на земле"[105]. Ведь
кукольное представление не слишком удивит того, кто,  заглянув за занавеску,
увидит  руки и  нитки, которыми приводятся в движение куклы. Относительно же
величия  можно сказать  следующее.  Привыкнувший к  грандиозным  сражениям и
победам в Азии, Александр Македонский, изредка получая сообщения из Греции о
каких-то походах и столкновениях, которые по большей  части  предпринимались
из-за какого-нибудь моста или  маленькой  крепости или в  лучшем случае ради
завоевания  какого-нибудь города,  обычно  говорил:  "Мне кажется,  что  мне
пришло   известие   о    битве   лягушек   и   мышей,   о    которой   пишет
Гомер"[106].  Точно так  же, конечно, и тому, кто видит перед собой
все многообразие явлений и  вещей, все здание Вселенной, земной шар вместе с
живущими на  нем людьми  (мы  не говорим  о  божественности  души) покажется
ничуть не больше муравьиной кучи, где одни спешат с зернышками, другие -- со
своими  яйцами,  третьи --  безо  всякой  ноши, но  все  суетятся и  ползают
беспрерывно  то  туда,  то  сюда  вокруг  маленькой   груды  мусора.  Далее.
Образование уничтожает или по крайней мере уменьшает страх перед смертью или
несчастьем,  а  ведь  ничто  не  может  нанести  большего  вреда  доблести и
нравственности  человека. Ибо если чей-то ум  в результате изучения  природы
проникнется сознанием смертности и непрочности вещей и как бы впитает в себя
эти  убеждения,  то он придет к мысли  Эпиктета, который, выходя однажды  из
дому, увидел  женщину, плачущую над разбитым  кувшином, а на следующий день,
увидев другую женщину, оплакивающую мертвого сына, сказал: "Вчера я  увидел,
что  хрупкая  вещь  разбивается,  а  сегодня  вижу,  что  смертное  существо
умирает"[107]. Поэтому Вергилий великолепно и очень мудро связывает
познание причин сущего с избавлением от всякого страха, всегда сопутствующих
друг другу:
     Счастливы те, кто вещей познать умели причину,
     Те, кто всяческий страх и рок непреклонный к моленьям,
     Все повергли к ногам, -- и шум Ахеронта скупого[108].
     Было  бы  слишком  долго   перечислять  те   лекарства,  которые  наука
предоставляет  для  лечения отдельных  болезней  духа, иногда очищая  его от
вредной влаги, иногда вскрывая закупорки, то помогая пищеварению, то вызывая
аппетит, а  очень часто излечивая  раны и  язвы его и т. п. Поэтому  я  хочу
заключить следующей мыслью, которая, как  мне кажется, выражает  смысл всего
рассуждения:  наука  настраивает и направляет  ум  на  то,  чтобы  он отныне
никогда  не   оставался  в  покое  и,  так  сказать,  не  застывал  в  своих
недостатках, а, наоборот, постоянно побуждал  себя к действию и  стремился к
совершенствованию.  Ведь   необразованный  человек   не  знает,  что  значит
погружаться  в самого себя, оценивать самого себя, и не  знает, как радостна
жизнь,  когда замечаешь,  что с каждым днем она  становится лучше;  если  же
такой человек случайно обладает каким-то достоинством, то он им хвастается и
повсюду выставляет его напоказ и  использует  его,  может быть даже выгодно,
но, однако же, не обращает внимание на то, чтобы развить его и  приумножить.
Наоборот,  если он страдает от какого-нибудь недостатка, то он приложит  все
свое искусство и старание, чтобы скрыть  и спрятать его, но ни в коем случае
не исправить, подобно  плохому жнецу, который не перестает жать,  но никогда
не точит свой серп. Образованный же человек, наоборот,  не только использует
ум  и  все  свои  достоинства,  но  постоянно   исправляет  свои  ошибки   и
совершенствуется  в добродетели.  Более того,  вообще  можно  считать твердо
установленным,  что истина и  благость  отличаются  друг от друга только как
печать и отпечаток, ибо благость отмечена  печатью истины, и, наоборот, бури
и ливни пороков и волнений обрушиваются лишь из туч заблуждения и лжи.
     От добродетели перейдем  к  могуществу и власти и рассмотрим, можно  ли
найти где-нибудь такое могущество и такую власть, какой образование наделяет
и с  помощью  которой  возвеличивает  человеческую природу.  Мы  видим,  что
уважение  к власти зависит  от  достоинства того,  над кем  властвуют.  Так,
власть над животными и скотом, какой  обладают волопасы или овчары, не имеет
никакого значения; власть над детьми, которой обладают школьные учителя,  не
слишком  уважаема;  власть  над  рабами  скорее  позорна, чем почетна,  и не
намного лучше власть тиранов над народом, доведенным до рабского состояния и
утратившим мужество и благородство души. Отсюда всегда  возникает убеждение,
что  почет приятнее  в свободных монархиях  и  республиках,  чем под властью
тиранов,  так  как  уважают  больше ту  власть,  которая  осуществляется над
людьми, добровольно ос принимающими,  а не  вынужденными подчиняться вопреки
своему  желанию и воле. Поэтому Вергилий, желая как можно  искуснее  оказать
Августу  самую  высокую  честь,  какая  только  может быть  у людей, говорит
следующее:
     ...и народам охотно-покорным.
     Как победитель, дает законы, путь правя к Олимпу[109].
     Но власть науки намного выше, чем власть над волей, хотя бы и свободной
и ничем не связанной. Ведь она господствует над рассудком, верой  и даже над
самим разумом,  который является важнейшей частью  души  и  управляет  самой
волей. Ведь на земле,  конечно, нет никакой иной силы, кроме науки и знания,
которая бы могла утвердить свою верховную  власть над духом и  душами людей,
над  их мыслями  и  представлениями, над  их  волей и верой. И  мы видим это
проклятое  безграничное  наслаждение,  которое охватывает  и  увлекает  всех
ересиархов,  лжепророков  и великих обманщиков,  когда  они  чувствуют,  что
обрели безграничную  власть  над  верой и сознанием  людей; это  наслаждение
столь  велико, что того, кто однажды  испробовал его,  уже  нельзя заставить
отречься от этой власти никакими преследованиями и никакими пытками. Это то,
о чем говорится в  "Апокалипсисе":  "бездонная бездна  Сатаны", и, наоборот,
справедливое  и  законное  господство  над  умами  людей,  упроченное  самой
очевидностью  и  сладостной  рекомендацией истины, конечно же, скорее  всего
может быть уподоблено божественному могуществу.
     Что же  касается  благосостояния  и почестей,  то дары науки,  обогащая
целые   королевства   и  республики,  тем  самым  развивают  и   приумножают
благосостояние  и  богатства  также  и  отдельных  лиц. Ведь уже давно  было
сказано, что  Гомер  дал пищу  большему  числу людей, чем  Сулла, Цезарь или
Август  со всеми  их  раздачами,  денежными подарками и земельными  наделами
(ветеранам). По крайней мере трудно сказать, оружие или образование  помогли
составить состояние большинству  людей. Если же  мы будем  говорить о высшей
власти,   то  увидим,  что  царскую  власть   доставляли  оружие   и   право
наследования, церковная же  власть, которая всегда  была соперницей царской,
весьма часто доставалась именно людям образованным.
     С  другой стороны, если  рассматривать  те  удовольствия и наслаждения,
которые   дает  наука,  то  насколько  же  превосходят   они  все  остальные
наслаждения.  Действительно, ведь если аффективные наслаждения настолько  же
выше чувственных  радостей,  насколько  счастливое исполнение  обета  важнее
какой-то  песенки  или пира, то разве  не в  такой же  мере интеллектуальные
наслаждения  превосходят  аффективные?   Другим  удовольствиям   сопутствует
пресыщение; и,  как  только эти удовольствия  делаются чуть-чуть привычными,
они блекнут и теряют свою прелесть; и это говорит нам, что на самом деле это
были но  подлинные и  чистые  наслаждения, а только лишь обманчивая тень их,
доставляющие радость не столько  но своей сущности, сколько своею  новизной.
Поэтому  люди,  предающиеся  чувственным  радостям,  часто  становятся затем
монахами, а старость  честолюбивых владык  довольно печальна и меланхолична.
Наука  же  не  знает  пресыщения,  а  знает  лишь  беспрерывное  чередование
достижения цели и  стремления  к новому,  так  что  необходимо признать, что
возникающее здесь наслаждение есть истинное и  простое благо, не связанное с
обманом  и не  являющееся  результатом каких-либо  привходящих  моментов. Не
последнее место занимает в душе и то наслаждение, которое рисует Лукреций:
     Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры[110].
     Он  говорит,  что  приятно  стоящему  или  прогуливающемуся  по  берегу
смотреть на то,  как борется с  бурей корабль в  открытом море, точно так же
приятно с  высокой  башни смотреть на два сражающихся на  равнине войска. Но
нет ничего приятнее для человека, чем разум, поднявшийся благодаря учению на
крепость  истины  и  имеющий  возможность  оттуда  взирать  на заблуждения и
невзгоды людей.
     Наконец,  чтобы  не  говорить  о  таких  избитых  доводах,  как то, что
благодаря  науке  один человек превосходит другого в том  же, в  чем человек
превосходит животных, что благодаря науке  ум человека возвышается до небес,
чего не может  сделать его  тело и  т.  п., мы  завершим  это  рассуждение о
выдающемся  значении наук,  указав  на  то  приносимое ими благо, к которому
прежде всего  стремится  человек  по  своей природе,  а именно  бессмертие и
вечность.  Ведь именно из-за  этого рождают потомство, стараются  прославить
свое  имя,  сооружают  здания, основывают  различные  учреждения, воздвигают
памятники,  стремятся  к  славе  и  в конце  концов  к  этому  сводятся  все
человеческие  чаяния.  Но  мы видим,  что  памятники, созданные  талантом  и
эрудицией,  сохраняются много  дольше,  чем те,  которые  воздвигнуты руками
человека. Разве песни Гомера не  живут  уже  двадцать пять,  а  то и  больше
веков, не  потеряв  ни единого слова, ни единой  буквы.  А за это  же  время
рухнуло и погибло бесчисленное множество дворцов, храмов, замков  и городов.
Уже никакими силами  нельзя восстановить портреты и статуи Кира, Александра,
Цезаря и даже значительно более  близких к нам королей  и  правителей.  Ведь
сами их  архетипы, подчиняясь  законам времени,  давно  погибли, копии же  с
каждым  днем теряют  первоначальное  сходство.  Но  образы  их  гения  вечно
остаются нетленными  в  книгах, не подвластные никаким разрушениям  времени,
обладая силой  вечного обновления. Впрочем, они, собственно, и не могут быть
названы образами, ибо они сами беспрерывно как бы рождают  что-то новое, сея
свои  семена в душах людей,  и в более поздние эпохи продолжают возбуждать и
порождать  бесчисленное  множество деяний  и идей.  Если изобретение корабля
считалось  столь замечательным  и удивительным делом, так  как он  перевозит
товары   и  богатства   из  одной  страны   в   другую,  соединяет  области,
расположенные  в  совершенно  различных местах, давая им возможность взаимно
потреблять продукты и  другие  блага каждой из них, то  насколько же  больше
имеют на  это право науки,  которые, подобно кораблям бороздя океан времени,
соединяют  самые  далекие друг  от  друга  эпохи  в  союзе и  сотрудничестве
талантов  и  открытий.  Кроме  того,  известно,   что  некоторые   философы,
безгранично доверяющие чувственным  восприятиям, совсем но думающие о Боге и
отрицающие бессмертие души, вынуждены были, однако, подчиняясь силе  истины,
допустить,  что  те движения и акты, которые  осуществляются  в человеческой
душе без участия тела,  могут, вероятно, существовать и после  смерти;  к их
числу принадлежит  в  особенности  деятельность интеллекта и  менее всего --
движения  страстей.  Таким образом, знание представляется  им бессмертным  и
нетленным.  Мы  же, познавшие  свет  божественного  откровения, с презрением
отбрасываем все эти примитивные и ложные  показания  чувств  и знаем, что не
только разум, но и очищенные аффекты,  не только душа, но и тело достигнут в
свое  время бессмертия. Но пусть читатели  поймут, что  и здесь, и в  другом
месте, когда это было нужно,  я, говоря  о  значении науки, с самого  начала
отделил  божественные  свидетельства  от  человеческих,  и  этого  метода  я
неизменно придерживался, рассматривая их отдельно друг от друга.
     Как бы то ни было, я никоим образом не претендую на то, что мне удастся
какой-либо речью в защиту достоинства и  значения науки переубедить, скажем,
эзопова петуха,  который  ячменное зерно  предпочел бриллианту; или  Мидаса,
который, оказавшись судьей в состязании предводителя Муз Аполлона и овечьего
пастуха Пана[111], отдал  пальму  первенства богатству; или Париса,
который,  отвергнув мудрость  и могущество,  предпочел наслаждение и любовь;
или Агриппину, выбирающей: "Пусть убьет мать, лишь бы правил"[112],
предпочитая власть даже на столь  чудовищном условии; или же Улисса, который
старуху жену предпочел бессмертию, представляющего  тип  тех людей,  которые
привычное предпочитают  лучшему,  и множество других ходячих мнений того  же
рода. Ведь они будут придерживаться старого. Но сохранится  и то, на чем как
на прочнейшем фундаменте держится наука и что никогда не удастся поколебать:
     ...мудрость оправдана чадами своими[113].

        " * КНИГА ВТОРАЯ * "
     ПОСВЯЩЕНИЕ КОРОЛЮ
     Кажется вполне естественным, великий государь, хотя нередко случается и
иначе, что  те, кто обладает многочисленным  потомством и как бы видит в нем
свое  бессмертие, больше  остальных  смертных  озабочены будущим,  прекрасно
понимая, что  именно тогда  придется жить  их  столь  горячо  любимым детям.
Королева Елизавета, не вступив в  брак, была в этом мире скорее гостьей, чем
жительницей, но  и она явилась украшением и славой своего времени. Но Вашему
Величеству  Господь  Бог  по  милости  своей  даровал много детей,  поистине
достойных увековечить Вас,  а Ваш цветущий  возраст и счастливое супружество
обещают еще более многочисленное потомство, и поэтому Вам во всех отношениях
подобает  не  только  нести  свет  своему  веку,  что  Вы  и делаете,  но  и
распространить  свои заботы на то, что  достойно всеобщей  памяти и  на  что
взирает  сама  вечность.  А  здесь  (если  только  не  обманывает  меня  мое
пристрастие к  науке)  нет  ничего  более  достойного  и  благородного,  чем
подарить  миру важные  и плодотворные открытия в  различных науках.  Доколе,
наконец, мы  будем видеть  в лице немногих избранных  писателей что-то вроде
геркулесовых столбов, дальше которых мы якобы не имеем  права продвинуться в
науке, в то время как Вы, Ваше Величество, служите нам сверкающей путеводной
звездой, указывающей счастливый путь в нашем плавании?
     Но  вернемся  к  делу. Подумаем внимательно  и постараемся понять,  что
сделали государи  и другие правители  для развития науки и что они упустили.
Мы скажем об этом коротко и отчетливо, в словах энергичных и смелых нигде не
отступая от  правды, ничего  не преувеличивая.  Итак, скажем  о том,  с  чем
согласится, пожалуй,  каждый:  осуществлению  всех  самых великих и  трудных
деяний способствует достойное вознаграждение, разумные и обдуманные планы, а
также  объединение усилий; первое  из этих  условий  стимулирует  начинания,
второе  --  помогает  устранить неясности  и  ошибки,  третье  --  возмещает
слабость человеческой природы.  Но среди этих трех  условий первое  место по
праву принадлежит  разумным  и обдуманным  планам, т. е. тому, что  призвано
показать  и  начертать  правильный  и  удобный  путь к  намеченной цели. Как
говорится: "Хромой, идущий по  дороге, может обогнать  бегуна,  бегущего  по
бездорожью". Весьма  подходит к данному случаю  и  изречение Соломона: "Если
притупится меч, нужно  применить большую силу, но сильнее всего -- мудрость"
^ Этими словами он дает понять,  что разумный выбор средства скорее приведет
к намеченной  цели, чем напряжение и сосредоточение силы.  И это  заставляет
меня сказать следующее (не затрагивая ни в коей мере заслуг тех, кто так или
иначе  оказывал помощь  науке):  по  моему  глубокому убеждению  большинство
действий и предприятий правителей осуществлялось скорее ради прославления  и
увековечения их собственного имени, чем ради развития и успеха самих наук, и
все  это  скорее  увеличивало число ученых, чем приносило  какой-либо  успех
самим наукам.
     Деятельность же и усилия, способствующие развитию  науки, касаются трех
объектов: научных  учреждений,  книг и самих ученых.  Ведь  подобно тому как
вода,  образующаяся из небесной росы  или бьющая из  источников, легко может
испариться  и  исчезнуть, если не собрать ее в  какие-то  водохранилища, где
она, соединяясь  и скопляясь  в одном месте,  могла  бы сохраняться  и  сама
поддерживать свое существование (а для этого  человеческая изобретательность
придумала водопроводы,  цистерны,  пруды, украсив  их  к  тому же различными
украшениями, которые в такой  же мере способствуют великолепию и достоинству
этих сооружений, в какой  являются  одновременно полезными и  необходимыми),
так  же  и  эта  драгоценнейшая  влага  знания,  проистекает   ли   она   из
божественного  вдохновения  или  возникает из чувственных  восприятий, очень
скоро  целиком  погибла  бы  и исчезла, если бы  ее не  сохраняли  в книгах,
преподавании,   беседах   и   главным   образом   в   определенных   местах,
предназначенных  для  этого,  --  в академиях, коллегиях, школах, где  науки
получают  как  бы  постоянное  местожительство  и сверх  того возможности  и
средства для своего роста и укрепления.
     Что касается деятельности, относящейся  к  развитию научных учреждений,
то  ее  можно разделить  на  четыре  рода:  строительство  зданий, выделение
денежных средств, предоставление привилегий, утверждение уставов и положений
-- все это должно прежде всего содействовать достижению необходимого покоя и
освободить ученых от посторонних забот и неприятностей. Это как раз то, чего
требует Вергилий, говоря об устройстве пчелиных ульев для добычи меда:
     Прежде всего выбирай для пчел жилище и место,
     Что недоступно ветрам... '
     Что касается книг, то здесь  возможны два рода деятельности: во-первых,
основание библиотек, в которых хранятся  книги, как в  усыпальницах хранятся
мощи древних  святых, обладающие  чудодейственной  силой;  во-вторых,  новые
издания авторов, исправленные, в более точных переводах,  с  более полезными
комментариями, с более точными примечаниями.
     Что же касается тех мер, которые имеют в виду в отношении самих ученых,
то, не говоря уже о возвышении и продвижении их, нужно  указать на следующие
две задачи:  а)  вознаграждение  и поощрение  преподавателей  дисциплин  уже
известных  и открытых,  б)  вознаграждение и поощрение  исследователей в тех
областях  науки, которые до сих пор остаются еще недостаточно  разработаны и
исследованы.
     Таков  в  общем  характер  деятельности, в которой  проявились  заслуги
знаменитых правителей  и других выдающихся людей  перед наукой.  Когда же  я
стал  думать о том,  как бы  упомянуть  каждого,  кто  принес большую пользу
науке, мне вспомнились известные соображения Цицерона,  побудившие его после
возвращения  из  изгнания поблагодарить  всех вкупе: "Трудно  не  пропустить
кого-нибудь,  неблагодарно пропустить кого-то" ^ Лучше,  по совету  Писания,
взглянуть  на  тот  участок пути,  который  нам  еще  предстоит пройти,  чем
оглядываться назад на то, что мы уже оставили за спиной.
     Прежде  всего  меня удивляет, что  во  всей Европе  среди такого  числа
великолепно  организованных  колледжей  нет  ни  одного,  где  бы  изучались
свободно все науки в  их совокупности, и все эти колледжи  предназначены для
обучения  лишь каким-то  определенным профессиям. Конечно, тот, кто считает,
что целью  всякой  науки является  ее практическая  полезность,  безусловно,
прав. Но в то же время, рассуждая таким  образом,  легко  впасть  в ту самую
ошибку, о которой говорит древняя басня, рассказывающая о том, как остальные
члены тела вступили в тяжбу с желудком  за то, что он не приводит в движение
тело, подобно суставам, и  не вырабатывает ощущения, подобно голове, а между
тем этот желудок, переварив  по