ее.
   - Да! - сказал мистер Шоли, отрывисто смеясь. - Потому что она знает:
таково ваше желание, милорд! Но меня она не проведет! Моя  Дженни  хочет
месяцами торчать в деревне! Скажете тоже! Да она здесь с тоски помрет!
   - Вот как? - медленно проговорил Адам. - Признаюсь, я тоже так думал,
но ей, знаете ли, не скучно.
   - Она пробыла здесь немногим более месяца! - мрачно  возразил  мистер
Шоли. - К тому же она не знает, каково будет тут зимой! Я - не  сельский
житель, но не говорите мне, что вы здесь не окружены водой, потому что я
вам не поверю!
   - По крайней мере, вы можете поверить мне, когда я  говорю  вам,  что
Фонтли еще ни разу не пострадал от наводнения! - говорил Адам, все более
раздражаясь.
   - Да, могу, но ведь не скажете же, вы, что вода ни разу  не  заливала
дорогу так, что вы оказывались на острове!
   - Если бы существовала какая-то опасность, я бы отвез Дженни в  город
задолго  до  того,  как  это  случится,  уверяю  вас,  нас   бы   многое
предупредило об этом.
   - И наверное, вас бы многое предупредило о  том,  что  будет  сильный
снегопад, такой, что дороги занесет на  неделю?  -  Мистер  Шоли  так  и
исходил едким сарказмом. - Что, если зима  будет  как  в  прошлом  году,
когда даже Темза так замерзла, что на ней устроили ярмарку, а всю страну
замело снегом? Хорошенькое дело, если Дженни внезапно разболеется! Да вы
ни за что не разыщете повитуху, -  не  говоря  уже...  -  Он  осекся  и,
смутившись, поправился:
   - Мне следовало сказать - повивальную бабку! Да, вы можете  смеяться,
милорд, но тогда уж вам будет не до смеха!
   - Конечно. Но моя мать никогда не тревожилась на этот счет,  сэр!  Из
пяти ее детей мы четверо родились в Фонтли  -  одна  из  моих  сестер  в
ноябре, а сам я - в январе.
   - Это еще ни о чем не  говорит.  Без  всякой  непочтительности  к  ее
светлости, она - из худеньких, а я уверен, что они оправляются  с  делом
гораздо легче, чем полненькие, вроде моей Дженни.
   Адам помолчал какое-то время.
   - Очень хорошо, - сказал  он.  -  Все  будет  так,  как  вы  считаете
наиболее правильным. Но боюсь, ей это не понравится.
   Вскоре выяснилось, что это еще мягко сказано. Когда  Дженни  сообщили
новость, что ей предстоит вернуться в Лондон, чтобы там  под  присмотром
модного акушера ожидать рождения ребенка, она пришла в страшную  ярость,
чем весьма встревожила Адама, сильно  напоминая  ему  своего  отца.  Сей
достойный муж тоже немало удивился. Он сказал, что  вовсе  не  собирался
приводить ее в такой гнев, и посоветовал не вставать на дыбы. Она тут же
набросилась на него.
   - Я знала, что это так и будет! -  негодовала  Дженни.  -  О,  я  уже
знала, как это будет, в тот момент,  когда  рассказала  тебе,  что  я  в
положении! Лучше бы я этого не делала! Лучше бы ты никогда не приезжал в
Фонтли! Так вот, я не поеду в Лондон! Я не буду обследоваться у  доктора
Крофта! Не буду!..
   - Не смей так со мной разговаривать! - угрожающе  перебил  ее  мистер
Шоли. - Ты сделаешь, как тебе сказано!
   - О нет, не сделаю! - взорвалась она. - И,  пожалуйста,  не  командуй
мной, папа! Тебе не нужно вмешиваться и портить все...
   - Дженни!..
   Адам не  повышал  голоса,  но  остановил  ее.  Ее  сузившиеся  глаза,
горящие, но неподвижные, мгновенно устремились на его лицо. Он подошел к
ней, взял за руки, крепко их стиснув, и проговорил со слабой улыбкой:
   - Ты чуть-чуть промахнулась, Дженни. Мечи свои громы и молнии в меня,
а не в своего отца! Она залилась слезами.
   - Дженни! - воскликнул ошеломленный  мистер  Шоли.  -  Ну  успокойся,
милая, ну же! Нашла из-за чего...
   Он остановился, встретившись со взглядом зятя. В  нем  ясно  читалось
желание Адама, чтобы мистер Шоли вышел. Много лет минуло с тех пор,  как
мистер Шоли склонялся последний раз перед чьим-то авторитетом, и он  был
довольно растерянным, когда, внезапно подчинившись, оказался  по  другую
сторону двери.
   - Адам! - проговорила Дженни, крепко сжимая его руки.  -  Не  обращай
внимания на папу! Со мной все в порядке! Уверяю тебя! Я не хочу  уезжать
из Фонтли! У меня столько дел, а потом, ты  ведь  знаешь,  у  нас  будет
охота! Ты говорил мне, что с нетерпением этого ждешь, Адам...
   - Моя дорогая,  если  ты  из-за  этого  беспокоишься,  то  совершенно
напрасно Наверное, ты время от времени будешь давать мне увольнительные!
Я хотел бы, чтобы мы пробыли здесь всю зиму, но твой отец и  слышать  об
этом не захочет, и - Дженни, подумай! - как я могу пойти ему наперекор в
том, что касается твоего здоровья и благополучия?
   Она проговорила дрожащим голосом:
   - Ты не хочешь идти ему наперекор. Ты не хочешь, чтобы я была  здесь.
Ты никогда  не  хотел!  Ты  скорее  допустишь,  чтобы  Фонтли  лежало  в
развалинах, чем уступишь мне какую-то его часть! Тебе даже не понравится
видеть здесь своего сына, потому что он будет также и моим сыном!
   - Дженни!
   Она сдавленно всхлипнула и выбежала из комнаты,  захлопнув  за  собой
дверь.
   Несколько минут он был страшно зол. Им было последнее время так уютно
вместе, что он почти забыл, что не хотел ее  присутствия  в  Фонтли.  Ее
вспышка  показалась   ему   несправедливой;   ее   последние   слова   -
непростительными. Его сердце ожесточилось. Потом здравый смысл подсказал
ему, что эти слова брошены ему лишь потому, что она  была  вне  себя  от
гнева и хотела побольнее его задеть.
   Спустя какое-то время он вышел в сад, полагая,  что  должен  пойти  и
разыскать Дженни, но гнев все еще владел им, и, поскольку  в  ее  словах
было так много правды, он не знал, что такого ободряющего может  сказать
ей. Она была  слишком  проницательна,  чтобы  поддаться  его  лицемерным
уверениям, а он понимал, что в нынешнем раздраженном состоянии даже  это
с трудом сможет ей предложить.
   Он пересек лужайку своей слегка прихрамывающей  походкой  и  вошел  в
розарий. Здесь Дженни и застала его несколько минут спустя. Он  довольно
рассеянно обрывал увядшие лепестки, а когда увидел ее, в нерешительности
остановившуюся под аркой тисовой изгороди, то посмотрел на нее сумрачно,
ничего не говоря.
   С   лицом,   опухшим   от,   слез,   она   выглядела   на    редкость
непривлекательно. И голос ее был хриплым, когда она сказала:
   - Я прошу у тебя прощения! Я так не думаю! Прости меня, пожалуйста!
   Его сердце оттаяло. Он быстро двинулся к ней, думая не о том, что она
серенькая и невзрачная, а лишь о том, что она в  сложном  положении.  Он
проговорил беззаботным, ласковым голосом:
   - Как будто я не знал, на какой строптивице  женился!  Ругается,  как
сапожник, только из-за того, что мы с твоим отцом больше печемся о твоем
здоровье, чем ты сама!
   - Это было очень скверно, - пролепетала она. - Я не знаю, что на меня
нашло, - наверное, все из-за того, что я в положении!
   - Ах вот оно как! - сказал он. - Во всем виноват этот сын, которого я
не  желаю  здесь  видеть!  Ну,  если  из-за  него  его  мать  становится
драчливой, как, кошка, конечно, мне не понравится видеть его  здесь  или
где-то еще!
   Она опустила голову, сказав умоляюще:
   - О нет, нет! Как я могла сказать такую гнусную вещь? Я знаю, что это
не правда! Он потрепал ее по плечу:
   - Я на это надеюсь! Более того, леди Линтон, если  вы  считаете,  что
мне не нравится видеть вас здесь, то вы даже глупее, чем я полагал,  что
уж совсем невозможно !
   Она засмеялась, довольно  неуверенно,  но  сказала  после  секундного
колебания:
   - Ты не хочешь возвращаться в Лондон, правда?
   - Нет, не хочу. Я считал, что мы уютно устроились здесь  на  зиму,  и
был страшно близок  к  тому,  чтобы  посоветовать  твоему  папе  идти  к
дьяволу. Но нельзя отрицать, что твое здоровье оставляет желать лучшего,
Дженни, и что Фонтли слишком уединенное место, чтобы  твой  отец  или  я
могли чувствовать себя спокойно. Может статься, тебе  потребуется  более
искусный врач, чем старый Тилфорд. Мы не  станем  по-глупому  рисковать,
моя дорогая.
   - Да, -  сказала  она  покорно.  -  Я  сделаю  то,  что  ты  считаешь
правильным. Как скоро мы должны поехать? Ведь не прямо сейчас, нет?
   - Нет, если у тебя все  будет  благополучно.  Наверное,  в  следующем
месяце, до начала зимы. А если этот  первоклассный  доктор  твоего  отца
разрешит, я привезу тебя обратно. Обещаю!
   Она приободрилась с виду, хотя и сказала горестно,  держа  Адама  под
руку, пока они шагали обратно к дому:
   - Я хотела, чтобы он родился здесь, где родился ты.
   - Но, как мы знаем, она, возможно, предпочтет родиться в  Лондоне,  -
вызывающе возразил Адам. - В конце концов, ты там родилась!
   - Она? - воскликнула Дженни. - Нет!
   - Я очень хочу дочку, - сказал Адам.
   - А вот я - нет! - сказала Дженни уже с гораздо  более  свойственными
ей интонациями. - То есть не хочу, пока у нас не будет сына! Если  бы  я
думала... Боже милостивый, а ведь папа прав! Я проконсультируюсь  у  его
противного доктора!
   Он громко засмеялся; а  позже,  когда  мистер  Шоли  с  беспокойством
спросил его, убедил ли  он  Дженни  вести  себя  как  подобает  разумной
женщине, сразу же ответил:
   - Да, конечно, - как женщине в высшей степени понятливой! Стоило  мне
только намекнуть ей, что она, возможно, подарит мне дочь, и она  тут  же
осознала, до чего это мудро - попасть в руки опытного акушера!
   - Но, Адам! - запротестовала Дженни, - Да, но глупо считать, будто он
может что-то с этим поделать, - заметил мистер Шоли.
   - Боже милостивый! А вы еще называли его первоклассным!
   - Я же не говорил, что он волшебник! О, я знаю, что вы смеетесь  надо
мной, милорд, но негоже вбивать в голову Дженни такие дурацкие мысли. А,
так ты теперь веселишься, девочка моя? Ну что ж, - сказал  мистер  Шоли,
снисходительно оглядывая хозяев, - я и сам всегда любил хорошую шутку  и
потому не в претензии на вас.
   Он был далеко не в восторге, когда выяснил, что Линтоны не собираются
переезжать в Лондон до конца октября; но мир в доме был спасен тем,  что
его отвлекло заевшее шкивное колесико в леднике. Все имеющее отношение к
механике моментально вызывало у  него  интерес,  и  он  с  удовольствием
потратил остаток своего  недолгого  пребывания  в  Фонтли,  наблюдая  за
необходимой  починкой  ледника  и  придумывая,  как   лучше   установить
наклонную дверь в проходе над погребом.

Глава 19

   Линтоны вернулись в Лондон  в  конце  октября,  в  ненастную  погоду.
Дженни делала вид, что ничего не случилось, но именно она  больше  всего
со-, жалела об отъезде из Фонтли. Адам  оставил  свои  тамошние  дела  в
настолько обнадеживающем состоянии, насколько позволяло  его  финансовое
положение, и в любом случае собирался на некоторое время уехать в Лондон
в ноябре, когда вновь соберется парламент К тому  же  ему  не  терпелось
повидаться со своими друзьями, потому что, хотя 52-й  полк  находился  в
Англии с конца июля, он до тех пор встретился лишь с  тремя  закадычными
приятелями, которые наведывались в Фонтли во  время  коротких  отпусков.
Эти визиты проходили куда успешнее, чем визит мистера Шоли.  Далекие  от
того, чтобы брюзжать по поводу  ситуации  с  Фонтли  или  придираться  к
неудобствам бывшего монастыря, гости объявили,  что  это  самое  веселое
место,  какое  только  можно  себе  представить.   Они   несколько   раз
развлекались стрельбой по куропаткам, их кормили на славу, а хозяйка  не
ждала от них приятности манер. Она обеспечивала им земные блага  и  была
явно рада, если они  проводили  целый  вечер,  обмениваясь  пиренейскими
воспоминаниями, вместо того  чтобы  вести  с  ней  учтивую  беседу.  Они
считали ее замечательной женщиной, а капитан Лангтон зашел  так  далеко,
что сказал с обезоруживающей улыбкой. Огромная жалость, что Дев  оставил
армию, леди Линтон! Вы были бы чудесной женой для  солдата,  потому  что
вам все нипочем! Как бы поздно он ни возвращался в свою квартиру,  готов
поклясться, у вас всегда был бы наготове первоклассный обед!
   Мистер  Шоли  не   встречал   Линтонов,   когда   они   приехали   на
Гросвенор-стрит, но он наведался туда в этот день пораньше с целым возом
цветов и фруктов. Адам спокойно принимал  подобные,  менее  значительные
знаки его щедрости, но тем не  менее  плотно  сжал  губы,  когда  прочел
записку, оставленную для них отцом Дженни. Мистер Шоли взял это на  себя
- попросить доктора Крофта приехать в дом Линтонов  на  следующий  день.
Адам молча передал послание Дженни. Она  была  так  возмущена,  что  его
собственный гнев утих, и, вместо того чтобы сказать ей, что  он  был  бы
благодарен ее отцу,  если  тот  предоставит  ему  самому  справляться  с
домашними делами, он вдруг принялся оправдывать назойливость  почтенного
мужа и говорить ей, что не нужно  так  уж  раздражаться,  поскольку  это
продиктовано лишь заботой о ее здоровье.
   Она, нисколько не утихомирившись, сказала:
   - Адам, будь любезен, скажи доктору Крофту, что  я  передумала  и  не
желаю его видеть! А я скажу папе, что я сама  выберу  себе  доктора  или
попрошу это сделать тебя!
   - Это станет для него уроком, - согласился  он.  -  И  пожалуй,  даст
выход  нашему  гневу.  Единственная  загвоздка  в  том,  что  мы,  когда
поостынем, можем почувствовать себя несколько глупо! В конце концов,  мы
ведь и в город-то приехали, чтобы проконсультироваться у доктора Крофта,
правда?
   - Да, но...
   - Любовь моя, - сказал он улыбаясь, - если я когда-нибудь  вступлю  в
бой с твоим отцом, я позабочусь о том, чтобы сначала  выбрать  для  него
позицию Мне совсем не нравится такое положение,  и  пирровы  победы  мне
тоже не нравятся! Я не получу ничего, кроме негодования  твоего  отца  и
плохого доктора для тебя. Думаю, мы согласимся на Крофта.
   - А, ладно! - раздраженно махнула она рукой. -  Но  заранее  уверена,
что он мне очень не понравится!
   В конечном счете доктор Крофт  пришелся  не  по  душе  им  обоим.  Он
держался с важностью всезнайки  и  ухитрялся  создать  впечатление,  что
любая дама, прибегнувшая к его услугам, может считать, что  ей  повезло.
Тем не менее было известно, что у него обширная практика;  и,  хотя  его
поведение  было  слишком  самоуверенным,  чтобы  нравиться,  он  говорил
достаточно внушительно, чтобы вселить веру  в  своих  пациентов.  Он  не
удивился, узнав, что Дженни неважно  себя  чувствует,  и  без  колебаний
поведал ей причину: она была слишком полнокровной и тучной. Он предписал
ей диету для похудания и  пару  кровопусканий,  объяснив,  какую  именно
пользу это принесет ее здоровью, рассказал несколько устрашающих историй
про дам такой же комплекции, как у Дженни, к которым его слишком  поздно
позвали для устранения вреда, причиненного  перееданием,  и  откланялся,
обещая вновь наведаться к Дженни неделю спустя.
   Она приняла высказывания доктора с  большей  готовностью,  чем  Адам,
заметив, что, увы, знает о своей чрезмерной полноте Лорд Линтон, памятуя
о ее хорошем аппетите, засомневался, а застав ее  за  ленчем  из  чая  и
хлеба с маслом, запротестовал - Дженни, это не может быть правильным! Ты
к полудню всегда голодна как волк! Она покачала годовой.
   - Теперь нет. Мне было нехорошо с самого начала, не тянуло к  еде,  а
иногда прямо-таки тошнило от одного ее вида, но я должна признать, что с
тех пор, как я села на  эту  диету,  с  этим  стало  получше.  Так  что,
дорогой, ты просто положись на доктора и не думай об этом!
   Больше он ничего не сказал, сознавая собственную неосведомленность; а
она, боясь слишком близкого сходства со  своей  матерью,  придерживалась
трудного режима  и  старалась,  чтобы  Адам  не  видел  ее  подавленного
настроения.
   Но в этом скорее был повинен  Лондон,  нежели  доктор  Крофт.  Погода
стояла пасмурная, многие дни были  дождливыми,  некоторые  -  туманными.
Дженни начинала ненавидеть серые улицы; и не могла выглянуть из окна, не
испытав желания вернуться в Фонтли,  или  надеть  свою  шляпку,  меховую
мантилью и лайковые перчатки, без того чтобы не помечтать о том, как она
вышла бы из дома в собственный сад и дышала бы  воздухом  без  этих  во!
тщательных приготовлений. Она пыталась поведать об  этом  мистеру  Шоли,
когда тот подтрунивал над ней из-за того, что она, как он  это  называл,
дуется, но поскольку у него в голове не  укладывалось,  как  это  кто-то
может мечтать  о  деревне,  то  он  считал,  что  дочь  капризничает,  и
приписывал капризы ее состоянию. Также не мог  он  понять  и  того,  что
главная причина ее уныния - скука. Пожалуйся она,  что  ей  наскучило  в
Фонтли, - тогда другое дело, поскольку он видел, что там ей  нечем  было
заняться. Но ведь в Лондоне существовали бесконечные развлечения, такие,
как магазины, театры, концерты, поэтому он добродушно говорил:
   - Оставь свои причуды, любовь  моя.  Впрочем,  это  естественно,  что
именно сейчас тебе в голову лезут всякие странные мысли. Я хорошо  помню
твою бедную матушку перед твоим появлением на свет! Ей хотелось есть  не
что-нибудь, а мясо крабов - блюдо, к которому  в  обычном  состоянии  ее
совсем не тянуло.
   - И если бы я не воспротивился со всей решительностью, ты бы родилась
с  клешнями,  это  уж  как  пить  дать!  -  Он   рассмеялся   при   этих
воспоминаниях, но, обнаружив, что его шутка вызвала у Дженни лишь слабую
улыбку, сказал:
   - Так что теперь ты знаешь, что все это  вздор,  любовь  моя!  Ты  не
скучала, когда тебе приходилось лишь хозяйничать в моем доме, так с чего
бы тебе  скучать  сейчас,  когда  у  тебя  есть  муж,  будущий  ребенок,
прекрасный собственный дом и все, чего ты только могла желать?
   В  голове  ее  промелькнула  мысль,  что  до  своего  замужества  она
принимала скуку как неизбежность для женщины, но ничего не сказала отцу,
потому что слишком любила его, чтобы обидеть.
   Но Дженни была обязана наследственности по материнской линии  больше,
чем подозревал мистер Шоли, или даже больше, чем подозревала она сама до
тех пор, пока Адам не увез ее в  Фонтли.  Она  тогда  подумала,  что  ей
понравится жить в своем собственном загородном доме, и ей  это  в  самом
деле понравилось. Она проявляла живой интерес ко всем  планам  Адама  по
благоустройству поместья и строила много собственных планов, как вернуть
дом в прежнее состоянии.  Она  была  практична  и  являла  собой  пример
прирожденной  хозяйки.  Фонтли  давало  безграничный  простор   для   ее
способностей; она с нетерпением ждала зимы, когда дел будет невпроворот.
Вдовствующая передала все дела по дому в  руки  своих  слуг;  но  Дженни
обнаружила  в  библиотеке  манускрипт,   который,   как   сказал   Адам,
принадлежал его бабушке, и страницы эти поведали, что давно усопшая леди
Линтон не брезговала интересоваться настолько  обыденными  вещами,  "как
делать мармелад из апельсинов" и "как лучше  засаливать  говядину".  Она
знала, как сделать "полоскание для простуженного горла", и утверждала (в
подчеркнутых  скобках),  что  ее   собственная   "микстура   из   ртути,
венецианского скипидара и топленого свиного жира" - лучшее из  известных
ей средств "для выведения жучков".
   Зимние месяцы в Фонтли мелькали для Дженни слишком быстро, в  Лондоне
же каждый день тянулся нескончаемо По мере того как нарастало ее уныние,
спокойствие сходило на нет. Она стала раздражительна и терзалась дурными
предчувствиями, если Адам приезжал домой  позже  обычного  Она  на  день
отослала его в Лестершир поохотиться, но, когда он  уехал,  провела  все
время до его возвращения в тревоге, представляя, как он  лежит,  подобно
своему отцу, со сломанной шеей, или, предаваясь  безудержной  жалости  к
себе, вначале воображала себя брошенной,  а  потом  приходила  к  выводу
никто не вправе винить Адама за то, что он  сбежал  от  такой  сварливой
жены, какой она стала.
   От  подобных  мыслей  оставался  один  короткий  шаг  до  раздумий  о
возможности собственной смерти И в  один  тоскливый  туманный  день  она
приступила к  составлению  завещания.  Это  казалось  разумным,  хотя  и
заставило ее вообразить, как Адам