Амбре, я вам доложу...
     -- Восток, брат, -- с видом знатока сочувственно вздохнул Воронцов.  --
Какие будут предложения?
     -- А на банкет тебя что, не пригласили? -- поинтересовался Сашка.
     -- На хрена мне их банкет! -- грубо ответил Берестин. -- Мне сейчас душ
принять,  переодеться да в кабак без музыки, но с кондиционером... Тебя б на
мое место, понял бы.
     -- Это у нас все предусмотрено, -- успокоил нашего полководца Воронцов.
-- "Валгалла" всем надоела, догадываюсь, поэтому заказан великолепный зал на
берегу моря. Без кондишена, но ветерок  продувает.  А  переодеваться  сейчас
поедем...
     ...Впервые даже и не знаю за сколько времени компания опять собралась в
абсолютно  полном  составе. Из Москвы прибыли Левашов с Ларисой. До Харькова
они ехали поездом, а оттуда сюда самолетом --  модернизированным  до  полной
потери идентичности "Ильей Муромцем". А из Парижа примчалась и Сильвия. Меня
крайне  обрадовала  та  неприкрытая  взаимная  приязнь, что я заметил при ее
встрече с Берестиным. Видать, наша  аггрианка  окончательно  определилась  в
своих  симпатиях,  а  Алексей  с  самого начала был к ней неравнодушен. Да и
неудивительно, женщина суперкласса ихняя светлость. Надеюсь, что теперь мы с
леди Спенсер окончательно станем лишь добрыми  друзьями,  пусть  и  посещает
меня  временами легкое сожаление. Упустил я шанс испытать нечто неизведанное
и уже, пожалуй, навсегда.
     Девушки   нарядились   в   восхитительно   шелестящие,   блестящие    и
переливающиеся   одежды,   на  вершок  вперед  парижской  моды,  в  огромные
кокетливые шляпки, только туфли и чулки на всех были современные  (в  смысле
--  из  восьмидесятых  годов, поскольку здешняя продукция казалась им ужасно
неизящной и грубой).
     Прямо к трапу подкатили лучшие  в  Константинополе  наемные  ландо,  мы
расселись  в  них попарно (впервые, кстати, демографическая проблема в нашей
компании благополучно разрешилась. Каждый мужик  имел  наконец  персональную
подругу).  Причем, что тоже интересно, пары получились идеально совместимые.
И по характеру, и по внешности. Про нас троих я не  говорю,  тут  давно  все
ясно,  а  вот  у Сашки с Алексеем сложности затянулись почти на год. Сначала
Шульгин пытался подружиться с Сильвией, однако что-то у  них  не  сложилось.
Даже  я  не  понял,  отчего.  Наверное,  так и не смогли простить друг другу
взаимных унижений. Хотя в истории сколько угодно примеров,  когда  полонянка
становилась  верной  любящей  женой.  Но здесь не тот исходный материал. Или
дело совсем в другом -- категорическая неконгруэнтность психоматриц? Он ведь
тоже у нас кандидат в Держатели Мира, а аггрианке это поперек  души...  Зато
уж Анна Сашке в самый раз. Как раз тот тип девчонки, что не попалась ему лет
этак  пятнадцать назад... И свадьбу мы им учиним грандиозную. Нет, взял бы я
тогда и сказал ему, что  свадебными  генералами  у  него  будут  Врангель  с
Колчаком!  Друг-то  он.друг,  но ведь и психиатр к тому же. И чем бы он меня
лечил -- сразу сульфазином или по-свойски ограничился бы электрошоками?
     Леди Спенсер с Берестиным нашла общий язык. Более того, мне показалось,
что она   всеми   силами   старается   избавиться   от    имиджа    суровой,
самостоятельной,   надменной   женщины  и  всячески  демонстрирует  ласковую
покорность достигшему вершин славы полководцу.
     И мы поехали. Совершенно  в  стиле  Северянина:  "Я  в  комфортабельной
карете, на эллипсических рессорах, люблю заехать в златополдень на чашку чая
в женоклуб..."
     Ну, не в женоклуб, совсем в другое заведение, а остальное так и было --
плавно  покачивается ландо именно на таких, как сказано, рессорах, бархатное
сиденье просторно и упруго,  Ирина,  сидящая  рядом,  наконец-то  совершенно
спокойна, очаровательна и женственна, как никогда. Глядя в ее сияющие из-под
вуали  фиалковые  глаза,  и  представить  невозможно,  что эта хрупкая лилия
совсем  недавно  бегала  по  стальным  трапам  от  киля  до  боевых   марсов
броненосцев,  круто  руководила полусотней и больше грубых мужиков, а если и
не употребляла соответствующей лексики, так вполне заменяла конкретные слова
подходящими по смыслу интонациями.
     Она положила мне на руку легкую ладонь, словно  невзначай  придвинулась
поближе,   прижалась   на  мгновение  бедром  и  грудью.  Такие  мимолетные,
незаметные со стороны, но всегда меня жутко возбуждавшие  прикосновения  она
практиковала  еще  в молодости, когда мы с ней только-только познакомились и
ничего еще фривольнее обыкновенных поцелуев  между  нами  не  было.  Я  даже
подумал тогда, что эта девочка только прикидывается неопытной скромняшкой, а
на  самом деле весьма сексуальна и изощренна и провоцирует меня, чтобы потом
сразу же потащить под венец.
     С некоторыми знакомыми ребятами такие штуки барышни проделывали,  тогда
достаточно   было  "обманутой"  обратиться  в  деканат  или  партком,  чтобы
безнадежно испортить человеку биографию. Правда, я вовремя сообразил, что уж
такой немыслимой красавице, как она, подобные ухищрения ни к чему, и без них
стоило ей лишь намекнуть, и самые завидные женихи  Москвы  (хотя  бы  и  уже
женатые)  униженно  припали бы к ее ногам. Как оно потом и получилось, после
моего от®езда  в  Никарагуа.  Секретарь  Союза  писателей,  трижды  лауреат,
количество  сберкнижек  у которого едва ли не превышало суммарные тиражи его
романов, наплевав на выговор с занесением, бросил ради нее свою жену и  года
три   влачил   жалкую  участь  подкаблучника  и  "крыши"  для  ее  шпионской
деятельности...
     А вот сейчас прикосновение едва прикрытой тонким муслином тугой груди и
сильного бедра оставило меня равнодушным. Недобрый знак.
     -- Надеюсь, это  все?  Историческая  миссия  завершена?  И  мы  наконец
попробуем  пожить,  как  люди?  -- В ее голосе звучали и страх, и надежда. А
взгляд был такой, каким смотрит любящая жена на мужа-алкоголика, не  пьющего
вторую неделю.
     Я постарался ей кивнуть как можно убедительней. А ведь и вправду, вдруг
Высшие силы оставят нас теперь в покое?
     Ресторан Воронцов выбрал действительно прелестный. Километрах в трех от
городской  черты, в развалинах обширной виллы византийского вельможи, времен
не иначе самого Константина Багрянородного.
     Руины  мощных,  более  пристойных  средневековому  замку  стен,  крытая
дубовая  веранда,  вознесенная над древним фундаментом и оплетенная лианами,
несмотря на май, буйноцветущими. Внизу, насколько видит глаз, бирюзовая, вся
в солнечных блестках гладь Мраморного моря. На рейде  --  боевые  корабли  и
коммерческие пароходы, украшенные флагами расцвечивания.
     И  тянет  меж  столбами  и  колоннами,  раскачивая  занавески,  шелестя
глянцевой, словно бы лакированной листвой экзотических  растений,  обещанный
Дмитрием прохладный бриз.
     С  заднего двора доносится блеяние ждущих заклания барашков, накидывает
чадом древесного угля и волнующими запахами готовящихся  блюд  малоазиатской
кухни.  Над  очагом  покачивается  на  цепях  закопченный  котел,  в котором
булькает и шкворчит не то пилав, не то гуляш.
     Отчего же мне так грустно сейчас? Причем, похоже,  только  мне  одному.
Остальные  беззаботно-веселы, оживленны, атмосфера общей приподнятости царит
на веранде, словно на студенческой  новогодней  вечеринке,  когда  стол  уже
накрыт,  но  не  все  гости  собрались,  девушки  толпятся  перед зеркалом в
прихожей, нанося последние штрихи  тушью  и  помадой  на  свои  и  без  того
очаровательные  мордашки, взбивают щетками начесы, пересмеиваются в соседней
комнате, стягивают сапоги и толстые гамаши, расправляют смявшиеся под пальто
и шубами пышные колокола юбок, переобувшись,  цокают  по  паркету  стальными
набойками  шпилек...  А  парни в дальнем углу торопливо разливают по первой,
предварительной...
     И  тут  у  меня  перед  глазами  будто  опустился  экран  из   толстого
поляризованного  стекла.  Голоса  друзей  доносятся  глухо,  и  яркие краски
женских нарядов стали уныло серыми. А сердце осторожно, но  жестоко  сжимает
мягкая когтистая лапа.
     Вот  так,  возможно,  умирают  от  инфаркта.  Или... Или снова выхватит
сейчас меня из жизни  бесчеловечный  чуждый  разум.  Возможно,  навсегда.  И
именно  сейчас,  в  минуты  торжества  и  как  бы  даже счастья! Остановись,
остановись, мгновенье, я ведь не хочу, я  человек  и  не  желаю  быть  никем
другим,  мне наплевать на ваши галактические игры! Мы ведь договорились... Я
сам по себе, вы сами по себе, я в ваши игры больше не игрок, оставьге меня в
покое или...
     Не знаю, в самом ли деле то был момент, предшествующий контакту,  нечто
вроде  эпилептической  ауры,  или  просто  мозговой  спазм, а может, приступ
стенокардии, но чудовищным усилием воли, вроде того, каким  я  смог  открыть
межвременную  дверь в доме в Столешниковом, мне удалось с этим справиться. Я
словно бы выныривал с глубины, когда воздух в легких уже давно сгорел, грудь
разрывает болью, и кажется, что еще миг, и ты не выдержишь, вдохнешь  густую
сине-соленую воду, но продолжаешь, стиснув зубы, рваться вверх. И пробиваешь
все  же  головой  колеблющуюся  серебристую завесу. Почти теряя сознание, со
стоном глотаешь чистый воздух.
     Мир вокруг меня вновь стал звонким, полихромным, полным запахов...
     Прошло, наверное, лишь несколько секунд, никто, даже  Ирина,  не  успел
ничего заметить.
     Девушки  рассаживались вокруг длинного дубового сколоченного, наверное,
в позапрошлом веке  стола,  уставленного  бутылками,  кувшинами,  блюдами  с
зеленью,  шутливо спорили из-за мест, каждой хотелось сесть так, чтобы иметь
перед глазами  море  и  далекий  азиатский  берег,  а  не  глухую,  пусть  и
историческую, каменную стену.
     Я  словно  бы  увидел  их  впервые.  И восхитился. Наши женщины, боевые
подруги, оделись очень разно, невольно или вольно подчеркивая глубинную суть
собственных личностей.
     Ирина в аквамариновом свободном длинном платье, взбитая волна кружев до
крайне  допустимого  приличиями  предела  открывает  высоко  поднятую,  чуть
тронутую  загаром  грудь.  Воплощение спокойной, уверенной в себе, достигшей
тонкой грани между юностью и зрелостью женской красоты.  С  таким  же  точно
невозмутимым  достоинством  она,  пожалуй,  могла бы здесь сидеть совершенно
обнаженной, почти не вызывая грешных мыслей.
     Сквозь нежно-лиловую античную тунику Анны просвечивает  тонкая,  как  у
Гурченко   в   "Карнавальной  ночи",  фигурка.  Точеное  лицо  в  обрамлении
распущенных соломенных волос девически прелестно, но  влажно  сияющие  глаза
буквально  кричат,  что  день-два  назад  их  обладательница стала женщиной.
Завидуйте и преклоняйтесь!
     Наташа в  цикламеновом  муаре,  тугой  лиф,  высокий  воротник,  пышная
складчатая  юбка  ниже колен словно подчеркивают ровный, доброжелательный ко
всем характер, неброскую прелесть женщины и что-то  даже  пуританское  в  ее
натуре,  однако  длинный треугольный вырез, спускающийся ниже ложбинки между
аккуратных маленьких грудей заставляет в этом усомниться.
     Лариса, изменив  пристрастию  к  черно-алой  гамме,  обтянулась  узким,
словно   змеиная  шкура,  металлически  блестящим  платьем  цвета  лепестков
розовато-фиолетовой императорской хризантемы, спереди застегнутым  почти  до
подбородка,  но  зато  с открытой спиной и разрезами до верхней трети бедер.
Прикидывающаяся  фригидной  феминисткой,  коварная  и   неукротимо-страстная
пантера.
     И  лишь  Сильвия  предпочла  палевый  тончайшей китайской чесучи костюм
полувоенного покроя. Как раз такие сейчас в Лондоне  самый  писк.  Да  и  на
самом  деле,  ее  мне  трудно  вообразить  в  летящем  платье  с рюшечками и
воланчиками. "Железная леди" а-ля Маргарет Тэтчер. Для того, кто не видел ее
в другой ипостаси.
     Я так подробно сейчас  это  вспоминаю  не  потому,  что  очень  меня  в
нормальной  жизни  волнуют  галантерейные подробности дамских туалетов и то,
что эти туалеты под собой скрывают.
     Я никогда не был  сексуальным  маньяком,  скорее  наоборот,  но  в  тот
момент...  Я  в  самом  деле  будто  заново  родился  и  чувствовал себя как
семиклассник, направивший бинокль на окна женской  раздевалки  институтского
спортзала.  Стук  сердца  в  горле,  восхищение,  восторг,  и легкий стыд, и
чувство приобщенности к сладкой тайне...
     Мне захотелось вдруг обладать каждой из них. Какой прелестный  из  этих
дам составился бы гарем!
     "Ну,  слава  Богу! -- промелькнула мысль. -- Пожалуй, еще поживем! -- И
сразу вслед за ней: -- Если не Держатели сейчас приходили за мной, значит, я
почти смертельно надорвался". Надо же только представить, у меня ~  и  вдруг
сердечный  приступ. А то и микроинсульт! Но и досталось мне за последний год
более того, что в силах вынести нормальный человек.
     Я не хочу сказать,  что  лично,  сам,  вручную  вытащил  всю  эту  цепь
проблем, к концу которой, словно якорь, был прицеплен нынешний день. Отнюдь.
Но все же, все же, все же...
     И  "дар" я свой себе не выбирал, я не уверен даже, что он был вообще. А
произошло со мной нечто совсем  другое,  названия  чему  я  подобрать  не  в
состоянии.
     На  самом  деле,  сколько  на Земле людей: йогов, ясновидцев, мистиков,
далай-лам, знатоков практики дзен и медиумов. Так неужели ж все они -- ничто
в  категориях  Держателей  и  их  Великой  Сети?  И  только  ни  на  что  не
претендующий  и  ничего толком не умеющий товарищ Новиков способен раскачать
коромысло Вселенского равновесия?
     А может быть, все проще? И я на самом деле  никакой  не  вице-держатель
мира,  а  просто  нечто  вроде  линзы?  Фокусирующей и направляющей какую-то
энергию в какую-то нужную точку. И все. Ну пусть, чтобы совсем  уж  себя  не
принижать,  живая линза с зачатками разума и способностью произвольно менять
собственное фокусное расстояние.
     Так же и все наши победы. Они об®ективны,  спорить  тут  не  будем,  но
осуществились  отнюдь  не  потому, что мы с ребятами одновременно гениальные
политики и полководцы.
     Нет, мы просто умные, способные,  нахальные  ребята,  умеющие  идеально
четко принимать решения адекватно складывающейся обстановке. Но... Вот тут и
возникает "но".
     Антон  об  этом  говорил,  и  сам я где-то в начале дневника писал, что
историческая обстановка здесь стала складываться по-другому. Ведь в истинной
реальности весь истекший век и даже  полтора  Россия  находилась  в  "черной
полосе",  то есть обязательно реализовывалась сколь угодно малая вероятность
с негативным знаком и не осуществилась  практически  ни  одна  благоприятная
возможность.  Примеров тьма. И частных, и глобальных. Убийство Александра Н,
вполне  случайное  спасение  маленького  Ленина  из  проруби  не  к   мес-ту
оказавшимся  на  берегу  прохожим.  Японская  война  со всеми ее коллизиями,
смерть  Столыпина,  болезнь  царевича  Алексея,  выстрел  Гаврилы  Принципа,
отречение  Николая,  неудача  Корнилова  и  т.д. А здесь теперь все поменяло
знак.
     Как будто бы колесо рулетки  перекосилось.  Осталось  только  выяснить,
имманентное    ли   это   свойство   данной   мировой   линии   или   эффект
целенаправленного волевого воздействия, моего лично, Сашкиного или всех  нас
десятерых вместе?
     -- Андрей, ты что? -- тряхнул мое плечо Шульгин. -- А?
     -- Что такое? -- Я вскинул голову.
     -- Ты заснул или...
     Совсем  рядом  я увидел его встревоженные глаза, а сам он уже схватился
за мой пульс.
     -- Порядок, Саш, порядок. Только это... Муторно мне вдруг как-то стало.
Погано на душе... Словно бы тогда, в Замке, помнишь? Но уже отпустило.
     -- Ну, братец, это не проблема... -- Его тон из докторского сразу  стал
обычным.  Действительно,  какие  могут  быть  проблемы,  если  рядом  личный
психиатр? Он сунул мне в руку бокал. Оказывается, Воронцов уже говорил тост,
и довольно долго, судя по всему.
     Кое-как дождавшись конца затянувшегося спича,  в  котором  капитан  Дим
кратко  резюмировал  суть  и  смысл  нашей победы и выражал уверенность, что
жизнь отныне предстоит чудесная, я залпом выпил и, лишь осушив бокал до дна,
сообразил,  что  вместо  шампанского  мой  лекарь-антигомеопат  плеснул  мне
граммов двести коллекционного светлого коньяку.
     Веселье  уже  было  в  самом  разгаре.  Мои ребята, судя по всему, тоже
соскучились по обществу наших несравненных подруг. Ведь правда, что ни  одна
из  аборигенок  данной  реальности  и  близко не могла сравниться с ними. По
внешности само собой, но главное -- по психотипу.
     Разомлевший от выпитого, счастливый тем, что остался жить на  Земле,  а
не  болтаюсь  в виде сгустка электронов по вселенской Гиперсети, я наблюдал,
как тесно прижимаются друг  к  другу  танцующие  танго  пары,  как  скользят
мужские  руки  по  талиям  и спинам дам, как, прикасаясь губами к прелестным
ушкам, нашептывают что-то кавалеры своим партнершам,  а  те  смеются  звонко
наверняка  фривольным  шуткам...  Приятная  законная  возможность  сжимать в
об®ятиях чужую женщину. Так в молодости мы млели, нащупывая под платьями  не
своих девчонок то пуговички пояса, то замок бюстгальтера, а иногда и кое-что
иное, почти не рискуя получить по морде.
     Да  я  и  сам  сейчас,  танцуя  с  Сильвией, явно теснее, чем положено,
прижимал ее к  себе,  а  она,  полуприкрыв  глаза  ресницами,  едва  заметно
прогибала  спину,  словно  забыв, что мы здесь не одни и что не только ткань
одежды нас с пей разделяет. Она, конечно, воображала, что, окажись мы с  нею
снова на Валгалле, на этот раз я не устоял бы против ее чар. И кстати, очень
может быть...
     Последний  пронзительно-рыдающий аккорд "Маленького цветка" стих. Сашка
начал рыться в кейсе, выбирая новую кассету, и леди Спенсер за руку  увлекла
меня  с  веранды  к  краю  поросшего жесткой степной травой обрыва. Внизу, в
десятке с лишним саженей, плескалось поразительно чистое  море.  Видны  были
бараньи лбы валунов на дне, шевелящиеся ленты водорослей.
     --  Я  выполнила  свое  обещание, князь, -- сказала мне она вибрирующим
голосом. По-русски она говорила попрежнему с легким акцентом, явно  нарочно,
поскольку была абсолютной полиглоткой.
     -- Какое именно? -- не понял я.
     -- Вон, посмотри...
     Не  далее  чем  в километре от берега я увидел белую трехмачтовую яхту,
вооруженную, как гафельная шхуна. Высоченные, слегка склоненные назад мачты,
длинный бушприт с утлегарем и бом-утлегарем, остекленная рубка  на  полуюте.
Даже  на  расстоянии  бросались  в  глаза  благородные  линии корпуса, сразу
напомнившие мне несравненную "Катти Сарк". Но яхта была  поменьше,  конечно.
Тонн  в  двести  --  двести пятьдесят, насколько я мог судить. Я обернулся к
Сильвии.
     -- Твоя. Дарю. Как я и говорила, с королевской верфи. Георгу  V  сейчас
не до морских прогулок.
     --  Ну...  не  знаю,  как и благодарить... -- Я прижал к губам ее узкую
пахнущую горькими духами кисть. -- Если кто-нибудь скажет, что леди  Спенсер
не держит слова, будет иметь дело с моей шпагой. Сколько я вам должен?
     --  Вы еще с прежним долгом не рассчитались, князь... Это она напомнила
о моем проигрыше в стипль-чезе, за который я должен был ей отдаться.
     -- Прямо здесь рассчитаться или?.. -- довольно плоско от  растерянности
пошутил я. Она сделала вид, что не заметила моего хамства.
     --  На яхте. Когда вступишь во владение, -- безапелляционно, как о само
собой разумеющемся, ответила Сильвия. -- А потом можешь  уплывать  со  своей
возлюбленной. Куда -- мне все равно, -- дословно повторила она мои сказанные
у нее на вилле вечность назад слова.
     Что  это  за идефикс у нее -- любой ценой затащить меня в постель? Куда
уж выше -- такая яхта  на  пару  миллионов  фунтов  тянет,  если  внутренняя
отделка там не уступает экстерьеру. Так дорого меня еще никто не ценил.
     --  О чем ты болтал с этой? -- ревниво поинтересовалась Ирина, когда мы
вернулись и я сел с ней рядом, чтобы отдать должное очередной перемене блюд.
-- О