матум с требованием выдачи
скры^ вающегося в Севастополе  парохода  "Валгалла",  который  обвиняется  в
предательском  потоплении  одного  и  тяжелом  повреждении  другого эсминца,
выполнявшего  приказ  о  блокаде  турецкого  побережья.   Следствием   этого
беспрецедентного  нарушения  законов  о  войне  на  море  явилась гибель ста
тридцати девяти британских моряков и не  поддающийся  учету  материальный  и
моральный  ущерб.  В  случае  отказа  русского  правительства выдать пиратов
захват парохода может быть произведен с применением силы, независимо от  его
местонахождения.
     В нормальных условиях такой ультиматум мог означать об®явление войны.
     Леди Спенсер сообщила также, что после известных событий, когда главные
координаторы   организации  погибли  при  взрыве  в  "Хантер-клубе",  а  вся
агентурная сеть в РСФСР и Югороссии арестована или ликвидирована совместными
усилиями ГПУ и врангелевской контрразведки, "Система" основательно выбита из
колеи, потеря ла чувство реальности и движима сейчас слепой жаждой мести,  а
не  холодным  расчетом.  Поэтому считает интервенцию полностью оправданной и
всеми силами подталкивает к ней правительство и парламент.
     Экстренное заседание военного совета  в  Харькове  приняло  решение  на
ультиматум   в   случае  его  получения  не  отвечать  и  привести  армию  в
предмобилизационное состояние.
     На Черноморском флоте была об®явлена готовность номер два.
     Колчак, впервые познакомившись с результатами модернизации броненосцев,
был более чем удивлен. Прежде всего ему даже не могло прийти в  голову,  что
возможна  установка  на  кораблях такого класса дизельных двигателей. До сих
пор они использовались только на подводных лодках и катерах-истребителях. Не
менее поражали и сроки.
     -- Вот это, ваше высокопревосходительство, и есть  американский  способ
организации  производства,  --  сообщил  ему  Воронцов. -- Главная заслуга в
успехе  нашего  предприятия   принадлежит   госпоже   Седовой,   выдающемуся
корабельному  инженеру,  много  и  плодотворно  работавшей  на  верфях фирмы
"Вильям  Крамп  и   сыновья",   и   госпоже   Воронцовой,   специалисту   по
артиллерийским и радиоэлектронным системам. Считаю, что их труды заслуживают
поощрения.
     -- Женщины -- корабельные инженеры? Никогда не слышал о подобном.
     --   Отчего   же  нет,  Александр  Васильевич?  Эмансипация.  Математик
Ковалевская, физик СклодовскаяКюри... Наверное,  можно  вспомнить  и  другие
имена.  Кавалерист-девица  Дурова,  наконец.  Не  думаю, что кораблестроение
намного сложнее, скажем,  медицины,  в  которой  женщины  работают  давно  и
успешно.
     ~  Для меня так медицина куда сложнее, -- вздохнул адмирал. -- И как же
вы предлагаете  наградить  этих  выдающихся  дам?  Хотел  бы  с  ними  лично
познакомиться.
     -- Думаю, равнодушным вы не останетесь. Орден Владимира с мечами?
     -- Почему с мечами, он ведь дается только за подвиг на поле боя?
     --  После  сражений, которые мы. надеюсь, выиграем, их заслуга будет не
меньшей,  чем  у  тех,  кто  пойдет  на  восстановленных  и  перевооруженных
броненосцах в бой...
     -- Посмотрим, посмотрим. Представьте мне этих женщин.
     --  Сегодня  же,  Александр  Васильевич. Они сейчас заканчивают наладку
системы управления огнем на "Иоанне".
     Перед тем как знакомиться с Ириной и Натальей, Колчак пожелал  испытать
на  ходу  "Евстафий".  Этот  сравнительно новый по срокам вступления в строй
(1910 год) броненосец преддредноутного типа безнадежно устарел морально  еще
к  началу  мировой  войны.  Вооруженный четырьмя двенадцатидюймовыми пушками
главного калибра, четырьмя восьми- и двенадцатью шестидюймовками, он мог  бы
достойно  проявить  себя  в русско-японской войне, на которую опоздал, и был
достаточно хорош против еще более старых турецких броненосцев "Торгут  Рейс"
и  "Хайреддин  Барбаросса",  однако  при  встрече с "Гебеном" был обречен на
поражение и гибель. Только соединенный отряд из пяти  русских  линкоров  (по
классификации  1907  года)  смог  в  бою  у  мыса  Сарыч  обратить в бегство
германо-турецкий линейный крейсер. Однако шестнадцатиузловый ход не позволял
ни преследов.ать противника, ни уклониться от следующей опасной встречи.
     "Евстафий"  оставил  по  правому  борту  Константиновскую   батарею   и
неторопливо  двинулся в открытое море, как делал это сотки раз за годы своей
напряженной боевой службы. Колчаку на нем в свою первую  бытность  комфлотом
ходить   не   доводилось,   обычно   флаг  он  держал  на  штабном  "Георгии
Победоносце", а для боя предпочитал новейшие "Марию" или "Екатерину^.
     Со стороны могло  показаться  странным  лишь  одно  --  броненосец  шел
совершенно  без  дыма,  хотя  раньше  высокие  черные  султаны  над  трубами
позволяли противнику обнаружить корабль за много миль.
     На малом ходу гул дизелей и вибрация корпуса почти не  ощущались,  хотя
даже  и  тогда  броненосец  звуковым  фоном,  слышимым на мостике, напоминал
идущий на под®ем тяжелый грузовик.
     Лишенный  двадцати  громадных  котлов,  колоссальных   машин   тройного
расширения,  угольных  ям,  опреснителей  забортной  воды  и  холодильников,
"Евстафий" стал легче почти на пять тысяч тонн и сидел  в  море  на  полтора
метра   выше   проектной   ватерлинии.   Для  улучшения  ходовых  качеств  и
остойчивости Воронцов приказал  заполнить  кормовые  междудонные  отсеки,  и
броненосец   приподнял  над  водой  массивный  кованый  таран  --  пережиток
австро-итальянской войны 1866 года. После эффектного  потопления  в  Лисском
сражении   таранным   ударом   флагмана   итальянцев  "Ре  д'  Италия"  весь
цивилизованный мир пятьдесят лет оснащал  свои  корабли  этим  бессмысленным
приспособлением,   так   никому  больше  и  не  пригодившимся,  но  исправно
отнимавшим львиную долю скорости и мощности  судовых  машин  на  образование
огромного буруна перед форштевнем.
     Вышли на мерную милю, и с позволения адмирала Воронцов передвинул ручки
машинного телеграфа на "Полный". Вахтенный штурман, уже ходивший на подобные
испытания, взял пеленг на створный знак и включил секундомер.
     Только  тот,  кому  приходилось  сидеть в боевом отделении танка, может
представить состояние Колчака, впервые  услышавшего  звук  разгоняющихся  на
максимальные обороты трех дизелей по пятнадцать тысяч лошадиных сил каждый.
     Сам  рев  моторов  был  не  особенно  и  силен,  но  вибрация корпуса и
низкочастотный резонанс  организма  создавали  ощущение  почти  невыносимое.
Однако  скорость  броненосец  набирал  уверенно,  и  вскоре  адмиралу начало
казаться, что он стоит на мостике  не  неуклюжего  грузного  корабля,  а  по
крайней мере минного крейсера. Высоко поднятый нос легко всходил на волну, а
когда опускался с гулким ударом, то брызги доставали до боевого марса.
     Со  стороны  могло  показаться,  что громадный корпус броненосца сейчас
выйдет на редан, как торпедный катер.
     От проникающего под черепную коробку звенящего гула начинали ныть  даже
корни  зубов.  Говорят,  что  на немецких дизельных "карманных линкорах" при
полных оборотах вылетали заклепки из  корпуса,  а  у  механиков  в  машинном
отделении  шла  кровь  из ушей. Вахтенные же офицеры на мостике обменивались
записками, поскольку нормально разговаривать там было невозможно,
     Штурман отмахнул рукой с зажатым в ней секундомером.  Воронцов  тут  же
дернул ручку телеграфа на "Малый". Гул и грохот почти тотчас же стихли. Стал
слышен звук обтекающей корпус волны.
     ~  Двадцать  три  с  половиной  узла,  господин  адмирал..  --  доложил
лейтенант, наскоро произведя в уме вычисления.
     -- Потрясающе. На семь узлов больше проектной.  Но  это  же  совершенно
невозможно.  Даже  получаса  такого  хода  невозможно вытерпеть... Да просто
набор корпуса не выдержит, не говоря  о  барабанных  перепонках.  --  Колчак
выглядел  более раздраженным, чем обрадованным. Так старые парусные адмиралы
не могли смириться с дымящими, пыхтящими, шлепающими плицами по воде первыми
пароходами-фрегатами. Невзирая на все их тактические преимущества.
     Воронцов и сам особого удовольствия не испытывал, хоть и  имел  большой
опыт службы именно на дизельных кораблях. Однако вежливо возразил:
     --  Это  ведь был форсаж. При скорости семнадцатьвосемнадцать узлов шум
двигателей вполне терпимый. А если в  бою  потребуется  дать  "Полный",  так
немного  и  потерпеть  можно. Все-таки лучше грохот дизелей, чем рвущихся на
палубе снарядов. И еще, Александр Васильевич, строго  говоря,  эти  старички
нам потребуются для одного-единственного выхода в море...
     -- Вы все-таки настаиваете?.. -- как-то обреченно спросил адмирал, хотя
все давно  было обсуждено и решено. И он не был трусом, подтвердил это своей
жизнью и смертью, однако тяжкий опыт трех подряд проигранных войн (японской,
мировой и гражданской) ощутимо давил на  психику.  И  ему,  начитавшемуся  в
одиночке Святоотческих откровений, больше всего хотелось сейчас воскликнуть:
"Да минет меня чаша сия!"
     --  Другого  выхода нет, Александр Васильевич. Могу только в успокоение
вам добавить, что вы видели еще далеко не все  приготовленные  вашим  бывшим
союзникам сюрпризы.
     Адмирал  молча махнул рукой в тугой перчатке и отвернулся. Долго, минут
десять, молча наблюдал кильватерную струю за кормой броненосца,  смотрел  на
загроможденные  шлюпбалками, катерами и вельботами, раструбами вентиляторов,
скорострельными  пушками  шканцы   и   спардек   броненосца.   Может   быть,
представлял,  какой  здесь  начнется кромешный ад после попадания нескольких
пятнадцатидюймовых снарядов. Видел уже подобное в Порт-Артуре. И думают,  не
отказаться  ли,  пока  еще  есть  возможность, от навязываемой ему авантюры.
Потом снова обратился к Воронцову:
     -- Ну, я все понимаю. Вы решили в очередной раз изменить  ход  истории.
Скорее всего это у вас получится. Но на благо ли это будет?
     --  Не  совсем понял вашу мысль. Любое целенаправленное действие меняет
ход истории. Николай II  в  июле  четырнадцатого,  когда  принял  решение  о
мобилизации,  да и вы сами, согласившись возглавить белое движение. изменили
ее очень основательно, -- прикинулся простаком Дмитрий. -- Только удалившись
в скит и полностью порвав связь с миром, можно ухитриться никак не влиять на
исторические процессы. Да и то... Разве Александр 1, превратившись в  старца
Федора Кузьмича, не повлиял на судьбу России фактом своего в ней отсутствия,
а  также  сложившимися  вокруг  этого  легендами?  Я  говорю, конечно, не об
обывателях вроде Акакия Акакиевича, роль которых в мире исчезающе мала, а  о
людях  должного  уровня  и  способностей. И вообще, Александр Васильевич, вы
предполагаете, что существует абсолютно детерминированное, как чугун в форму
отлитое будущее, которое обязано наступить с непременностью восхода  солнца,
а  мы  неразумными  действиями  способны  таковому  помешать?  Но  если  оно
предопределено непреложно, так тем более...
     -- Вы понимаете, о чем я говорю, -- отмахнулся Колчак.  --  Вам  трудно
это представить, но год одиночества очень способствует прояснению мыслей. Не
зря  монахи  всех  вероисповеданий  считали уединение и молчание непременным
условием обретения святости... -- Он груст" но улыбнулся.  --  Или  хотя  бы
мудрости.  Что  касается  вашего  упрека,..  Я  действительно принял власть,
уповая, что такой шаг может помочь  спасти  Россию...  Еще  ничего  не  было
решено...  Вы  же...  Вы  довольно успешно меняете уже осуществившееся... --
Слов у адмирала явно не хватало, прежде  ему  не  приходилось  рассуждать  о
таких  предметах,  и  он нервно комкал в руке перчатку, пытаясь выразить то,
что существовало пока лишь в виде смутных ощущений. -- Мне кажется,  история
уже  свершила  свой суд. Я считаю, что все действительно важное случается не
тогда, когда становится очевидным фактом, а намного раньше,  когда  в  жизнь
входит непосредственная причина этого. Гражданская война была нами проиграна
летом девятнадцатого года. Остальное -- лишь затянувшаяся агония. Я исполнил
свою  партию  и... сошел со сцены. Так же и Врангель. На картах все видно. В
той обстановке, что сложилась в июле двадцатого, победить он не мог.  Однако
же... А сейчас...
     Воронцов  давно  знал,  что  рано  или  поздно такой умный человек, как
адмирал, догадается, осознает невозможность происходящего в России и мире  с
точки  зрения  нормальной  логики.  Но  поверить  в  это  не сможет. И будет
мучиться, искать разумные об®яснения тому, чего об®яснить не в силах.
     --...Сейчас, -- повторил Колчак, -- мы начали какую-то другую  историю.
Как  мало, однако, для такого поворота нужно! Почему людей, подобных вам, не
оказалось в России шесть лет назад?
     -- Они наверняка были, Александр Васильевич. Только вот...  Помните,  у
Пруткова:  "Каждый  человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на
своем месте". И мы тоже.  Нам  пришлось  реализовывать  свои  способности  в
других местах, пока не представилась наконец возможность применить их здесь.
Да  вот  хотя  бы  и вас взять. Уверен, что за пятнадцать лет вы не особенно
поумнели... -- Воронцов уловил метнувшееся в глазах адмирала  возмущение  (в
то  время в таком стиле говорить с особами его ранга было недопустимо) и тут
же поправился: -- Я имею в виду, что интеллектуальные  способности  человека
вполне  определяются  годам  к  двадцати,  а  далее  идет  только накопление
жизненного опыта. Так вот, если бы вам довелось оказаться в  Порт-Артуре  на
должности  Макарова  или  Витгефта? Да еще и иметь в составе эскадры хотя бы
"Первозванного", "Павла 1", да пусть и "Евстафия" с "Иоанном"? Они ведь  еще
в  1903  году  были заложены, с английскими темпами постройки вполне могли к
началу войны поспеть...
     Колчак задумался лишь на мгновение, потом лицо его просветлело.  Словно
он решил наконец мучившую его математическую задачу.
     -- Ну, если таким образом рассуждать... "Янки при дворе короля Артура",
сочинение господина Марка Твена. Приходилось почитывать. Забавно, забавно. А
почему бы и нет, в конце концов?
     --  Разве  что  в  переносном смысле, -- делая вид, что принимает слова
адмирала за  тонкую  шутку,  улыбнулся  Воронцов.  --  Человек  действует  в
обществе,  уровень  развития  которого  ниже  его  умственных  способностей.
Например, испанцы в Америке XVI века. Однако, продолжая  литературную  тему,
гораздо правильнее будет счесть меня и моих друзей некими гибридами из графа
МонтеКристо и профессора Саразена, описанного Жюлем Верном в романе "Пятьсот
миллионов бегумы". Не в пример больше сходства, чем с означенным "янки".
     Когда  броненосец  уже  входил  в  Северную бухту, Колчак вдруг спросил
Воронцова, как бы возвращаясь к началу разговора:
     -- А  вот  что  вы  мне  на  такой  вопрос  ответите?  Допустим,  меняя
предопределенный  ход  событий,  мы  (Дмитрий  сразу  же  отметил  это "мы")
исправляем историю к лучшему. Прекратив гражданскую  войну,  спасаем  тысячи
людей,  которые  в  противном  случае  обречены были на гибель. Освободив от
англичан Константинополь и проливы, предотвращаем большую европейскую, а  то
и  новую  мировую  войну. Но... -- адмирал поднял палец, -- ведь при этом мы
обрекаем на смерть тысячи других людей, которым  погибнуть  отнюдь  не  было
предназначено.  Скажем, тех английских, да и наших моряков, которые пережили
минувшую войну, готовятся к увольнению в запас, а по нашей с вами воле снова
окажутся в бою. Так нравственно или нет обрекать на гибель  одних  людей  во
имя   жизни   других,   которые  как  бы  уже  были  обречены  смерти  волею
провидения?.,
     И тут Воронцов подумал, а не повредился ли в уме  адмирал  слегка,  сам
проведя  триста с лишним дней в ожидании казни, читая при этом исключительно
духовные писания, причем созданные и двести, и триста лет назад? Религиозная
литература иногда может быть полезной; считал он, сам  оставаясь  убежденным
атеистом, хотя бы как болеутоляющее средство, но нельзя же есть анальгин или
мепробамат ежедневно и горстями.
     -- На эту тему вам бы лучше с господином Новиковым поговорить. Он у нас
психолог  и  философ.  Я  же  простой  шкипер.  Но на войне бывал. Разве там
постоянно не приходится делать аналогичный выбор? Когда  вы  размышляли  над
картой,  какой эсминец и какую лодку послать к Босфору нз перехват "Гебена",
вы не решали тем самым судьбу конкретных людей? Погибнет экипаж "Жаркого" (а
почему не  "Жуткого"?)  ради  того,  чтобы  немец  не  потопил  на  переходе
транспорт   с   войсками.  идущий  в  Батум.  Военной  целесообразностью  вы
руководствовались, ваше высокопревосходительство, или соображениями чересчур
уж высокой морали?
     -- Ах! -- вздохнул Колчак. -- Не поняли вы меня. Я ведь совсем о другом
говорил...

        Глава 14
     Воронцов специально спланировал предстоящий бой так, чтобы  он  начался
на  траверзе мыса Сарыч. Виделся здесь какой-то тайный смысл. Если уж ему не
пришлось переиграть Цусимское, а еще лучше сражение в
     Желтом море 28 июля 1904 года, так хоть здесь взять реванш, в том числе
и за бой, который произошел именно в этом  месте  18  ноября  четырнадцатого
года  и мог бы увенчаться блестящей победой русского оружия, изменившей весь
дальнейший ход войны, но по  обычаю  последнего  полувека  судьба  оказалась
неблагосклонной.  Победа  уплыла  из рук адмирала Эбергарда из-за глупейшего
стечения  обстоятельств.  Дмитрий  был  с  детства  склонен  к  всевозможным
историческим аллюзиям.
     А   адмирал  Сеймур,  надменный  и  самоуверенный,  как  и  большинство
британских адмиралов начала XX века, воображал, что некоторое техническое  и
гигантское  численное  превосходство  их  флотов делает как бы автоматически
англичан лучшей морской нацией мира и любой бросающий им  вызов  обречен  не
просто на поражение, он должен быть сокрушен, как святотатец.
     Причем,  что самое забавное, реальность мировой войны на море отнюдь не
подтвердила  амбиций  сынов  "владычицы   морей".   Скорее   наоборот,   при
столкновении  с  достаточно  серьезным  противником англичане всегда терпели
поражение,  иногда  условное,  как  в  Ютландском  сражении,  а   иногда   и
абсолютное,   как  в  Дарданелльской  операции.  И  тем  не  менее  скромнее
британские флотоводцы не стали.
     Впрочем, уж сейчас-то вышедшая из  Босфора  линейная  эскадра,  которую
Сеймур  лично  вел  к  берегам  Крыма,  могла  рассчитывать на великолепную,
блистательную победу.
     Пять линкоров, островов плавающей стали, без всякой иронии ~ воплощение
технического гения кораблестроителя  Уатса  и  стратегического  --  адмирала
Фишера,  окрашенные  блестящей  оливково-серой  краской,  имевшие  по десять
колоссальных 343-миллиметровых орудий. густо дымя угольными котлами, шли  на
север.  "Айрон  Дюк",  "Мальборо",  "Бенбоу",  "Эмперор  оф  Индиа" и слегка
уступающий им в вооружении и водоизмещении "Центурион".
     Их   младшие   "систер-шипы",   куда   более   мощные    сверхдредноуты
средиземноморской  эскадры  "Куин  Элизабет", "Уорспайт", "Бархем" и прочие,
вооруженные вообще уже чудовищными пятнадцатидюймовыми пушками, нахватавшись
снарядов  с  Дарданелльских  береговых  батарей  и  торпед  старых  турецких
миноносцев,  два  года  назад  расползлись по своим Скапа-Флоу, Сингапурам и
прочим разбросанным по миру базам, а эти остались обозначать величие империи
в средиземноморских и черноморских водах.
     Адмирал Сеймур привык входить  во  главе  своих  броненосных  эскадр  в
русские  и  турецкие  порты  так,  будто  никаких  международных  законов  и
суверенитетов для него не существовало. Да так оно и было.
     Поэтому и сейчас он шел на север,  не  представляя,  что  кто-то  может
бросить ему вызов.
     В девятнадцатом и начале двадцатого года британские линкоры вели себя в
Черном  море  отнюдь  не  как  союзники. Они четко ощущали себя оккупантами,
арбитрами в споре мелк