юбопытных  и  сочувствующих  той или иной стороне и
оказался один посередине вдруг очистившейся площадки.
     -- Всем стоять! --  рявкнул  голосом,  которым  привык  командовать  на
огромном, заполненном войсками плацу.
     В  первый  момент  это  подействовало.  Цепкие руки опустились, женщина
отскочила в сторону, прижалась спиной к стене, судорожно, со всхлипами  дыша
и рефлекторно пытаясь прикрыть обрывками рубашки полуобнаженную грудь.
     --  А  кто  это  тут такой смелый нашелся? -- прогудел сиплым баритоном
заросший  клочковатой  бородой  монстр  в   короткой   грязно-белой   бекеше
нараспашку.  --  Никак ихнее превосходительство? А ну катись отсюда, убогий,
пока рога не обломали!..
     За ним возникли, тупо ухмыляясь  щербатыми  ртами,  еще  три  таких  же
звероподобных троглодита.
     В наступившей тишине слышались только вздохистоны загадочной женщины.
     А  меня  охватила  вдруг  злая,  окрыляющая радость. Теперь я знал, что
делать дальше.
     Ситуация даже не требовала каких-то чрезвычайных мер и методов.  Правой
рукой  я изобразил не очень быстрый замах, направленный в челюсть ближайшему
противнику, и, когда тот попытался его парировать, хлестко, словно по мячу с
одиннадцатиметрового,  ударил  его  носком  сапога   в   промежность.   Удар
сопровождался  хрустом, будто лопнул арбуз. Похоже, кроме прочего, я перебил
ему тазовые кости. Даже не вскрикнув, мужик кулем повалился  на  заплеванный
пол.  Ребром  ладони,  снизу  вверх,  под  угол челюсти, тому, что мельтешил
рядом, и тут же, с поворотом, третьему по прикрытому бородой кадыку.
     --  Во  дает!  Силен,  однако!  --  восторженно  вскрикнул  кто-то   из
теснившихся вокруг. Четвертый отступал, чтото бормоча и выставив перед собой
кривой   сапожный   ножик.   Наткнулся  спиной  на  женщину.  Она  брезгливо
отстранилась  и  неожиданно  для  всех,  отпустив  ворот  своей  рубашки,  с
невероятной быстротой и силой ударила его острым локтем в переносицу.
     Хрюкнув, мгновенно залившись черной кровью, хлынувшей из ноздрей и рта,
насильник  сполз  по  столбу  и  замер, обхватив ладонями харю. Если он и не
потерял сознания, то всеми силами пытался это изобразить.
     Толпа вокруг замерла. Подобного им еще видеть  не  приходилось.  То  ли
дело сельские драки стенка на стенку, где после ударов пудовых кулаков бойцы
матерились,  выплевывали  зубы,  сморкались  кровью,  но продолжали геройски
сражаться.
     Я схватил женщину за руку. Еще немного, и вспомню, как ее зовут  и  что
нас друг с другом связывает. А пока ясно только, что пора уходить. И с этого
места, и вообще.
     Строили  эту  тюрьму  и  охраняли  ее  явные  дураки.  Словно вообще не
предполагали, что найдутся желающие из нее убежать.
     Одним словом, отнюдь не замок Иф. В дальнем углу  барака,  там,  где  я
провел  первую ночь, не составило труда, уперевшись спиной в низкий потолок,
оторвать от стропил две широкие доски.  Только  протяжно  заскрипели  ржавые
гвозди.  Соседи  по  вагонке  делали вид, что ничего не замечают. В пахнущем
пылью треугольном пространстве между чердачным настилом и крышей я на  ощупь
вывернул  несколько  черепиц, просунул голову наружу. Вдохнул сырой туманный
воздух с тем же чувством, что и подводники,  открывшие  рубочный  люк  после
двухмесячной   автономки.  Помог  выбраться  на  крышу  женщине.  Она  молча
подчинялась всем моим командам.
     Только когда мы спустились вниз по кованым крючьям  водосточной  трубы,
пересекли  обширный  пустой  двор,  слабо освещенный несколькими фонарями по
углам забора, пролезли между редкими, нерадиво  натянутыми  нитками  колючей
проволоки  и оказались на дне глубокого оврага, заросшего кустарником, стало
ясно, что вырвались, спасены. Хотя бы до утра, когда можно  будет  выяснить,
куда нас занесло и что делать дальше. А пока надо уходить отсюда подальше.
     Я  взял  женщину  за руку выше локтя, потянул к себе, собираясь наконец
спросить, кто же она такая и что нас с ней связывает. И ощутил вдруг  волной
накатившийся  страх,  острый  приступ  головокружения и невыносимую боль под
левой лопаткой. Что это? Посланная вдогон пуля охранника? Тогда почему я  не
слышал выстрела?
     Цепляясь  руками  за  гибкие  колючие  прутья и чувствуя, как подо мной
скользит и переворачивается земля, я еще услышал, как женщина, обхватив меня
за плечи, кричит срывающимся голосом:
     -- Андрей, ты здесь? Ты меня видишь? Что случилось? Андрей, ну отзовись
же...
     Наверное, в этот момент я умер, так и не поняв, что происходит.
     ...В покрытое толстым слоем льда маленькое оконце ударил луч  встающего
из-за  сопок  солнца.  Оконное  стекло превратилось в подобие облизанного до
бритвенной тонкости красного леденцового петушка.
     Радужным огнем вспыхнула граненая пробка стоявшего  на  сколоченном  из
толстых досок столе графина.
     Медово  засветились  свежеоструганные,  с  потеками  абрикосовой  смолы
бревна стен.
     Донесся запах трещащих  и  стреляющих  в  печи  дров.  И  жарящихся  на
подсолнечном  масле  пирожков с капустой, картошкой и печенкой. Совсем как в
далеком уже детстве, когда с  подобной  цветовой  гаммы,  звуков  и  запахов
начиналось предпраздничное утро тридцать первого декабря пятьдесят какого-то
года...
     Если сейчас медленно, предвкушая удовольствие, открыть глаза, то в углу
комнаты  увидишь  украшенную  сверкающими  шарами и игрушками, разноцветными
флажками и бумажными цепями елку, а за окном густо-синее безоблачное небо  и
верхушки покрытых сахарным инеем кленов.
     Днем  ждет  новогодний  спектакль  с  возбуждающей  процедурой  раздачи
подарков в старинном здании драмтеатра,  потом  единственная  в  году  ночь,
когда родители не запрещают читать "Тайну двух океанов" до самой полуночи, а
впереди целых десять дней зимних каникул.
     Подобного ощущения абсолютного счастья я не испытывал больше никогда.
     Улыбнувшись,  я  так  и  сделал -- медленно открыл глаза. Увидел низкий
деревянный потолок над широким топчаном, на котором лежал, совсем  маленькую
комнату, где только и помещались стол, табурет да домотканый коврик на полу,
малиново  светящееся  оконце  со  стаканом  крупной  серой соли между рамами
(чтобы не запотевали стекла).  Полуоткрытая,  сколоченная  из  лиственничных
брусьев  дверь  вела  в  соседнее  помещение  --  очевидно,  кухню, откуда и
доносились напомнившие о детстве  запахи  пирогов  и  еще  приятный  женский
голос, напевающий "Песню без слов" из кинофильма "Мой младший брат".
     Мелодию я узнал сразу, а вот где нахожусь, что это за охотничья избушка
(так воспринималось  это  помещение)  --  сообразить не мог. Но постель была
мягкая, обстановка -- уютная, женский голос -- волнующий и как бы намекающий
на другие достоинства его обладательницы. Вставать не хотелось, да  вроде  и
необходимости   такой   не   было.  А  что  я  не  помню  ничего  о  себе  и
обстоятельствах, приведших в этот гостеприимный дом, так какая, в  сущности,
разница, кем себя считать и где находиться?..
     Так человек в момент пробуждения забывает сон -- остается лишь ощущение
чего-то яркого, увлекательного, внутренне логичного, а попытка вспомнить его
содержание сразу рвет в клочья эту невесомую радужную ткань, превращает ее в
клубящийся серый туман...
     И   вся   моя  предыдущая  жизнь  представлялась  сейчас  долгим  сном,
содержание которого растворилось в этом тумане.
     Только, кажется, не все в моем сне было так уж  красиво  и  безоблачно,
скорее наоборот... По мере того как происходил переход от сна к яви, чувство
тревоги  нарастало,  я  погружался в нее, как в холодную воду, от только что
владевшей мною эйфории не оставалось и следа.
     Откинув одеяло, я резко сел, поискал  глазами  одежду.  Дверь  в  кухню
открылась,  на  пороге  появилась  высокая  тонкая женщина с распущенными по
плечам,  отливающими  светлой  медью  волосами.  Молодая,  наверное,  нет  и
тридцати,  с  лицом  заграничной  кинозвезды...  Как  звали ту, в фильме про
первобытных людей и динозавров? Тоже странно, название фильма я вспомнить не
смог, а имя актрисы память услужливо подсказала: Рэчел (или  Ракель?)  Велч.
Тогда  мы  все  ею  восхищались.  Действительно  похожа. Самое интересное --
женщина была совершенно голая. Если не считать золотистых меховых сапожек из
шкуры нерпы. Нет, я ошибся -- на ней были совсем узенькие трусики  телесного
цвета...
     Увидев,  что  я  проснулся,  женщина  широко улыбнулась большим, но все
равно красивым ртом.
     -- С добрым утром. Вставай, завтрак уже готов... Видимо, мы были с  ней
достаточно  близки,  раз она позволяла себе разгуливать в таком виде, нимало
этим не смущаясь.
     Первым побуждением было протянуть  руку,  поманить  к  себе,  обнять...
Очевидно,  подобный  поступок соответствовал бы логике наших отношений. Да и
ее тело, настолько утрированно сексуальное, что  больше  напоминало  рисунок
Бидструпа,  нежели реально существующий об®ект, не позволяло думать ни о чем
другом...
     Но я этого не сделал, более того -- непонятный страх  усилился.  Словно
была  это  не  просто  красивая,  влекущая и, наверное, доступная женщина, а
какая-нибудь гоголевская  панночка...  Мне  захотелось  вскочить,  выхватить
из-под  подушки  пистолет,  который  наверняка  должен  был  там  лежать  со
вчерашнего вечера, щелкнуть затвором. Отчего вдруг? Какие стертые из памяти,
но сохраненные подсознанием события внушили вдруг такую мысль?
     Наверное, я не совладал со своим лицом,  потому  что  женщина  вскинула
перед    собой   руки   испуганным   жестом.   Улыбка   исчезла,   сменилась
растерянно-жалкой гримасой.
     -- Андрей, что ты, что ты?.. Почему ты так смотришь? Это же  я...  Тебе
снова  приснилось  что-то?  Ляг,  успокойся,  сейчас все пройдет. Подожди, я
принесу тебе воды или, может быть, кофе? -- Продолжая говорить, она пятилась
назад, отступила за порог и  только  там  остановилась,  положив  ладонь  на
дверную   ручку,   готовая  при  первом  моем  движении  захлопнуть  тяжелое
полотнище.
     Чем я ее смог так напугать? А она меня? Что  вообще  происходило  между
нами накануне днем? Или ночью?
     Отчего  она  в  таком виде? Мы что, спали с ней вместе? Судя по солнцу,
сейчас раннее утро, значит, совсем недавно она лежала рядом, а я это напрочь
забыл?
     Андрей? Она назвала меня Андреем? Так меня зовут? Странно, но почему бы
и нет?
     Чтобы успокоить женщину, я откинулся на подушку и даже спрятал руки под
одеяло.
     -- Я ничего не понимаю. Я не знаю, почему ты  меня  боишься.  Как  тебя
зовут?  Где  мы находимся? Об®ясни. Я заболел? У меня что-то с головой? Если
мне нужно лекарство -- принеси. Обещаю вести себя спокойно... -- Слова легко
возникали у меня в голове и слетали с губ, но одновременно мне казалось, что
произносит их кто-то другой. Значение каждого слова по отдельности  я  вроде
бы понимал, но фразы звучали словно на чужом языке.
     Женщина  слушала  меня,  чуть наклонив голову, лицо ее постепенно вновь
принимало обычное выражение.
     Она подняла с пола, грациозно присев, лежавшую под вешалкой  скомканную
мужскую рубашку, надела в рукава и застегнула две нижние пуговицы. 'Прикрыла
свои прелести, но стала от этого еще более привлекательной.
     Кажется,  я  действительно уже видел ее раньше. Так знакомы эти длинные
загорелые ноги  каких-то  особенно  плавных  очертаний,  гладкий  подтянутый
живот,  характерный  поворот  головы,  необычный, изумрудный оттенок глаз...
Имя, еще бы услышать ее имя, тогда я, наверное, вспомню и все остальное...
     Приподнявшись на подушке, я собрался повторить свой  вопрос  и  увидел,
как  женщина,  воспользовавшись  моментом  моей  слабости  или  промедления,
отскочив за порог,  потянулась  рукой,  подняла  стоящую  в  кухне  у  стены
короткую винтовку незнакомой системы и неуклюжим движением, оттопырив локти,
направила мне в глаза черное колечко дула.
     Не  помню,  успел  я дернуться навстречу, был ли вообще выстрел, только
постель подо мной  качнулась,  завертелась,  стремительно  набирая  обороты,
веселый   золотисто-розовый   свет   померк.   Секунду   еще  я  различал  в
накатывающейся мгле словно вырезанный из черной бумаги женский силуэт, потом
он растворился в визжащей, как циркулярная пила, вязкой темноте...
     Выходит, что я умер вторично.
     ...Серый, вспененный,  предштормовой  океан.  Под  ногами  дергается  и
раскачивается  узкая  палуба.  Низко  летят  клочковатые, почти черные тучи.
Грудами  валяются,  со  звоном  перекатываются  от  борта  к  борту   гильзы
малокалиберных  пушек.  И  я,  цепляясь руками за тонкие леера, бегу по этой
палубе вперед, на полубак, где в  кресле  наводчика  скорострельного  орудия
косо  висит  женщина  в  ярко-алом комбинезоне, касаясь мокрых досок настила
длинными золотистыми волосами.
     Я вижу, как справа по курсу, в полукилометре или чуть  дальше,  бледным
бензиновым пламенем горит низкий торпедный катер.
     Но  мне на него сейчас совершенно наплевать. Рискуя сорваться в кипящие
волны, я наконец добрался до лафета, упал возле женщины  на  колени,  увидел
вспоротый   осколком   спасательный  костюм  и  развороченную,  с  торчащими
обломками ребер рану под правой грудью.
     Немедленно надо  что-то  делать,  но  вот  что?  Под  руками  нет  даже
индивидуального  пакета.  Еще  минута, две -- и женщина умрет. А может быть,
уже?.. Разве живут с такими ранами? Но что же тогда будет со мной?
     Настолько непереносим был охвативший меня ужас, что я рванулся  вон  из
этого кошмара. И -- проснулся? Или...
     Рванувшись вон из этого кошмара, я вырвался не только из него, а вообще
отовсюду,  где был и не был. И увидел Вселенную. Как уже видел раньше: будто
бы извне, хотя и не понимал,  как  это  возможно.  Если  она  бесконечна  во
времени  и  пространстве,  значит,  по  определению  не  могло  существовать
никакого "извне".
     Однако так было, и это не противоречило  каким-то  специальным,  высшим
законам мироустройства.
     Более  того,  вселенных  было  много,  занимающих  одно  и  то же место
"пространства", как бы вложенных друг в  друга,  отличающихся  "фактурой"  и
"цветом".  Это означало, что некоторые существуют сейчас, другие в "прошлом"
и "будущем", если принимать за точку отсчета то место и время, где находился
"сейчас" я сам. Были такие, что существовали до Большого  взрыва,  и  такие,
что  возникнут  после  всеобщего  гравитационного коллапса. Все вместе можно
было бы назвать Метавселенной. Та часть моего  сознания,  которая  сохраняла
связь с исходной личностью, умела оперировать земными понятиями и знала, что
видимая  мной картина охватывает примерно десять в семидесятой степени лет и
полсотни миллиардов парсеков. Дальше все сливалось в слабо  фосфоресцирующую
дымку.
     Я  ощущал  себя локализованным в известных размеров физическом об®еме и
одновременно размазанным вдоль пронзающих десятки измерений волновых каналов
и струн, словно был невообразимых размеров  мыслящей  амебой  с  триллионами
псевдоподий и бесконечной скоростью передачи нервных импульсов.
     Я  понимал,  если  вообще  уместен  этот  термин,  не передающий и доли
процента  смысла  моей  нынешней  мыслительной  деятельности,   что   сейчас
происходит очередная попытка контакта с Держателями Мира или пока еще только
подключения к созданной и контролируемой ими Великой Сети.
     В  тот  момент  я  знал  --  этот контакт был непроизвольно инициирован
Сильвией,    включившей    свой    универблок,    который    пробил    канал
внепространственного  перехода  и  тем  самым вынес меня за пределы исходной
реальности. А там вступили в действие уже другие законы. Мой мозг уподобился
компьютеру, долго работавшему в "замкнутом режиме" и вдруг  подключенному  к
сетям Интернета.
     Я  снова  стал  если  и  не равен Держателям по силе и возможностям, то
вышел, выражаясь по-футбольному, в одну с ними лигу. А там уж как получится.
     Это был наш очередной контакт, по-прежнему односторонний, но куда более
глубокий, чем предыдущие. Мне приоткрылся механизм взаимодействия с Сетью, и
я даже стал догадываться, каким образом возможно ею управлять.  То  есть,  в
идеале,  приобрести  неограниченную  власть  над Вселенной, возможность (или
даже обязанность) поучаствовать в  Игре  реальностями  в  качестве  союзника
одной из сторон, а как-нибудь позже и в качестве независимой третьей силы.
     Нужно   было   постичь  самое  главное  --  как  выходить  в  Гиперсеть
самостоятельно, без чьего-либо разрешения или поддержки. Пока что меня в нее
"допускали".
     Только зачем? И кто? Тот игрок, кто  рассчитывает  сделать  меня  своим
союзником  и  потихоньку,  оберегая от перенапряжения и срыва, вводит в курс
дела или, наоборот, заведомый противник, решивший сжечь мой слабый пока еще,
слишком человеческий мозг запредельной перегрузкой?
     Сверхспособности  Держателей  заключались  в  том,  что  они  постоянно
пребывали  вне  времени  и  пространства,  то  есть не принадлежали даже и к
Метавселенной, при этом постоянно воспроизводя в своем "сознании" ее  полную
информационно-динамическую  копию.  Выходило  так,  что они существовали уже
тогда, когда не было еще  и  самого  времени.  Они  создали  его  сами,  для
собственного удовольствия.
     И,  по  доступной  мне  логике,  они  должны были держать "в памяти" не
только реально существующую Метавселенную, но и все ее реализованные и  даже
гипотетические варианты.
     Невообразимо  вроде бы. А с другой стороны, даже я сам, прожив на Земле
какие-то тридцать с небольшим лет,  ухитряюсь  держать  в  полутора  тысячах
кубосантиметров  своего  мозга об®ем информации, достаточный для того, чтобы
участвовать  в  моделировании  альтернативных  историй  и   довольно   полно
представлять  схему  всех  знаний, накопленных человечеством, ну и, наконец,
чтобы выступать в качестве партнера  этих  самых  Держателей.  При  том  что
физический  об®ем  их  личностей  и срок существования отличаются от моих на
миллиард порядков. Так что не в количественных соотношениях тут дело...
     Надо возвращаться, понял я, запомнив то, что  удалось  постичь.  Где-то
там,  в  бесконечно  далеком и исчезающе маленьком рукаве одной из галактик,
затерялось мое человеческое тело, и  если  я  не  успею  его  разыскать,  то
окажусь  пленником  Гиперсети навсегда, постепенно развоплощаясь. Заманчивая
перспектива для буддиста,  но  для  меня  пока  преждевременная.  Неизвестно
почему,  но  мне,  уже  приобщившемуся  к Гиперразуму, хотелось обратно, как
ребенку домой из пионерского лагеря. Хоть там и интересно, и море, и  походы
с  кострами,  и  новые  друзья,  а  дома  провинциальный  пыльный  городок и
неизбежная надоевшая школа, а вот тянет, иногда  до  слез.  (Кстати,  а  это
откуда,  почему  --  провинциальный?  Ведь  я  родился  и всю жизнь прожил в
Москве.)
     Я начал стягивать свою бесконечно протяженную личность к единой точке и
реконструировать  алгоритм  возвращения.   Задача   осложнялась   тем,   что
существовало несколько равновероятных реальностей, возникших в результате не
слишком  компетентного  и  корректного  вмешательства  в  игру Высших сил, и
попасть в нужную, туда, где осталось единственно подходящее для  бессмертной
души  смертное  тело, было куда труднее, чем посадить реактивный истребитель
на палубу авианосца в штормовом океане.
     Совмещаясь  с  подходящей  по  характеристикам  нейронной   структурой,
неведомым чувством я мгновенно понимал, что промахнулся, и "уходил на второй
круг".
     Тогда   и   возникали   тревожные   "звонки"   несоответствия,  которые
включающийся мозг преобразовывал в кошмарные видения.
     Себя настоящего я нашел лишь с четвертой попытки. Продолжая все  ту  же
авиационную аналогию (с чего бы пришла на ум именно такая, ведь я никогда не
был  летчиком?), я понял, что посадка удалась, колеса схватили палубу и крюк
зацепился за трос финишера. Обессиленно отк