ечно... Нет, не сходится! - решил он, добавив со знанием  дела;
- Знаешь ли, священники дают обет безбрачия... Так что это обман!
   Адам невольно рассмеялся:
   - Да, боюсь, что  это  так.  Первый  Деверидь,  о  котором  мы  имеем
более-менее точные сведения, обосновался в Лестершире. Лишь с 1540  года
Фонтли принадлежало Деверилю -  и,  насколько  я  могу  судить,  он  был
потрясающим мошенником!
   - Вполне вероятно, - мудро согласился лорд Овер-ели. -  Сдается  мне,
что  большинство  предков  были  самыми  что  ни  на  есть  отъявленными
висельниками. - - Да чего стоит один только  Оверсли,  сколотивший  наше
состояние! Уж у него-то рыльце основательно было в пушку,  да,  папа?  -
спросил Чарльз.
   - Увы, воистину так! - сказал отец Джулии, поблескивая глазами.
   - О, не говорите так, не говорите! - перебила его девушка. -  Как  вы
можете все обращать в шутку? Адам, скажи, ты ведь это не всерьез?  Чужие
люди в Фонтли? О нет! Все чувства  восстают!  Рощи  и  аллеи!  Развалины
часовни, где я так часто сидела, ощущая старину повсюду, так близко, что
почти могла представить себя ее частью и  видеть  призраки  тех  мертвых
Деверилей, которые жили там! - Она помолчала, переводя взгляд с брата на
отца и Адама, и со страстью воскликнула; - Ах, вы не понимаете! Даже ты,
Адам! Как такое возможно? Чарли не понимает, я знаю, но ты!.. Ты!..
   - Пожалуй, я действительно не понимаю,  -  согласился  брат.  -  Знаю
одно, что если бы ты когда-нибудь  увидела  призрак,  то  убежала  бы  с
криком "Караул!". К тому же я помню эти  развалины  не  хуже  твоего,  а
вполне возможно, даже лучше! Всякий раз,  останавливаясь  в  Фонтли,  мы
играли среди этих развалин в прятки, и это была отличная потеха!
   " - Бывали  и  другие  времена,  -  проговорила  Джулия  приглушенным
голосом. - Ты предпочитаешь делать вид, что тебе все равно, Адам,  но  я
слишком хорошо тебя знаю, чтобы поддаться на розыгрыш. В свое  время  вы
разделяли все мои чувства, это папа привил вам такую сдержанность.
   Адам ответил спокойно:
   - Мне есть до этого дело. Было бы нелепо притворяться,  что  мне  все
равно. Если я и кажусь* тебе сдержанным, то только потому, что  все  это
мне слишком небезразлично.
   Она произнесла с глубоким сочувствием:
   - Ах, какая же я ужасная! Какая глупая! Понимаю тебя, конечно, я тебя
понимаю! Мы не будем говорить об этом, не будем даже думать об  этом!  А
что до сетований, то не буду этого  делать,  обещаю!  Ты  мог  бы  стать
счастливым в маленьком домике? Я могла бы! Как давно  я  мечтаю  жить  в
таком - с белыми стенами  и  соломенной  крышей  и  ухоженным  маленьким
садиком! Мы заведем корову, и я научусь доить ее и делать сыр и масло. А
еще заведем кур и свиней.  О,  да  со  всем  этим  и  нашими  книгами  и
фортепьяно впридачу мы будем богатыми, как набобы, и нам не  потребуется
для полного блаженства ничего другого!
   - Ax вот как! - вмешался еще не оценивший всего  сказанного  брат.  -
Ну, если готовить еду будешь ты, Линтону очень быстро потребуется  нечто
большее! А скажи,  кто  будет  забивать  свиней  и  выгребать  помет  из
курятника?
   Эта язвительная реплика осталась без внимания. Джулия  мысленно  была
поглощена созерцанием картины, вызванной ею к  жизни,  и  Адам,  хотя  и
пребывал в хорошем расположении духа, был слишком глубоко тронут,  чтобы
рассмеяться.  Он  лишь  покачал  головой,   и   пришлось-лорду   Оверсли
возвращать свою дочь на  грешную  землю,  что  он  и  сделал,  энергично
сказав:
   - Очень мило, моя дорогая, но совершенно непрактично.  Надеюсь,  Адам
сумеет  подыскать  себе  более  достойное  занятие,  нежели  выращивание
свиней. Более того, я не сомневаюсь, что сумеет, и тем легче, если он не
будет ничем обременен! Я, как никто другой, сожалею, что  обстоятельства
складываются подобным образом, но ты  должна  быть  хорошей  девочкой  и
понимать, что о браке не может быть и речи. Адам понимает  это  так  же,
как и я, так что не нужно считать меня тираном, милая!
   Она слушала с побледневшим  лицом  и,  обратив  умоляющий  взгляд  на
Адама, прочла ответ на его лице, залившись слезами.
   - Джулия! О, не надо, моя дорогая, не надо! - взмолился он.
   Она  опустилась  в  кресло,  уткнувшись  лицом  в  ладони;  ее   тело
вздрагивало от громких всхлипов. К счас-тью, в тот момент, когда и  отец
ее, и брат обнаружили полную неспособность справиться  с  положением,  в
комнату вошла леди Оверсли.
   Миловидная женщина, немного полнее  своей  дочери,  но  с  такими  же
большими голубыми глазами и чувственным ртом, она, застав  сию  грустную
картину, издала горестное восклицание и устремилась вперед.
   - Ах, милая, милая! Ну что ты, что  ты,  любовь  моя!  Адам,  мальчик
дорогой! Ах вы, бедные дети! Полно, полно, Джулия! Ну,  тише,  сокровище
мое! Не нужно так плакать, ты совсем разболеешься, и подумай, как больно
бедному Адаму! Ах, дорогая, я понятия  не  имела,  что  ты  вернулась  с
верховой прогулки! Оверсли, как ты мог? Ты, должно  быть,  по-настоящему
был жесток с ней!
   - Если это жестокость  -  сказать  ей,  что  она  не  сможет  жить  в
маленьком домике  с  соломенной  крышей,  разводя  кур  и  свиней,  -  я
безусловно был жесток, и Адам тоже! - резко возразил лорд Оверсли.
   Леди Оверсли, сняв шляпку с Джулии, заключила ее в  объятия  и  нежно
вытерла слезь! с ее лица, но внезапно подняла глаза, воскликнув:
   - Жить в маленьком домике? О нет, сокровище мое, поступить  так  было
бы в высшей степени опрометчиво! Особенно в крытом соломой, потому что в
соломе обязательно водятся крысы, хотя, конечно, нет  ничего  живописнее
такого домика, и я прекрасно понимаю, почему тебя к*этому влечет! Но  ты
обнаружишь, что в таком доме удручающе неуютно; для тебя  это  никак  не
подходит, да и для Адама, наверное, тоже, потому что оба вы  привыкли  к
совсем иному образу жизни. А что касается кур, я бы ни за что  не  стала
разводить таких вялых птиц! Ты знаешь, что происходит  всякий  раз,  как
только в кухне требуется яиц больше обычного.? Птичница  ни  за  что  не
может их доставить и всегда говорит: это из-за того,  что  эти  существа
высиживают яйца. Да, а потом, они издают  такие  унылые  звуки,  которые
тебе, любовь моя, с твоей тонкой чувствительностью, покажутся совершенно
невыносимыми. А "от свиней, - с содроганием закончила  ее  светлость,  -
ужасно неприятно пахнет!"
   Джулия, вырываясь из мягких объятий матери, вскочила на  ноги,  резко
проводя ладонью по глазам. Обращаясь к Адаму, который  неподвижно  стоял
за креслом, вцепившись руками в его спинку, она  проговорила  сдавленным
от рыданий голосом:
   - Я смогла бы вытерпеть любые лишения и неудобства!  Запомни  это!  -
Она истерически рассмеялась и  поспешила  к  двери.  Открывая  ее,  она,
оглянувшись, добавила:
   - Мое мужество мне не изменило! Запомни и это тоже!
   - Ей-богу, ну надо же сказать такую  глупость!  -  воскликнул  мистер
Оверсли, когда за его сестрой захлопнулась дверь.
   - - Замолчи, Чарли, - приказала ему мать. Она подошла  к  Адаму  и  с
теплотой обняла его:
   - Дорогой мальчик, ты сделал именно то,  что  следовало,  именно  то,
чего мы от тебя ждали! У меня болит сердце за тебя! Но не отчаивайся!  Я
уверена: ты с этим справишься! Вспомни, что говорил поэт! Я не  уверена,
какой именно, но весьма вероятно, это Шекспир, потому что так оно обычно
бывает, хотя я и не представляю почему!
   С этими неясными, но ободряющими словами она ушла,  помедлив  немного
лишь для того, чтобы  порекомендовать  мистеру  Оверсли  последовать  ее
примеру.  Обрадованный  тем,  что   может   уйти,   наконец,   от   этой
душераздирающей сцены, мистер Оверсли  попрощался  с  Адамом.  Когда  он
ушел, Адам сказал:
   - Пожалуй, сэр, я тоже пойду.
   - Да, через минуту! - сказал лорд Оверсли. - Адам, то, что ты  сказал
Джулии о Фонтли,. - ты ведь это  не  всерьез?  Дела  ведь  не  настолько
плохи?
   - Я был вполне серьезен, сэр.
   - Боже правый! Но у тебя  должно  быть  десять  или-двенадцать  тысяч
акров хорошей земли!
   - Да, сэр. Большинство ее заложено, и вся она в настолько  запущенном
состоянии, что доход от сдачи в аренду сократился до чуть  более  тысячи
фунтов в год.  Он  мог  бы  быть  в  десять  раз  больше,  располагай  я
средствами... - Адам перевел дух. - Впрочем, средств у  меня  нет,  и  я
могу только надеяться, что кто-то более состоятельный поймет, во сколько
земля фермы, стоящая теперь не более двенадцати шиллингов за акр,  может
быть оценена, скажем, лет этак через пять.  В  четыре  раз  дороже  этой
суммы! Думаю, мы в Фонтли отстали от жизни на пятьдесят лет.
   Едва обращая на него внимание, лорд Оверсли воскликнул:
   -  Адам,  этого  не  должно  быть!  Да,  да,  я  знаю!  Ты  обременен
краткосрочными  арендаторами,  никаких  правильных  договоров,  открытые
поля, слишком много посевов льна и плохое осушение, - но эти  недостатки
можно исправить!
   - Не я буду исправлять их, - ответил Адам. - Будь в моем распоряжении
пятнадцать - двадцать или хотя бы десять тысяч фунтов,  думаю,  я  очень
многое смог бы сделать - в том случае, если был бы свободен от долгов, а
это, к несчастью, не так.
   Оверсли в сильном  потрясении  от  слов  Адама  принялся  расхаживать
взад-вперед по комнате.
   - Я не думал, Боже правый, сколько  можно  было  бы  иметь...  Ну  да
ладно, Бог с ним! Нужно что-то делать! Продать Фонтли! А  что  потом?  О
да, да! Ты избавишься от долгов, обеспечишь своих сестер, но что будет с
тобой? Задумывался ли ты об этом, мальчик?
   - Наверное, я не останусь в полной нищете, сэр. А если и  останусь  -
ну что же, я буду не первым офицером, живущим на собственное  жалованье!
Знаете ли, я еще Не вышел в отставку. И как только я улажу свои дела...
   - Чепуха! - небрежно бросил лорд Оверсли. - Перестань  говорить  так,
будто продать родовое имение для тебя то же  самое,  что  избавиться  от
лошади, повадки которой пришлись тебе не по нраву!  Он  нахмурил  лоб  и
возобновил свое хождение. Через какое-то время он бросил через плечо:
   - Джулия, знаешь ли, не  годится  тебе  в  жены.  Сейчас  ты  так  не
думаешь, но когда-нибудь ты порадуешься тому, что сегодня  произошло.  -
Не получив на это никакого ответа, он повторил:
   - Нужно что-то делать! Я не колеблясь говорю тебе, Адам,  ибо  считаю
это твоим долгом: спаси Фонтли, чего бы тебе это ни стоило.
   - Если бы я знал, как это сделать, я бы  не  посчитался  с  ценой,  -
проговорил Адам устало. - К  несчастью,  не  знаю.  Не  утруждайте  себя
мыслями о моих делах, сэр. Я справлюсь. А сейчас позвольте попрощаться с
вами.
   - Подожди! - Лорд Оверсли вдруг оторвался от своих размышлений.
   Адам повиновался. Пока его светлость стоял, хмуро  разглядывая  ковер
под ногами, царило молчание. После долгой паузы он поднял наконец  глаза
и сказал:
   - Думаю, я смогу тебе помочь. Но не  нужно  закусывать  удила!  Я  не
предлагаю тебе денежной помощи, мой дорогой мальчик.  Видит  Бог,  я  бы
предложил, если бы мог, но все, что я в  состоянии  делать  сам,  -  это
удерживаться на плаву. Проклятая война! О, если Бони разобьют  до  конца
года - ты слышал, что Бордо высказался в пользу Бурбонов?  По  последним
слухам, прибывает депутация, чтобы пригласить Луи обратно во Францию.  Я
знаю из  очень  достоверных  источников,  что  они  дожидаются  этого  в
Хартуэлле. И не знаю, насколько это получится, но, так или иначе,  каким
бы ни был исход, какого-либо внезапного расцвета в  Сити  не  ожидается.
Ну, это все дело будущего, и об  этом  я  собирался  тебе  сказать.  Мне
пришло в голову... - Он помедлил и покачал головой. - Нет,  лучше  я  не
"буду тебе-раскрывать все карты: я ни на минуту не поверю, что тебе  это
понравится, и даже не уверен,  что...  И  все-таки,  может  быть,  стоит
пустить пробный шар?! - Он нерешительно посмотрел на Адама. - Ты ведь не
прямо сейчас возвращаешься в Фонтли, нет? Где ты остановился?
   - В "Фентоне", сэр. Нет, я не вернусь домой еще несколько  дней;  дел
пока по горло, и, хотя Уиммеринг,  ей-богу,  просто  молодец  и  гораздо
более знающий, чем я, без меня дела решить нельзя.
   - Хорошо, - сказал лорд Оверсли. - Ну а сейчас мне  остается  сказать
тебе только одно, Адам. Не предпринимай ничего опрометчивого до тех пор,
пока я не выясню, что могу сделать для тебя! У меня в голове  есть  одна
идея, но вполне может статься, что из нее ничего не выйдет, так что  чем
меньше я скажу тебе сейчас, тем лучше!

Глава 3

   Когда Адам покинул  Маунт-стрит,  лорд  Оверсли  испытывал  некоторые
угрызения совести,  опасаясь,  что  пробудил  в  нем  надежды,  которые,
возможно, вскоре придется разбить о землю. Если бы он только  знал,  что
его опасения напрасны: у Адама не появилось никаких надежд. Если,  бы  в
момент тяжелого душевного потрясения он мог бы их оценить,  то  заключил
бы, что это слова доброжелательного оптимиста, не более, потому  что  не
представлял, что лорд Оверсли каким-то образом сумеет  вытащить  его  из
затруднительного  положения.  Ему  это  было  не  по   силам.   Крушение
собственных надежд отодвинуло более  крупные  проблемы,  с  которыми  он
столкнулся, на периферию сознания. Нет, они не  были  забыты,  но,  пока
срывающийся голос его возлюбленной отдаваться эхом у него в  ушах  и  ее
прекрасное лицо было ярко в его памяти, любая другая  невзгода  казалась
незначительной.
   В каком-то  потаенном  уголке  сознания  притаилась  мысль,  что  его
нынешнее отчаяние по природе своей не может продолжаться бесконечно,  но
мысль эту не следовало поощрять. Но прошло немало времени, прежде чем он
смог оторваться от размышлений о том, что могло бы быть, и вместо  этого
сосредоточился на том, что должно быть.
   Возможно, к счастью, слишком много дел требовало его внимания,  чтобы
оставлять ему достаточно времени на раздумья. Это действовало более  как
контрраздражитель, нежели как болеутоляющее, но постоянно держало его  в
состоянии полной занятости.
   Отвлекающим фактором, добавившим ему забот, равно как  и  неизбежного
веселья, стала младшая сестра, приславшая длинное письмо, за которое ему
пришлось   заплатить   два   шиллинга.   Лидия   извинялась    за    эту
расточительность за чужой счет, сообщая ему о том, что с  тех  пор,  как
находится вдали от дома, ей не удалось получить и франка.  Она  оставила
свои матримониальные плань(. Шарлотта (Адам  мысленно  осенил  ее  своим
благословением)  придерживалась  мнения,  что  приобретение  богатого  и
старого мужа - не такое дело, которое  можно  осуществить  с  быстротой,
требующейся, чтобы поправить финансовое положение  семейства.  Признавая
убедительность этого довода, Лидия написала Адаму, предупредив, чтобы он
не возлагал каких-либо надежд на ее прежний замысел. В  попытке  любящей
души смягчить боль разочарования, она заверила его, что, если ей удастся
когда-нибудь в будущем осуществить свои стремления,  ее  первой  заботой
будет проблема заставить своего злополучного супруга выкупить  Фонтли  и
немедленно подарить его дорогому Адаму.
   Пока  же  она  строила  планы,  связанные  с  тем,  откуда   добывать
собственные средства к существованию. Она  считала  вполне  справедливым
сообщить Адаму,  что  мама,  просчитав  все  пути  и  доходы,  пришла  к
заключению, что, хотя  никто  не  должен  сомневаться  в  ее  готовности
запихнуть последнюю корку в рот голодающей дочери, она будет  совершенно
не в состоянии обеспечивать девицу  из  мизерной  доли  своего  вдовьего
имущества.
   С упавшим сердцем Адам взял второй лист пространного послания Лидии и
обнаружил, что у мамы возникло намерение искать приюта в Бате,  у  своей
сестры, леди Брайдстоу. Но из этого, писала  Лидия,  ничего  не  выйдет,
поскольку тетя Брайдстоу овдове-ла гораздо раньше, чем мама.
   Подлинное значение этих слов ускользнуло от Адама, но он  понял,  что
они весьма зловещи. В чем бы тут ни было  дело,  молодая  мисс  Девериль
поняла, что она вряд ли станет утешением для матери, и  решила  попытать
собственного счастья,  поскольку  ничто  (старательно  подчеркнуто!)  не
заставит ее стать обузой для своего брата. Вполне возможно, что ее новый
план не получит его одобрения, но у нее не было  никаких  сомнений,  что
его здравый смысл поможет ему  быстро  осознать  все  связанные  с  этим
преимущества.
   С самыми дурными предчувствиями Адам перевернул лист и обнаружил, что
его  худшие  страхи  были  небезосновательны:  младшая   мисс   Девериль
(впрочем,  она  считала,  что  ей  скорее  следует  взять  имя  Ловелас)
вознамерилась совершить скачок к славе и богатству на лондонской  сцене,
мечтая блестяще воплотить там все самые  известные  комические  роли.  И
Адам не сомневался, что она сможет это сделать!
   На Рождество, когда в Фонтли устраивались большие  приемы,  спектакли
всегда были  гвоздем  программы.  Предпочтение  отдавалось  "Двенадцатой
ночи", и однажды по какому-то величайшему  везению  дама,  выбранная  на
роль Марии, в одиннадцатом часу была поражена внезапным недугом, поэтому
Лидия заняла ее место. Все провозгласили ее прирожденной  актрисой.  Она
согласилась с этой единодушной оценкой, но скромно усомнилась, будет  ли
удачна в трагических ролях. Комедийные роли были ее сильной стороной, и,
хотя это могло повлечь за собой  исполнение  ролей  травести,  она  была
убеждена: что бы ни говорила Шарлотта, Адам  не  найдет  никаких  веских
возражений против этого. Короче, она была бы очень благодарна ему,  если
он сойдется поближе с каким-нибудь театраль-ным  импресарио,  самым,  по
его  мнению,  солидным,  и  даст  понять   этому   магнату,   что   тому
предоставляется  редкая  возможность  воспользоваться  услугами  молодой
актрисы, которая готова взять город приступом и не  боится  проиграть  в
сравнении с такими опытными исполнительницами, как миссис  Джордан,  или
мисс Меллон, или мисс Келли.  Он  с  улыбкой  узнал,  что  появление  на
подмостках мисс  Лидии  Девериль  (или  Ловелас)  станет  для  этих  дам
сигналом к уходу в удручающую безвестность.
   Он мог  сколько  угодно  подсмеиваться  над  наивными  планами  своей
сестры, но они нисколько не прибавили  ему  душевного  спокойствия.  Его
мучило сознание, что она ломает голову над тем, как обеспечить  себя,  в
то время как ей следовало бы  думать  о  своем  выходе  в  свет,  и  это
оттесняло на задний план собственные беды. Конечно, он нашел  время,  но
не для того, чтобы сойтись с солидным импресарио, а чтобы написать Лидии
тактичный ответ, и был занят этим делом, когда лакей пришел в его личный
кабинет с визитной карточкой на подносе и  запиской,  начертанной  рукой
лорда Оверсли.
   - Какой-то джентльмен ожидает вас внизу, милорд. Адам взял карточку и
прочел ее, слегка приподняв брови. Эта карточка  была  гораздо  крупнее,
чем обычно принято, и имя на  ней  было  написано  чрезвычайно  вычурным
почерком. "Мистер Джонатан Шоли" -  гласила  надпись.  За  ней  следовал
адрес на Рассел-сквер и  другой,  в  Корнхилле.  Это  показалось  весьма
странным. Озадаченный, Адам обратился к письму лорда Оверсли.  Оно  было
кратким, всего лишь с просьбой принять "моего  хорошего  друга,  мистера
Шоли" и тщательно  рассмотреть  любое  предложение,  которое,  возможно,
сделает ему этот джентльмен.
   - Попросите мистера Шоли подняться наверх, - сказал Адам.
   Он уловил глубокое неодобрение в окаменевшем лице лакея и в том,  как
- в высшей степени невыразительно - он ответил;
   - Да, милорд.
   Не падая духом, но недоумевая, чем вы.зван  визит  мистера  Шоли,  он
кивком отпустил лакея и стал ждать  развития  событий.  Было  совершенно
ясно, что у лорда Оверсли в голове была какая-то идея, как  ему  помочь,
но каким образом неизвестный мистер Шоли может внести в это свою  лепту,
он совершенно не мог представить.
   Через несколько минут лакей вернулся, доложив о  мистере  Шоли,  и  в
комнату вошел очень крупный, крепкий  человек,  который  остановился  на
пороге, с