й  сад  не  должен  быть  слишком  густым,
пространство в нем должно быть открытым  и свободным  для воздуха. Ведь если
нужна тень, то лучше отдыхать в аллеях боковых участков и прогуливаться там,
если  вам  хочется,  в  самое жаркое  время дня  или  года.  А  главный  сад
предназначен для прогулок в более умеренные времена года, а в разгар лета --
в утренние или вечерние часы, а также в пасмурные дни.
     Что касается авиариев,  то я  их не люблю, за исключением тех  случаев,
когда  они настолько велики, что  их можно выложить дерном и насадить в  них
живые растения и кусты,  так чтобы у птиц было больше простора и создавались
естественные условия для гнездования и на полу авиария не появлялось никакой
грязи. Итак, я изложил план королевского  сада, частично в виде наставлений,
частично в виде рисунка, -- не всю модель, но некоторые  главные ее черты; и
я при этом  не считался с расходами. Но это не имеет значения для государей,
которые  большей   частью,  полагаясь  на  своих  садовников,  с  неменьшими
затратами устраивают свои  сады  и иногда добавляют статуи и  тому  подобные
вещи для  помпезности и великолепия и ничего --  для истинного  наслаждения,
доставляемого садом.
        "XLVII. О переговорах"
     Переговоры  лучше  вести  устно,  нежели  письменно,   и   лучше  через
посредников, чем самому. Письма хороши в тех случаях, когда надобно добиться
письменного  же  ответа;  или  когда  само  это  письмо  может  впоследствии
послужить  оправдательным документом;  или  когда  есть  опасение,  что тебя
прервут  или подслушают. Вести дела  самому хорошо, когда одним своим  видом
внушаешь почтение, например с людьми  низшими; или  же в случаях щекотливых,
когда   надобно   руководствоваться   выражением  лица   собеседника,  чтобы
чувствовать,  не зашел ли ты слишком далеко;  или  когда хочешь оставить  за
собой возможность отступиться от сказанного или перетолковать его.
     При  выборе  посредников следует отдавать предпочтение  людям  попроще,
которые выполнят поручение  и дадут  о нем точный отчет, а не таким,  кто из
чужого дела  ухитряется извлечь для  себя  честь и ради  этого  непрочь  его
приукрасить. Выбирать надо людей, имеющих склонность к поручаемому делу, ибо
это  немало его ускоряет; а также  подходящих для него, а именно: смелых для
выражения негодования,  обходительных для уговоров, хитрых для  наблюдения и
выведывания, упрямых и несговорчивых для дел  неправых. Следует также искать
таких, которые  уже ранее  были  удачливы в  поручаемых  им делах,  ибо  это
рождает в них уверенность и желание поддержать лестное о себе мнение.
     При  переговорах  лучше начинать  издалека, нежели сразу  приступать  к
делу,  если  только не  хочешь  захватить собеседника  врасплох  неожиданным
вопросом. Лучше иметь  дело с неудовлетворенным  честолюбцем, нежели с  тем,
кто уже достиг желаемого. Если речь  идет о взаимном выполнении условий, все
дело в том,  чьи  условия будут  выполнены  первыми; а этого  никто не может
требовать,  разве  только  условия  сами  по  себе таковы,  что  должны быть
выполнены  раньше; или же  человек сумел убедить другого, что еще пригодится
ему в будущем; или, наконец, считается более честным.
     Все переговоры имеют целью выявить человека или воздействовать на него.
Люди  открываются  из  доверчивости,  или  в  порыве  страсти,  или   будучи
застигнуты  врасплох, или же поневоле, когда им  надо чего-либо добиться,  а
приличный  предлог не находится. Если  хочешь воздействовать  на  кого-либо,
надо знать его натуру и склонности, чтобы подчинить его; или его цели, чтобы
убедить  его;  или  его слабые места, чтобы застращать его; или  же тех, кто
имеет  на  него влияние, чтобы руководить им через них. Когда  имеешь дело с
хитрецами, надо при истолковании их  речей не упускать  из виду  их целей; с
такими лучше говорить мало и говорить такое, чего они менее всего ожидают. В
трудных делах  нельзя  ожидать немедленных результатов, следует подготовлять
их и давать им созреть постепенно.
        "XLVIII. О приближенных и друзьях"
     Свита не должна обходиться дорого, иначе, удлиняя хвост, укоротишь себе
крылья. Дорогими считаю я не только  тех, кто обременяет кошелек, но  и тех,
кто  докучает  просьбами.   Обычные  приближенные  должны   довольствоваться
поддержкой,   покровительством   и   защитой   от   обидчиков.   Еще    хуже
приближенные-интриганы,  побуждаемые  не  привязанностью  к  тому,  при  ком
состоят,  но  недовольством против кого-либо  другого;  откуда  и  возникает
обычно  рознь,  часто  наблюдаемая  между  вельможами.  Множество  неудобств
причиняют   и   приближенные-фанфароны,   повсюду   трубящие   славу   своим
покровителям, ибо  они  вредят делу неумением хранить его в тайне; чести при
этом убывает, а завистников прибывает. Опасен и  тот приближенный,  который,
на деле  будучи соглядатаем, стремится выведать домашние тайны и пересказать
их другим. И все же такой часто бывает в большой милости, ибо кажется весьма
услужливым, а между тем разносит сплетни в обе стороны.
     Свита из людей определенного сословия  соответственно  положению самого
вельможи (как,  например, свита  из солдат при бывшем военачальнике  и  тому
подобное)  всегда  считалась   весьма  пристойной  и  дозволялась  даже  при
монархиях,   лишь  бы   не  было  при  этом  излишней   пышности  и  поисков
популярности. Наиболее  почетна та  свита, которую составляет себе  человек,
стремящийся  покровительствовать добродетели  и достоинствам в людях  любого
сословия.  И  все  же, где  нет чрезмерного различия в  способностях,  лучше
приближать к себе посредственных, нежели даровитых. К тому же, если говорить
откровенно, в наш испорченный век деятельные люди полезнее добродетельных.
     На  государственной  службе  к людям  одного  звания  лучше  относиться
одинаково, ибо чрезмерно отличать  кого-либо значит  сделать его  дерзким, а
остальных -- недовольными; ведь  и они могут потребовать свою долю. Напротив
того, при оказании милостей лучше поступать с большим разбором, потому что в
этом  случае обласканные будут признательнее, а остальные усерднее; ведь  на
то и  милость. Неразумно  оказывать одному человеку слишком  много  милостей
сразу, ибо тогда их хватает ненадолго. Опасно идти, как говорится, на поводу
у  одного  любимца;  это  указывает  на  слабость  и  дает  волю  сплетням и
пересудам; ведь те,  кто не решился бы порочить самого человека, будут смело
злословить  о  его  любимце, а  тем  самым бесчестить и  его.  Но  еще  хуже
находиться во  власти  нескольких  лиц,  ибо  от  этого  человек  становится
переменчив и послушен последнему наговору.
     Советоваться  с  немногими  избранными  друзьями  всегда   хорошо,  ибо
зачастую зрителям дело яснее, чем игрокам; а лучший вид на холмы открывается
из долины.  Дружба в  этом мире -- редкость, а особенно  дружба меж равными,
столь  превозносимая всюду.  Если  и бывает  она, то между  высшим и низшим,
когда благосостояние одного зависит от другого.
        "XLIX. О просителях"
     Многие вредные  дела  и предложения  находят своих  ходатаев; и происки
отдельных лиц действительно наносят вред общественному благу. Многие хорошие
дела находят в качестве своих ходатаев плохих людей; я имею в виду не только
испорченных людей, но и людей хитрых, которые не намереваются действовать на
защиту дела,  по которому они взялись ходатайствовать. Некоторые берутся  за
дела, которые они вообще не  намерены  доводить до конца; но если они видят,
что  дело  продвигается  вперед  и  без  их помощи,  то  все  же  добиваются
благодарности или хотя  бы незначительного вознаграждения  за  свои  усилия,
которые они якобы затратили, или же по крайней мере употребят себе на пользу
надежды  просителя.  Некоторые  становятся   ходатаями  только  потому,  что
представляется случай перебежать  дорогу  кому-либо  другому;  или  получить
сведения, которых в противном случае  они не имели бы возможности добыть, не
заботясь о  том,  что  станет с  делом,  когда  они достигли своей цели; или
вообще превращают дело другого  человека в  своего  рода развлечение,  чтобы
можно было протолкнуть  свое собственное дело. Некоторые же ходатайствуют по
чужим прошениям с единственной  целью завалить все дело, чтобы удовлетворить
противоположную сторону или конкурента.
     Разумеется,  в  каждом  прошении  есть  своего  рода право:  либо право
справедливости, если прошение касается  судебного дела; либо право  заслуги,
если  прошение  представляет собой просьбу о  назначении на должность.  Если
личное пристрастие  заставляет человека  вынести  решение  в  суде  в пользу
неправой  стороны, то пусть он использует свою поддержку,  скорее, для того,
чтобы кончить дело  компромиссом, а не  для того,  чтобы возбудить его. Если
личное  пристрастие  заставляет человека  вынести  решение  в  пользу  менее
достойного просителя, имеющего меньше  заслуг,  то пусть он  делает  это, не
очерняя и не  унижая  более достойного  конкурента.  Если  человек не совсем
хорошо понимает какое-либо  прошение, то лучше спросить  о нем мнение друга,
суждению которого он доверяет и который может сказать, имеет ли этот человек
право с честью заниматься этим делом;  но пусть он тщательно выбирает  своих
советчиков, ибо в противном случае его могут водить за нос.
     Просители  настолько возмущаются  отсрочками и  злоупотреблениями,  что
откровенность в отношениях с ними не только похвальна, но и приятна для них,
идет ли речь  о немедленном отказе от рассмотрения  прошений, об откровенном
изложении результатов рассмотрения или о  требовании вознаграждения только в
той  мере,  в какой действительно оно заслужено.  Когда  просят  о  милости,
пришедший  первым  не  должен   получать  только   из-за   этого  какое-либо
преимущество; в  дальнейшем может быть еще рассмотрен вопрос  о том, достоин
ли он  доверия, но если  суть дела  можно узнать  только от него, не следует
злоупотреблять этим, а предоставить претенденту  возможность показать другие
свои способности  и каким-либо образом вознаградить  его за его сведения. Не
знать ценности просимого означает неопытность; не  знать  права для прошения
означает недостаток совести.  Сохранение тайны  прошения -- сильная гарантия
получить удовлетворение;  ведь преждевременное  разглашение  прошения  может
отбить  охоту  у одних  просителей, но привлечь внимание и возбудить интерес
других. Но главное -- это  своевременная  подача прошения.  Своевременная не
только в  отношении лица,  которое  должно  удовлетворить  просьбу, но  и  в
отношении тех, кто может противодействовать этому. Пусть при выборе средства
человек избирает, скорее,  наиболее пригодное,  чем самое сильное; и скорее,
такое, которое поможет в  данном конкретном деле, чем такое,  которое  верно
вообще.  Иногда компенсация за отвергнутую просьбу окажется ценнее, чем сама
первоначальная  просьба,  если  человек не  обнаружит  ни разочарования,  ни
недовольства. "Iniquum  petas,  ut aequum  feras"[210]  --  хорошее
правило, если  человек находится в большом фаворе; в  противном случае лучше
постепенно  увеличивать  свои  просьбы; ведь тот,  кто вначале и рискнул  бы
потерять  просителя,  отказав  ему в  просьбе, в конечном итоге  не  захочет
терять  ни просителя, ни плоды своей  собственной прежней милости. Полагают,
что нет более легкой  просьбы, с которой можно обратиться  к  высокому лицу,
чем просить у него рекомендательное письмо;  и все же,  если это делается не
ради доброго дела, то очень сильно вредит его репутации. Нет ничего худшего,
чем  эти  стряпчие  по любым ходатайствам;  они представляют собой отраву  и
заразу в общественных делах.
     L. О занятиях науками[211]
     Науками  занимаются  ради удовольствия,  ради украшения и  ради умения.
Удовольствие обнаруживается  всего более в уединении, украшение -- в беседе,
а  умение  --  в  распоряжениях и руководстве делом. Ибо  людям опыта  можно
поручить выполнение да еще, пожалуй, суждение  об отдельных подробностях; но
общего руководства и совета лучше искать у людей ученых. Отдавать наукам все
время  означает  неумение  применить  их к  делу;  превращать  их целиком  в
украшение -- жеманство; а  всецело полагаться на  них в суждениях  -- ученое
чудачество.  Наука совершенствует природу, но сама совершенствуется  опытом,
ибо прирожденные дарования подобны диким растениям и нуждаются в выращивании
с помощью  ученых занятий,  а  ученость сама по себе дает указания  чересчур
общие, если  их  не  уточнить  опытом. Люди хитроумные  презирают  ученость,
простодушные дивятся ей, мудрые  ею пользуются. Ибо сама по себе ученость не
научает, как  применять  ее: на  то есть  мудрость  особая, высшая,  которую
приобрести можно только опытом.
     Читай  не  затем,  чтобы противоречить и опровергать;  не затем,  чтобы
принимать на веру, и  не затем,  чтобы найти  предмет для беседы;  но  чтобы
мыслить и рассуждать. Есть книги, которые надо только  отведать, есть такие,
которые  лучше  всего   проглотить,  и  лишь  немногие  стоит   разжевать  и
переварить. Иначе говоря, одни книги  следует прочесть лишь частично, другие
-- без особого прилежания и лишь немногие -- целиком  и  внимательно. Есть и
такие, которые можно поручить прочесть другому  и воспользоваться сделанными
им извлечениями; но так  можно поступать  лишь с  маловажными  предметами  и
посредственными авторами,  ибо  перегонка книг, как перегонка  воды, убивает
всякий  вкус.  Чтение  делает  человека  знающим, беседа  --  находчивым,  а
привычка записывать  -- точным.  Поэтому, кто мало пишет, тому нужна хорошая
память;  кто  мало упражняется  в беседе, должен  быть находчив; а  кто мало
читает, должен  быть весьма хитер, чтобы казаться более знающим, чем есть на
самом деле.
     В истории черпаем мы мудрость;  в поэзии -- остроумие;  в математике --
проницательность;  в  естественной  философии  --  глубину;  в  нравственной
философии --  серьезность; в логике и  риторике  -- умение спорить.  "Abeunt
studia in mores"[212]. Скажем более: нет такого умственного изъяна,
который не мог бы быть исправлен  надлежащими  занятиями, подобно  тому  как
недостатки телесные  устраняются соответствующими  упражнениями. Так, игра в
шары полезна  при каменной болезни и для  почек;  стрельба --  для легких  и
груди; ходьба -- для желудка; верховая езда -- для головы и так далее. А кто
рассеян,  тот пусть  займется математикой,  ибо  при  доказательстве  теорем
малейшая  рассеянность  вынуждает  все  начинать  сызнова.   Кто  неспособен
усматривать   различия,   пусть  изучает   схоластиков,  ибо   они   "cymini
sectores"[213]. Кто  не  умеет  быстро осваиваться  с  предметом  и
быстро припоминать все  нужное  для доказательства,  пусть  изучает судебные
дела. И такие средства имеются против каждого умственного изъяна.
        "LI. О партиях"
     Многие  ошибочно  держатся  того  мнения, что и  государю  в управлении
страной, и каждому вельможе в  ведении  дел надо  прежде  всего принимать во
внимание  интересы  партий;  а между тем  высшая мудрость  велит,  напротив,
сообразоваться  либо с общими  интересами,  осуществляя  то, с чем  согласны
представители самых различных партий, либо с интересами отдельных  лиц. Этим
я  не  хочу, однако, сказать, что соображениями партийными должно совершенно
пренебречь. Людям простого  звания, чтобы возвыситься, необходимо  за что-то
держаться;  но  людям  знатным,  чувствующим  свою   силу,  лучше  сохранять
независимость. И  даже начинающему  выдвигаться  для  более  верного  успеха
обычно лучше  обнаруживать  столь умеренную  приверженность, чтобы  из  всех
членов своей партии быть наиболее приемлемым для другой.
     Чем партия слабее  и малочисленнее, тем больше  в ней единства; и часто
бывает, что небольшое число непреклонных  берет верх  над многочисленным, но
более  умеренным  противником.  Когда  одна из двух партий  прекращает  свое
существование, другая раскалывается.  Так,  партия,  объединявшая Лукулла  и
сенатскую  знать (называвшуюся "Optimates"),  некоторое время  противостояла
партии Помпея и Цезаря; но, когда власть сената рушилась, произошел и разрыв
Цезаря  с  Помпеем.  Подобным   же   образом  партия   Антония  и  Октавиана
противостояла  некоторое время Бруту и Кассию, но вслед  за падением Брута и
Кассия последовал  разрыв  Антония  с Октавианом.  Эти  примеры относятся  к
партиям, состоящим в открытой  войне,  но то же самое можно сказать  о более
частных случаях.  И  зачастую  при расколах те, что были  на  вторых  ролях,
оказываются во главе  партии, но  столь же часто оказываются ничтожествами и
бывают отстранены,  ибо многие сильны лишь  в оппозиции, а когда  этого нет,
они бесполезны.
     Часто видим мы,  что человек,  добившись  успеха,  переходит в  партию,
враждебную той, коей  обязан он своим возвышением, полагая,  вероятно, что с
первой он свое уже  взял, и ища новой выгоды. Такому  перебежчику это сходит
легко, ибо, когда силы долгое  время уравновешены, приобретение  даже одного
лишнего  приверженца   дает   перевес  одной  из  сторон,   а   вся  заслуга
приписывается ему.  Если кто держится  середины между двумя партиями, это не
всегда  происходит от умеренности, но нередко от своекорыстия и имеет  целью
извлечение выгоды из обеих. В Италии, например, считаются подозрительными те
папы, у  которых постоянно на устах  "Padre  commune"[214], ибо это
служит признаком стремления всеми средствами возвеличить свой род.
     Королям  не следует держать сторону какой-либо одной партии, потому что
всяческие союзы неизменно пагубны для  монархии; они налагают обязательства,
которые могут  возобладать над долгом подданного,  и  король  становится при
этом  "tanquam  unus  ex  nobis"[215], как  это  было  с  Лигой  во
Франции[216].  Чрезмерное усиление  партий  и раздоров  между  ними
указывает на  слабость государей и весьма  вредит их славе и успеху  их дел.
Действия  партий под властью  монархии  должны  быть  (если  говорить языком
астрономов)   подобны   движениям  низших  орбит,  которые  могут   иметь  и
собственное движение, но вместе с тем увлекаться высшим движением -- "primum
mobile".
        "LII. О манерах и приличиях"
     Тот, кто внешне скромен и прост, должен обладать исключительно большими
добродетелями, чтобы заслужить похвалу у людей, подобно тому как тот камень,
который имеет  оправу без фольги,  должен действительно быть  богатым.  Если
человек хорошо  понимает  значение манер, то с одобрением его  другими  дело
обстоит  так  же,  как  и в случае  приобретений  и  выгод. Ведь  существует
правильная поговорка, гласящая, что "мелкие барыши туго набивают мошну", так
как мелкие  барыши идут густо,  в то время как крупные редки. Поэтому верно,
что за  малые дела люди получают большую похвалу, ибо малые дела постоянно в
ходу и, следовательно,  на виду; случай же для проявления какой-либо великой
добродетели  представляется  редко,  только во время  значительных  событий.
Поэтому если  у  человека хорошие манеры, то  это  значительно укрепляет его
репутацию  и  (как говорила королева Изабелла) равносильно тому,  что у него
есть "постоянно  рекомендательные письма". Для того  чтобы приобрести  такие
манеры,  почти  достаточно  ими не  пренебрегать; ведь тогда  человек  будет
наблюдать их у других, а в остальном пусть доверяет самому себе. Ибо если он
будет проявлять слишком  большие  старания  в манерах, то они потеряют  свое
изящество, которое должной быть естественным и непринужденным.
     Поведение некоторых  людей  напоминает стихотворение, в котором измерен
каждый слог; как может человек,  обращающий свой ум на  соблюдение множества
мелочных  приличий, понять  великие дела? Не  соблюдать  правил  приличия  в
обращении с другими -- значит подавать  дурной пример; и в следующий раз вам
отплатят тем же, и, следовательно, уважение к  вам будет подорвано; особенно
не  следует  з