турецкую папиросу.  После  снятия
блокады  их  каждый день везли из Стамбула и Трапезунда фелюгами и парусными
шхунами нищие турецкие контрабандисты. Лариса тоже протянула руку к  коробке
через  столик,  наклонилась, мелькнуло на секунду в вырезе Платья аккуратное
смуглое полушарие с  ярко-розовой  вишенкой  соска.  Наверняка  нарочно  две
лишние кнопки расстегнула, зараза...
     Некоторый резон в словах Ларисы был. Только зря она преувеличивала силу
своих  чар. В тех условиях любая более-менее симпатичная девушка не могла не
вызвать соответствующих эмоций. А Лариса... Конечно, до Ирины ей далеко,  но
в  глаза она бросалась. И по-кошачьи гибкая фигура, и неуловимый флер тайной
порочности...
     Но почему бы сейчас не польстить девушке? Он вздохнул и развел  руками:
мол, что уж теперь.
     --  Вот  видишь,  от  меня не спрячешься. Я вас всех насквозь видела. И
почти возненавидела в первый же вечер.  Такие  все  богатые,  благополучные,
утонченные и рафинированные якобы. Огромная дача, напитки самые заграничные,
закуски  --  из подсобок Елисеевского, японская аппаратура, даже и книги как
напоказ -- Джойс, Аврелий, Набоков... Стихи --  не  Асадов  с  Евтушенко,  а
Гумилев,  Ходасевич,  Гиппиус. И женщины ваши штучные... Если бы не Наталья,
часа в вашей компании не осталась бы...
     -- За что уж так? Будто сама не из таких. Аспирантка, а джинсы  "Левис"
на тебе были, ценой в три твоих стипендии, кроссовки "Адидас" в ту же цену и
подружка  Наталья  тоже  из  разряда  штучных, отнюдь не продавщица овощного
магазина...
     -- В том-то и дело, Саша, в том  и  дело.  Хорошо,  что  Левашов  сразу
показался  мне  другим, простым и честным. Благородным, я бы даже сказала. А
про вас подумала... -- Она вздрагивающей рукой поднесла  папиросу  к  свече,
прикурила.
     -- Подумала, что тоже какие-нибудь "шестерки" партийные, на фарцовщиков
и цеховиков вы не походили, а у кого еще тогда такие дачи бывали?

     -- Ну а чем тебе партийные так уж насолили?
     --  Да  потому,  что  я  была девочкой по вызовам аж в самом горкоме. И
брата вашего научилась оценивать профессионально. Об®яснять нужно?
     -- Чего уж тут об®яснять...
     Видимо, что-то в голосе Шульгина Ларисе не понравилось.
     -- Не надо так со мной разговаривать! -- перешла она почти на крик.  --
Подумаешь,  чистоплюи!  Знаю, что ты сказать хочешь: "А кто тебя заставлял?"
Хорошо со стороны рассуждать! Я ведь очень приличной девушкой была. Как  все
до  поры  до  времени.  Даже  в комитет комсомола института меня выбрали. На
четвертом курсе. Как-то посласти нас, меня и еще троих таких же, на районной
партконференции помогать. Регистрация там  и  все  такое...  Приглянулась  я
кому-то  из  руководства. После конференции пригласили на "шестой вопрос" --
так у них пьянка по случаю избрания на новый срок называлась, -- под Москву,
на спецдачу. Похожую, кстати, на вашу валгалльскую.  Сначала  все  было  как
положено  --  ужин,  тосты,  речи.  А  мы  с  девчонками  в  качестве гейш и
одновременно  официанток.  А  потом...  --  Лариса  махнула   рукой,   жадно
затянулась.  --  Драться постеснялась, а на слова мои и слезы внимания никто
не обращал...
     Утром уже, когда нас домой развозили, заворг сказал, что, если  болтать
станем,  и  из  института  вылетим,  и  родителям  неприятностей  хватит.  А
правильно все поймем  --  не  пожалеем.  У  меня  поначалу  настроение  было
повеситься  или  таблеток  наглотаться.  Я  ведь считай что девочкой была...
Пробовала, конечно, пару раз, но так... почти теоретически. А  тут  сразу...
Но  ничего, вовремя одумалась. А дальше пошло... Правда, не обманули. -- Она
криво улыбнулась. -- Отметки всегда были в порядке, каждый  месяц  в  "сотую
секцию"  ГУМа пускали, все бесплатно, в турпоездки заграничные по "Спутнику"
тоже бесплатно ездила... Распределили сразу в аспирантуру...  --  Она  снова
махнула  рукой. -- Да зачем я тебе все рассказываю? Дело прошлое, и ничего в
нем особенного нет. Не  на  Казанском  вокзале  за  пятерку...  Считай,  что
выполняла свой партийный долг.
     -- Ты и в партии состояла? -- непонятно зачем спросил Шульгин.
     -- А как же! После третьего спецобслуживания приняли. Михаил Николаевич
сказал, что не имеет морального права трахать беспартийную...
     --  А  это  кто такой? -- Разговор казался Сашке глупым и никчемным, но
странное любопытство не позволяло его прервать.  Да  и  девушке  лучше  дать
выговориться.  Слишком  долго она это в себе держала. Может бьгпэ, и Наталье
не рассказывала.
     -- Секретарь горкома по торговле и еще по чему-то... Не вникала. Я  ему
приглянулась  и  постоянной  у  него стала. Ночь с субботы на воскресенье --
его. Но зато больше никто не посягал... Он меня даже  инструкторшей  в  свой
отдел  взять решил, но тут уж я на дыбы. Мне наукой заниматься хотелось. Что
ты опять усмехаешься? Думаешь, если блядь партийная, так еще и дура? У меня,
к твоему сведению, диссертация почти готова. Еще неизвестно, что хуже  --  с
секретарем горкома четыре раза в месяц на дачку с®ездить или за каким-нибудь
придурком замужем тем же самым каждый день заниматься, тошноту подавляя. Вон
как  Наталья  --  назло  Воронцову  замуж  выскочила, а потом не знала, куда
деваться... Нет, он вообще-то мужик ничего был, даже симпатичный, если бы не
такой толстый, только  как  напьется,  подавай  ему  всякие  изощренности...
Какую-нибудь  "Эммануэль"  на  видик поставит и требует, чтобы я то же самое
изображала...
     Лариса раздавила папиросу в пепельнице,  с  отвращением  посмотрела  на
бутылку, из которой Шульгин хотел налить ей еще шампанского.
     --  Да  убери  ты  это!  У  меня уже под горлом плещется. Лучше коньяку
рюмку...
     -- Не развезет?
     -- Ну и слава Богу, если развезет. Зато высплюсь  как  следует.  И  все
забудем, договорились? ~ Могла бы и не спрашивать...
     Лариса  залпом  выпила  серебряную царскую чарку грамм на сто, подышала
открытым ртом, не закусив.
     " Все. Хватит. Засиделись. Пойду к себе. А ты прибери здесь. Терпеть не
могу, когда до утра на столе об®едки остаются.
     Она встала из-за стола, и ее заметно качнуло. Впрочем, возможно, просто
вагон дернулся на закруглении.
     -- Закончишь, загляни ко мне, -- сказала Лариса уже  на  пороге  своего
купе. -- Я тебе еще кое-что скажу...
     Что  интересно,  закончив уборку и поворачивая бронзовую ручку двери ее
купе, Шульгин еще ни о чем таком не думал. Возбуждение  прошло.  Ему  скорее
казалось,  если  что  и произойдет между ними, то уж не сегодня. Сейчас ночь
исповедей, а не любви...
     И все же у него частило сердце  и  пересыхало  во  рту.  Услышанная  от
Ларисы  история  (а не придуманная ли для пущей интриги?) подействовала так,
как надо. Он замечал за собой подобное и раньше  --  его  влекли  женщины  с
сомнительной  репутацией.  Оттого  он  и поддался в свое время чарам будущей
жены, что наслушался ходивших по театрам баек о ее бесчисленных, подчеркнуто
скандальных романах. И в принципе не слишком жалел о своей женитьбе.  Стерва
она была первостатейная, но в постели с ней скучать не приходилось.
     Задув  почти  догоревшие  свечи  в  столовой,  Шульгин  отодвинул дверь
Ларисиного купе. Она лежала  поверх  одеяла,  высоко  подоткнув  под  голову
подушку, опять курила.
     Свет  ночника  за изголовьем делал ее лицо похожим на резную ритуальную
маску.
     -- Что ты хотела мне еще сказать? --  спросил  он,  проглотив  комок  в
горле.
     --  Садись,  --  показала Лариса на кресло напротив. Купе в этом вагоне
были в полтора раза больше обычных, и по другую  сторону  откидного  столика
располагалось  глубокое  бархатное  кресло  с  дубовыми  подлокотниками.  --
Послезавтра мы уже будем в Москве. Я наконец приму предложение Олега,  стану
его  законной  женой.  И не знаю, как там дальше сложится. Но в политических
интригах я буду твоей верной союзницей. Обожаю  всякие  авантюры.  Согласен,
чтобы мы стали настоящими друзьями?
     -- Какие вопросы! Да мы ведь и так просто обречены ими быть, если хотим
что-то  значить  в  этом  мире...  --  Сашка  отвел  глаза,  чтобы не видеть
откинутую полу платья и белый треугольник плавок между загорелых бедер.  Она
нарочно рассчитала позу так, чтобы как раз из кресла он это увидел.
     --  Не  обязательно,  совсем  не  обязательно.  История  знает  столько
примеров... Так что, союз и дружба? -- И она резко села на диване, протянула
Шульгину руку. Платье совсем распахнулось, грудь упруго выскользнула наружу.
Она ее не стала заправлять обратно, похоже, даже  чуть  заметно  подмигнула.
Или то по щеке метнулась тень?
     Что  оставалось  делать?  Он  тоже  подал  руку. Такие тонкие пальцы, а
рукопожатие мужское. Сашка вспомпил, она когда-то говорила, будто занималась
фехтованием и горными лыжами.
     -- Только ведь знаешь, Саша, -- улыбнулась она порусалочьи, --  мужчина
и женщина не могут быть друзьями, если сначала не были любовниками...
     -- Почему это вдруг? -- глупо спросил Сашка.
     --  Потому  что  иначе  они волей-неволей все равно будут думать прежде
всего о том, что у кого в штанах и под юбкой. Закон  природы.  А  вот  когда
здесь нет вопросов и тайн, можно и более серьезными вещами заниматься. Разве
нет?
     --Возможно...
     --  Осталось доказать это экспериментом. Иди ко мне... -- Она вскочила,
одним рывком стянула через голову платье, бросила его  на  пол.  И  стыдливо
потупила  глаза,  делая вид, что ужасно вдруг застеснялась, ожидая, чтобы он
сам избавил ее от последней, почти символической детальки туалета.
     Будто чего-то испугавшись, Шульгин выключил ночник и только после этого
нашел  на  ощупь  напрягшуюся  тонкую  талию,  скользнул  по  ней  ладонями,
оттягивая вниз тугую резинку.
     Тело  у  нее  было горячее, кожа нежная и гладкая, пахнущая незнакомыми
горьковатыми духами. Диванчик для  двоих  был  явно  узковат,  и,  чтобы  не
свалиться  на пол, Сашка крепко обнимал Ларису. Она прижалась к нему животом
и грудью, он чувствовал гулкие удары ее сердца. Несмотря на охватившую обоих
нетерпеливую страсть, они согласно не спешили, словно привыкая друг к другу.
Или  Шульгин  невероятным  усилием  воли  всетаки  надеялся  удержаться   от
последнего шага, сулящего очередные нравственные проблемы и страдания.
     Сдерживая  неровное  дыхание,  Лариса  легко касалась губами его лица и
шеи, он медленно поглаживал ее спину,  крутой  изгиб  поясницы,  напрягшееся
сильное бедро.
     "Нет, точно горнолыжница", --подумал Сашка. Оба молчали, и никто первым
не решался перейти к решительным действиям. Только обменивались осторожными,
какими-то пугливыми ласками и легкими поцелуями. Лариса не выдержала первой.
     --  Смелее,  генерал,  со  мною  можно смелее, я ведь не Аня, -- хрипло
прошептала она.
     Эти слова почему-то разозлили Сашку и отпустили тормоза, что до сих пор
его сдерживали.
     Лариса и в постели вела себя так же раскованно, с полным пренебрежением
к предрассудкам, как и в обычной  жизни.  Вдобавок  она  относилась  к  тому
редкому, типу женщин, которым процесс доставляет не меньшее наслаждение, чем
всем остальным -- только самый бурный финал.
     Сколько  это длилось, Шульгин потом не вспомнил. Он будто вдруг очнулся
после глубокого обморока. Горели  исцелованные  губы,  стальное  пружинистое
тело  содрогалось  в его об®ятиях, словно он пытался удержать выброшенную на
палубу только  что  пойманную  акулу,  а  стук  колес  перекрывался  низкими
прерывистыми стонами и всхлипами.
     Лариса  выгнулась последний раз, что-то бессвязно бормоча и вскрикивая,
вонзила ногти в спину партнера и только после этого обмякла. Отодвинулась  к
стенке, долго лежала молча.. приводя в порядок дыхание.
     Темнота  в  вагоне  была  абсолютная,  как в подводной лодке, но за его
пределами  продолжалась  своя   железнодорожная   жизнь.   Лязгали   сцепки,
неподалеку  загудел паровоз, ему ответил другой, звякнул вокзальный колокол,
донеслись неразборчивые голоса. Колеса под полом купе постукивали все так же
мерно и неторопливо. Похоже, проезжали очередную станцию.
     Лариса привстала, перегнулась через Сашку, долго искала на  столике  на
ощупь  бутылку с нарзаном, сделала несколько звучных глотков. Холодные капли
упали Шульгину на грудь и щеку, Потом она села. обхватив колени руками.
     -- Вот, значит, как... -- сказала наконец Лариса. -- Ор-ригинально... А
теперь что? Шульгин молчал.
     -- Эй. ты не заснул, часом? Во мужики!.. Сделал дело -- сразу спать...
     Сашка не спал. Он медленно приходил в себя после редкостного эксцесса и
думал о том же. о чем и Лариса.
     Сильвия тоже умела вести себя в  постели,  но  сейчас  Шульгин  испытал
нечто совсем другое. Неужели и с Олегом она всегда такая? И что будет с ними
дальше?  Сможет  он теперь держаться с ней как ни в чем не бывало, вспоминая
это?..
     Где-то уже под утро, пока Лариса плескалась в душе, он лежал на  спине,
смотрел в потолок, на который падал луч света из приоткрытой двери, и думал,
что  получилось  то-то  не то, не легкое и приятное дорожное приключение, на
которое он рассчитывал. Девушка давно влекла по своими формами и  непонятным
характером.  Судя  по  ее  манере  поведения и время от времени мелькающей в
глазах  чертовщинке,  в  постели  она   могла   оказаться   интересной.   Но
случившегося  он  не ожидал. Тут какое-то сонсршенно новое качество. Удастся
ли выйти из положения без серьезных проблем? Если она имеет некие  связанные
с  ним  планы?..  Да,  наконец,  если просто вздумает добиваться собственных
целей, шантажируя этой ночью, используя и кнут, и пряник? Кнута он боится не
слишком, а вот найдутся  ли  силы  долго  уклоняться  от  пряника  пли  даже
морковки перед носом? Дверь душевой открылась, Лариса вошла в купе, промокая
влажное  тело  полотенцем.  Присела  на край полки, сделала глоток остывшего
кофе. Сказала, покачивая головой:
     -- Нет, это круто. Даже не ожидала. Может, мне не за Олега, а  за  тебя
замуж  выйти?  Здорово  мы,  выходит,  изголодались.  Четыре раза за ночь --
такого  у  меня  еще  не  было.  Или  пять?  --  Вздохнула,  глядя  на  свою
исцелованную грудь.
     --Совсем у тебя мозгов нет? -- спросила она, впрочем, беззлобно. -- Как
я теперь Олегу покажусь? Ладно, что-нибудь придумаю...
     Лариса  убрала  с  лица  рассыпавшиеся  волосы.  Улыбнулась  неожиданно
открыто, даже растерянно. Потом завернулась в простыню, как римлянин в тогу,
поджала ноги. Совершенно другая женщина сидела сейчас перед Сашкой. Он  даже
и  не  представлял,  что  всегда мрачная, сосредоточенная на каких-то тайных
мыслях Лариса может вдруг оказаться вот такой --  спокойной,  расслабленной,
умиротворенной.  Способной нежно улыбаться. Прав был, выходит, старик Фрейд.
Всего одна ночь, и девушка избавилась от годами угнетавших ее комплексов.  И
все его осторожно-опасливые мысли -- полная ерунда.
     --  Мне  с  тобой  хорошо  было. Потому и отвязалась по полной... Но на
сегодня хватит. Сил больше нет. Иди к себе. До Москвы далеко. Увидимся  еще.
Но уж там -- нее. Считай, что мы почти что и незнакомы... В этом смысле... Я
собираюсь стать верной и строгой женой...
     Шульгин  встал, соображая, сразу идти ли ему к себе в купе или все-таки
поцеловать девушку на прощание, как вдруг вагон резко  дернулся,  под  полом
завизжали  тормозные  колодки  и  колесные  бандажи  по  рельсам.  Короткими
отчаянными гудками закричал паровоз. Почти тут же гулко загремел  пулемет  с
тендера.  Залепил первую, наверняка неприцельную очередь на пол-ленты, потом
перешел на короткие, по три-пять патронов.
     Через секунду-другую со  всех  сторон  посыпалась  беспорядочная  сухая
дробь винтовочных выстрелов, то вразнобой, то нестройными залпами.

        Глава 6
     Сашке  хватило  двадцати  секунд, чтобы метнуться в свое купе, прямо на
голое тело натянуть бриджи и свитер, сунуть ноги  в  сапоги.  Он  перебросил
через плечо ремень с двумя подсумками, схватил с верхней полки автомат.
     В тамбуре Шульгин приоткрыл дверь, присев на корточки, выглянул наружу.
     В  глухой  чернильной  темноте  искрами  бенгальских  огней  вспыхивали
винтовочные выстрелы, дугой окружая поезд. Чуть правее, очевидно,  целясь  в
паровоз,  алым  клочковатым  пламенем  полыхал  пулемет,  судя  по  звуку --
"максим".
     Расстояние метров 200-300, прикинул он. Подвел фосфорную мушку к  точке
"на  палец"  левее  огня и выпустил четыре очереди по три патрона, аккуратно
смещая прицел. Пулемет захлебнулся.
     -- Во, бля, уметь надо... -- злорадно  выдохнул  Шульгин,  спрыгнул  на
землю  и,  пригибаясь,  побежал  к паровозу. Над головой посвистывали, глухо
лязгали, попадая в стенки вагонов, пули.
     -- Стой, кто идет? -- донесся  голос  из-под  колес.  Даже  сейчас  его
рейнджеры соблюдали устав. Он тоже лег на насыпь, отозвался:
     -- Генерал Шульгин. Где командир?
     -- Я здесь, ваше превосходительство.
     -- В чем дело? Доложите обстановку.
     --  Караул  стендера  заметил  завал на путях, дал команду на паровоз и
сразу доложил мне. Остановились за полсотни шагов от  баррикады.  Нападавшие
поздно  поняли,  что  дело сорвалось. Стояли открыто. Через ночной прицел --
как на ладони. Первой очередью положили человек десять. Остальные укрылись в
ложбине, вот -- стреляют. Считаю, против нас человек  тридцать.  Они  сейчас
растеряны, отпора не ждали. Пулемет вы подавили?
     -- Вроде я...
     -- Другого у них нет? Или пулеметчика ищут? Возможно, уже начали отход,
а стреляет группа прикрытия? Какие будут приказания?
     Капитан  говорил торопливо, не очень связно, но головы явно не потерял.
В то, что на них налетела случайная степная банда, Шульгин не поверил сразу.
Пока -- интуитивно.
     -- Потери есть? ~ Пока не знаю. Вроде нет.
     -- Что у нас с боеприпасами?
     -- Патронов море. На день боя хватит. Да еще Юрченко  с  собой  "Пламя"
прихватил, сейчас в тамбуре устанавливает.
     --  Тогда  так.  Стрелять  только  из  пулемета на тендере и одиночными
из-под вагонов. Пусть за колесами прячутся  и  головы  не  высовывают.  Если
решат,  что нас мало, могут в атаку пойти. Вот тогда и врежем как следует. И
пошлите разведку в обход, с обоих флангов. Нам "языки" нужны.
     Вроде, судя по всему, непосредственной опасности не было. Если там даже
с полсотни бандитов скопилось в лощине, из двух пулеметов, девяти  автоматов
и  автоматического  гранатомета  "Пламя"  их всех без труда можно уложить на
полпути до насыпи.
     -- Сколько людей в группу захвата  планируете?  --  сообразил  спросить
Шульгин.
     --  Четверых  пошлю, четверо со мной останутся. Двое на тендере, а тех,
что в хвосте, пока не слышно.  Или,  упаси  Бог,  убиты  или  скорее  просто
демаскироваться не хотят, тоже атаки ждут... -- ответил капитан.
     -- Я пятый буду. Ноктовизоры у всех есть?
     --  Нет, всего три с собой взяли. У меня один остался. Могу разведчикам
отдать, могу вам.
     ~ Вот же мать вашу!.. Даже тут няньки требуются. Добра ж этого навалом,
кто мешал на всех запасти, да с резервом!.. Ну теперь и страдайте.  В  обход
пошлите  две  пары,  мы  вчетвером занимаем круговую оборону, один пусть под
вагонами в хвост ползет. Если там дозорные живы, двое остаются в обороне под
вагоном, один с ноктовизором пусть поднимается на крышу, оттуда наблюдает по
правому флангу и назад, там тоже может оказаться угрожающее направление...
     Шульгин, не  будучи  большим  тактиком,  понимал,  что  нападающие  уже
проиграли.  Замысел  у  них, возможно, был и хороший. Завалив бревнами путь,
они могли рассчитывать, что поезд с разгону налетит на препятствие, сойдет с
рельсов, опрокинется даже, а там делай что хочешь. Вольные это  бандиты  или
специальная  диверсионная  группа  вроде  той, севастопольской, скоро станет
ясно. По степени их активности.
     Через люк в полу вагона сверху подали ящики с патронами,  опустили  еще
один пулемет Калашникова. Стрелять