теплая вода, чистые простыни...

***

   Иаков предложил показать Дине свое хозяйство. Ему не хотелось  делить
ее ни с кем.
   Он не спускал с нее глаз. Говорил  тихо  и  проникновенно.  Показывал
все, что хотел бы отдать ей.
   - Вороного коня?
   - Да!
   Иаков показал ей конюшню. Морские  пакгаузы.  Лавку.  Дина  сосчитала
деревья в аллее.
   Наконец она рассмеялась.

***

   Рано утром работник отправился через горы с лошадью Дины.
   Прежде чем Иаков спустил на воду карбас  с  казенкой,  чтобы  отвезти
Дину домой, они ударили по рукам. Они поженятся.

***

   В усадьбе у ленсмана царил переполох. Никто не знал, куда  подевалась
Дина.
   Ее искали и  пешком,  и  на  лошадях.  Наконец  из  Рейнснеса  явился
работник с лошадью, у  ленсмана  от  облегчения  и  бешенства  на  губах
выступила пена.
   Но когда прибыл карбас и Дина спрыгнула на причал с канатом  в  руке,
он был уже совершенно спокоен.

   Я Дина. В Рейнснесе море и небеса сливаются воедино.  На  аллее,  что
ведет от лавки к усадьбе, с каждой стороны растет по двенадцать  больших
рябин. В саду растет высокая бузина, на  нее  можно  залезть.  Там  есть
черная кошка. И четыре  лошади.  В  Рейнснесе  есть  Ертрюд.  Под  вечно
высокой крышей прачечной.
   Ветер. Там всегда дует ветер.

   Свадьба должна была состояться в мае, до того как  карбасы  уйдут  на
юг, в Берген.
   В усадьбе  у  ленсмана  приданое  складывали  в  сундуки  и  укладки.
Упаковывали, распределяли. Шили, вязали и плели кружева.
   Дина почти все время проводила в хлеву и в конюшне, словно все это ее
не касалось.
   Ее волосы впитывали тяжелый дух домашних животных. По этому запаху ее
можно было узнать издалека. Она заслонялась им как щитом.
   Все увещевания Дагни, что от  будущей  хозяйки  Рейнснеса  не  должно
пахнуть хлевом, испарялись, как дождь на нагретых солнцем камнях.
   Дагни по-матерински уединилась с Диной, дабы посвятить ее  в  то,  из
чего  складывается  жизнь  замужней  женщины.   Сперва   она   осторожно
заговорила о месячных. О счастье и обязанностях жены и матери.
   Но Дина не проявила к этому никакого любопытства  и  держалась  почти
надменно. У Дагни появилось неприятное чувство, что  падчерица  украдкой
наблюдает за ней и что она знает о  воспроизводстве  жизни  больше,  чем
сама Дагни.
   Глядя, как Дина  задирает  юбку  и  залезает  на  большую  березу  за
амбаром, Дагни только диву давалась, что такая необъяснимая ребячливость
сочетается в этой пятнадцатилетней девочке с острым и ядовитым умом.
   В Дине отсутствовало всякое кокетство,  ее  совершенно  не  заботило,
какое впечатление она производит на окружающих.  Ее  поведение  и  жесты
были естественны, как у шестилетнего ребенка. Она не стеснялась ни своей
одежды, ни слов.
   Дагни прекрасно понимала, что выдать  замуж  такое  создание  -  дело
непростое. И, по правде говоря, не знала, кому из них  придется  хуже  -
Дине или Иакову.
   Она испытывала определенное злорадство. И с нетерпением ждала,  когда
усадьба наконец будет принадлежать только ей. Наступит покой,  не  будет
вражды, не надо будет все время быть начеку,  как  все  эти  годы,  пока
сумасбродная девчонка жила дома.
   Свою радость, что она скоро отделается  от  Дины,  Дагни  прятала  за
спешкой и заботами. И чисто по-женски проникалась состраданием  к  самой
себе.

***

   С того дня как Иаков привез Дину  домой  на  своем  карбасе,  ленсман
пребывал в отличнейшем расположении духа. Как он говорил: все обернулось
благословением Божьим.
   Он не уставал называть замужество Дины благословением Божьим.  И  ему
не приходило в голову, что им руководят личные интересы, а не  забота  о
дочери. Ведь он отдавал ее за хорошего человека.
   Правда, иногда его все-таки тревожила мысль,  что,  выдавая  Дину  за
своего лучшего друга, он оказывает тому медвежью услугу. Не все было так
просто. Иаков был слишком хорош... Но ведь он сам добивался этого брака,
значит, должен мириться со всеми последствиями...
   Бессознательно   ленсман   радовался,   что   Рейнснес   отделен   от
Фагернессета горами и пустошами.

***

   Господина Лорка отправили на юг,  в  Копенгаген.  За  счет  ленсмана.
Ленсман недвусмысленно дал ему понять, что больше в нем не нуждается. Об
этом было сказано в прощальном письме.
   Дина взорвалась от ярости и всадила нож в отцовский ломберный  столик
времен Людовика XVI, но это не  помогло.  Ленсман  бранился,  однако  не
ударил ее.

***

   За те годы, что господин Лорк  учил  Дину,  она  весьма  преуспела  в
занятиях музыкой, научилась играть на виолончели и пианино. "Ее игра  на
пианино не совсем отвечает ее музыкальным способностям.  Но  виолончелью
она, для любителя, владеет в высшей степени  удовлетворительно"  -  было
написано в отчете, который господин Лорк представил ленсману.
   При необходимости этот документ  можно  было  предъявить  в  качестве
аттестата. Кроме того, Дина получила вполне приличные знания по истории,
как новейшей, так и древней. В определенной  степени  изучила  немецкий,
английский и латынь. Но никакого интереса эти предметы у нее не вызвали.
Зато она  проявила  замечательные  способности  к  счету.  Без  малейших
трудностей она складывает и вычитает в уме пяти - и шестизначные  числа,
а также умножает и  делит.  Об  успехах  Дины  в  чтении  было  написано
немного. Дина не проявила склонности к такого рода занятию. Больше всего
ей было по душе то, что требовало сообразительности.
   Однако Ветхий Завет она знает почти наизусть, прибавил господин  Лорк
в виде смягчающего обстоятельства.
   Несколько раз он напоминал ленсману, что  Дине,  возможно,  требуются
очки. Она неестественно щурится всякий раз, когда  открывает  книгу  или
хочет разглядеть что-то вблизи.
   По той или иной причине ленсман забыл  об  этом.  Молодая  девушка  в
пенсне - это было бы просто смешно!

***

   Когда господин Лорк уехал  вместе  со  своей  виолончелью,  тщательно
завернутой в ватное одеяло, и своими скромными пожитками,  уложенными  в
фибровый чемодан, жизнь в усадьбе ленсмана  сразу  сделалась  бледной  и
бесцветной.
   Этот усохший, тихий человек  обладал  множеством  мелких  достоинств,
которых никто не замечал, пока он жил здесь. Но стоило ему  уехать  -  и
они стали очевидными.
   Дина три дня не являлась домой. Она дневала и ночевала в конюшне.  За
это время она еще вытянулась. Похудела, черты лица  заострились.  Словно
господин Лорк был последним близким человеком, которого она лишилась.
   Она не желала говорить даже с Фомой. Не замечала его, как не замечают
навоз, приставший к старой овчине.
   Но Дагни было спокойнее без Дины, и потому никто не  бранил  Дину  за
отсутствие.
   Иногда в дверях появлялась кухарка  и  манила  Дину  к  себе.  Словно
бродячую собачонку. Правда, приманить Дину было гораздо труднее.
   Дина, как волк, рыскала  по  окрестностям.  Она  заклинала  господина
Лорка не покидать ее. И он был с нею. В ее дыхании. В  нежных  мелодиях.
Везде.

   Я Дина. Когда я играю на виолончели, Лорк в Копенгагене слышит  меня.
Его уши слышат всю музыку. Он понимает все  музыкальные  звуки  в  мире.
Лучше Самого Господа Бога. Большой палец у  Лорка  плоский  и  изогнутый
оттого, что он всегда лежит на струнах.  Его  музыка  осталась  в  наших
стенах. Только ее надо выпустить.

   -  Что  можно  сделать  с  человеком,  если  он  не  боится  никакого
наказания?  -  спросил  ленсман  у  пробста,  у  которого  должна   была
конфирмоваться Дина.
   - У Господа Свои методы, - многозначительно ответил пробст. - Но  они
недоступны отцу земному.
   - Но вы-то, господин пробст, понимаете, как это трудно?
   - Дина своенравный ребенок и своенравная девушка. Когда-нибудь ей еще
придется раскаяться в этом.
   - Но ведь в душе у нее нет зла?
   - Судить будет Господь, - коротко ответил пробст. Он готовил  Дину  к
конфирмации, и ему не хотелось углубляться в эту тему.
   В 1841 году Дина конфирмовалась. Все прошло благополучно, хотя  ее  и
не просили  подсчитать  чистую  прибыль,  которую  получал  от  торговли
ленсман.
   После этого, весной, должна была состояться ее свадьба.

ГЛАВА 5

   Благоразумный видит беду, и укрывается; а неопытные  идут  вперед,  и
наказываются.
   Книга Притчей Соломоновых, 22:3

   Свадьба Дины и  Иакова  состоялась  в  конце  мая.  Дине  только  что
исполнилось шестнадцать.
   Из Фагернессета в церковь ее доставили на лодке с навесом, украшенной
зелеными ветками. Сверкало солнце, море было как стеклышко.  И  все-таки
она зябко поеживалась, сидя в волчьей шубе, которую  ленсман  выменял  у
русских.
   В церкви на Дину надели подвенечное платье Ертрюд из белого  муслина,
отделанное узким кружевом. На подоле юбки было четыре  широкие  складки.
Лиф был задрапирован кружевами, выложенными на  груди  в  форме  сердца.
Тонкие, прозрачные, как паутина, рукава были собраны в буфы.
   От  платья  пахло  камфарой,  которую  употребляли  против  моли,   и
затхлостью сундука, хотя оно  было  тщательно  выстирано  и  проветрено.
Сидело оно на Дине как влитое.

***

   Несмотря на подвенечное платье, на то, что сундуки и укладки уже были
отправлены в Рейнснес, Дина, казалось, принимала все за игру.
   Она  махала  руками,   потягивалась   и   смеялась   над   женщинами,
хлопотавшими вокруг нее. Совсем как в тот раз, когда  они  с  господином
Лорком устраивали  представление  с  гипсовыми  масками  и  придуманными
заранее репликами.
   Тело Дины было похоже на тело большого,  сильного  животного.  Но  за
день до свадьбы она залезла на свою любимую березу  и  долго  сидела  на
ней. Колени она ободрала о камни, когда упала, собирая яйца чаек.

***

   Жених прибыл на большом карбасе с пышной свитой.
   Несмотря на свои сорок восемь лет  и  седую  бороду,  Иаков  выглядел
моложе ленсмана, хотя  на  самом  деле  был  старше  его.  Ленсман  рано
растолстел от обильной пищи и пунша. Иаков  же  пока  еще  был  довольно
строен и подтянут.
   Было решено, что свадьба состоится в Рейнснесе. Рейнснес лежал  ближе
к церкви, да и места для гостей там было больше. Не считая того, что там
была лучшая во всей округе кухарка - Олине.
   Свадьба удалась на славу.
   После обеда жених решил показать невесте верхнюю  часть  дома.  Залу,
где стояла кровать с пышным пологом. По приказанию Иакова был изготовлен
новый полог. Штофные обои над деревянными панелями тоже были новые. Дина
должна была наконец увидеть все комнаты и книжные шкафы с  застекленными
дверцами. Они открывались ключом,  который  прятали  в  китайской  вазе,
стоявшей на секретере. Шкафы с полотняным бельем, что стояли  на  втором
этаже. Чучело  самца  куропатки,  подстреленного  Иаковом.  Чучело  было
изготовлено в Копенгагене, матушка  Карен  привезла  его  в  Рейнснес  в
картонке из-под шляп. Но  главное  -  это  зала  и  кровать  с  пологом.
Дрожащей рукой Иаков повернул в замке ключ. Потом, улыбаясь,  подошел  к
Дине и подвел ее к кровати.
   Он давно был одержим Диной. Желанием обладать ею.
   Иаков рванул крючки на подвенечном платье.
   Тяжело дыша и сопя, он бессвязно бормотал,  что  она  самая  красивая
женщина из всех, каких он видел.
   Сперва Дина как будто  проявила  некоторое  любопытство.  Или  просто
хотела уберечь платье Ертрюд от нетерпеливых рук Иакова. Так или  иначе,
платье было снято.
   Но вдруг Дина обнаружила противоречие в словах и действиях Иакова.
   Она всадила в него ногти. Носки ее шелковых туфелек были обиты медью.
Просто чудо, что после ее удара Иаков не  остался  искалеченным  на  всю
жизнь.
   - Ты хуже жеребца! - всхлипнула  она,  размазывая  по  лицу  слезы  и
сопли.
   Видно, о жеребцах она знала все.
   Дина была уже у двери, когда Иаков сообразил, что у нее на  уме.  Его
страсть как ветром сдуло, едва он понял, какое представление гостям  она
сейчас устроит.
   Некоторое время они, задыхаясь, боролись друг с другом.
   Он силой натянул на Дину  панталоны,  которые  сам  же,  потратив  не
меньше усилий, сдернул с нее. Завязки на панталонах с одной стороны были
оторваны. Руки плохо слушались Иакова.
   И все-таки Господь не пощадил его. Дина вырвалась у  него  из  рук  и
убежала вниз. К ленсману и остальным гостям.  На  ней  не  было  ничего,
кроме нижнего белья, туфелек и чулок.
   Иаков впервые понял, что Дина не знает удержу. И не  боится  людского
суда. Она мгновенно принимала  решения  и  действовала.  А  главное,  не
задумываясь отвечала ударом на удар.
   Он мигом протрезвел.  Из-за  нее  он  на  собственной  свадьбе  будет
выглядеть чуть ли не преступником.
   Дина  с  грохотом  скатилась  с  лестницы.  В  одних  панталонах  она
промчалась по комнатам на глазах у всех тридцати испуганных гостей.
   Она вырвала из руки ленсмана стакан с пуншем, забрызгав всех  вокруг.
Потом плюхнулась к нему на колени  и  громко,  так  чтобы  все  слышали,
объявила:
   - Довольно! Едем домой, в Фагернессет!
   Сердце ленсмана замерло  и  пропустило  несколько  ударов.  Потом  он
попросил служанку позаботиться,  чтобы  невеста  одела