максимально
сочувственным   выражением   лица.  Даже  покивал  головой,  выражая  полное
понимание случившегося "мисандестендинг"^
     Протянул   британцу   папиросу.   Поднес   огонек   зажигалки,   далеко
перегнувшись через стол. И лишь потом произнес свистящим шепотом:
     --  Ты  меня  понял?  Пять минут. Пока папиросу докуришь. Можешь курить
медленно, я не  тороплю.  Лариса,  проводи  джентльмена  в  столовую.  Пусть
посидит  и  послушает.  Даже... ладно, я добрый, дай ему еще одну папиросу и
рюмку водки, вдруг у меня со следующим клиентом разговор затянется...
     И когда англичанин пошел к двери, Сашка вдруг подскочил, догнал как раз
возле спинки дивана, тронул за локоть, приподнял край газеты.
     -- Заодно не забудь придумать убедительное об®яснение, зачем "санитару"
такое устройство. -- И  указал  на  новенькую  кинос®емочную  камеру,  будто
только  что  с  завода.  К  полированному  деревянному  корпусу  снизу  была
пристроена сильная автомобильная  фара  с  куском  оборванного  провода.  --
Доказательства твоим хозяевам требовались? Мой труп крупным планом?..
     Со  вторым  пленником разговор у Шульгина вышел гораздо проще. Этому на
вид было не больше тридцати, и внешность его на подозрения об  особо  мощном
интеллекте  не  наводила.  Этакий  обычный пролетарий, выслужившийся за годы
войн и революций до функционера среднего ранга.  Излюбленный  типаж  авторов
идеологически  выдержанных  фильмов. И тональность беседы сразу установилась
доверительная. Как у белого генерала с заведомым коммунистом.
     Просто и доходчиво Шульгин об®яснил собеседнику суть текущего  момента,
бессмысленность  классовой  нетерпимости  в  их  узком  кругу,  коли уж даже
товарищ Троцкий пошел на плодотворное сотрудничество с "черным бароном",  то
есть  незачем  холопам  чубов  лишаться,  коли  паны  помирились. В качестве
альтернативы  полюбовному  соглашению  предложил  на  выбор   смерть   после
некоторых взаимно неприятных процедур.
     --  Ты  же  должен  сообразить,  "товарищ",  что никакой пользы мировой
революции геройская гибель  таких,  как  ты,  в  паровозных  топках  или  на
виселице  отнюдь  не  принесла.  Думаешь,  мне русских людей не жалко, что с
вашей стороны, что с нашей? И чем все кончилось в итоге?
     -- Ты мне зубы не заговаривай, ваше благородие. Сегодня  не  получилось
-- завтра получится. Все равно мы вам кадык прижмем. Меня шлепнешь -- другие
найдутся...
     --  А,  как  же,  помню, помню... Всех не перевешаешь! Да ведь зачем же
всех? Сегодня вот непосредственно тебя. Что завтра будет -- уже вроде тебя и
не касается. А жизнь-то... у тебя одна и у меня одна. Смотри вон -- за окном
солнышко встало. День теплый будет, независимо, что ноябрь уже. А я вдобавок
насчет мировой революции ничего  спрашивать  не  собираюсь.  Ты  по  мирному
времени кем был-то?
     То  ли  от желания перед смертью хоть кому-нибудь рассказать о себе, то
ли по непреодоленной привычке отвечать на вопросы  старших  по  положению  и
возрасту,  пленный  довольно  подробно поведал о своей прошлой жизни. Хотя и
говорил вроде бы зло, с презрением к палачу трудового народа.
     -- Хорошо, все это  мне  понятно.  Обычная  судьба  русского  человека,
вообразившего, что можно разом устроить жизнь, которую и за пятьдесят лет не
устроишь.  Ты  нот  на  Балтийском  заводе работал, а не сообразил, что если
инженера выгнать, а на его место дворника поставить,  так  корабли  лучше  и
быстрее получаться не будут.
     --  Ты, генерал, корабль с устройством жизни не путай. Там наука, а тут
главное -- справедливость.
     --И я о том же. Когда инженер постройкой корабля руководит -- это разве
не справедливо? А управление государством  не  наука  разве?  У  тебя  какой
разряд был?
     -- Ну, четвертый...
     --  На  твое  место  ученика  поставить,  он справится? А тебя на место
производителя работ? Вот твои большевички и наруководили, что все  три  года
жрать  вам в РСФСРии нечего, а на белой стороне до сих пор никто с голоду не
умер
     -- ни мужики, ни рабочие, ни господа... Только я с тобой  политграмотой
заниматься  сейчас  не буду, недосуг и скучно. Ты мне сейчас быстро ответишь
кто тебя и зачем сюда прислал, что вместе с тобой,  убежденным  большевиком,
англичанин-эксплуататор  делал  и  кому  ты  о  результатах  захвата  поезда
доложить был должен? Чека  московская  послала,  Агранов,  Петерс  или  кто?
Отвечаешь  "-  и  жить  будешь, слово офицера. Нет -- через полчаса тебя уже
собаки под насыпью жрать станут, Начинай, я слушаю...
     Послушав пару минут скучную, неизобретательную легенду "комиссара", как
его назвал про себя Шульгин, специально не спросив его имени и должности, он
хлопком ладони прервал допрос:
     -- Врать не умеешь. Значит, к неудаче и плену не готовился. Тем  лучше.
Оставляю  тебе  последний  шанс.  Сейчас  с  третьим поговорю. Потом снова с
тобой. А пока хочешь -- молись, хочешь ~  последнюю  передовицу  в  "Правде"
вспоминай. Минут десять имеешь.
     Третий  пленный то молчал, тупо глядя в покрытый ковром пол, то начинал
оправдываться, что он только шофер автомобиля, а куда ехал и зачем, знать не
знает. Это продолжалось до тех пор,  пока  Шульгин,.посмеиваясь,  не  разжег
паяльную лампу, ждавшую своего часа на столике, старательно отрегулировал ее
пламя так, что оно стало синим и свистящим.
     После  первого  эксперимента  с  допросом  чекиста  Вадима в московской
квартире при помощи утюга он научился изображать палача с непринужденностью,
которая особенно пугала его "пациентов".
     -- Так как, будем дальше разговаривать или приступим к  пыткам?  --  Он
стоял,  широко  расставив  ноги,  посередине  салона. Поезд набрал приличную
скорость,  и  иногда  его  дергало  так,  что  Сашке  приходилось  пружинить
коленями, сохраняя равновесие. Гудящая лампа опасно колебалась в его руке.
     -- Уберите. Все скажу, черт с ним! Только честно пообещайте: не убьете?
     -- Да зачем ты мне нужен ~ убивать тебя? Поживешь...
     Все  сложилось просто, хотя и интересно. Вообще Шульгин считал, что все
популярные легенды о героических большевиках и советских разведчиках, стойко
умиравших под пытками, но не выдававших гайдаровских "военных тайн", ~полная
туфта. Во-первых, ни один человек не  в  состоянии  выдержать  по-настояшему
качественных  пыток,  это  аксиома,  подтвержденная хотя бы тем, что все без
исключения герои гражданских войн и революций признались  во  всем,  что  им
инкриминиропали   ежово-бериевские  следователи,  а  если  кто  вдруг  и  не
признался, значит, от них этого не очень и требовали.  Л  если  и  случались
по-настоящему  трагические  истории,  ироде  как  с Зоей Космодемьянской или
Юрием Смирновым, так эти восемнадцатилетние дети умирали под пытками оттого,
что никто и ничего у них выяснять и не  собирался.  На  самом-то  деле,  что
такого  интересного для немцев мог знать и скрывать младший сержант Смирнов,
чтобы его пытали покруче Джордано Бруно? Просто попал в  руки  остервеневших
садистов  и  умер  бы в любом случае, даже сообщив им все тайны Генерального
штаба.
     Вот и здесь выстроилась интересная цепочка. Бывший слесарь  Балтийского
завода,  вдохнув  полной  грудью  запах  своих усов. задымившихся от слишком
близко подпесенной лампы, сообщил Шульгину, что был направлен  от  Югзапбюро
РКП  в  помощь  московскому  товарищу,  оцганизовал  ему  связь  с  местными
подпольными  партячейками  и  независимыми   повстанческими   группами   лтя
проведения   экспроприации  "золотого  эшелона",  на  котором  якобы  беляки
перевозят  средства  в  Харьков  и   лальше.   чтобы   подкупать   обманутый
пролетариат.
     "Московский   товарищ",   куда   более   грамотный  и  соооразительный,
признался, что является агентом Особого отдела  ВЧК.  Выполняет  специальное
задание центрального руководства, заключающееся в обеспечении безопасности и
оказании  полного  содействия  "сотруднику Коминтерна". ведущему чрезвычайно
секретную операцию. смысл и цель которой ему знать не  доверили.  Однако  за
минувшие  две недели они с "коминтерновцем" побывали в Харькове, Симферополе
и Севастополе.  "Товарищь  Вальтер"  больше  отсиживался  на  конспиративных
квартирах,  где  встречался  с  функционерами  коммунистического  подполья и
советскими разведчиками, с многими -- наедине. В частности,  много  внимания
уделялось   американскому   пароходу.   Последнее   задание   --   подобрать
исполнителей и организовать теракт на железной дороге, захватить в плен, а в
крайнем случае -- уничтожить белогвардейского посла, едущего в Москву, чтобы
чинить там разложение среди отступившихся от ленинских идей предателей.
     И под запал назвал несколько фамилий работников центрального  аппарата,
ставивших  перед ним боевую задачу. На взгляд чекиста -- малозначительных. И
заодно проговорился, по недомыслию или в стремлении набито себе цену, что за
последнее время таких вот "товарищей из  Коминтерна"  на  Лубянке  появилось
довольно   много,   Очевидно,   по  причине  резкого  падения  революционной
активности европейского пролетариата.
     В мелкие подробности Шульгин поначалу вроде бы не вникал.
     Тонкость его тактики заключалась в том, что  он  все  время  держал  на
столе   включенный   магнитофон,  давал  своим  подследственным  получасовые
передышки, внимательно прослушивал записи, потом формулировал новые вопросы.
А "пациентов" в это время оставлял под присмотром Ларисы, которая совершенно
ничего плохого с ними не делала, только листала модные журналы,  подправляла
пилочкой  ногти  и  время  от  времени  бросала  на очередного поднадзорного
внимательные,  оценивающие  взгляды.  Рядом   с   ней   на   столике   лежал
длинноствольный пистолет с глушителем.
     На них это действовало, пусть и по разным причинам.
     Англичанин,  который  мог  быть  каким-то  аналогом  Сиднея  Рейли  или
Локкарта, быстренько сообразил, что, признав перед известным  ему  генералом
Шульгиным,   который   на   самом   деле  был  кем-то  совсем  другим,  свой
внешнеполитический статус,  он  может  рассчитывать  на  применение  к  нему
цивилизованных норм обращения с иностранными представителями, и начал давать
информацию, пусть и весьма дозированную для начала.
     Тут    Шульгин    пошел    на    второй   круг.   Оставив   за   кадром
подпольщика-пролетария, он основное внимание обратил на москвича-чекиста.  В
портативном   ноут-буке   имелось   достаточно   информации,  подготовленной
совместно с Берестиным и Левашовым. То есть по двумтрем  названным  фамилиям
сотрудников  ВЧК  Сашка  свободно  вычислил  всю  цепочку, которая, как он и
ожидал, замкнулась на Михаиле Трилиссере.
     Неожиданности здесь не было. Даже наоборот. Шульгин снова  пригласил  к
столу  москвича  и  на  том  самом  листе  чистой бумаги нарисовал ему схему
операции. Внизу крестиком обозначил самого пленника, а вверху, через длинную
лестницу стрелок и квадратиков, большой круг с пресловутой фамилией.
     -- Вот так вот, парень. Ты еще и на  дело  не  пошел,  а  нам  уже  все
доложили.  С  самого  верха. Отчего мы вас к приловили. И за кого ты головой
рисковал? Под сотню человек ты собрал, и где они все? Под насыпью гниют? Так
что начинай вспоминать мелкие подробности. Кто кому что говорил, дословно, с
первой секунды, когда тебя в операцию ввели, и до нынешнего момента.  Чтобы,
когда  с  тобой  настоящие  специалисты  работать будут, ты не сбивался и не
путался. Я-то тебе почти верю, а они добросовестные ошибки могут  за  хитрую
игру принять.
     С  англичанином  Шульгин  говорил чуть иначе, но используя ту же схему.
Сначала изложил  ему  очередную  порцию  полученных  фактов  плюс  некоторые
собственные   умозаключения,   потом   задал  ряд  вопросов,  сопроводив  их
следующими словами:
     -- Исходя из вашего  знания  русского  языка  вы  и  подробности  нашей
истории  знать  должны.  Византия,  абсолютная  Византия,  о чем я сам лично
глубоко сожалею, являясь поклонником Чаадаева, кстати, если это  имя  вам  о
чем-то говорит. Желал бы общаться на европейском уровне со всеми там "Хабеас
корпусами"  и  прочими незыблемыми правами личности. Увы, не могу. Вольно же
нам, просвещенным мореплавателям, было лезть в наши варварские дела.  Посему
так.  До  Москвы,  где  вы  могли  бы рассчитывать на признание самого факта
вашего существования, больше тысячи  миль.  Среднестатистическая  же  могила
занимает...  ну...  два с половиной ярда. Из )гой пропорции можете вычислить
свои шансы. Поэтому предлагаю в последний раз -- на вот  этом  чистом  листе
начинайте   рисовать   табличку.   С   самого   начала.   Когда   по  России
специализироваться начали, какую работу  и  где  выполняли,  с  чего  данная
операция  началась,  с кем ее отрабатывали в деталях, кто и как обеспечивал,
отдельно II РСФСР, отдельно на белой территории... Нарисуете -- может, еще и
на сафари с®ездим, в мое имение под  Найроби,  там  у  меня  тысячи  полторы
квадратных  миль...  Да II заработать можете прилично, на спокойную старость
хиатит. А уж если нет, так нет, мистер Роулинсон...
     Отпустив пленников для короткого отдыха под присмотром весьма к ним  не
расположенных  офицеров, Шульгин пригласил на обед командира конвоя. Капитан
пришел, подтвердив свое светское воспитание, то есть переодевшись в  царскую
форму  вместо измазанного и грязного камуфляжа. Одно время он служил старшим
ад®ютантом   бывшего   наследника   престола   великого.    князя    Михаила
Александровича  в  бытность  его  начальником  Дикой  дивизии.  И крайне был
поражен, узнав обстановку вагона, в котором ранее бывал неоднократно.  Сашка
в очередной раз подивился странному пересечению человеческих и вещных судеб.
     Выпили,  помянув  погибших.  Без  аппетита  закусили, налили по второй:
"Чтобы пуля не успела пролететь".
     Капитан был одним из тех офицеров, что ходили с Шульгиными Новиковым  в
Москву еще в сентябре. Поэтому Сашка разговаривал с ним доверительно:
     --  Валентин  Андреевич,  мы  с  тобой  вот  что сделаем -- сочтем меня
убитым. Так надо для дальнейшего. К сожалению, не так много осталось  людей,
которым  придется  внушить  эту  мысль.  Но  внушить нужно отчетливо. Вопрос
жизненный. На вокзал приедем в достаточно убедительном виде.  Нас  встретят,
подготовят  гробы и прочее. Торжественные похороны. Ни слова о пленных. Меня
вы пока больше не увидите. Поедете на отдых в Крым...
     -- Простите, Александр Иванович, я все  понял.  Только  без  Крыма.  По
любой  легенде,  но  мы  лучше  с вами. Сами должны понять, какой нам теперь
отдых...
     ~ Хорошо, Валентин. Спасибо. Это мы сообразим. Но в любом  случае  меня
больше  не существует. Вот Лариса Юрьевна на похоронах поплачет. А там видно
будет... И вот еще что. За пару перегонов до Харькова на  удобной  платформе
вы сгрузите мой автомобиль, и остаток пути я проделаю самостоятельно. Думаю,
так будет лучше. А на моем вагоне тоже стекла побейте...
     --Наконец  они с Ларисой вновь остались одни. Пленных увели для отсидки
в  специальное  купе  в  офицерском  вагоне,  причем  Шульгин   распорядился
установить  и  включить  в нем магнитофон. Пусть побеседуют друг с другом на
досуге. Глядишь, скажут что-нибудь, что пригодится в дальнейших разработках.
     Господи, как я устала! -- сказала девушка, проводя рукой  по  лицу.  --
Поражаюсь  на  тебя.  Неутомимый  какой-то. А у меня все это вызывает жуткое
омерзение и желание отключиться. Хотя бы на сутки. Не видеть, не думать,  не
помнить...
     --  Нет  проблем.  Столько  мы  и будем ехать. Сейчас позвоню капитану,
чтобы не превышал скорость сорок и в Борках или Мерефе стал в  отстой,  пока
не прикажу... Кофе приготовить?
     --  Даже  не  знаю.  Душ,  рюмку  коньяку и в постель -- вот этого хочу
безусловно.
     Она потянулась, выгибая узкую спину. Шульгин вдруг вновь  ощутил^острое
желание  обладать  ею.  То, что влекло его к Ларисе, проявилось сейчас с еще
большей силой. Или возбуждающе  действовали  пережитый  страх  смерти  и  то
нервное напряжение, что он испытал во время допросов?
     -- Хорошо. Иди в душ, а остальное я приготовлю.
     --  Нет-нет,  не  надейся,  я  сразу  спать...  --  поняла  она Сашкино
настроение.
     Шульгин ничего не ответил. Для чего ненужные споры с  женщиной?  Только
вот  походочка, которой она пересекла салон, внушила ему некоторые сомнения.
Зачем бы так ненавязчиво демонстрировать умение поигрывать Ядрами всего лишь
на шести метрах вагонного пространства?
     Еще за тонкой стенкой шумели тугие струи воды, а Сашка уже принес  кофе
в  ее  купе  и  торопливо проглотил (юльшую рюмку, чтобы удержаться в бодром
состоянии. Чохе ведь вторые сутки на ногах,  не  считая  короткого  полусна.
Высосут   дольку   лимона,   а  покурить  вышел  в  коридор,  оставив  дверь
приоткрытой. В  расчете  он  не  ошибся.  Лариса  выскользнула  из  душевой,
обернутая  в  махровое полотенце, села на край своей полки. Увидела накрытый
стол. И, наверное, подумала, что Шульгин иссрьез принял ее  слова,  а  то  и
просто,  обессилев, отправился спать. Тем же торопливым движением, что и сам
Сашка, она опрокинула стопку коньяку, глубоко  вдохнула  носом  и  выдохнула
ртом.
     "Умеет  пить  девочка,  а  целый год притворялась", -- подумал Шульгин,
выбрасывая окурок и входя в купе.
     _ Ты еще здесь? -- наклонила она голову и  капризно  оттопырила  нижнюю
губу.
     --  Где  же  мне  еще  быть?  --  В вагоне снова было почти темно из-за
опущенных плотных штор.
     -- Я же сказала: ничего не хочу, иди к себе...
     -- Хорошо, пойду, -- легко согласился Шульгин. Он и вправду понял,  что
лучше всего будет поспать в одиночестве.
     ...Вот   обо   всем   этом,   только  гораздо  короче  и  без  интимных
подробностей, естественно, и рассказал Шульгин в кабинете  Берестина,  когда
проводили  Слащева  и  остались своим кругом -- Алексей, Шульгин, Басманов и
Лариса. Затем Сашка подробно изложил и свои планы на будущее.
     -- Ты, Леша, завтра  организуй  во  всех  подконтрольных  тебе  газетах
заметочки,  как гнусные бандиты напали на поезд, в котором следовал в Москву
вновь назначенный посол, то есть я. О жутком  бое  и  геройской  гибели  его
защитников.  Особо акцентируй внимание на подвиге поручика Нелидова. Следует
немедленно наградить его посмертно Георгием, устроить торжественные похороны
с участием войск гарнизона. И  обо  мне  некролог  набросайте.  Мол,  боевой
офицер  и  дипломат,  горячий  сторонник  мира  на  российской земле, павший
жертвой бандитов как раз тогда, когда  вез  в  Москву  новые  предложения  о
достижении  гражданского согласия и взаимовыгодного сотрудничества... Ладно,
это я сам распишу. А ты, Михаил Федорович, -- обратился он к  Басманову,  --
подготовь  мне  взвод  самых  лучших наших бойцов. В основном из московского
отряда. Причем поровну классных боевиков и ребят, пригодных  для  агентурной
работы.  Я  намереваюсь  затеять очень крутую игру. На самом высоком уровне.
Главным координатором будет Лариса Юрьевна... -- Он указал на нее, и Лариса,
совсем такого не ожидавшая, даже подскочила возмущенно со стула, однако  тут
же  опустилась  обратно  и  ухитрилась  ничего  резкого  не сказать в ответ.
Сообразила, однако.
     Еще минут двадцать Шульгин об®яснял друзьям  свой  замысел.  Достаточно
грандиозный,  охватывающий  почти все правящую верхушку РСФСР и еще половину
цивилизованного мира.
     -- Ты не боишься, Саша, втянуть нас в новую мировую войну?  --  спросил
стратегически мыслящий Берестин.
     --  Скорее  наоборот, только так мы от мировой войны сможем удержаться.
Сведя ее к  серии  молниеносных  локальных  операций.  Да  и  то  если  наши
оппоненты вовремя не одумаются.
     --А  вы  не позволите мне, Александр Иванович, -- вежливо и бесстрастно
спросил Басманов, -- лично возглавить затребованный вами взвод?  Что-то  мне
хочется с нами вместе заняться большой политикой...
     --  А  как  же