чала, по непонятным пока
причинам, накаляться.
     На улицах резко увеличилось количество праздношатающейся  и  агрессивно
настроенной публики. По слухам -- других источников информации пока не было,
--  в Кремле срочно собрался не то внеочередной Пленум ЦК, не то расширенное
заседание Совнаркома, сейчас уже трудно было провести четкую  границу  между
этими  органами,  в  обоих  всем заправлял Троцкий, и подчас только он сам и
знал, чье именно заседание в данный момент проводится. Информаторы Кирсанова
сообщали, что возникла опасность мятежа  части  московского  гарнизона:  его
командование   не   согласно   с   нынешней   политической  линией,  которая
расценивается как предательская по отношению к идеалам Октября. Ходят  слухи
о  каком-то  "завещании  Ленина", якобы скрытом от партии, где названы имена
главных  врагов  революции,  длительное  время  травивших  Ильича  какими-то
восточными  ядами.  Знавшая  об  этом  Крупская  скрывается  чуть  ли  не  в
ярославских или вологодских лесах, откуда и шлет разоблачительные  письма  в
Москву и Питер. На нее развернута настоящая охота. Пока безуспешная.
     Впрочем,  имелись  слухи прямо противоположного содержания. Что как раз
Троцкий с верными  товарищами  спасает  революцию  от  заговора  сторонников
реставрации  монархии. Особо упорно распространялась мысль о том, что вместо
Николая был расстрелян совсем другой  человек,  а  сам  он  давно  служит  в
Красной  Армии  под  видом  военспеца,  сбрив  бороду и перекрасив волосы, и
нынешние беспорядки им и инспирированы.
     Значительный  резонанс  получила  легенда,  почти  в  шутку  запущенная
Новиковым,  что воскрес якобы умерший четверть века назад истинный наследник
престола -- великий князь Георгий, все эти  годы  тайно  правивший  империей
руками  слабого  и  безвольного  Николая,  а после расстрела царя он наконец
об®явился и вот-вот торжественно коронуется на престол...
     Попытки Ларисы узнать  что-нибудь  похожее  на  правду  от  сотрудников
советских  учреждений,  с  которыми  у  нее  были отлажены деловые контакты,
особым успехом не увенчалась. Кое-кто просто уклонился от  встречи,  другие,
более   ей   обязанные,   отделывались   туманными   фразами  о  готовящейся
"общепартийной  дискуссии",  которая  и  должна  разрядить  напряжение,  или
повторяли нее те же надоевшие и глупо выглядевшие слухи.
     Короче,  исходя  из  ее  знания  истории и закономерностей политической
борьбы, назревал очередной  передел  власти.  Оставалось  в  соответствие  с
марксистской  теорией  выяснить  цели  и  движущие  силы  начавшихся в обеих
столицах беспорядков.
     Самой Ларисе после продолжительных прогулок  по  юроду  представлялось,
что  обстановка  в  Москве  до чрезвычайности напоминает последние дни перед
Будапештским восстанием 1956 года, историю которого  она,  несмотря  на  все
фальсификации, из закрытых источников шала довольно прилично.
     Охрана  особняка  во  главе  с Рудниковым на всякий случай готовилась к
обороне. Известно,  что  во  время  политических  беспорядков  первым  делом
подвергаются   опасности  всякого  рода  иностранные  представительства,  не
имеющие тем более дипломатического  статуса.  Да  и  имеющие  таковой  тоже.
Лариса  помнила  и  о "заговоре Локкарта", и о "левоэсеровском мятеже", да и
последующий исторический опыт XX века давал почву для размышлений.
     -- Лариса Юрьевна, -- обратился к ней штабс-капитан,  возвратившийся  с
короткой рекогносцировки прибегающих к дому кварталов, -- прошу прощения, но
я  бы  посоветовал  немедленно  вызвать  сюда  полковника  Басманова со всем
отрядом.
     Постоянно мрачный, больше напоминающий профессионального  налетчика  из
Марьиной    рощи,    чем   боевого   офицера   и   способного   деникинского
контрразведчика, по довоенной профессии  --  газетного  репортера,  Рудников
относился  к  Ларисе  с  подчеркнутым  уважением,  словно признавая ее право
руководить не только Левашовым, но и офицерами его отряда. Ей даже казалось,
"\то он в нее тайно влюблен, хотя внешне это ничем не проявлялось.
     -- Вы думаете, Виктор Петрович, что на нас действигельно могут напасть?
-- Она сидела на  подоконнике  выходящей  на  Гоголевский  бульвар  комнаты,
покачивала  обутой  в  высокий  кавалерийский  сапог ногой, смотрела на едва
различимую в тумане линию голых черных деревьев- -- Но вот кто? Вы этого  не
выяснили?  И стоит ли нам затевать сражение в центре города? Может быть, они
только этого и ждут? Спровоцировать с нашей стороны сопротивление, под  этой
маркой  интернировать  все наши представительства, разорвать дипломатические
отношения, вновь начать войну... И хотела  бы  я  знать,  что  происходит  в
Севастополе и Харькове...
     -- Это мы скоро узнаем. Поляков вернется через часполтора, я надеюсь.
     -- Если вернется...
     --  Обязательно.  Он  хорошо  тренирован,  вооружен и весьма осторожен.
Москву знает. Проберется дворами и туда. и обратно в случае чего...
     -- Вашими бы устами... А чем занимается господин Кирсанов? Я надеялась,
что он давно уже добился от своих пленников показаний  в  полном  об®еме.  И
вообще,  какой смысл держать в доме профессионального разведчика, если он не
может даже узнать, что в городе творится! -- Лариса соскочила с подоконника,
легко прошла через комнату, поигрывая обтянутыми черным вельветом бедрами  и
как  бы  не  замечая  взгляда,  которым сопроводил ее Рудников, остановилась
перед большой, на полстены, картой  города,  провела  пальцем  линию  от  их
особняка до Новодевичьего монастыря.
     ~ А не лучше ли нам сюда переместиться, под защиту стен, башен и отряда
Басманова?  Здесь и настоящий штурм можно выдержать. Тем более, как я помню,
у вас была договоренность с чекистами об экстерриториальности монастыря?
     -- Была. Только ведь мы с вами не знаем, чья сторона сейчас верх берет.
Я походил, посмотрел, так на  улицах  черт  знает  что  творится.  Митингует
всякая  сволочь, власть нынешнюю ругает, кто требует труп Ленина на всеобщее
обозрение выставить, кто, наоборот, немедленно на Крым наступать, винтовками
размахивают, семечками плютотся... Только что открывшиеся  лавки  да  пивные
хозяева   снова   заперли,  окна  деревянными  щитами  заколачивают.  И  это
правильно,  в  уличных  заварушках  первым  делом  витрины  бьют,  знаем  по
семнадцатому году...
     --  А  вот  вы  и выясните, это, кажется, входит в ваши обязанности! --
резко сказала Лариса. -- И вообще, сами решайте, я, в  конце  концов,  всего
лишь слабая женщина, в ваших военных делах не разбираюсь...
     --  Да  уж кому говорить, -- пробормотал себе под нос Рудников, выходя.
-- Наши бы офицеры так разбирались... -- Уважая знания и характер Ларисы, он
заодно в .душе считал ее немножко  шлюхой.  Подобно  тому,  как  арабские  и
иранские  мужики  относились  к  европейским  и собственным эмансипированным
женщинам, позволявшим себе щеголять в мини-юбках и с открытыми лицами. Ну не
могла, с точки зрения Рудникова, приличная женщина ходить в таком  виде.  На
фронтах  он  встречал  баб  в  мужской одежде, так там они носили широченные
галифе и шинели, а эта обтянула ноги, как циркачка, и  полы  кожаной  куртки
едва прикрывают круглую задницу... Сил нет терпеть.

        Глава 17
     Схема заговора верхушки ВЧК и примыкающих к ним некоторых руководителей
второго  эшелона  ЦК  и  Совнаркома  была  проста  до примитивности и любому
нормальному человеку, отягощенному опытом второй половины XX века.  была  бы
ясна  как  на  ладони,  стоило только получить о нем самую поверхностную, но
достоверную информацию...
     ...Агранов в своем кабинете на шестом этаже лубянского дома  бросил  на
рычаг   трубку   одного   из   трех   телефонов.   Ситуация   раскручивалась
стремительнее, чем  он  успевал  ею  овладеть.  Значит,  для  него  --  пока
неблагоприятно.  Он  даже  не  совсем  понимал,  почему так вдруг случилось.
Казалось, "второй октябрьский переворот" удался  полностью  и  окончательно.
Больше  половины  "ленинцев"  из  состава ЦК были арестованы и обезврежены в
одночасье, командование Московского военного округа  во  главе  с  Мураловым
относилось  к  "твердым  троцкистам" и полностью контролировало настроение в
частях, класть в  ВЧК  тоже  была  поделена  "справедливо",  без  каких-либо
серьезных  разногласий,  народ  получил  наконец  то,  из-за чего упорно, то
исподтишка, то с оружием в руках сопротивлялся советской власти, --  свободу
торговли и продналог взамен продразверстки, война, черт возьми, закончилась,
и вот на тебе!
     Неужели  он  чего-то не предусмотрел? Ему казалось, что по крайней мере
на ближайший год никаких серьезных разборок в стане  победителей  не  будет.
Исторический  опыт  всех  уже  случившихся в мире революций и переворотов об
этом свидетельствовал.
     Он взглянул на изрисованный красным и синим  карандашами  лист  бумаги.
Бывший  начальник секретно-политического отдела, а теперь первый заместитель
председателя и непременный член коллегии ГПУ Яков Агранов не умел размышлять
без графического сопровождения полета своей фантазии. Беда была и в том, что
он потерял ориентировку, как пароход в тумане, и не знал, кому сегодня можно
доверять, а кому -- нет, кто из бывших  соратников  остается  верен,  а  кто
затеял собственную игру с непонятными целями. Поэтому слишком много пришлось
изобразить вопросительных знаков, больших и маленьких.
     На  данный  час  картина,  по  сообщениям  информаторов, вырисовывалась
следующая. Ряд  секретарей  крупных  парторганизаций  Москвы  и  Петрограда,
сумевших каким-то образом сговориться, заявил о несогласии с нынешним курсом
ЦК,  поддержавшего  бонапартистский  переворот  Троцкого,  и призвал рядовых
коммунистов выходить на улицы. Похоже, со дня на день состоится  экстренный,
"ленинский" с®езд партии в Питере.
     Заговорщики,  по  агентурным  данным, собираются об®явить об исключении
Троцкого  и  его  фракции  из  РКП,  сформировать  новое  правительство.  Их
поддерживают  Кронштадт и Балтийский флот. А уж этим-то какого дьявола надо?
Человек из штаба флота передал, что в крепости идут бурные споры о  каких-то
"Советах  без  коммунистов",  образовании  независимой Северной республики в
составе Петрограда с губернией,  Кронштадта,  балтийских  фортов,  Либавы  и
Ревеля  и,  наконец, о создании унии с Финляндией! Полный бред, казалось бы,
но если что-нибудь подобное все-таки начнется...
     Имелись данные из заслуживающих доверия источников, что Фрунзе каким-то
образом сговорился со Сталиным,  Бухариным,  Рудзутаком,  Рыковым,  Томским,
Калининым,  Молотовым (ни одного еврея, что примечательно), еще кое с кем из
бывших приятелей Дзержинского и они  создали  так  называемый  "параллельный
центр",  который  и намеревается об®явить себя высшим исполнительным органом
партии. При поддержке верных фронтовых  частей,  которые  не  сегодня-завтра
двинутся  на  Москву с юга. Причем пока непонятно, как они собираются решать
стратегическую коллизию на фронте. Оголять фронт можно лишь  в  том  случае,
если  уверен,  что  белые  не  начнут,  воспользовавшись случаем, очередного
наступления.
     Ведь  если  власть  Троцкого  рухнет,  кто  им  помешает  денонсировать
"Предварительный протокол о мире и взаимопомощи".
     Тогда  вообще  все может рассыпаться в одночасье. Нпрочем, не исключена
возможность блефа, стратегической дезинформации,  распространяемой  какой-то
третьей или четвертой силой.
     --  Николай  Иванович,  --  кричал  он,  вновь  сдернув  трубку скверно
работающего телефона, -- сегодня с утра в Москве черт  знает  что  творится!
Студенты  митингуют  прямо  на Моховой, в двух шагах от Кремля. Сборища и на
Скобелевской площади, и возле  Страстного  монастыря.  Анархисты  с  черными
флагами  затеяли  демонстрацию  на  Садовой.  У трех вокзалов вообще бардак.
Толпами бродят какие-то вооруженные люди,  выдают  себя  за  (фронтовиков  и
орут,  что жиды советскую власть продали. Нет, меня это лично не задевает, я
крещеный, но  тыто  куда  смотришь?  Ты  что,  не  можешь  выслать  в  город
три-четыре надежных батальона? Нет, я не говорю, что нужно стрелять в своих,
но  какой-то  порядок в столице должен быть? Хотят митинговать, черт с ними,
пусть митингуют, но где-нибудь подальше, на Ходынке, что ли...
     Ответ Муралова ему  не  понравился,  и  он  раздраженно  крутнул  ручку
индуктора,  дав  отбой.  Тоже  мне  Иисусик,  не  может  он  без достаточных
оснований начинать карательные операции. Мол, демобилизованные красноармейцы
просто пар выпускают, из тех, кто призывался в отошедших к белым  губерниях.
Ехать  им  некуда,  здесь землю получить не светит, местным и то не хватает,
вот и бузят...  А  начни  их  разгонять,  они  сорганизуются,  и  вот  тогда
действительно  беспорядков не избежать! Идиот, забыл, с чего семнадцатый год
начинался...
     По второму телефону Агранов говорил с  курировавплим  фронтовые  особые
отделы  и  Наркомат  иностранных  лел  Петерсом.  Этот  вроде  был абсолютно
надежен.
     -- Яков Христофорович (откуда, интересно, у чистокровного латыша  такое
имя-отчество?),  я  знаю, у тебя есть свои, лично тебе подчиненные конвойные
части. Не пора их ввести в дело? --  Он  вкратце  пересказал  коллегу  смысл
разговора с Мураловым, которого Потере сильное недолюбливал,
     Удовлетворившись  обещанием  привести  в  полную боевую готовность пять
укомплектованных  и  вооруженных  рот,  Агранов   стал   накручивать   ручку
очередного аппарата.
     Чрезвычайная  активность, которую развернул в этот туманный и тревожный
ноябрьский день именно он, а не  председатель  ГНУ  Менжинский,  об®яснялась
просто.  Всю  свою  ставку  Яков  Саулович  сделал на Троцкого, был наиболее
последовательным исполнителем и координатором "октябрьского переворота", и в
случае победы оппозиции рассчитывать ему было не на что. Кроме как бежать  в
Белую Россию... '
     Он  начал  складывать  бумаги  в  папку. Через десять минут совещание у
Менжинского. Наверняка такое же бессмысленное, как два предыдущих... И вдруг
в голове Агранова что-то начало проясняться. А не прав ли,  на  самом  деле,
профессор  Удолин?  Буквально  до  нынешнего  момента  Яков  не воспринимают
всерьез  его  слишком  заумные,  шаманистые  высказывания...  Заставил  себя
поверить,  что повредился в уме старик от пьянства и одиночества. Или просто
цену себе набивал, наподобие всех прочих оракулов, чьи предсказания обретают
смысл только задним числом. Словно затмение нашло, в самом деле. Или...  Или
напустили на него это затмение, что ли?
     Вчера  под  вечер,  когда  от  сомнений и противоречия вых сведений шла
кругом  голова  и  курить  уже  было  невмоготу,  Агранов  вдруг  решительно
^отодвинул  бумаги,  вызвал автомобиль и приказал водителю ехать, не слишком
спеша, по Владимирке в сторону Измайлова.
     После того как профессора,  мистика  и  ясновидца,  похитил  из  хорошо
охраняемого  дома, точнее, маленькой надежной индивидуальной тюрьмы странный
полковник  Шульгин  и  после  того  как,  перевербовав  самого  Агранова   с
непонятной  до  сих  пор  целью,  вновь  исчез,  предоставив  их обоих своей
дальнейшей судьбе, Агранов  переселил  Константина  Васильевича  в  укромную
сторожку на лесном кордоне. Здесь Удолин уже не считал себя заключенным, тем
более  бежать  ему  было  некуда и незачем, он просто жил вдали от городской
суеты и опасностей переходного периода  на  попечении  пожилого  егеря.  Они
коротали  время в прогулках по лесу, долгих неспешных разговорах о природе и
звериных повадках, профессор от скуки писал длинные, не совсем понятные даже
ему самому трактаты о дзен-буддизме, а ненастными вечерами у русской печи со
стаканом  самогона  в  одной  руке  и  козьей  ножкой  в  другой   раз®яснял
собеседнику  разницу  между гвельфами и гибеллинами. И каждый находил в этом
свое удовольствие и интерес.
     Агранов, как всегда, привез профессору большой пакет с  деликатесами  и
несколько  заказанных  им  книг.  Из веЖЛИВОСТИ поговорили минут двадцать об
обычных при  встрече  столичного  жителя  с  провинциалом  вещах,  както:  о
последних  декретах  власти,  о  ценах  на хлеб и ливерную колбасу в системе
свободной торговли, о слухах насчет предстоящей отмены "сухого закона"  и  о
том,   что   в   театре   Вахтангова  готовится  какая-то  невероятно  новая
постановка...  Затем  егерь  деликатно  прокашлялся  после  третьей  рюмочки
чистого  медицинского и, закинув на плечо ремень старой берданки, отправился
пройтись по участку, посмотреть, не рубят ли окончательно потерявшие стыд  и
страх перовские мужики мачтовые сосны.
     --  Что  значит  привычка,  --  кивнул ему вслед Удолин, -- вся жизнь в
тартарары укатилась, а ему сосны... -- И, не меняя  интонации,  обратился  к
чекисту:  -- А на сей раз что привело тебя в мою скудную обитель? Проверить,
не сбежал ли я в  Белую  Россию,  или  опять  появились  сложности  в  твоих
жандармских  делах?  Однако?  тут-го  у  тебя вроде все более чем в порядке,
насколько мне известно.
     -- Второе, Константин Васильевич,  как  это  ни  прискорбно.  Я  и  сам
считал,  что  теперь  тревожиться почти что и не о чем, за исключением самых
обычных практических вопросов, а вот нет... И снова тайны и  интриги  такого
рода, что без вас и разобраться затруднительно...
     Агранов,  один  из  наиболее  могущественных  людей  советского режима,
имевший право  и  возможности  арестовать  и  без  суда  расстрелять  любого
находящегося на гсрритории республики человека, независимо от его подданства
и  социального  положения,  за  исключением,  может быть, двух-трех десятков
представителей высшей номенклатуры и членов  ЦК,  в  присутствии  профессора
всегда  чувствовал  себя  первокурсником, да еще и не слишком успевающим. Он
верил и неоднократно имел гозможность убедиться, что  вздорный,  неряшливого
вида  и  склонный к малопонятным умствованиям старик обладает потусторонними
способностями  вплоть  до  непосредственного  общения  с   так   называемыми
"воображае мыми мирами", откуда и получает сведения о прошлом и будущем.
     Доведенный  до  отчаяния  неспособностью  самостоятельно найти ответ на
странные, не имеющие логическо го об®яснения события последних дней, Агранов
стал излагать  сомнительной  с  политической  точки  зрения  личности  такие
сведения,  за  разглашение  которых  любой  другой  подлежал бы немедленному
заточению в самой глухой камере внутренней тюрьмы. С последующим расстрелом,
разумеется.
     Как водится, Удолин выслушал его внимательно и молча,  только  задал  в
самом   конце   несколько  уточняющих  вопросов.  Поскреб  пятерней  длинные
седоватые волосы.
     -- Сиди здесь. Я пойду к себе, немного думать  буду.  Только  без  меня
больше не пей...
     Зная,  что  размышления  профессора  могут  продлиться и час, и больше,
Агранов накинул шинель и вышел водвор. Здесь было темно. Не по-городскому, а
глухо, безнадежно, будто в подземелье. Новолуние, да  еще  и  небо  затянуто
плотными  тучами.  Как там, интересно, егерь Петр Лукич ухитряется ходить по
лесу, выслеживать порубщиков? А может,  и  не  ходит  вовсе,  а  только  вид
сделал,  сам  же забился в кособокую баньку позади сеновала, да и потягивает
там свой самогон в одиночку...
     Агранов на всякий  случай  расстегнул  коробку  "маузера",  попробовал,
легко  ли  взводится  курок.  Хотя как раз тут бояться вроде и нечего. Остро
захотелось больше не возвращаться в Москву, отсидеться, пока  обстановка  не
прояснится.
     Он  выкурил  папиросу, пряча в рукав огонек, подошел к машине, приказал
шоферу, пригревшемуся в теплой каретке, пересесть на  открытое  водительское
сиденье  и  отнюдь  не  спать, а достать из кобуры "наган" и прислушиваться.
Мало ли что.
     Вернулся в сторожку, и как раз вовремя.  Из  глубины  дома  послышалось
покашливание и шарканье ног, заплясали тени по бревенчатым стенам, прикрывая
ладонью  от  сквозняк