кронами;  а  на  палубах  кораблей блеснули
бледные в ярком солнечном свете вспышки.
     Он  повернул  верньер  трансфокатора,   все   поле   зрения   заполнило
изображение "Эмперор оф Индиа". Три снаряда с "Алексеева" легли между второй
трубой и кормовой башней линкора. Из огромной пробоины в палубе валил густой
дым,  пронзаемый языками пламени. Ствол левого орудия третьей башни оторвало
по самую амбразуру, правое, очевидно, сорванное взрывом с люльки, уставилось
в небо под нелепым углом, на месте бортового каземата зияла дыра размером  с
ворота локомотивного депо.
     Анличане  сейчас  оказались  в  том же положении, что и корабли эскадры
Рожественского. Японцы стреляли по ним  английскими  снарядами,  начиненными
мелинитом   (шимоза),   который   по  фугасному  действию  в  несколько  раз
превосходил применяемый русскими артиллеристами пироксилин.
     Теперь же Воронцов лично подобрал композитную пластическую  взрывчатку,
в  несколько  раз  более  сильную.  чем  гексоген или пентолит, и начинил ею
обычные снаряды.  В  результате  снаряд  двенадцатидюймовой  пушки  оказался
гораздо мощнее в полтора раза более тяжелых вражеских.
     Дмитрий  двинул  картинку  на  экране  вправо.  Горел  пораженный двумя
попаданиями в центральную надстройку "Мальборо".  На  "Айрон  Дюке"  рухнула
передняя  труба,  и  густой  черный дым расползался над кораблем. У "Бенбоу"
вода  заплескивала  в  огромную  пробоину  у  ватерлинии.  Только   концевой
"Центурион" не имел видимых повреждений.
     Он включил рацию и передал на "Алексеев" результат первых залпов.
     Под  прикрытием  дымовой  завесы  Колчак закончил поворот и уводил свой
отряд в открытое море, увеличив ход до предела. Когда дым рассеется,  Сеймур
будет весьма удивлен маневром русской эскадры.
     Напрасно  Воронцов опасался, что адмирал в бою потеряет голову и станет
совершать  вызванные   эмоциями   ошибки.   Колчак   был   абсолютно,   даже
неестественно  спокоен.  Словно  воспринимал  происходящее  как что-то вроде
командно-штабной игры. Шульгин был в определенной степени прав, предположив,
что его психика повреждена и  деформирована  не  только  годичным  ожиданием
смерти  в  одиночке,  но  и  всем,  что ему довелось пережить начиная с лета
семнадцатого года. Но если Колчака.и тронула тень безумия, то такого,  какое
овладело  капитаном  Гаттерасом:  "На Север, на Север, и пусть все катится в
ад!"
     На штурманском столе лежала карта с нанесенной схемой предстоящего боя.
Воронцов  спрогнозировал  развитие  событий  на  компьютере,  исходившее  из
психологических   характеристик   Сеймура,  его  личного  военного  опыта  и
стратегических доктрин британского  главморштаба,  даже  с  учетом  советов,
которые ему могут дать ближайшие помощники.
     Колчак  участвовал в классическом эскадренном сражении всего один раз в
жизни, в Желтом море, когда служил артиллерийским офицером на "Аскольде".  И
помнил  бессильное  отчаяние  при виде бездарных действий адмирала Витгефта.
Судьба тогда послала робкому (не в смысле личного мужества, а в  способности
принимать  адекватные  обстановке решения) адмиралу уникальный, единственный
за всю несчастную войну шанс разгромить японский  флот.  И  он  им  не  смог
воспользоваться, предпочел бессмысленно погибнуть.
     В  распоряжении Колчака сейчас было четыре корабля с двадцатью четырьмя
орудиями главного калибра. Их дальнобойность до недавнего времени составляла
девяносто кабельтовых против ста  двадцати  у  английских  линкоров.  Однако
после  модернизации,  при  которой  Воронцов  заменил  под®емные механизмы и
удлинил амбразуры башен, а также на пятнадцать процентов увеличил  пороховой
заряд,  русские  двенадцатидюймовки  могли  стрелять  на  те же сто двадцать
кабельтовых (21 километр).
     И план боя предполагал маневрирование по  синусоиде  как  раз  на  этой
дистанции.  Войти  в  зону действительного огня, дать пару бортовых залпов с
интервалом в сорок секунд и  тут  же  удалиться  на  недоступное  английским
пушкам расстояние. До следующего зигзага.
     Причем  штурманам  не  требовалось  в горячке боя производить ювелирной
точности расчеты.  В  поле  зрения  установленных  на  командно-дальномерных
постах  лазерных  прицелов  при  выходе  на  дистанцию  действительного огня
вспыхивала  малиновая  точка.  В  боевой  рубке  вскрикивал  ревун,  старший
артиллерист  нажимал  кнопку  "Залп".  Воронцов потратил достаточно времени,
чтобы отработать процедуру до автоматизма.
     Следующий залп Колчак положил со смещением вправо, целясь по замыкающим
"Центуриону" и "Айрон Дюку". И добился еще трех попаданий.
     Англичане тоже стреляли частыми десятиорудийными залпами через двадцать
секунд,  окутываясь  огромными  синевато-белыми   облаками.   Порох   только
называется  бездымным,  на  самом  деле десятки тонн одновременно сгорающего
кордита  образуют  сотни  кубометров  дыма,  правда,  рассеивающегося  почти
мгновенно.
     Но  стреляли  они  наобум,  в том направлении, где последний раз видели
русские корабли, и снаряды ложились градусов  на  тридцать  в  сторону  и  с
большими недолетами.
     Однако еще несколько минут -- и дымовая завеса рассеется, она и так уже
стала  истончаться,  поднимаясь  вверх,  разрываемая  на  части  посвежевшим
ветром. И  тогда  Сеймур  получит  шанс  на  реванш.  Его  эскадра  способна
производить  сто  выстрелов  в  минуту.  Просто  по  закону  больших чисел в
ближайшее время в русские корабли может попасть от пяти до десяти чудовищных
фугасных "чемоданов".
     Так и получилось. На  циркуляции  один  снаряд  разорвался  на  шканцах
"Евстафия", второй снес кормовой мостик "Пантелеймона", но взрыватель его не
сработал,  слишком  легким  оказалось препятствие. Подсвеченный огнем гейзер
встают в сотне метров за правым бортом ветерана. Воронцов вызвал берег.
     Не обращая внимания на протесты офицеров своего штаба,  адмирал  Сеймур
приказал отдраить почти полуметровую броневую дверь рубки и, цепляясь руками
за нагретые солнцем поручни, поднялся по трапу на открытую площадку мостика,
     Взглянул  назад вдоль палубы линкора, и у него сжалось сердце. Подобные
разрушения он видел второй раз в жизни. Примерно так  же  выглядел  линейный
крейсер "Лайон" после боя с немецкими кораблями у Доггербанки. Но там немцам
досталось  больше,  а  сейчас игра шла в одни ворота. Сеймур был уверен, что
русский флот навсегда прекратил свое существование в  качестве  полноценного
боевого  организма,  лишившись за годы войны и большинства своих кораблей, а
главное -- подготовленного личного состава, однако  сейчас  он  так  уже  не
думал.
     Конечно,  Колчаку  несказанно  повезло:  все  три залпа его броненосцев
попали в цель. Такого просто не могло быть по теории вероятности, однако вот
случилось. Ведь и при игре в рулетку иногда несколько  раз  подряд  выпадает
одна и та же цифра...
     Сеймур   наконец-то  ощутил  желание  плюнуть  на  все,  включая  честь
британского флага, и выйти из боя. Но тут же представил,  какое  впечатление
произведет   на  верховного  комиссара,  офицеров  и  команды  оставшихся  в
Мраморном море кораблей да и вообще  на  весь  цивилизованный  мир  вид  его
избитых,  обгоревших  кораблей,  вернувшихся  с "легкой прогулки" к крымским
берегам. Такого позора на старости лет ему не пережить.
     Сейчас дымовая завеса рассеется, и он бросит линкоры  в  сокрушительную
атаку,  расстреляет  беглым  огнем  в упор жалкие русские калоши, дерзнувшие
сразиться с лучшим в мире  флотом.  А  если  Колчак  начнет  спускать  флаг,
адмирал, подобно Нельсону, этого не заметит,
     --  С  норда  приближается  группа  самолетов! -- прокричал с компасной
площадки сигнальщик.
     Капитан Губанов увидел с километровой  высоты  ломаный  строй  огромных
даже на таком расстоянии линкоров. Он получил команду Воронцова -- атаковать
четыре вражеских корабля, не трогая пока головного. Смысл такого приказа был
ему  неясен,  обычно  основной  удар  принято  наносить по флагману, но, как
говорится, начальству виднее.
     Вдали, почти у горизонта, виднелась и своя  эскадра,  направляющаяся  к
югу.  О  том, что она движется, можно было судить только по вытянувшемуся за
кормой "Генерала Алексеева" шлейфу дыма.  Артиллерийский  огонь  со  стороны
русских кораблей прекратился, только английские линкоры продолжали регулярно
выбрасывать длинные языки пламени из развернутых на левый борт пушек.
     --  Заходим  по  порядку  бортовых  номеров,  ~-  скомандовал капитан в
ларингофон.
     -- Первая тройка на второй с головы эскадры корабль, вторая на третий и
так далее. Бомбим с одного захода, возвращение  домой  по  способности.  Над
целью не задерживаемся.
     Летящие   с   выпущенными  шасси  "Чайки",  перестраиваясь  для  атаки,
описывали над эскадрой плавную дугу. С высоты было видно, что башни главного
калибра прекратили огонь, по мостикам разбегаются расчеты  зенитных  орудий.
После  минувшей  войны  флот  научился опасаться воздушного противника, хотя
что, казалось бы,  значат  сравнительно  легкие  бомбы  против  колоссальных
пушечных  снарядов?  Впрочем,  уже  проводились  опыты  и  со.сбрасыванием с
воздуха торпед.
     Губанов выровнял свой  истребитель  на  трехсотметровой  высоте,  убрал
колеса  и  чуть  двинул  ручку  управления, устанавливая алое кольцо прицела
строго по диаметральной плоскости идущего вторым "Мальборо".  Навстречу  ему
захлопали  с  крыльев кормового мостика и палубы надстройки 76-миллиметровые
пушки. Оснащенные примитивными прицелами зенитки стреляли шрапнелью, надеясь
не столько попасть  в  атакующие  самолеты,  сколько  сбить  их  с  курса  и
заставить сбросить бомбы в море.
     Под   крыльями   каждой   "Чайки"  было  подвешено  по  десять  кассет,
снаряженных пятикилограммовыми шариковыми бомбами.
     Как только в поле зрения  прицела  вошел  высокий  форштевень  линкора,
капитан  плавно  нажал большую, как донышко стакана, красную кнопку в центре
приборного щитка.
     Самолет подпрыгнул, освобождаясь от груза, Губанов взял ручку на себя и
оглянулся через плечо.
     На длинной, как два футбольных поля, палубе "Мальборо"  словно  розарий
внезапно  расцвел.  На белом деревянном настиле, на серо-стальных мостиках и
крышах башен, между трубами, тамбурами люков и шлюпками  раскрылись  десятки
желто-алых  пышных бутонов. Они вспыхивали с интервалами в две-три секунды и
тут же гасли, оставляя после себя черные пятна копоти. Лишь  несколько  бомб
упало в море, остальные с исключительной точностью поразили цель.
     Но  так  красиво  это  смотрелось  только  с  воздуха. На самом корабле
оценить эстетическую сторону зрелища было уже некому.  Тем,  кто  остался  в
живых  после  стремительного  пролета  "Чайки",  показалось,  что по линкору
пронесся внезапный снежный  заряд,  какие  случаются  в  приполярных  водах.
Только  вместо  снега  он  нес  тучи  небольших, размером с вишню, свинцовых
шариков.
     Они   вонзались   в   тела   артиллеристов,   сигнальщиков,    матросов
аварийно-спасательного  дивизиона,  тушивших  пожар в каземате шестидюймовок
правого борта, залетали в смотровые щели рубок и  амбразуры  башен  главного
калибра, дробили в хрустальную пыль линзы дальномеров и прицелов.
     Вслед  за  самолетом  Губанова,  имевшим на киле, там, где изображается
номер, нечто странное  --  тщательно  выписанный  алой  флюоресцентной,  так
называемой  "полярной"  краской  знак квадратного корня с минус единицей под
ним, на цель зашли его ведомые. С  вполне  обычными  двойкой  и  тройкой  на
хвостах.   Они,   не   опасаясь   больше   зениток,   сбросили   по   четыре
стокилограммовые фугаски. И тоже попали. С развороченными трубами "Мальборо"
выкатился  из  строя.  Трехсотмиллиметровые  стены  боевой  рубки  выдержали
близкий  взрыв,  но  ворвавшиеся в узкие прорези смотровых щелей раскаленные
газы моментально обратили в пепел всех, кто в ней находился.

        Глава 16
     Наблюдая   за   ходом   сражения,   Воронцов   подумал:   похоже,    мы
перестраховались.  Думали,  что все будет куда сложнее. Имея в виду сражения
середины к конца века, готовились совсем к другим боям. Если у Мидуэя четыре
десятка американских бомбардировщиков сумели за час  утопить  весь  японский
авианосный  флот  при  наличии  у него огромного истребительного прикрытия и
сотен зенитных автоматов, отчего вдруг мы подумали,  что  нас  ждут  большие
трудности?  А  на самом деде война уже выиграна. Совершенно по закону Мэрфи:
"Жизнь далеко не так проста, как вы думаете. Она гораздо проще". И стоит  ли
Шульгину  сейчас  рисковать своей жизнью и головами еще двадцати безрассудно
отчаянных офицеров?
     Адмирал Сеймур не понимал другого. Он стоял на мостике, то  поднимая  к
глазам  бинокль,  то  опуская  его  и  охватывая старческими, слезящимися от
порохового и угольного дыма глазами панораму страшной битвы. Почему так  все
случилось?  Адмирал  вызвал  на мостик коммодора Гуденеффа, умевшего отважно
маневрировать в Ютландском сражении под летящими с двух сторон снарядами  на
своих  крейсерах-скаутах  и наводя линейные силы гранд-флита на Хохзеефлотте
немцев.
     -- Что вы можете сказать, коммодор? Почему они оставили  нас  в  покое,
атакуя прочие корабли эскадры?
     --  Я  бы  сказал  так.  Первое -- русские просто ошиблись, неправильно
поставили задачу своим самолетам...
     -- Вы в это верите? -- печально  усмехнулся  Сеймур  в  растрепанную  и
посеревшую от дыма бороду.
     -- Конечно, нет. Боюсь, господин адмирал, Колчак готовит нам куда более
позорную участь. Он намерен уничтожить ваш флот, а потом...
     --  А  вот  этого  я  ему  не позволю! -- Адмирала охватил предсмертный
боевой азарт.
     -- Их аэропланы улетели. Час времени  у  нас  с  вами  точно  есть.  Не
уверен,  что  эскадра  в  состоянии сейчас принять наш сигнал, но все равно.
Флагами и по радио передайте  приказ  атаки!  Строем  фронта  мы  ударим  по
Колчаку,  ведя  беглый  огонь  прямой  наводкой,  нам  даже  не  потребуется
вычислять дистанцию и упреждение. А если надо... Если  надо,  мы  пойдем  на
таран и сцепимся на абордаж!!!
     Адмиралу  было  шестьдесят  три  года. Службу на флоте он начал как раз
тогда, когда адмирал Тегетгоф подобными, заимствованными из предыдущей эпохи
приемами выиграл последнюю морскую битву  девятнадцатого  века.  При  Лиссе.
Может  быть,  может  быть,  он  был  прав  и,  бросив  сейчас  свой линкор в
самоубийственную  атаку,  успел  бы  даже  под  шквальным  огнем  противника
сцепиться борт к борту.
     Только его офицерам и матросам это не было нужно.
     --  Господин  адмирал, сэр, мне кажется, что вы не правы. Гораздо лучше
будет собрать эскадру и полным ходом мчаться к  Босфору.  Надеюсь,  пока  их
самолеты  заправятся  и  снова  взлетят, мы успеем уйти достаточно далеко. А
русские утюги нас не догонят, -- сказал отважный коммодор Гуденефф,  который
уже  прикинул, что после неминуемой отставки адмирала ему, сохранившему свой
линкор  в  этой  дикой  авантюре,   вполне   может   высветиться   должность
командующего средиземноморской эскадрой. Срок пребывания в коммодорском чине
он  выходил  давно,  не было только адмиральских вакансий. -- Адмирал Сушон,
нужно отдать ему должное, не стеснялся убегать от русских, когда видел,  что
они сильнее...
     --  Они?  Сильнее  меня?  Думайте,  что  говорите,  коммодор! -- Сеймур
отвернулся и, вздыбив бороду, отошел на противоположный край мостика.
     Шульгин помахал рукой Воронцову со шканцев "Валгаллы",  Там,  одетые  в
черные  обтягивающие  костюмы,  увешанные  всевозможным оружием, грузились в
хищного вида светло-синие вертолеты четыре боевые группы.
     Тяжелых  бронежилетов  на  них  не  было,  только  упругие   кевларовые
комбинезоны,  титановые  каски-сферы  с  приборами  ночного видения, до поры
поднятые  вверх,  высокие  ботинки  с  толстыми  каучуковыми,   подкованными
металлом подошвами.
     Эскадра  Колчака,  получив  от  Воронцова информацию о состоянии отряда
Сеймура, развернувшись еще на восемь румбов, двадцатиузловым ходом двигалась
примерно в сторону Батума, по-прежнему сохраняя  дистанцию  в  сто  двадцать
кабельтовых.
     Штурмовой   полк   Губанова  на  херсонесском  аэродроме  подвешивал  к
самолетам  довольно  страшные  штуки,  извлекаемые  техниками   из   зеленых
металлических контейнеров.
     Экипажи   английских  линкоров  своими  аварийноспасательными  партиями
пытались навести на палубах и боевых постах порядок, позволяющий  продолжить
сражение.  Спору  нет,  британские моряки, умирая ни за что и по неизвестной
причине, сохраняли должное самообладание и боевую выучку.
     Вертолеты Шульгина поднялись в небо и следовали к цели,  почти  касаясь
посадочными лыжами гребней волн.
     Наташа,  Ирина  и Анна наблюдали за развитием событий, сидя у огромного
экрана   на   втором   этаже   бывшего   севастопольского   арсенала,   куда
транслировалось  все,  что  попадало  в  поле  зрения видеокамер "Валгаллы",
броненосцев и вертолетов. И сердца у них замирали  сильнее  и  чаще,  чем  у
бойцов, непосредственно участвующих в сражении.
     Городская  публика, наполовину состоящая из отставных моряков, друзей и
родственников офицеров и матросов эскадры, толпилась  на  набережных,  жадно
вслушиваясь  в  накатывающийся  с  моря  тяжкий  гром  орудийных залпов. Все
понимали, что за близким горизонтом в очередной раз решается судьба России.
     Сеймур, словно бы забыв о своей эскадре, а на  самом  деле  сознательно
бросив  ее  на  растерзание  русским  самолетам,  подводным  лодкам, отрядам
миноносцев, если такие найдутся, гнал свой линкор  к  единственной  цели  --
броненосному  отряду Колчака. Пусть ему придется умереть, но, сблизившись на
пистолетный выстрел, он сумеет умереть красиво. И  утопит  по  крайней  мере
хоть один корабль. Желательно -- "Алексеева". Пусть и таранным ударом. Честь
будет спасена.
     Однако  русские  броненосцы от него постыдно убегали, и убегали как раз
на такой скорости, что никак адмирал не мог сблизиться на предельные для его
орудий сто двадцать кабельтовых. Все время совсем немного не  хватало.  Хотя
башни  "Эмперора"  регулярно выбрасывали сорокаметровые языки пламени, не то
от отчаяния, не то в надежде на случай...
     А тут вдруг сзади показались знакомые уже контуры  русских  аэропланов.
Правда,  всего двух. Они шли над морем, приближаясь пугающе быстро. Примерно
в двух километрах от кормы линкора "Чайки"  разошлись  в  стороны,  легли  в
девяностоградусный вираж и дружно бросились в атаку сразу с носа и кормы.
     Почти  силой  флаг-офицеры  затащили  геройского  адмирала  под  защиту
броневых плит рубки.
     Только истребители не стали бросать шариковых и фугасных бомб на палубу
и так обреченного линкора.
     Вместо них они сбросили  серию  сначала  дымовых,  а  потом  начиненных
дихлорарсином -- сильнейшим слезоточивым газом -- контейнеров.
     Офицеры  и  матросы,  задыхаясь и кашляя, спасались от новой напасти по
способности. Кто кинулся вниз по трапам,  кто  догадался  включить  башенную
вытяжную  вентиляцию,  кто  просто  прижимал  к  лицу мокрые чехлы и тряпки.
Воевать на линкоре мгновенно оказалось некому.
     Тяжелые  вертолеты  подошли  к   "Эмперору"   сзади   с   двух   бортов
одновременно.   Подчиняясь   приказу,   линкор   по-прежнему   шел  на  зюйд
двадцатиузловым ходом, хотя никто в рубке уже  не  следил  за  компасами,  и
рулевые,  бросив  штурвал,  обливались  слезами и напрасно пытались вдохнуть
разрывающий  бронхи  воздух.  Отчего  корабль  опасно   рыскал   на   курсе,
направляемый только согласованной работой винтов.
     Рискуя  зацепиться лопастями за еще уцелевшие снасти и проволочные сети
антенн, вертолеты уравняли скорость и зависли: один  --  над  правым  крылом
верхнего мостика, второй -- над спардеком слева от первой трубы.
     Не  зря  Шульгин тренировал своих рейнджеров. Толь