бности  всегда при
нас, и после того,  как  мы с их  помощью достигнем  какого-то результата, в
нашем  распоряжении остаются те же самые орудия, готовые к новым свершениям,
только,  пожалуй,  ставшие еще более надежными в  результате  приобретенного
нами навыка и успеха в их использовании. Во-вторых, известно,  что, когда мы
получаем  что-то  благодаря чужому благодеянию, мы становимся  обязанными за
это  благо другим людям, тогда  как то, что мы добываем собственными силами,
не  несет  с  собой  никакой  тягостной  для  нас   обязанности.  Даже  если
божественное милосердие ниспошлет нам свою милость, то она требует какого-то
воздаяния за  божественную благость,  что  весьма неприятно  людям дурным  и
нечестным, тогда как  в первом случае происходит то, о  чем говорит  пророк:
"Ликуют и радуются, поклоняются сетям своим, приносят жертвы силкам  своим и
тенетам" ^.  В-третьих, известно,  что то, что не добыто нашими собственными
усилиями, не несет с собой славы и уважения. Ведь счастье вызывает известное
восхищение, но еще не  похвалу. Как говорит Цицерон,  обращаясь к Цезарю: "У
нас  есть,  чему  удивиться,  но  мы  ждем  того, что  можно  похвалить"  ^.
В-четвертых,  то,  что добыто собственными  усилиями,  почти всегда  требует
большого  труда и энергии, что  уже само  по  себе доставляет людям какое-то
наслаждение; как говорит Соломон: "Сладка пища, добытая охотой".
        "Опровержение"
     Существуют   четыре  противоположных   довода,   которые   приводят   к
противоположным  выводам  и  могут  выступать как  своего  рода опровержения
вышеприведенных положений. Прежде всего  счастье  представляется людям неким
знаком и доказательством божественного благоволения и потому порождает в нас
самих  чувство уверенности  и  бодрости, в остальных же людях  оно  вызывает
чувство уважения и  почтения к  счастливцу.  Но счастье  включает в  себя  и
случайности, к  которым  добродетель  не  имеет  почти  никакого  отношения.
Например,  Цезарь,  желая поднять дух кормчего корабля, на  котором он плыл,
сказал: "Ты везешь Цезаря  и его счастье"  ^. Потому что, если бы он сказал:
"Ты  везешь  Цезаря  и  его добродетель", это  было  бы  совсем  неважно для
человека, захваченного  страшной бурей, и никак не  могло бы успокоить  его.
Во-вторых,  все то, что исходит  от наших собственных достоинств и  энергии,
может явиться объектом  подражания и тем самым доступно  другим людям, тогда
как счастью нельзя  подражать  и оно  составляет неотъемлемую  собственность
отдельного  человека.  Поэтому-то, как  известно,  вообще  все  естественное
ставится  выше   искусственного,  ибо  оно  исключает  возможность   всякого
подражания.  То  же,  что   доступно   подражанию,  тем   самым  оказывается
общедоступным.   В-третьих,  блага,  доставшиеся   нам  благодаря   счастью,
представляются дарами, а не  благами, купленными  трудом; наоборот, то,  что
добыто  нашими собственными  усилиями, можно сравнить с  тем, что куплено за
определенную плату.  Поэтому  очень тонкое  наблюдение  высказывает Плутарх,
говоря о деяниях Тимолеонта, человека исключительно счастливого, и сравнивая
их с деяниями Агесилая и Эпаминонда, живших с ним в одно время:  "Деяния его
были  подобны песням  Гомера,  которые  при  всем  их  совершенстве  кажутся
текущими свободно, без всяких усилий и свидетельствуют о гении их творца" ^.
В-четвертых,  известно,  что  все  неожиданное,  случившееся  вопреки  нашим
ожиданиям, приятнее людям и доставляет им больше наслаждения. Но  это  ни  в
коей мере  не выпадает  на долю  того,  что  добыто  собственными усилиями и
стараниями.
        "Софизм XII"
     То, что состоит  из  большего  числа делимых  частей, больше того,  что
состоит  из  меньшего  числа частей и обладает  большим  единством,  ибо все
рассматриваемое по частям  кажется большим.  Поэтому множественность  частей
несет  в себе представление  о  большой величине. Но  множественность частей
производит  еще более сильное  впечатление, если отсутствует порядок, потому
что  беспорядочность создает впечатление  бесконечности и  мешает восприятию
явления.
     Ложность  софизма  обнаруживается  уже  с  первого  взгляда  и  как  бы
осязаема, так как  впечатление о большей величине  целого может определяться
не только числом частей, но и их размером. Однако этот софизм довольно часто
силой  увлекает  за  собой  воображение и  даже  покушается  на  чувственное
восприятие. Ведь дорога, проходящая по равнине, на которой не встречается ни
одного  предмета, способного привлечь  взор, кажется нашему  взгляду  короче
такой же дороги, проходящей по местности,  на которой можно увидеть деревья,
здания или еще что-нибудь, что дает возможность измерять  промежутки пути  и
делить весь  путь на части. Точно  так же богатому  человеку представляется,
что  он  стал  еще  богаче после того, как он  разложит  свои  богатства  по
сундукам  и  мешкам  и расставит их  перед собой. В  создании впечатления  о
величине предмета немалую  роль  играет разделение предмета на большее число
частей и рассмотрение каждой из них в отдельности. Но все это производит еще
большее  впечатление  на   воображение,   если   происходит  беспорядочно  и
хаотически,  потому что беспорядочное смешение вещей порождает представление
об их обилии. Ведь то, что демонстрируется и предлагается нам в определенном
порядке, с одной  стороны, свидетельствует об  ограниченной численности, а с
другой  --  дает надежное доказательство того, что  ничто  не было  упущено.
Наоборот, то,  что является перед  нами в  хаотическом состоянии, не  только
считается обильным, но и оставляет возможность предположить,  что существует
еще множество вещей, которые остались без внимания.
        "Опровержение"
     Софизм  этот  ложен  прежде  всего  в  том  пункте,  где  речь  идет  о
формировании в сознании  представления о большей величине какой-нибудь вещи,
чем та, которой в действительности  эта  вещь обладает.  Ведь в таком случае
разделение  на части разрушает это представление и  показывает нам вещь в ее
истинном объеме,  освобождая от  ложного  преувеличения.  Так, если  человек
тяжело болен  или  испытывает  какое-то горе, то при отсутствии часов  время
будет  казаться ему значительно длиннее, чем  в том случае, когда он имел бы
возможность  измерять  его.  Ибо  если   из-за  душевных  мук  и  страданий,
причиняемых  болезнью,   время  кажется  нам  длиннее,   чем   оно  есть   в
действительности,  то,  с  другой  стороны,  счет   времени  исправляет  это
заблуждение и делает его короче, чем  то, которое возникало в первоначальном
обманчивом  представлении.  Точно так же и  на равнине  иной раз  происходит
нечто  противоположное  тому, о чем  говорилось выше.  Дело в том, что  хотя
первоначально наше зрение воспринимает дорогу как более короткую, потому что
она  ничем не  разделена  на части,  однако  если на  этом  основании  у нас
возникает идея о  том, что упомянутое расстояние  короче, чем  оно  есть  на
самом  деле, то, как только  мы убедимся в  ложности этого, дорога покажется
нам  в  конце концов еще более  длинной,  чем она  есть в  действительности.
Поэтому  тот, кто стремится поддержать  ложное  представление о значительных
размерах какой-нибудь вещи, должен избегать, всякого ее деления и, наоборот,
стараться показать ее в целом виде. Этот софизм ложен, во-вторых,  и потому,
что  он не учитывает возможности такого разделения предмета, при котором его
части оказываются совершенно разрозненными  и не  могут поэтому одновременно
явиться  нашему  взору.  Ведь  если рассадить цветы  в  каком-нибудь саду по
многим клумбам,  то будет казаться, что их  гораздо больше, чем  если бы они
росли  все  вместе на  одной,  причем наш взгляд мог бы  охватить сразу  все
клумбы;  ведь  в  противном случае  единство  окажется сильнее разрозненного
расчленения.  Точно так же  те люди кажутся нам более богатыми, чьи  земли и
владения расположены по соседству или объединены в  одно целое. Ведь если бы
они были разбросаны в разных местах, их было бы весьма трудно охватить одним
взором. Этот софизм  ложен, в-третьих, потому, что он не учитывает того, что
единое  может  иметь  более  важное  назначение,  чем  многое.  Ведь  всякое
соединение является очевиднейшим признаком недостаточности  каждой отдельной
вещи, когда, как говорят,
     и все бессильное врозь силу в единстве найдет".
     Поэтому  Мария  оказывается  правой:  "Марфа!  Марфа! Ты  заботишься  о
многом, а одно только нужно" ^.  Об этом же говорит известная басня Эзопа  о
лисице и  кошке.  Лисица  хвасталась  тем, как много у нее средств и уловок,
чтобы  спастись  от  собак;  кошка же  сказала,  что она надеется  только на
одно-единственное средство, а именно на свою способность лазить по деревьям;
однако  же  это  средство  оказалось  намного  надежнее  всех  тех, которыми
хвасталась лиса. Отсюда пословица: "Лисица знает многое, а кошка -- одно, но
важное" ^. Да,  моральное значение этой басни аналогично этому выводу:  ведь
намного надежнее  полагаться  на  одного могучего  и  верного друга,  чем на
множество всякого рода уловок и хитростей.
     Приведенных  нами примеров вполне достаточно.  У меня в запасе есть еще
много  подобного рода  иллюстраций, которые  я в  свое время  собрал  еще  в
юношеские  годы,  но, к  сожалению,  еще не  отделанных  и не имеющих  своих
опровержений;  привести все это в  порядок  в  настоящее  время  у  меня нет
времени. Приводить же здесь одни эти примеры без соответствующих разъяснений
(тем  более  что  все  предыдущие  сопровождались  ими)  мне  представляется
совершенно нецелесообразным. Между  тем мне бы хотелось  только дать понять,
что эта работа, как  бы  она  ни была выполнена,  обладает,  на мой  взгляд,
весьма  значительной   ценностью,  поскольку  имеет  отношение  и  к  первой
философии, и к политике, и к риторике. Но  о ходячих иллюстрациях кажущегося
добра и зла сказано достаточно.
     Второе собрание, имеющее отношение  к промптуарию и до сих пор  еще  не
созданное, представляет собой  как раз такой  сборник, который имеет в  виду
Цицерон (как мы уже упоминали выше, в разделе логики ^), требуя всегда иметь
наготове общие  места, уже заранее обдуманные  и отработанные, которые можно
было бы использовать как аргументы и "за", и "против", например аргументы  в
защиту буквы  закона и аргументы в защиту духа закона и т. д. Нам же хочется
распространить  сферу  их применения  на  другие области и использовать  эти
общие  места  не  только  в  юридической  практике,  но и  во  всякого  рода
рассуждениях  и  спорах. Вообще мы  хотим, чтобы все  общие  места,  которые
особенно часто употребляются (и для  доказательства или  опровержения, и для
убеждения  в истинности или ложности какого-то мнения, и для восхваления или
порицания   чего-либо),  были   заранее  обдуманы  и  находились   в   нашем
распоряжении  и чтобы мы  всеми силами нашего ума, даже несколько нечестно и
вопреки истине, старались отстоять либо опровергнуть эти тезисы. Мы считаем,
что для лучшего пользования  таким сборником (да и для того, чтобы объем его
не  был  слишком велик)  будет самым лучшим,  если все эти общие места будут
выражены в  коротких  и острых сентенциях,  подобно  своего рода клубкам, из
которых  можно вытянуть  нитку  любой  длины  в  зависимости  от  требований
обстоятельств.  Подобного рода  работа  проделана  Сенекой  ^, но  только  в
отношении гипотез  или  отдельных случаев. Располагая большим  числом такого
рода общих мест,  мы  решили  привести здесь  некоторые из  них  в  качестве
примера. Мы называем их "антитезы вещей".
     ПРИМЕРЫ АНТИТЕЗ
        "I. Знатность"
     За
     Те, кому от рождения присуща доблесть, не столько не  хотят, сколько не
могут быть дурными.
     Знатность -- это лавровый венок, которым время венчает людей.
     Даже в мертвых памятниках мы уважаем древность; насколько же сильнее мы
должны уважать ее в живых?
     Если презирать знатность семейств, то в чем же в конце концов проявится
различие между родом человеческим и животными?
     Знатность  освобождает  доблесть  от  зависти  и  делает  ее  предметом
благодарности.
     Против
     Знатность редко является результатом доблести; доблесть  же результатом
знатности еще реже.
     Знать  чаще ссылается на предков, чтобы  их именем снискать прощение за
свои ошибки, чем для того, чтобы при их поддержке занять почетное положение.
     Энергия простых людей обычно так велика, что в сравнении с ними знатные
кажутся похожими на манекены.
     Знатные слишком  часто  оборачиваются  назад во время  бега,  а это  --
признак плохого бегуна.
        "II. Красота"
     За
     Некрасивые обычно мстят за свою природу. Добродетель есть  не что иное,
как внутренняя красота, красота же -- не что иное, как внешняя добродетель.
     Некрасивые люди всегда стремятся защитить себя от презрения злостью.
     Красота заставляет сверкать добродетели и краснеть пороки. Против
     Добродетель,  как  драгоценный  камень, заметнее,  если  вокруг  меньше
золота и прикрас.
     Роскошная одежда прикрывает уродство, красота прикрывает подлость.
     Как правило, легкомысленны в равной мере и те, кого красота украшает, и
те, на кого она производит впечатление.
        "III. Молодость"
     За
     Первые  помыслы и стремления юности несут в себе  нечто от божественной
природы.
     Старики больше заботятся о самих себе, значительно меньше -- о других и
о государстве.
     Если  бы  можно было это увидеть,  то  мы  убедились  бы. что  старость
сильнее уродует душу, чем тело.
     Старики боятся всего, кроме богов.
     Против
     Молодость -- поприще раскаяния.
     Молодости  свойственно презрение к  авторитету старости, поэтому каждый
учится на собственном опыте.
     Решения, к которым время не призывает,  оно не  утвердит.  Для стариков
Венеры превращаются в Граций.
        "IV. Здоровье"
     За
     Забота о здоровье унижает дух и подчиняет его телу.
     Здоровое тело -- хозяин души, больное -- раб.
     Ничто  так  не  содействует  успеху  нашей  деятельности,  как  крепкое
здоровье; наоборот, слабое здоровье слишком мешает ей.
     Против
     Часто выздоравливать -- часто молодеть.
     На  состояние  здоровья  ссылаются  во  всех   случаях,  даже  здоровые
прибегают к этому.
     Здоровье слишком тесными узами привязывает душу к телу.
     Даже  прикованный  к постели правил  великим государством  и с  носилок
командовал огромными армиями.
        "V. Жена и дети"
     За
     Любовь к родине начинается с семьи.
     Жена и дети учат человечности; холостяки же мрачны и суровы.
     Безбрачие и  бездетность способны лишь  вызвать  желание избавиться  от
них.
     Тот, кто не имеет детей, приносит жертву смерти.
     Счастливые  во всем остальном обыкновенно  оказываются  несчастливыми в
детях, иначе люди вполне уподоблялись бы богам.
     Против
     Тот, кто женился и произвел детей, тем самым дал заложников судьбе.
     Рождение,  дети  --  это  человеческие понятия, создание  и творения --
божественные.
     Бессмертие животных -- в потомстве, человека же  -- в славе, заслугах и
деяниях.
     Семейные интересы часто заставляют пренебрегать государственными.
     Некоторые завидуют судьбе Приама, пережившего всех своих близких ^.
        "VI. Богатство"
     За
     Богатство презирают лишь те, кто потерял надежду приобрести его.
     Зависть к богатству сделала добродетель богиней.
     Пока  философы  спорят,  что  является  главным   --  добродетель   или
наслаждение, ищи средства обладать и тем, и другим.
     Добродетель с помощью богатства становится всеобщим благом.
     Остальные блага обладают властью лишь над отдельными провинциями,  одно
только богатство правит всем.
     Против
     Большое  богатство  можно охранять, расточать,  прославлять, но оно  не
приносит никакой пользы.
     Разве  ты  не  видишь,  что цену камням  и другим  подобным  украшениям
выдумали для того, чтобы можно было найти хоть  какое-то применение большому
богатству?
     Многие, думая, что они смогут все купить за свои богатства, сами прежде
всего продали себя.
     Богатство  не  назовешь  иначе,  чем  обозом  добродетели,  ибо  оно  и
необходимо ей, и тягостно.
     Богатство  очень хорошо, когда оно  служит нам, и очень  плохо -- когда
повелевает нами.
        "VII. Почести"
     За
     Почести -- это знаки одобрения не  только тиранов (как обычно говорят),
но и божественного провидения.
     Почести делают  заметными  и  добродетели,  и пороки, притом первые они
развивают, вторые же обуздывают.
     Никто не  знает, как далеко продвинулся бы он на пути добродетели, если
бы почести не раскрывали перед ним свободного поприща.
     Добродетели,  как  и   все  остальное,   торопятся  к  своему  месту  и
успокаиваются, достигая его; место же добродетели -- это почести.
     Против
     Стремясь к почестям, мы теряем свободу.
     Почести  дают  нам власть над такими  вещами,  которых  лучше  всего не
желать или на худой конец не мочь.
     Трудно  достижение  почестей,  ненадежно  обладание  ими,  стремительна
потеря.
     Те,  кто пользуется  почетом, неизбежно  должны разделять мнение толпы,
для того чтобы считать самих себя счастливыми.
        "VIII. Власть"
     За
     Наслаждаться счастьем -- величайшее благо, обладать возможностью давать
его другим -- еще большее.
     Царей можно сравнивать не с  людьми, а с  небесными светилами, ибо  они
оказывают огромное влияние как  на судьбы отдельных  людей, так  и на судьбы
своей эпохи.
     Бороться с  тем,  кто  является  наместником  Бога  --  это  не  только
оскорбление величия, но и своего рода богоборчество.
     Против
     Как  ужасно не  иметь почти ничего,  к  чему  стоило  бы стремиться,  и
бесконечное число того, чего нужно бояться.
     Те, кто обладает властью,  подобны  небесным телам, они вызывают к себе
огромное почтение, но сами ни на мгновение не имеют покоя.
     Если боги  допускают на свой  пир  смертного, то только для того, чтобы
посмеяться над ним.
        "IX. Похвалы, уважение"
     За
     Похвалы -- это отраженные лучи добродетели.
     Та похвала почетна, которая рождается добровольно. Почести  воздаются в
различных государствах, но похвалы -- только в свободных.
     Голос народа несет  в  себе  нечто  божественное, а  разве  иначе такое
множество людей смогло бы оказаться единодушным?
     Не нужно  удивляться тому,  что простой народ говорит более  правильные
вещи, чем люди с положением, ибо он говорит, не боясь за себя.
     Против
     Молве  лучше  быть  вестницей, чем  судьей.  Что  общего у  порядочного
человека со слюнявой толпой?
     Молва,  подобно реке,  поднимает на поверхность все легкое и  топит все
важное.
     Толпа    хвалит    самые   незначительные   добродетели,    восхищается
посредственными и не замечает высших.
     Похвалы чаще достаются не тем, кто их действительно заслуживает, а тем,
кто  хвастается  своими  заслугами;  они  выпадают  на  долю  мнимых,  а  не
действительных заслуг.
        "X. Природа"
     За
     Привычка  развивается  в  арифметической  прогрессии,  природа   --   в
геометрической.
     Как  в государстве общие законы  относятся  к частным  обычаям,  так  в
отдельном человеке соотносятся природа и привычка.
     Привычка по отношению к природе осуществляет своего рода тиранию и, так
же как тирания, может быть легко и быстро сброшена.
     Против
     Мы мыслим,  следуя природе, говорим, следуя  правилам, но действуем  по
привычке.
     Природа заключает в себе нечто от наставника, привычка от начальника.
        "XI. Счастье"
     За
     Явные достоинства рождают похвалы, скрытые -- счастье.
     Нравственные достоинства рождают похвалы, способности -- счастье.
     Счастье  подобно  Галактике, ибо оно представляет собой скопление неких
неведомых достоинств