японские
винтовки,  разводили  костер  из  старых  шпал.  Внимание  Шульгина  привлек
согнувшийся  крючком  парень,  донельзя  замерзший.  Ему не хватало терпения
ждать, пока огонь разгорится по-настоящему, и он совал ладони прямо в  вялую
струю сизого дыма.
     Одет  страдалец  был  в  растоптанные юфтевые сапоги, штаны домотканого
сукна и совсем не подходящий к погоде короткий флотский бушлат. На голове --
грязнобелый треух. Но вот лицо у него... не совсем подходило к наряду.
     Сашка указал на него Кетлинскому.
     -- Взгляните, Казимир Филиппович, не из ваших? Бушлатик форменный, а на
"революционного матроса" не слишком похож.
     -- Сейчас любой одет во что придется. Мог и на  толкучке  купить,  и  с
убитого снять, -- ответил каперанг, однако изменил свой курс и, поравнявшись
с парнем, негромко, но резко скомандовал по-английски:
     -- Гардемарин, ко мне!
     "Правильно,  --  одобрил  капитана  Шульгин.  --  Скорее  всего  именно
гардемарин. Лет ему двадцать, от силы двадцать один, мичманом стать не успел
бы..."
     Парень  непроизвольно  дернулся  и  тут  же  снова  сник,   еще   ближе
придвигаясь  к  костру,  так,  что  один  из  милиционеров  даже  слегка его
оттолкнул.
     -- Ну куды, куды лезешь? Щас разгорится, тады и погреемси...
     -- Подойдите, подойдите к нам,  --  уже  мягче  сказал,  остановившись,
Кетлинский. -- Сейчас вам бояться нечего.
     Они  пошли  рядом,  о чем-то негромко переговариваясь, а Шульгин слегка
приотстал, обернулся. Эта мимолетная сценка не привлекла  ничьего  внимания.
Да, собственно, чего им было опасаться? Со своим мандатом Сашка мог без суда
расстрелять  начальника станции, если бы ему это пришло в голову, н никто бы
не стал спорить, а тут всего-то захотелось  большим  московским  начальникам
переговорить  с  замерзающим  бродяжкой. Может, просто документы проверить в
целях бдительности.
     У входа на перрон Кетлинский  придержал  шаг.  О  чем  он  расспрашивал
бывшего  гардемарина.  Шульгин не слышал, но глаза парня светились отчаянной
надеждой, смешанной со страхом.
     -- Вот, Александр Иванович, позвольте представить -- старший гардемарин
Морского корпуса Белли Владимир Александрович, потомок известного в  истории
русского  флота  капитана Белли. В семнадцатом году застрял во Владивостоке,
где проходил морскую практику  на  вспомогательном  крейсере  "Орел".  После
открытия   железнодорожного   сообщения  через  Читу  пробирается  домой,  в
Петербург. Денег нет, есть нечего, на поезд не может сесть пятые сутки...
     Шульгин сразу понял, что за мысли скачут сейчас в давно не мытой голове
гардемарина. Эти двое, конечно" большевики. Кто еще может находиться здесь и
сейчас? В немалых чинах, судя по одежде и возрасту. Разгадали его сразу.  До
сих  пор  ему  удавайтесь  прикидываться демобилизованным матросом, затертая
справка об этом от  штаба  Сибирской  флотилии  годилась  для  малограмотных
заградотрядников,  а  тут попался. Пока не спросили, что он делал три года в
белом, оккупированном американцами и  японцами  Владивостоке,  но  наверняка
спросят.  Удастся  выкрутиться  или  сдадут в ЧК? Этот, в офицерской шинели,
выглядит  доброжелательным,  прадеда  вспомнил.  Вывший  старший  лейтенант,
наверное,  или кавторанг. Но все равно ведь служит большевикам. Одна надежда
на остатки дворянской чести и человеческое сочувствие...  Теперь  все  будет
зависеть от второго. Непонятный тип, наверное, комиссар...
     Шульгин  снова  ощутил возбуждающее чувство власти над чужой судьбой. И
удивление перед могуществом случая. Вот  захотелось  им  размять  ноги  ~  и
встретили  погибающего  гардемарина. Остались бы в вагоне чай пить или вышли
на полчаса позже -- пропал бы парень без  следа.  До  Питера  ему  точно  не
доехать.  И  сейчас  все  в  моих  руках. Могу отвернуться и пройти мимо. На
секунду Владимир почувствует облегчение, благодарность судьбе  за  спасение.
Которое  на  самом  деле  окажется чуть отложенным смертным приговором. Могу
выдать ему действительно надежный мандат с приказом всем  властям  оказывать
подателю  всяческое содействие и обеспечить проезд в литерном поезде. А могу
сейчас  пригласить  в  свой  вагон...  Что  сулит  гардемарину   в   будущем
адмиральские  погоны,  но  с  тем же успехом и смерть в бою через неделю или
год. Так что выберем, о всемогущий Гарун-аль- Рашид?
     -- Сильно оголодали, юноша?  --~  задал  он  наиболее  бессмысленный  в
данной  ситуации  вопрос.  -- И вши, наверное, имеются? Тогда распорядитесь,
пожалуйста, господин  капитан  первого  ранга,  чтобы  старшего  гардемарина
помыли  в  бане (в поезде имелся хорошо оборудованный вагон-баня), переодели
подобающим образом, а затем я приглашаю вас обоих на ужин. -- Говорил это  и
наслаждался сменой выражения лица Владимира Белли. -- Считайте себя снова на
службе. От присяги вы, надеюсь, не отрекались?
     --  От  какой  присяги?  -- пробормотал непослушными, н не только из-за
мороза, губами юноша.
     -- Казимир Филиппович, разве гардемарины Морского корпуса не  принимали
присягу до октября семнадцатого?
     --   Так   точно,  ваше  превосходительство,  --  включился  в  игру  и
Кетлинский, -- принимали, как все военнослужащие...
     ~- Какие же могут быть еще вопросы? Не смею вас более задерживать. А  в
семнадцать часов жду..,
     Вагон снова надоедливо и уныло громыхал колесами по разболтанным, давно
уже не отвечающим никаким ГОСТам и требованиям техники безопасности рельсам.
Но Владимиру  этот  звук  казался торжественным маршем. Было,тепло, угля для
отопления не жалели,  горели  электрические  бра  на  полированных,  хотя  и
изрядно  поцарапанных  стенах,  под ногами в удобных мягких сапогах пружинил
текинский  ковер,  скатерть  на  столе  крахмальная,  на  тарелках   дымился
настоящий  беф-строганов  с  гарниром  из  картофельной  соломки, каперанг в
кителе со свежайшим воротничком подливал гардемарину водку  в  серебряную  с
чернью стопку. Словно все происходило в кают-компании крейсера, еще до того,
как власть и во Владивостоке захватили большевики.
     Невозможно  даже  поверить  своему  счастью.  А всего гри часа назад...
Нет-нет, лучше и не вспоминать, ну как рассеется дымом дивное видение? С ним
уже было подобное,  когда  в  тифозном  бреду  представлялась  петербургская
квартира,  освещенные  утренним солнцем квадраты навощенного паркета и мать,
подающая чашку с клюквенным морсом...
     Генерал напротив, хотя и нет на его мундире золотых погон, но все равно
настоящий генерал, благожелательно щурится,  смотрит,  как  гардемарин  ест,
стараясь  правиль но держать вилку и нож, не глотать слишком быстро и жадно.
Владимиру хотелось немедленно начать задавать вопросы: что  происходит,  как
возможно,  что  настоящие  царские  офицеры свободно путешествуют по красной
России? У него вначале мелькнуло подозрение, что это чудовищная,  иезуитская
провокация  чекистов,  только  зачем,  кто он такой, чтобы ради него... И те
люди, которых он увидел в соседнем вагоне, " самые настоящие  офицеры,  вряд
ли  ЧК  сумела  бы  набрать  столько  талантливых статистов. Белли знал, что
большевики не сумели разбить Врангеля и подписали мир, но какая связь?
     -- Вы в каких дисциплинах  чувствуете  себя  лучше  подготовленным?  --
спросил гардемарина каперанг.
     --   Вообще-то   штурманское   дело   мне  больше  нравится.  Но  и  по
артиллерийской подготовке у меня полные двенадцать.
     ~- Это хорошо. Артиллеристы нам пригодятся. Я и сам артиллерист. Кто  у
вас практикой руководил? ~ Капитан первого ранга Китицын.
     --  Михаил  Александрович? Были знакомы, еще по Балтике. Хороший моряк.
Где он сейчас?
     -- Знаю только, что весной он увел отряд из  трех  кораблей  в  Японию,
намереваясь идти в Севастополь, -- ответил гардемарин, проглатывая кусок,
     --  Дошел,  могу  вам  сообщить. На пароходе "Якут". С ним сто двадцать
гардемаринов и команда. А вы почему остались? Сейчас бы уже мичманом были...
     -- Я тяжело болел. Тиф. Думали -- не выживу.
     -- Ну, судьбе виднее. Даст Бог, вскоре повидаетесь с однокашниками.  "-
кивнул  Кетлинский,  со  вкусом  выпил.  Ему  тоже  нравилось ехать в поезде
Шульгина.  Порядки  совершенно  как  на  старом  флоте.  Он  промокнул  губы
салфеткой.  --  Только  у них были в боях тяжелые потери. Во время десанта в
Одессу чуть не половина..,
     -- Оставим пока печальную тему, -- включился в разговор Шульгин. --  Вы
через Иркутск когда проехали?
     ~  Дней  десять,  наверное.  У меня как-то дни перепутались. Я, и какое
сегодня число, нетвердо знаю.
     -- Там долго были?
     ~ Неделю. Дрова для паровозов на станции пилил, потом на  тендере  меня
до Омска довезли.
     -- О Колчаке что-нибудь слышали?
     --  Да  что  же  там можно услышать? Уже и забыли о нем все. Я бы хотел
сходить, посмотреть, где его расстреляли, да расспрашивать не рискнул...
     -- Город хоть немного знаете?
     -- Центральную часть только...
     Шульгин,  словно  потеряв  интерес  к  этой  теме,  начал  выяснять   у
гардемарина  подробности  жизни  во  Владивостоке  при  красных  и  во время
интервенции союзников, о настроениях на Амурской и Сибирской  флотилиях,  их
корабельном составе и об участии в боях против красных.
     --  Вот  что  интересно.  Казимир  Филиппович, на Балтике и Черном море
матросы оказались главной разрушительной силой и ударным отрядом  революции,
а на Дальнем Востоке -- наоборот. Матросские команды до последнего сохранили
верность  законной  власти. Влияния над ними большевики так и не получили...
Вы это чем-нибудь можете об®яснить, гардемарин?
     -- Не могу, ваше превосходительство. Наверное, потому,  что  агитаторов
не хватило и боевых действий там не велось. Вот и не было причины бунтовать.
     --  Скорее  всего  дело  непосредственно  в  людях.  Сибирская флотилия
комплектовалась  призывниками  из  Сибири  же  и  Приморья.  А   там   народ
зажиточный,  спокойный,  им революция ничего особо привлекательного посулить
не могла, ~ высказал свое мнение Кетлинский. --  И  лозунг  "Штык  в  землю"
популярности  не  имел.  Войны  и  так  нет,  кормежка лучше, чем в деревне,
большой город под боком, винную порцию  выдают  без  вдержки.  Если  хотите,
Александр  Иванович,  вообще  вся  революция  прежде  всего  из-за  глупости
верховной власти и несовершенства наших уставов  произошла.  С  первых  дней
войны  кадровых  офицеров  в  атаку  впереди  пехотных цепей посылали, вот и
осталась армия без настоящего офицерства. Уже в шестнадцатом году  девяносто
процентов   полуротных  и  ротных  командиров  из  мещан  с  четырехклассным
образованием и шестимесячной  школой  прапорщиков  состояли.  Вот  и  некому
оказалось  солдатскую массу, где две трети рядовых были сорока лет и старше,
в руках удержать. Далее. Гвардию с первых дней  во  встречные  бои  бросили.
Дурак только такое мог придумать. Надеялись за два месяца немцев победить. А
оставалась  бы  кадровая  гвардия  в  Петрограде,  никому в голову не пришло
бунтовать, а и вздумали бы --  одними  ножнами  палашей  любую  демонстрацию
разогнали  бы.  Как в Москве в девятьсот пятом. С флотом то же самое. Четыре
года линейный флот у стенки простоял, можете себе представить -- ни  разу  в
море не вышел. Вообразить только -- чуть не десять тысяч молодых здоровенных
му жиков четыре года на железных коробках сидели и большевистских агитаторов
слушали!  В  таких  условиях  даже  Иоанна  Кронштадтского уговорить можно в
бордель сходить.
     -- А вот Черноморский флот из боев и походов не вы лезал,  а  итог  тот
же, -- подначил Шульгин каперанга.
     --  Ну, то вы не путайте, Александр Иванович. На нашем флоте беспорядки
начались, когда уже всю Россию большевики захватили. И тем не  менее  больше
половины  матросов  не  поддались.  Кто  вообще в Новороссийск не пошел, кто
одумался и обратно вернулся.. И сейчас на кораблях много рядовых  и  унтеров
служит...  Если  бы командующий немного жестче себя вел. агитаторов с первых
дней приказал арестовать и военно-полевым судом судить, сейчас бы  жив  был,
наверное...  Вечная ему память. Гардемарин, разморившись в тепле и выпив три
большие рюмки, осоловел и отчетливо кочевал носом,
     --~ Отведите его в купе, -- попросил Шульгин Кетлинского,
     -- Спит, -- сообщил, вернувшись, кавторанг. -- А для чего он вам вообще
нужен, позвольте полюбопытствовать?
     -- Да так. Жалко стало. Возьмете его к себе,  глядишь,  хороший  офицер
получится.  А  если даже и не очень, все лучше, чем если бы под забором умер
или у стенки... И еще кое-какие соображения имеются,

        Глава 5
     "... Колчак расстрелян был Чека, вздохнули  интервенты  тяжко.  Остался
пшик  от  Колчака  и  адмиральская фуражка". "Глуп Демьян Бедный",-- подумал
Шульгин, сбрасывая на пол купе тяжелый, отпечатанный  на  грубой  оберточной
бумаге  лист  газеты "Известия Совета рабочих и крестьянских депутатов", где
были напечатаны эти пошлые стишки. Мало что смысл крайне похабный, так в них
и фактически все неверно. Во-первых, по идее, расстреливал Колчака Иркутский
ревком, отнюдь не ЧК, которой там  не  было  и  не  могло  быть.  Во-вторых,
интервенты  вряд  ли тяжко вздыхали, поскольку Колчака большевикам и выдали,
чтобы спастись самим и утянуть пресловутый "золотой эшелон"  --  шестнадцать
вагонов  со  спасенным  от  красных при их бегстве из Казани золотым запасом
Российской империи. И про фуражку тоже бред, мороз  тогда  был  за  тридцать
градусов,  и  адмирала  на  расстрел  вели  в  папахе. Пшик же остался не от
Колчака, который при любых поворотах сюжета  остается  одним  из  крупнейших
политических  деятелей  России,  ее  же прославленным флотоводцем и вдобавок
полярным исследопателем, лауреатом Большой Константиновской  золотой  медали
Русского  Географического  общества, именем которого назван остров в Карском
море, а от самого Ефима Придворова, Демьяна Бедного тож, кое-как  прожившего
свою лакейскую жизнь и умершего в полной безвестностИ.
     И  еще  ему  думалось накануне решающего дня -- так ли оно случилось на
самом деле или начались уже очередные  исторические  аберрации?  Был  ли  на
самом  деле  расстрелян  Колчак  7  февраля  1920  года  даже  и  в  прошлой
реальности, или Сибревком  все  же  последовал  приказу  Москвы:  "В  случае
опасности  вывезти  Колчака на север от Иркутска..." Могло ли случиться, что
факт изменения реальности в июле двадцатого года ретроградно повлиял на  нее
же  в феврале? Гадать не будем, потому что все равно бесполезно. Постараемся
сделать так, чтобы завтра нес вышло как надо.
     Шульгин все продумал с наивозможнейшей тщательностью.  На  ближайшем  к
Иркутску  со  стороны  Москвы  раз®езде  оставил  паровоз  с одним вагоном и
десятью офицерами охраны. Бронепоезд продвинул  по  главному  пути  прямо  к
пассажирскому перрону. В случае необходимости он будет прикрывать отход. Его
4,2-дюймовые  пушки,  если потребуется, разнесут половину города. Свой поезд
он загнал на боковую ветку сразу за выходным семафором. Приказал загрузиться
углем и водой под завязку и держать пар на  марке.  Поставил  боевую  задачу
непосредственным исполнителям.
     О  подлинной  цели  их  прибытия сюда знали только Кетлинский, Мальцев,
Кирсанов  и  еще  трое.  Остальные  офицеры-рейнджеры  получили  более-менее
убедительные легенды и подробную диспозицию.
     Командиру  бронепоезда,  убежденному  троцкисту и тоже военному моряку,
хотя и не офицеру, а бывшему гальванеру с линкора "Полтава",  было  сказано,
что  в  местном  Совете  окопались  предатели,  возможно,  кое-кого придется
"из®ять".  Это   не   расходилось   с   инструкциями,   которые   тот   имел
непосредственно  из  Центроброни,  и  Шульгин  был  спокоен.  Выделенный для
сопровождения  экспедиции  сотрудник  Агранова  должен  был   нейтрализовать
местное  отделение Трансчека. Там же Шульгин, пред®явив свой мандат, получил
для выполнения специального инспекционного задания два автомобиля.
     Согласно хранившимся в сейфе Трилиссера документам, имитация  расстрела
и  дальнейшее  содержание Колчака в заключении поручались лично председателю
Сибревкома Смирнову, члену Иркутского  ВРК  Чудновскому  и  председателю  ЧК
Васильеву. Во избежание утечки информации каких-либо иных лиц, независимо от
занимаемой  должности,  ставить  в  известность о дальнейшем существовании в
природе "об®екта N 27" категорически запрещалось.
     С Васильева, учитывая его анкетные данные, и решили начать операцию.
     На работе товарища Васильева не оказалось. Утомился он, поехал отдыхать
домой. Адрес дежурный сказал не сразу.
     --    Не    положено.    На    месте    начальники    оперативного    и
секретно-политического отделов, а также комендант. К ним и обращайтесь.
     Пришлось  Шульгину,  кроме  удостоверения  московской  ЧК, пред®явить и
здесь  специальный  мандат,  подписанный  лично   новым   начальником   ОГПУ
Аграновым.
     --  Ты  понимаешь,  товарищ, у нас крайне важное дело непосредственно к
Васильеву. О нем не должен знать больше никто. И о  нашем  приезде  ты  тоже
должен молчать. Иначе -- сам знаешь...
     Дежурный  подтянулся,  проникся  серьезностью момента (слух о последних
событиях в столице дошел и сюда), подробно об®яснил и даже коряво нарисовал,
как проехать.
     Этот  чекист,  немолодой   уже   мужчина   с   внешностью   культурного
мастерового,  в  круглых  маленьких  очках,  когда Шульгин с сопровождающими
вошел в комнату, пил чай из большой фарфоровой кружки. Пока с ним  говорили,
все  время  на  нее поглядывал, боялся, что остынет. Да и то, буржуйка грела
плохо, в окно сквозил ледяной ветер. Дождавшись, когда дежурный  на  секунду
отвернется,  Сашка  неуловимым  со  стороны движением опустил в чай крупинку
чуть больше спичечной головки.  Поблагодарил  товарища,  мягко  улыбнулся  и
вышел.  Только  за  дверью  задержался  ненадолго, проследил, не вздумает ли
чекист позвонить куда-нибудь по телефону. Нет, желание согреть живот и  руки
оказалось сильнее бдительности.
     Значит,  все  в  порядке.  Через  несколько  минут  у  "пациента" вдруг
возникнет сильное головокружение, и он потеряет сознание. Ненадолго. Очнется
с симптомами, похожими на тиф или малярию, а заодно и  потеряет  память.  На
неделю,  может,  на  две.  Если  сильно  не повеют -- совсем. Зато никому не
расскажет, что приезжие юварищи интересовались секретным адресом.
     Из обильно читанной в свое время шпионской литературы, Юлиана  Семенова
в  особенности.  Сашка  знал,  что  прокалываются  обычно  на  мелочах. Как,
например, непродуманный контакт с особо охраняемым эсэсовцем Либо в  "Майоре
Вихре" чуть не провалил всю операцию по спасению Кракова.
     Товарищ  Васильев  жил  в кирпичном двухкомнатном ломике, целый квартал
которых тянулся позади закопченных корпусов  какой-то  фабрики.  Задолго  до
революции  их  построил для своих рабочих хозяин. Лицемерная забота коварных
капиталистов о "рабочей аристократии", имеющая целью внести раскол в  борьбу
пролетариата за. свои права.
     Очень  удобное  место  для  намеченной  акции  ~  стены толстые, окошки
маленькие, улица безлюдная, депо неподалеку, паровозы то и дело гудят.
     Главный чекист только что проснулся. До того  двое  суток  не  спал  --
совещание  с сотрудниками, совещание в гупкоме заседание продкомисски, выезд
в Хомутово, где имели место выступления несознательных  элементов  на  почве
неправильного  понимания  новой  экономической политики, да несколько важных
допросов, да ночной пестрел кулаков,  подозреваемых  в  пособничестве  белым
партизанам.,.  На  стук  в  дверь  вышел  в нательной рубахе и синих галифе,
заправленных в толстые шерстяные носки, крашенные фуксином.
     -- Вы ко мне, товарищи? Откуда, по какому делу? Почему  в  комиссии  не
подождали? Я предупредил, что к обеду буду...
     Вежливо;  но с уверенностью, не позволившей хозяину закрыть дверь перед
носом нежданн