доводов и поговорить с Ириной в
менее экзотическом месте, но Сашка помнил дни начала борьбы с пришельцами  и
способы.  которыми  они  пытались обеспечить конфиденциальность своих бесед.
Наиболее эффективной оказалась защита от следящей аппаратуры аггров в  полях
высокой  частоты.  Левашов,  например,  спасся, укрывшись в трансформаторной
будке. Вот и сейчас интуиция  подсказала  ему,  что  данный  разговор  стоит
заэкранировать.  А  на  мостике  можно  было  включить  и  гирокомпас, и оба
радиолокатора, и УКВ-передатчик на полную  мощность.  Может,  и  ерунда,  но
как-то  спокойнее.  Дня  три  уже  он  чувствовал себя подобно волку, еще не
видящему флажков, но уже учуявшему их нехороший запах.
     Они  сели  в  вертящиеся  кожаные  кресла  рядом  с  басовито   гудящим
распределительным  щитом.  С  двадцатиметровой высоты мостика панорама бухты
выглядела особенно впечатляюще. Тихая, искрящаяся солнечными бликами морская
гладь, кильватерные  струи  курсирующих  между  Северной  и  Южной  стороной
катеров,  треугольные  паруса  вельботов  и  баркасов.  С  такого расстояния
проблемы и язвы нынешней жизни казались несуществующими.
     -- Выпить что-нибудь хочешь? -- спросил  Шульгин  у  Ирины.  В  стенном
шкафчике Воронцов держал необходимый для укрепления сил во время ночных вахт
запас кофе и соответствующих напитков.
     --  Спасибо,  не  хочу.  У  тебя  плохие  новости?  --  Ирина сохраняла
удивительное хладнокровие, с самого  утра  не  позволила  себе  задать  этот
вполне естественный вопрос.
     --  Слава  Богу,  нет,  --  ответил  Сашка. -- Разговор предстоит чисто
теоретический.  Поскольку  ты  единственная,  кто   сейчас   разбирается   в
космических проблемах.
     Ирина  вздохнула  облегченно. Шульгин познакомился с ней за четыре года
до того, как выяснилось, что  она  не  просто  красивая  девочка  и  хороший
товарищ,  а  еще  и  инопланетная  разведчица,  и  до  сих  пор эмоционально
воспринимал ее в первоначальном качестве. С ней не нужно было кривить  душой
и плести изысканные кружева двойных и тройных логических связей.
     -- И что ты хочешь спросить?
     --  Насколько высока вероятность, что Сильвия сумеет восстановить связь
с вашей резидентурой? На Земле или... там... -- Он махнул  рукой  в  сторону
зенита.
     -- Не знаю. Не знаю, и все. Выражаясь доступным языком -- она полковник
разведки,  а  я  в  лучшем  случае  младший  лейтенант.  А  то  и сержант. Я
проработала на Земле шесть лет; а она больше ста. Я совсем  ничего  не  могу
тебе  сказать.  Мне  казалось, -- как утверждал Антон и вы с Андреем, -- что
эта история закончилась, совсем закончилась.  Мы  в  другой  реальности,  на
другой  мировой  линии,  и  о  прошлом можно забыть. А у тебя что, появились
какие-то новые сведения?
     -- Нет, кажется, нет. Просто сомнения, догадки,  предположения.  Андрей
не должен молчать так долго, в этом я уверен. А так -- ничего.
     Ирина,  глядя  невидящим  взглядом  в  лобовое  окно  мостика, молчала.
Шульгин успел достать  из  шкафчика  бутылку  коньяку  и  сделать  прямо  из
горлышка  длинный  глоток. Ирину он не стеснялся, хотя давно уже старался не
проявлять на людях привычку взбадривать себя подобным образом.
     -- Вообще-то я отношусь к его молчанию спокойнее,  --  наконец  сказала
она.  --  Могут быть всякие обстоятельства. Не тот он человек, чтобы попасть
под машину или позволить себя застрелить из-за угла. А уж игры, в которые мы
взялись играть... Вспомни, что было с тобой. И с ним, когда его отправили  в
сталинское  тело. Для меня это почти нормально. Такая у меня профессия... --
Но улыбка у нее вышла не слишком естественная. -- Вдобавок не нужно забывать
о парадоксах времени. -- И она снова замолчала.
     Шульгин решил, что при всем ее мужестве подвергать женщину  непосильным
нагрузкам просто бесчеловечно. И решил разрядить ситуацию.
     -- Я с тобой согласен. Более того, из известных нам факторов -- Великая
сеть и прочее -- следует вывод, что Андрей вообще не подвержен опасностям...
общего, так сказать, порядка.
     --  Этого  я  и  боюсь,  --  прошептала Ирина. Шульгин, наблюдая за ней
последние годы, замечал, как она меняется. В семьдесят шестом году это  была
(он  не знал тогда о ее инопланетном происхождении) спортивная, одновременно
элегантная, крайне умная и очень уверенная в себе девушка. С ней можно  было
целый  вечер  танцевать до упаду, рискованно острить, ездить на мотоциклах в
дальние экскурсии по Золотому кольцу, вообще  считать  ее  "своим  парнем  в
юбке", немного сожалея, что досталась она не ему, а Андрею.
     Тремя  годами  спустя  она  была  уже несколько барственной, "роскошной
женщиной", которая, расставшись с Новиковым, в  свои  двадцать  семь  успела
вкусить  максимум  от  того,  что  давал  своим  номенклатурным и увенчанным
официальными лаврами деятелям искусства советский режим. (Не ей лично, а как
жене секретаря Союза писателей.)
     Еще через два года Сашка увидел ее (после развода  с  сановным  мужем),
ставшую  почти такой, как прежде, и еще сильнее влюбленную в Андрея. Прежнюю
и  неожиданно  жесткую,  даже  агрессивную  (когда  им  вчетвером   пришлось
сражаться против всей инопланетной мощи).
     А  вот  сейчас  она выглядела совершенно земной женщиной. Нельзя было и
представить, что  она  способна  драться  на  улице  с  бандитами,  применяя
редкостные   приемы   тэквондо,  и  когда  надо,  быть  похожей  на  героиню
американского боевика. Перед ним сидела совсем новая  Ирина.  Но  все  равно
невероятно красивая, даже, может быть, более, чем когда-либо, и, безусловно,
отнюдь не утратившая своих способностей.
     --  В  любом случае, Ира, я хотел получить твое согласие -- пока Андрей
не вернется, ты дашь мне карт-бланш на  роль  координатора  наших  действий.
Ирина откровенно удивилась.
     --  Зачем,  Саша,  тебе  мое  согласие? Не понимаю. Я что, вдовствующая
императрица?
     -- Ты лишнего не. болтай. А понять меня должна... Он сделал  паузу.  --
Ситуацию  ты чувствуешь острее, чем мы, вместе взятые. По крайней мере я так
тебя воспринимаю. И, кроме Андрея, только ты можешь все понять правильно.  Я
также  считаю,  что сейчас как-то координировать общие усилия могу лишь я. Я
не сверхчеловек и не кандидат в Держатели Мира, но лучше других предчувствую
близкое будущее и более свободен  в  действиях,  чем  Берестин  и  Воронцов.
Согласна?
     --Да,  Саша,  согласна.  Действуй,  как находишь нужным сейчас. А когда
Андрей вернется, вы в своих ролях разберетесь. Рассчитывай на мою поддержку.
Только... Я ведь уже почти ничего не могу. Русалочка, помнишь эту сказку?
     С  чувством  жалости  к  ней  и  одновременно  преклонения   перед   ее
удивительной самоотверженностью Шульгин наклонился и поцеловал ей руку.
     Теперь, чего никогда раньше не было, Сашка ощущал себя сильнее ее.

        Глава 5
     Для  от®езда  в  Москву  Шульгин приготовил специальный поезд. Не такой
угрожающе-роскошный, как знаменитые эшелоны Троцкого, но вполне  подходящий,
чтобы  проехать  из  Севастополя  в  центр  Советской  республики через одну
официальную и много стихийных границ по территориям  Махно,  батьки  Ангела,
атаманши Маруси, бело-зеленых и красно-зеленых...
     Контрольная  площадка, загруженная мешками с песком на случай невзначай
подложенной  мины,  еще  одна.  с  рельсами,  шпалами;  костылями  и  прочим
инвентарем  лля  ремонтно-восстановительных  работ,  бронепаровоз  мощнейшей
тогда серии "Эр",  пассажирский  вагон,  в  котором  разместилось  отделение
басмановских  рейнджеров  с  оружием,  боеприпасами  и  месячным  (чтобы  не
зависеть от совдеповских пайков)  запасом  продовольствия,  и  бронированный
салон-вагон  Шульгина.  Сашка  вез в двух теплушках "Роллс-Ройс" "Серебряный
призрак" в подарок Левашову,  а  для  себя  как  полномочного  представителя
республики  Югороссия  --  элегантнейшую  "ИспаноСуизу"  с начинкой от джипа
"Лендровер".
     Салон-вагон,  куда  они  вошли  с  Ларисой,  был   невелик,   поскольку
оборудован  на  базе  стандартного  "нормального  пассажирского  вагона 1911
года", но вполне удобен и по-старинному уютен.
     Два одноместных  купе.  столовая-гостиная,  маленькая,  как  камбуз  на
подводной  лодке,  кухня  и  рабочий кабинет. Без вычурной ампирной роскоши,
шелков и бархатов, как в вагоне у Троцкого, все строго, просто, рационально,
но и с неуловимым шармом. Когда-то этот  вагон  принадлежал  великому  князю
Михаилу Александровичу, формально -- последнему русскому царю.
     От   севастопольского   вокзала   поезд   отошел  поздно  вечером,  без
провожающих и даже без гудка. До Харькова дорога считалась почти безопасной,
поезда ходили практически регулярно, но расслабляться  не  стоило.  Шульгин,
перед  тем  как  приступить  к  непременному  застолью, без которого русский
человек железнодорожное движение считает просто  невозможным,  решил  обойти
боевые посты.
     Двенадцать  офицеров,  истомившихся  нудной  гарнизонной службой, почти
невыносимой после ставшей образом жизни  многолетней  войны,  были  довольны
неожиданно  выпавшим развлечением. Что может быть лучше неторопливой поездки
через половину России в вагоне первого  класса  для  людей,  которые  уже  и
забыли, что такие бывают на свете, привыкнув считать удачей, если попадалась
теплушка  без  щелей  и  дырок  в  стенах да еще имелось в достатке дров для
буржуйки и охапка соломы, брошенная на нары.
     Из раскрытых дверей купе густо валил папиросный дым, звучали виртуозные
переборы гитары, хорошо поставленный баритон (можно бы и в опере  выступать)
чувствительно выводил: "Ямщик, не гони лошадей..."
     Увидев  Шульгина,  офицеры изобразили намерение вскочить с диванов, как
требует устав, но он остановил их порыв.
     -- Вольно, господа, отдыхайте. Прошу вас,  капитан,  на  минуточку,  --
пригласил он в коридор командира отделения.
     Сашка  не собирался устанавливать для своих телохранителей драконовских
порядков, тем более что ничего предосудительного у них в вагоне не  заметил.
Не только бутылок на столах не было, но даже и запаха не чувствовалось.
     --  У вас как дежурства спланированы? -- спросил он капитана, с которым
виделся последний раз во время боев на Каховском плацдарме. Только он тогда,
кажется,  был  поручиком.  После  победы  Берестин   щедро   раздавал   чины
отличившимся офицерам.
     --  Два человека на тендере с пулеметом и прибором ночного видения. Еще
два на тормозной  площадке  последнего  вагона.  Считаю  достаточным.  Смена
караулов через каждый час.
     --  Не  лучше  ли  через  два?  Погода  нормальная,  тепло,  обстановка
спокойная. Ничего особенного -- два часа на площадке  отсидеть.  Зато  потом
целых четыре часа отдыхать можно...
     --  Как  прикажете,  я  из  устава  исходил.  Правда, пехотного. А если
приравнять поезд к кораблю, можно под флотский  устав  подравняться.  У  них
вахты четыре часа через восемь.
     --  Смотрите  сами,  как  вам  удобнее.  Вы  отвечаете и за людей, и за
безопасность эшелона. Учить вас не собираюсь. После  смены  с  поста  винную
порцию разрешаю, но тоже строго в пределах устава.
     --  Прошу  прощения,  Александр  Иванович,  какого? Шульгин рассмеялся.
Стала понятна дипломатия капитана. Если  по  царским  уставам  на  сухопутье
винная порция полагалась в сто граммов, то на флоте -- сто пятьдесят.
     Они  вышли  в  тамбур.  Перед  открытой  переходной дверью покачивалась
черная стенка тендера. Для привыкшего  к  совсем  другим  скоростям  поездов
Шульгина  редкий  перестук колес на стыках звучал странно. Казалось, что они
все никак не от®едут от станции, а  вот  когда  семафоры  останутся  позади,
поезд прибавит ходу и в уши ворвется настоящий шум, лязг и грохот.
     Узкая  железная  лестница  вела  наверх, на наблюдательную площадку, но
Шульгин туда подниматься не стал. Все равно вокруг ничего не видно,  глухая,
беспросветная ночь поздней осени, только далеко позади и внизу еще виднелись
редкие озябшие огни Севастополя и проблески маяка.
     Шульгин  велел  капитану беспокоить себя только в самом крайнем случае.
Как Черчилля, который, уезжая на уик-энд к себе на дачу, приказывал звонить,
лишь если немцы форсируют Ла-Манш.
     -- А разве во время войны такая опасность вообще возникала?  --  наивно
спросил офицер. -- Что-то не помню...
     --   Это  он  в  аллегорическом  смысле  выражался,  --  выкрутился  из
очередного анахронизма Шульгин. -- Через Симферополь езжайте без  остановки,
а там посмотрим...
     Когда  он  вернулся  в свой вагон, Лариса уже переоделась и накрывала к
ужину стол. Можно было подумать, что она собралась  ехать  до  Владивостока,
столь  тщательно  наводила  уют  в  своем  временном  пристанище.  Подругому
расставила стулья и кресла, кокетливыми  фестонами  закрепила  занавески  на
окнах,  разыскала  в  шкафу пакет толстых восковых свечей и расставила их по
многочисленным шандалам и жирандолям. Стало гораздо романтичней. Шульгин  не
ожидал от вроде бы равнодушной к бытовым удобствам Ларисы такого усердия. На
Валгалле  она  вела себя совсем иначе, все время демонстрируя отстраненность
от хозяйственных забот колонистов. Впрочем, что он вообще до сих пор знал  о
ней?  За  все  время знакомства они ни разу не провели наедине и часа. А вот
поговорили тет-а-тет сегодня утром, и чтото между ними начало меняться.
     Пока  Шульгин  отсутствовал,  Лариса  успела  сбросить  стеснявший   ее
дорожный  костюм,  надела  зеленовато-песочное  платье  фасона "сафари", под
которым, похоже, не было больше ничего, судя  по  тому,  как  соблазнительно
вздрагивали при каждом движении девушки упругие полушария груди.
     "Интересная  у  нас  жизнь,  --  думал Шульгин, следя за ее действиями.
Ловко,  как  профессиональная  официантка,  Лариса  расставляла  тарелки   с
закусками  на  большом, покрытом жестяной твердости накрахмаленной скатертью
столе. С  кухни  доносился  запах  какого-то  жаркого,  обильно  уснащенного
пряностями.  --  Странная  смесь  монастыря  и  борделя. Привыкшие к долгому
присутствию одних и тех же мужиков, девушки их  уже  и  не  стесняются,  что
особенно  невыносимо  от демографического дисбаланса..." Так наукообразно он
обозначают ситуацию, когда на пять мужчин  приходилось  всего  три  женщины.
Сколько   раз   Сашка  проклинал  собственную  непредусмотрительность.  Что,
например, мешало ему уговорить остаться на Валгалле свою аспирантку Верочку,
которую он привозил  туда  на  торжественное  открытие  Форта?  Лариса  тоже
оказалась  там  почти  случайно,  но  вот  осталась же, покоренная мгновенно
влюбившимся  в  нее  Олегом.  Или  не  покоренная,  а  сделавшая  мгновенный
безошибочный  расчет.  И  Альбу  зря  отпустили  в  ее  XXIII  век, она была
наверняка согласна, стоило Андрею намекнуть. Впрочем, тогда коллизия еще  бы
больше  обострилась. Альбе нравился лишь Новиков, отнюдь не Сашка, Андрея же
устраивала только Ирина, а к ней терзался  неразделенной  любовью  Берестин.
Тот  еще  расклад.  Однако,  если  бы Шульгин начал ухаживать за обаятельной
космонавткой настойчиво и агрессивно, устояла бы  она  или  нет  --  большой
вопрос.
     Был  и  еще  момент,  когда ему показалось, что все наладилось -- после
лондонской истории у них с Сильвией случилось два месяца  вполне  нормальной
личной жизни, по потом... К Алексею он претензий не имел, Шульгин :1нал, как
аггрианка   умеет   охмурять   мужиков,   тем  более  измученных  длительной
абстиненцией. Но его личное самолюбие было серьезно уязвлено.
     И пусть теперь все вроде бы образовалось, его ждет в Севастополе  Анна.
Но  сейчас-то  что  делать?  Нет  сил  уже  спокойно  смотреть на эту ведьму
Лариску. И ехать им в замкнутом пространстве вагона целых два дня,  если  не
Сюльше.  Или  ты  этого не знал? Да все ты знал, не надо лицемерить... А она
сама? Что делает и думает сейчас Лариса?
     Расчетливо соблазняет, сама соскучившись по мужской ласке,  или  просто
провоцирует,  чтобы потом устроить безобразную сцену и нажаловаться Олегу? С
нее станется -- рассорить друзей и далее владеть Левашовым безраздельно...
     Все это он  успел  продумать,  пока  мыл  руки  в  вагонном  туалете  с
умывальником  и  душем,  встроенном  между  двумя  купе. В круглом зеркале с
кое-где облупившейся амальгамой внимательно изучил свое отражение.  Поправит
и  так безупречный гвардейский пробор, маникюрными ножничками подровнял усы,
расчесал их специальной щеточкой, пшикнул  несколько  раз  на  волосы  и  за
воротник кителя одеколоном "Черный принц".
     Вдруг ему показалось, что точно такая ситуация уже оыла с ним в прошлой
жизни.  Или нет, на "дежа вю" это не похоже, он, как психиатр, в таких вещах
разбирался,  скорее  напоминает  мгновенный  пробой  в   будущее,   картинка
ближайших тридцати-сорока минут.
     И  старорежимный  мундир  в это близкое будущее не вписывался, оно было
какое-то совсем другое, скорее в стиле романтических шестидесятых.
     Сашка бросил на вагонную полку чемодан, порылся  в  нем.  извлек  белые
фланелевые  брюки, рубашку-апаш, повязал на шею шелковый платок. Нет, ерунда
какая! Словно он действительно на свидание с собственной девушкой  собрался!
Ему  даже  стало  на  секунду  стыдно. Он ведь просто хочет приятно провести
время в непринужденной обстановке, и не более. Скомкал платок и  бросил  его
обратно. Надел плетеные бежевые мокасины, подмигнул собственному отражению.
     Перед  тем как сесть к столу, по сложившейся уже привычке предпринимать
возможные меры даже  против  гипотетических  опасностей,  Шульгин  проверил,
заперты ли двери тамбуров, боковые и переходные, а также опустил, перебросив
тумблер  на  распределительном  щите,  внешние броневые заслонки на окнах. В
вагоне сразу стало по-особенному тихо, темно и уютно от сознания, что  никто
теперь не потревожит их уединения.
     Спешить было некуда, они неторопливо закусывали под шампанское, Шульгин
пил брют,  а  Лариса  -- полусладкое, разговаривали мирно и спокойно. Как-то
так пошла беседа (и свою роль в этом сыграли их наряды), что от  сегодняшних
проблем   они  сразу  уклонились,  начали  вспоминать  навсегда  исчезнувшую
московскую жизнь. Лариса была на девять лет младше, и опыт от  этого  у  них
был  разный,  да и учились они в слишком разных институтах. Но многое все же
совпадало,  так  что  вечер  начинал  удаваться.  Лариса  мельком  высказала
удивление, отчего раньше Шульгин испытывал к ней неприязнь?
     --  С  чего  ты взяла? -- приподнял бровь Сашка. -- Вроде все нормально
было. Ни словами, ни помыслами...
     -- Ладно-ладно,  чего  уж  теперь...  Вы  все  меня  недолюбливали.  Не
нравилось  вам,  что  Олег  так  мной  увлекся. И Ирина на меня, как царь на
еврея, всегда смотрела.
     Шульгину ее откровения были странны. Он считал, что,  наоборот,  Лариса
сама  все  время  поддерживала  незримый  барьер  между  собой  и  остальной
компанией.  Только  с  Натальей  отводила  душу.   Как   психоаналитик,   он
предполагал,  что  дело  здесь  не только в характере девушки, но и в тайных
подробностях ее биографии. Вплоть до связей с преступным миром. Случайно  ли
она  так  решительно  порвала  с  прошлой  жизнью,  бросила все и кинулась в
водоворот абсурдных для нормального человека космических приключений? Причем
в компании абсолютно незнакомых ей, впервые, кроме Натальи, увиденных людей.
И даже если допустить беззаветную любовь с первого взгляда, не  маловато  ли
двух  дней  знакомства,  чтобы  навсегда забыть о родителях, доме, работе? О
том, что это навсегда, она тогда не подозревала.
     -- А хочешь, я тебе правду скажу? -- Лариса наклонилась через  стол,  и
ее слегка уже хмельная улыбка выглядела вызывающе-загадочной. -- Дело в том,
что ты первый в меня влюбился, в тот же вечер, а сказать боялся или Олегу не
хотел  мешать, вот и изображал пренебрежение... Спорить будешь? Все равно не
поверю...
     Шульгин отодвинул бокал, взял толстую