Разделил его на два. Вперед поставил паровоз "0В" с вагонами охраны
и восемь  "золотых"  теплушек.  Начальником  поезда  назначил  Кирсанова.  К
скоростному  шведскому  паровозу  прицепил  свой  салон, в котором одно купе
занимал он сам, а второе -- Колчак,  еще  один  пассажирский  вагон  первого
класса, куда поместил сопровождающих морских офицеров, и остальные товарные,
груженные  по преимуществу платиной и антикварными ювелирными изделиями. Эти
сокровища ему, откровенно говоря,  не  были  особенно  нужны,  вполне  можно
отдать  весь  поезд  Троцкому  (чтобы  стал еще покладистее), да не хотелось
слишком уж его обогащать. Тем более что Шульгин вовремя догадался -- следует
несколько разнообразить выбрасываемый на мировой рынок  драгоценный  металл,
нельзя бесконечно тиражировать одни и те же южноафриканские слитки.
     На  станции  Канаш,  где железнодорожный путь раздваивался, он приказал
бронепоезду идти "зеленой улицей" на Москву через Арзамас -- Муром. Вместе с
командиром и личным представителем Агранова дали соответствующую  телеграмму
по  линии.  А  когда  хвост  "Розы  Люксембург"  скрылся  из  вида,  Шульгин
распорядился перевести стрелку на левую ветку, ведущую к Саранску и дальше к
Пензе, куда и свернул поезд, увозящий адмирала.
     Перед входным  семафором  станции  Шумерля  длинными  гудками  паровоза
Шульгин  остановил  пыхтящий  впереди  бронепоезд.  Соскочил  с  подножки на
посыпанную шлаком дорожку вдоль платформы, долго ждал, когда откроется дверь
штабного вагона.  Наконец  оттуда  появилась  коренастая  фигура  Прыгунова,
начальника артиллерии. Сашка махнул ему рукой, подзывая.
     --  Что-то  третий  состав  отстает,  --  сказал  он,  глядя в красное,
распаренное лицо и ускользающие глаза артиллериста. -- А Мокрецов где?
     -- Отдыхает командир. Обошел бронеплощадки, проверил матчасть и соснуть
прилег, минут на триста...
     -- И пусть отдыхает. Главное, чтобы до Москвы  отдохнул,  --  понимающе
усмехнулся  Шульгин,  уклоняясь  от густого запаха только что употребленного
самогона. -- Слушай меня. Давай сюда кого-то из путейцев, пусть отцепят один
ваш паровоз, и двигайтесь вперед помаленьку. А я на нем сбегаю посмотрю, что
там у них случилось.
     -- Да зачем бежать-то? Сейчас со станции по телеграфу запросим, где там
они и что... -- Прыгунов сделал судорожное глотательное движение. Похоже, он
выпил, а закусить не успел, и самогон жег ему глотку.
     -- Какой телеграф?  Вдруг  они  посреди  перегона  стоят?  Езжайте  без
остановок  до  Сергача  или  уж  до  Арзамаса  вместе  с  литерным  "А" (так
обозначался поезд Кирсанова), а я разберусь с отставшими и вас там догоню. А
может, и раньше, если они недалеко застряли. Слушай, -- заговорщицки понизил
голос Сашка, -- у вас там еще есть? -- щелкнул себя по горлу, уточняя.
     -- Свободно. Давай за мной...
     Шульгин несколько раз для налаживания отношений выпивал  с  командиром,
начартом   и  комиссаром,  причем  держал  себя  как  простецкий,  не  шибко
образованный и весьма склонный к "этому  делу"  парень.  Оттого  его  вопрос
удивления  не  вызвал.  Да и в состоянии, в каком пребывал Прыгунов, желание
товарища присоединиться к гулянке всегда воспринимается с энтузиазмом.
     В штабном вагоне бронепоезда было адски накурено, стол  накрыт  просто,
но  основательно,  командир Мокрецов не вязал лыка, а комиссар с начальником
штаба если и сохраняли пока ясность рассудка, то вряд ли надолго.
     Сашка выпил для приличия полстакана, проследив, чтобы остальные приняли
по полному, рассказал подходящий к случаю анекдот, махнул  рукой  --  ладно,
отдыхайте  дальше...  --  и  откланялся,  убежденный,  что начарт немедленно
забудет о состоявшемся деловом разговоре.
     Он сам проследил, как перецепляют классные и броневые  вагоны,  сначала
задвинув лучший из двух паровозов в боковую ветку, а потом, пропустив вперед
литерный,  вновь  вывел  его  на  главный  ход. Дежурному по поезду приказал
начальство без крайней нужды не тревожить,  заглянул  в  будку  машиниста  и
распорядился гнать бронепоезд "во всю ивановскую", пока хватит угля и воды.
     --  До  Арзамаса  должно  хватить,  --  ответил машинист, которому тоже
хотелось поскорее добраться до дома.
     -- Вот и вперед. В Арзамасе забункеруетесь -- и дальше.,
     Шульгин дождутся, когда и дымы скрылись за лесом, поднялся  по  лесенке
на свой паровоз.
     --  Планы меняются, товарищ механик, -- сообщил он разбитному, похожему
на цыгана машинисту. -- Срочное задание. На  Москву  пойдем  через  Пензу  и
Тулу.
     -- Да мне что так, что так. Лишь бы харчей да угля вволю было.
     -- Никаких вопросов. Пусть вас не беспокоят эти глупости...
     ...Поезд  с  Колчаком  Шульгин  нагнал уже в Алатыре, в полутора сотнях
верст за развилкой. По его расчетам, на бронепоезде  спохватятся  и  начнуть
искать  отставших  часов через пять-шесть. Еще столько же сумеет морочить им
голову Кирсанов. А там, как говорится, пусть ловят конский топот. На  всякий
случай,  дав  предварительно  телеграмму  по  линии  о пропуске без задержек
литерного "Б", Шульгин распорядился через  каждые  тридцать-сорок  верст,  в
самых  глухих  и  труднодоступных  местах,  рвать  телеграфную линию, причем
снимая по сотне и больше метров провода.  За  Кирсанова  он  не  боялся.  Со
своими  рейнджерами  и очередным мандатом Тропкого, выписанным теперь уже на
его имя, как-нибудь разберется с "матросом". А что делать непосредственно  в
Москве,  как  успокаивать  Агранова и чем пригасить возможный гнев Троцкого,
они обсудили подробно.
     Шли на предельной, какую только позволяли тяга  паровозов  и  состояние
пути,  иногда  разгоняясь  до  семидесяти верст в час. Пересев в свой вагон,
Сашка любовался мелькающими за окнами  шишкинскими  пейзажами  и  безуспешно
пытался  выбросить из головы неизвестно где подцепленную строчку из дурацких
куплетов, удивительно четко ложащуюся на  грохот  колес  по  стыкам:  "Хи-хи
талончик, ха-ха талон, на миллиончик, на миллион..."
     "Хорошее  здесь  все-таки  время,  --  думал  он.  --  Совершенно дикие
авантюры удаются без особых усилий. У нас бы такая штука  не  прошла.  Через
два часа отловили бы. Как там блатные выражаются? Побег на рывок".
     И  вот  наконец  граница. Никак специально не обозначенная. Поезда ведь
даже в разгар гражданской войны  холили  почти  беспрепятственно  через  все
фронты  и  неизвестно  кем  контролируемые  территории.  Бывали, конечно, и?
грабежи, и проверки документов, но в целом действовало неписаное  соглашение
об   экстерриториальности  железной  дороги  и  неприкосновенности  поездных
бригад.
     Просто  сразу  за  в®ездным  семафором,  на  перекинутом   через   пути
переходном  мостике,  висел  щит  с  не  слишком  умело нарисованным зеленой
(другой, наверное, не нашлось) краской двуглавым орлом, на  перроне  сганции
поезд  встречали  солдаты  уже в погонах да в разрисованной черными и белыми
полосками будке помещался погранично-таможенный пост.
     Колчак размашисто перекрестился, Шульгину показалось, что глаза у  него
увлажнились.
     -- Добрались, ваше высокопревосходительство, -- широко улыбнулся Сашка.
~ Вот теперь можно и банкетец закатить...
     --  Блестящая  операция,  генерал,  совершенно блестящая, никогда бы не
поверил, что такое возможно!
     -- Ну как вам сказать.  Скорцени  в  свое  время  еще  более  блестящую
провернул, хотя, конечно, наша тоже...
     Дальше  ехали,  уже  не  слишком  торопясь,  а главное -- не нервничая.
Шульгин связался по радио  с  Берестиным,  который  в  Харькове  издергался,
больше  двух недель не имея никаких сообщений о судьбе экспедиции. Теперь он
имел возможность доложить Врангелю о том, что адмирал жив  и  не  далее  как
через сутки они смогут увидеться.
     Для   нынешнего   Верховного   правителя   сообщение,   что   жив   его
предшественник, оказалось гораздо более шокирующим, чем для Шульгина,  когда
тот  узнал  об  этом  из  документов  Трилиссера.  Прежде  всего  он не имел
соответствующей привычки к невероятным событиям, а  во-вторых,  как  опытный
политик  и  интриган,  сразу  же  озаботился  просчетом  вариантов,  могущих
возникнуть от столь чудесного  воскрешения  адмирала  из  мертвых.  С  одной
стороны,  конечно,  хорошо,  что  Колчак  жив.  Врангель с искренней скорбью
встретил весть о его расстреле. Но с другой...
     -- Петр Николаевич, -- сказал ему Берестин, понимая состояние генерала.
-- вам не о чем беспокоиться. Адмирал  еще  в  октябре  девятнадцатого  года
официально  заявил, что слагает с себя титул Верховного правителя и передает
все полномочия Деникину. Кроме того, господин Шульгин проинформировал  меня,
а  тем  самым  и вас, что Колчак публично и, если угодно, в письменной форме
готов подтвердить отказ от какой-либо  политической  деятельности  отныне  и
навсегда..,
     -- Так. Я понимаю состояние и чувства адмирала. Но, как мне кажется, вы
что-то недоговариваете?
     -- Я просто не успел закончить мысль. Адмирал признает все политические
реалии текущего момента и готов вновь возглавить Черноморский флот...
     Врангель   помрачнел.   Даже  такой  поворот  событий  его  не  слишком
устраивал.
     -- Вы не считаете, Алексей Петрович, что после  перенесенных  страданий
Александру Васильевичу следовало бы предоставить отпуск для лечения? В Крыму
или  за  границей...  Мы  могли  бы выделить ему любые необходимые средства,
передать, наконец, в знак признания его заслуг в пожизненное владение дворец
в Гурзуфе, Ялте, Ливадии.
     -- Безусловно, Петр Николаевич. Все  необходимое  лечение  и  отдых  мы
адмиралу  обеспечим.  Но  я считаю, назначение Колчака на должность комфлота
абсолютно необходимо... -- И Берестин негромко произнес кодовое  слово,  еще
раз  подтверждающее и усиливающее внушенную Врангелю Сильвией программу. Она
заставляла правителя не только соглашаться с любыми политическими и военными
рекомендациями каждого из их компании, но и воспринимать их как собственное,
глубоко обдуманное и взвешенное решение.
     Верховный посидел секунду-другую, словно вслушиваясь в нечто  доступное
ему одному, потом поднял глаза на своего советника.
     --  Да,  Алексей  Петрович, я прошу вас организовать адмиралу достойную
встречу.  Заготовьте  указ  о  награждении  Александра  Васильевича  орденом
Святителя Николая первой степени, а генерала Шульгина и остальных участников
беспримерного  подвига  --  орденами Святого Георгия. И, я считаю, мы просто
обязаны предложить  адмиралу  вновь  занять  пост,  которого  он  был  лишен
узурпаторами. Если у него не будет других пожеланий.
     --  Слушаюсь, ваше высокопревосходительство. Все будет сделано "ин леге
артис", только пока -- лучше конфиденциально. Еще не время широко  оповещать
мир о возвращении адмирала.
     А вот Шульгину убедить Колчака вновь принять флот было гораздо труднее,
поскольку  он  не  обладал даром внушения Сильвии и мог полагаться только на
собственные силы, логику и глубокую, стойкую  ненависть  адмирала  к  бывшим
союзникам.  Не  слишком  отличающуюся  от  той, что испытывал к своим врагам
Эдмон Дантес.
     И когда он сказал, что в ближайшее  время  возможна  новая  интервенция
"владычицы морей", теперь уже против Югороссии, Колчак не смог устоять.
     --  Но  только  простите,  Александр  Иванович, чем же мне командовать?
Легкобронированный  линкор,  я  бы  таже  назвал  его  тихоходным   линейным
крейсером,  абсонотно  небоеспособные старые броненосцы, несколько эсминцев?
Против одной-единственной бригады английских линкоров мы  не  продержимся  и
часа.
     --  Если бы это было так, Александр Васильевич, я не стал бы и затевать
подобного разговора. Смею вас уверить, у нас  есть  силы  и  возможности  не
только  противостоять  возможному  противнику, но и нанести ему убедительное
поражение..,
     После своего чудесного спасения и того,  что  Сашка  рассказал  ему  за
долгую  дорогу  о  событиях,  приведших  к победе над Красной Армией, Колчак
относился к Шульгину с редкостным доверием. Правда, в отличие  от  Врангеля,
он  гораздо  лучше  разбираются  в  военно-технических вопросах, и легенду о
затерянных в дебрях Африки  тайных  заводах,  производящих  сверхсовершенное
оружие, пришлось значительно подкорректировать.
     --  Возможно, вы рассчитываете на мины? Однажды мне удалось доказать их
эффективность. -- Воспоминание о том, как он  завалил  в  шестнадцатом  году
устье  Босфора  тысячами мин и до конца войны запер там "Гебен" и "Бреслау",
привело адмирала в хорошее  расположение  духа.  --  Однако  минная  позиция
требует  постоянного  артиллерийского  прикрытия,  иначе  будет протралена в
считанные  часы.  Ирбенская  позиция,  например,   прикрывалась   береговыми
батареями и флотом, и то...
     --  Мины  мы тоже используем, но главное будет в другом... Вы позвольте
сообщить вам все подробности непосредственно в Севастополе? Так оно будет...
ну. просто убедительнее.
     Шульгин  надеялся,  что  к  моменту  их  прибытия   Воронцов   закончит
"стратегическое развертывание" возрожденного флота.

        Глава 9
     Штабс-капитан  Губанов,  один  из самых знаменитых пилотов белой армии,
более известный в авиационных кругах под кличкой Кот, вместе  с  пятнадцатью
наиболее  подготовленными  и лично им отобранными летчиками прибыл, согласно
приказу, на Херсонесский мыс. Здесь уже были намечены и  выровнены  тяжелыми
бульдозерами   взлетно-посадочные   и  рулежные  полосы,  у  дальнего  конца
строящегося  аэродрома  собраны  из  металлических  и   деревянных   панелей
самолетные  ангары  и  жилые  бараки. За резко обрывающимся в море скалистым
краем площадки плескались далеко внизу зеленоваточерные с  белой  окантовкой
волны.
     --  Отдохнем  от  войны,  господа! -- выкрикнул кто-то, сминая сапогами
охваченную морозом полынь у обрыва. -- Рыбалкой займемся, жаль, что купаться
сейчас нельзя...
     Действительно, большинство пилотов без отдыха и  перерыва  воевали  кто
третий, а кто и пятый уже год. С немцами, с австрийцами, с русскими. Кстати,
со  своими  русскими  коллегами по ту сторону фронта сражаться было куда как
легче, толковых воздушных бойцов у красных оказалось мало. Но и самолетов  у
тех  и  других  оставалось совсем чуть-чуть. Если сам командир авиагруппы на
германском фронте сбил пятнадцать самолетов, то в гражданской войне --  едва
восемь,  А  остальную боевую работу составляли разведка и штурмовка пехотных
позиций. Но здесь, кажется, намечалось что-то  новенькое.  Зря  ли  собирали
лучших бойцов со всего фронта?
     Только пока неясно, для чего именно, война ведь закончилась. Или пришла
пора готовиться к новой?
     Незнакомый  моряк  в  кожаном  реглане  и  высоких сапогах с бронзовыми
застежками под коленями, в  каких  хорошо  стоять  на  заливаемом  штормовой
волной  мостике  эсминца,  подошел к наскоро подравнявшемуся строю пилотов и
первым отдаст честь.
     -- Вы командир  группы?  --  спросил  он  Губанова,  который  не  спеша
соображал, полагается рапортовать незнакомцу или тот обойдется?
     --  Так  точно, господин... ~ Не видя знаков различия. он сделал паузу,
понимая, что по возрасту и манере держаться этот человек  явно  относится  к
штаб-офицерам.
     --  Капитан  первого  ранга  Воронцов.  ~  пояснил  тот.  ~ Своих людей
разместили?
     -- Так точно. Претензий нет.
     -- Тогда сразу  и  приступим,  капитан.  (По  традициям  царской  армии
старший  по званию отбрасывал приставки "под" и "штабе", отчего подхорунжий,
подпоручики.  под®есаулы  и  подполковники,   а   также   штабс-капитаны   и
штаб-ротмистры  в  личном  общении  становились на чин выше.) У нас возникла
острая необходимость подготовить  отряд  летчиков,  профессионально  умеющих
работать над морем и по морским целям...
     -- А разве у вас нет пилотов гидроавиации? Насколько я знаю...
     -- Сейчас речь идет о другом, -- перебил Губанова каперанг. Лицо у него
было суровое,  не  располагающее к долгим спорам, к которым капитан привык в
своей фронтовой  жизни.  Там  пехотные  командиры,  включая  и  полковников,
воспринимали  прославленного  аса  с  уважением,  приличествующим его боевой
славе.
     -- Морские пилоты летают на гидроаэропланах, там своя специфика. А  вам
подготовлены другие машины, и задачи вам предстоит решать особые.
     Из  ближайшего  ангара  в  это время аэродромные техники уже выкатывали
предназначенный для Губанова самолет.
     Окрашенный  флотской  шаровой  краской,  аэроплан  издалека   напоминал
истребители  "Ньюпор-17"  или  "Спад".  Такой  же короткий лобастый биплан с
двухлопастным винтом. Однако,  когда  капитан  присмотрелся,  он  заметил  и
отличия.  Прежде  всего  этот  самолет  был  куда массивнее обычных. И сразу
чувствовалась в нем  скрытая  сила.  Возможно,  это  ощущение  возникало  от
непривычных пропорций фюзеляжа, удлиненного верхнего крыла V-образной формы,
странного горба позади пилотской кабины, плавно переходящего в высокий киль.
Заинтересованный,  Губанов  подошел  к  аппарату  ближе.  Действительно,  он
тяжелее и, очевидно, мощнее привычных машин раза в два.  Хвостовое  оперение
окрашено  в  цвета  андреевского  флага,  на  боку изображен черный флотский
двуглавый орел, окруженный венком из георгиевской ленты. По  краю  венка  --
выведенная славянским полууставом надпись: "Морские силы России".
     -- Ого! А самолетик-то непростой! -- удивленно воскликнул Губанов.
     На  самом  деле  самолет был более чем прост. Обыкновенная, стандартная
"Чайка  И-153"  конструкции  1938  года.  Последний  в  истории  маневренный
истребитель  бипланной  схемы,  блестяще  зарекомендовавший  себя в боях над
Халхин-Голом, но мгновенно устаревший к 1941 году.  Почти  три  с  половиной
тысячи  этих  изящных и легких в управлении самолетов бессмысленно сгорели в
первые месяцы войны, хотя  при  грамотном  использовании  могли  бы  успешно
служить  и  до  сорок  пятого года, и позже. Как немецкие "Рамы", "ФВ-189" и
"Физелер-ц  Шторхи"  или   американские   штурмовики   "А-20",   с   успехом
применявшиеся  даже  и  во  Вьетнаме.  Но  кто  же и когда в России грамотно
использовал боевую технику?
     Конечно, данный экземпляр "Чайки"  несколько  отличался  от  серийного.
Согласованный  с  дубликатором  сверхмощный компьютер "Валгаллы" умел делать
многое. Например, когда Воронцов ввел  в  него  всю  проектную  документацию
истребителя,  а потом указал, какие элементы, как и на что следует заменить,
то в монтажной камере возникло изделие, внешне абсолютно подобное прототипу.
Однако вместо пятисотсильного двигателя "М-22" на нем стоял восьмисотсильный
вдвое меньшего веса и  настолько  же  более  экономичный,  деревянный  набор
фюзеляжа оказался заменен на титано-пластиковый, нервюры и лонжероны крыльев
выполнены из профильного дюраля, а полотняно-перкалевая обшивка превратилась
в  пятислойную  кевларовую.  И  без  того  уникально  легкий, полуторатонный
самолет стал весить на четыреста килограммов меньше, его скорость возросла с
трехсот восьмидесяти до пятисот (а на форсаже и больше)  километров,  причем
время  виража  осталось  непревзойденным  --  восемь секунд. Радиус действия
истребителя составлял теперь почти тысячу километров (с подвесными  баками),
а  бомбовая  нагрузка  превысила  семьсот  килограммов.  То  же  касалось  и
стрелкового вооружения. Вместо четырех пулеметов "ПВ-1" калибром 7.62  стало
четыре  "ВС-12,7"  плюс  двадцатимиллиметровая  пушка,  стреляющая через вал
мотора.
     "И-153"  и  в  своем  исходном  качестве  был   бы   здесь   сильнейшим
истребителем  мира,  но  Воронцов  считал,  что  если  уж делать что-то, так
делать.
     Губанов сразу  запрыгнул  на  крыло  и  стал  рассматривать  непривычно
перегруженный   приборный   щиток.  Две  трети  циферблатов  показались  ему
непонятными и явно лишними.
     -- Испытать в воздухе разрешите, господин капитан первого ранга?
     -- Рано