у  не скрывал  своих намерений,  если  верить словам  Цицерона  о  нем:
""Другой", -- говорит он, имея в  виду Цезаря, -- не только не отказывается,
но даже в какой-то мере требует,  чтобы  его называли тираном, каковым  он и
является" ^. Опять-таки из одного письма  Цицерона к Аттику  мы узнаем,  как
мало пытался скрывать свои замыслы  Август Цезарь. Уже в  самом начале своей
карьеры, когда  он еще пользовался благосклонностью и симпатиями сената,  он
тем  не  менее, обращаясь  к  народу  на  сходках, всегда  клялся  следующей
формулой: "Пусть  удастся мне достичь почестей  родителя"  ^.  А  это  было,
пожалуй,  равносильно  самой тирании.  Правда,  для  того чтобы хоть немного
смягчить  зависть, он обычно протягивал в то  же  время руку  к  статуе Юлия
Цезаря, стоявшей на рострах. Люди кругом  смеялись, аплодировали, удивлялись
и  говорили  друг   другу:  "Видали?  Каков  юноша!"  Они,  однако  же,   не
предполагали никакого коварства в том, кто столь откровенно и честно говорит
то,  что  думает.   И  все  эти  люди,  которых  мы  здесь  назвали,  сумели
благополучно достичь  всех своих целей. Наоборот, Помпей, стремясь  к тем же
целям, шел более темными и тайными путями (как говорит  о нем Тацит: "Он был
более  скрытен, но не  более  честен".  И точно  так  же  о  нем  отзывается
Саллюстий: "На словах -- честен, в душе -- бесстыден")  '°*. Он прилагал все
усилия, использовал бесчисленные средства и приемы для того, чтобы как можно
глубже запрятать  свои страсти  и свое честолюбие, а  тем временем  привести
республику  в состояние  полной анархии  и  смуты, чтобы она  была вынуждена
броситься под его  защиту  и  чтобы таким образом ему досталась  вся полнота
власти, которой он будто бы не хотел и от которой даже отказывался. Но когда
он уже достиг этого, поскольку он был избран консулом  без  коллеги (а этого
до сих  пор не случалось еще ни с кем), он не  смог пойти дальше, потому что
даже те, кто,  вне всякого  сомнения,  был готов помогать  ему, не понимали,
чего он хочет. В конце концов он вынужден был пойти по обычному, исхоженному
пути  и под предлогом  защиты  от Цезаря набрать  себе войско. Вот насколько
растянуты,  подвержены случайностям и по  большей части  неудачны  бывают те
планы, которые готовятся в глубокой тайне. Тацит, по-видимому, разделяет это
мнение,  ставя  искусство  притворства  как  бы на  более  низкую  ступеньку
мудрости  по сравнению с политическим искусством, приписывая первое Тиберию,
а второе -- Августу Цезарю.  Ведь  упоминая  о Ливии, он говорит, "что она в
равной мере владела и искусством своего супруга, и притворством сына" ^.
     Что  же касается направления и формирования нашего душевного склада, то
нужно  всеми  силами развивать в нашем  духе  способность приспособляться  и
подчиняться обстоятельствам  и ни в коем случае не оставаться перед их лицом
жестким и негибким. Ведь трудно представить себе большее препятствие в любом
деле  достижения  удачи  и  счастья,  чем  то, что  выражается  словами: "Он
оставался все тем же, но требовалось уже иное" ^, т. е.  когда люди остаются
теми  же  и   следуют  своим  прежним  наклонностям,   хотя   обстоятельства
изменились.  Так,  Тит Ливий,  изобразив Катона  Старшего опытнейшим  зодчим
собственной судьбы, очень удачно замечает,  что  он обладал гибким  умом ^".
Именно поэтому люди, обладающие умом серьезным, строгим и неспособным менять
свои убеждения,  по  большей  части  добиваются  уважения, но не  счастья  и
успеха.  Этот недостаток у некоторых существует от природы, и такие люди уже
в силу своего негибкого характера совершенно неспособны измениться. У других
же он  существует  в силу привычки (а  она -- вторая  натура)  или какого-то
убеждения,  которое  легко овладевает умами людей,  и  они считают, что ни в
коем случае не следует менять того метода действия, в достоинствах и удачных
результатах которого они убедились еще раньше. Поэтому Макиавелли очень умно
замечает о Фабии Максиме, что "тот настойчиво хотел сохранить свой старинный
привычный метод медлительной и  затяжной войны, хотя природа войны была иной
и  требовала более  энергичных решений  '^. В  других  же вообще этот  порок
появляется  от  недостатка  ума,  когда люди не  умеют  выбрать  подходящего
времени  для действия  и  берутся за дело только тогда,  когда благоприятный
момент  уже упущен. Нечто подобное  ставит в вину афинянам Демосфен, говоря,
что  они похожи  на  крестьянских парней, которые,  участвуя  в состязаниях,
всегда  прикрываются щитом  только после  того,  как  их уже ударят, а не до
этого "". У иных этот недостаток является результатом того, что им жалко тех
усилий, которые  пришлось потратить на ранее избранном пути, и они  не умеют
дать  сигнал  к  отступлению, но чаще всего  рассчитывают, что сумеют  своим
упорством  преодолеть  сложившиеся  обстоятельства.  Но  эта  негибкость   и
упрямство ума,  из  какого бы  корня  они в  конце  концов  ни произрастали,
приносят огромный ущерб  делам и успехам людей,  и нет ничего  более умного,
чем заставить колеса собственного ума  вращаться  вместе с  колесом фортуны.
Итак, о двух наставлениях общего характера, относящихся к искусству  строить
свое счастье, сказано достаточно.  Частных же предписаний существует великое
множество. Мы, однако, приведем здесь лишь очень немногие, только в качестве
примера.
     Первое  предписание: человек  --  мастер своей судьбы  -- должен  умело
пользоваться  своей  линейкой и правильно прилагать ее, т. е. заставить свой
ум определять  значение  и  ценность  всех  вещей  в  зависимости  от  того,
насколько они  способствуют  достижению  им  своих  целей и своего  счастья,
заботясь об этом  непрестанно, а не от случая к случаю. Удивительное дело, и
тем не  менее это  неоспоримый  факт,  что  существует очень много людей,  у
которых логическая часть ума (если можно так  выразиться) действует  хорошо,
математическая же -- очень плохо,  т.  е. эти люди  способны достаточно умно
судить о тех последствиях, которые могут вытекать из того или иного поступка
или действия, но они совершенно не знают цену вещам. Поэтому одни приходят в
восторг, считая, что они достигли вершины счастья, если удостаиваются личных
и  интимных  бесед  с  государями,  другие  --  если  им  удастся  завоевать
популярность  среди народа, хотя и то и другое чаще всего рождает  зависть и
чревато немалой опасностью. Иные измеряют вещи по степени их трудности  и по
тем  усилиям,  которые  они  на  них  затрачивают,  считая,   что  результат
обязательно будет равняться затраченному труду; как иронически сказал Цезарь
о Катоне  Утическом,  рассказывая  о его  невероятном трудолюбии, усердии  и
неутомимости,  которые, однако,  не всегда приносили должный  результат: "Он
все  делал  с  огромной  серьезностью" "°.  А  это часто  приводит  людей  к
самообману,  и они приходят к убеждению, что все у них будет прекрасно, если
они  пользуются  поддержкой какого-нибудь значительного и  почтенного  лица,
тогда  как  истина  состоит в том, что для успешного и  быстрого  исполнения
какого-нибудь  дела  требуются  самые  подходящие,   а   не   самые  большие
инструменты.  С точки  зрения  истинного  математического  образования  души
прежде  всего  важно точно  знать, что должно стоять  на  первом  месте  для
достижения  и приумножения счастья каждого, что  на втором и т. д. На первое
место  я ставлю исправление нашей души,  потому что,  устраняя  и  сглаживая
неровности  и  шероховатости  характера, легче  открыть  путь  к  достижению
счастья, чем пытаясь исправить недостатки нашего душевного склада  и надеясь
при этом  на помощь  самой фортуны.  На  второе место я ставлю  материальные
средства  и деньги,  которые многие вероятно поставили  бы на  первое место,
поскольку они имеют  столь большое значение буквально во всем. Но  я не могу
согласиться с этим мнением по той же самой причине,  что и Макиавелли,  хотя
он  говорит о  другом, но весьма  близком к нашему, предмете. Вопреки старой
пословице: "Деньги -- это главная сила  войны" -- он утверждал, что  главная
сила  войны -- это сила храбрых воинов  '". Точно  так  же  с полным  правом
должно  утверждать,  что главным  для счастья являются  не деньги,  а скорее
душевные силы: талант, мужество, отвага, стойкость, скромность, трудолюбие и
т. п. На третье место я ставлю общественное мнение и уважение, тем более что
они знают  свои  приливы и отливы,  в если  не суметь правильно оценить их и
правильно использовать, то будет  нелегко восстановить положение. Ведь очень
трудно вернуть назад убегающую славу.  На последнее место я ставлю  почести,
ибо, конечно же, легче достичь  их одним  из трех вышеназванных путей, а еще
лучше --  всеми тремя одновременно, чем, обладая почестями, надеяться добыть
себе все остальное. Но подобно тому как весьма важно  соблюдать определенный
порядок   в  делах,   так  не   менее   важно   и   соблюдение   порядка   в
последовательности  действий;  а  ведь  именно  здесь  особенно  часто  люди
совершают ошибки: или  торопятся скорее достичь конечного  результата, тогда
как прежде всего следует позаботиться о первых шагах  к нему; или, сразу  же
обращаясь к самым большим и трудным  проблемам, легкомысленно  проходят мимо
того, что подводит к  ним. Действительно, очень  верно требование: "Будем же
делать то, что нужно делать сейчас" "^
     Второе  предписание   требует,   чтобы   мы,   увлекшись,  не   брались
самоуверенно за слишком трудные и недоступные нашим силам дела и не пытались
плыть  против течения. Ведь есть прекрасные слова, сказанные  о человеческой
судьбе: "уступи судьбам и богам" '". Поэтому нужно внимательно оглядеться по
сторонам и посмотреть, где дорога открыта, а где загромождена и непроходима,
где путь пологий, а где крутой, и не тратить попусту свои силы там,  где нет
удобного доступа к  цели. Если мы выполним эти требования, мы и избавим себя
от поражений, и не будем слишком долго задерживаться на каком-нибудь деле, и
не  причиним много обид, а, кроме того,  нас все  будут считать  счастливыми
людьми, ибо даже' то, что произойдет случайно, люди будут приписывать нашему
опыту и энергии.
     Третье предписание  может  показаться  в  какой-то мере  противоречащим
только что названному, но если посмотреть глубже, то между ними нет никакого
несогласия. Это предписание требует, чтобы мы не ждали постоянно счастливого
случая,  но сами иной  раз искали и создавали его. Именно об этом  несколько
высокопарно говорит  Демосфен:  "И подобно  тому  как принято, чтобы войском
командовал полководец, так и умные люди  должны руководить обстоятельствами,
дабы  они имели возможность делать  то,  что сами находят нужным, а не  были
вынуждены  лишь  подчиняться  ходу  событий"  "^  Ведь  если  повнимательнее
присмотреться, мы  сможем заметить две  непохожие  друг  на  друга категории
людей,  которые тем не  менее считаются  одинаково  опытными  в разного рода
делах и предприятиях. Одни прекрасно умеют пользоваться  представившимися им
возможностями,  но  сами  совершенно  не  способны  что-либо  придумать  или
создать, другие же целиком ушли в поиски и изобретение всяческих комбинаций,
но не умеют как следует воспользоваться удачным для них моментом.  Каждая из
этих способностей, если она не соединена со второй, должна  быть признана во
всех отношениях односторонней и несовершенной.
     Четвертое  предписание запрещает нам предпринимать что-либо такое,  что
неизбежно  потребовало  бы   слишком  большого  времени,  советуя  постоянно
вспоминать известную строчку:
     Так, но бежит между тем, бежит невозвратное время "^
     Ведь все те, кто  посвятил себя трудным  и сложным профессиям, например
юристы, ораторы,  теологи,  писатели  и  т.  и., именно  потому  оказываются
беспомощными в устройстве своего личного  счастья, что им не хватает времени
на  всевозможные житейские мелочи,  на  то,  чтобы  уловить какой-то удобный
случай или придумать какое-нибудь хитроумное средство, которое помогло бы им
улучшить их благосостояние, ибо они  тратят время на  другие вещи.  С другой
стороны,  во дворцах государей, да  и  в  республиках можно встретить людей,
обладающих  исключительными  способностями  в   том,  что  касается   умения
устраивать свое собственное счастье и  благосостояние и разрушать чужое. Они
не  заняты никакой  общественно  полезной деятельностью, но все свои  усилия
целиком сосредоточили  на том  самом  искусство жизненного  преуспевания,  о
котором идет речь.
     Пятое  правило предписывает  нам  в  какой-то  мере подражать  природе,
которая ничего  не делает  напрасно. Мы без  большого труда сможем выполнить
это требование, если будем  умело согласовывать и  соединять между собой все
виды  нашей деятельности. Во всех  наших действиях  мы  должны так внутренне
настроить и подготовить себя,  так расставить  в своем уме и подчинить  друг
другу все  наши намерения  и  цели, чтобы в  случае, если  нам не удастся  в
каком-нибудь  деле добиться высшей степени  успеха,  мы  могли  бы,  однако,
вплотную приблизиться к ней  или в крайнем  случае занять хотя бы  третью от
вершины успеха  ступеньку. Если  же  мы вообще  не сумеем добиться никакого,
даже   частичного,  успеха   в  деле,  тогда  уж  придется,  отказавшись  от
первоначальной цели, поставить перед  собой какую-нибудь  другую,  используя
при  этом уже затраченные на  достижение  первой  усилия.  Если же  мы не  в
состоянии сорвать какой-то плод в настоящее  время,  то следует  по  крайней
мере извлечь из этого хоть какую-нибудь  пользу в будущем; ну а если  вообще
невозможно ни  в  настоящее  время,  ни в будущем  извлечь из  этого  ничего
основательного и серьезного, то  придется удовольствоваться  на  худой конец
тем, чтобы хоть немного увеличить свое значение в глазах других, и так далее
в том  же роде.  Мы  должны  постоянно следить  за  тем,  чтобы  каждое наше
действие  и  каждое  наше  решение  приносили  нам  тот  или  иной  полезный
результат, ни в  коем случае не позволяя себе прийти в отчаяние, пасть духом
и  сразу опустить руки, если вдруг окажется,  что  мы не можем достичь нашей
основной цели.  Ибо политическому деятелю менее  всего подобает стремиться к
достижению  одной-единственной  цели.  Тот,  кто  поступает  так,  неизбежно
поплатится  за  это  потерей  бесчисленного  множества возможностей, которые
всегда попутно возникают  в деловой  практике  и  которые,  пожалуй,  смогут
оказаться  более  благоприятными  для  чего-то  другого,  что  лишь  позднее
раскроет свою пользу, чем то, что уже находится у нас в руках. Поэтому нужно
хорошенько  запомнить  следующий принцип:  "Это  необходимо  сделать, но  не
следует забывать и о другом" "^
     Шестое  предписание  требует  не  слишком  сильно   связывать  себя   с
каким-нибудь  делом; хотя на первый  взгляд оно может быть и не таит  в себе
никаких опасностей, но всегда нужно иметь наготове либо открытое окно, чтобы
выпрыгнуть, либо какую-нибудь потайную дверь, чтобы скрыться.
     Седьмое предписание  --  это в сущности  старинный совет Бианта, только
речь идет здесь не  о вероломстве, а об осторожности и сдержанности: "Любить
друга, помня при этом, что он может стать врагом, и ненавидеть врага, помня,
что  он  может  стать другом"  ^". Ведь тот,  кто слишком  отдается  дружбе,
приносящей ему лишь несчастье, или бурной и тягостной ненависти, или пустому
ребяческому  соперничеству, неизбежно наносит  непоправимый ущерб всем своим
интересам.
     Приведенных примеров вполне достаточно для того, чтобы охарактеризовать
учение о жизненной карьере. И здесь необходимо  еще раз напомнить читателям,
что  те беглые указания и наброски, которые мы  делаем, говоря о науках,  до
сих пор еще  не созданных  или не  получивших развития, ни в коем  случае не
должны приниматься  за  подлинные  исследования  этих  вопросов,  но  должны
рассматриваться лишь как  своего рода лоскутки  или кайма,  по которым можно
судить и  о  всем  куске  ткани  в целом. С другой стороны, мы не  настолько
наивны,  чтобы  утверждать, что невозможно достичь счастья  и благосостояния
без  всех тех  тягостных  усилий,  о  которых  мы  здесь  говорили. Ведь  мы
прекрасно  знаем,  что иным  счастье  как бы  само  идет в  руки, другие  же
добиваются  его только благодаря упорству и старательности, да еще, пожалуй,
некоторой осторожности, не  нуждаясь ни в какой сложной и тяжелой науке.  Но
точно так  же как  Цицерон, изображая совершенного оратора, не  стремится  к
тому,  чтобы каждый из юристов был или мог быть таким же, и точно так же как
при  изображении совершенного государя или придворного (а некоторые писатели
предприняли  попытку  создать   такие  трактаты)   этот  образец   создается
исключительно на основе отвлеченных представлений о совершенстве, а вовсе не
реальной действительности, так поступаем и  мы,  давая  советы политическому
деятелю, но лишь в том, повторяю, что касается его личного преуспевания.
     Однако мы должны напомнить, что все отобранные нами и приведенные здесь
предписания  принадлежат к  числу тех, которые называются честными.  Что  же
касается нечестных средств, то если кто-нибудь захочет учиться у Макиавелли,
который  советует  "не слишком большое  значение  придавать  добродетели, но
заботиться  лишь о том, чтобы создать впечатление добродетельного  человека,
ибо  молва  о  добродетели и  вера  в  то, что вы ею обладаете, полезны  для
человека, сама же добродетель только  мешает",  а в другом  месте предлагает
политическому деятелю "положить в основу всей своей  деятельности убеждение,
что только страхом можно легко заставить людей  подчиниться воле и  замыслам
политика я поэтому последний должен употребить максимум усилий на то, чтобы,
насколько это  от него зависит, сделать людей  послушными себе,  держа их  в
постоянной тревоге  и неуверенности" "^ так что  его политик оказывается тем
человеком,  которого  итальянцы  называют сеятелем колючек;  или если кто-то
соглашается  с той аксиомой,  на  которую  ссылается Цицерон:  "Пусть гибнут
друзья,  лишь бы  враги  погибли"  "^  как поступили,  например,  триумвиры,
заплатившие  за гибель врагов жизнями  ближайших друзей; или если кто-нибудь
вознамерится  подражать  Катилине и  попытается  сеять  смуту и  волнения  в
собственном  государстве для того, чтобы лучше половить рыбу в мутной воде и
легче устроить свое  благосостояние, следуя  словам того же Катилины:  "Если
дело мое охватит  пожар, то я погашу его не водой, а развалинами города"  ™,
или  если кто-то захочет повторить известные слова  Лисандра, который обычно
говорил,  что "детей следует  привлекать  к  себе  пирожками, а взрослых  --
обманом"  ^, и последовать множеству других  такого  же  сорта бесчестных  и
пагубных советов, которых, как это бывает и в любом другом деле, значительно
больше, чем честных  и  разумных; если, повторяю, кому-нибудь подобного рода
извращенная мудрость доставляет удовольствие, то я не стал бы отрицать того,
что  этот  человек  (поскольку  он полностью  освободился  от  всех  законов
милосердия  и  добродетели  и посвятил себя целиком  заботам  об  устройстве
собственного благосостояния) может более  кратким  путем и  быстрее упрочить
свое  положение  и  богатство. Ведь в жизни происходит то  же самое, что и в
путешествии,  где самый короткий  путь всегда грязнее и неприятнее, а лучший
путь оказывается, как правило, окольным.
     Но люди ни в  коем случае не должны прибегать к  такого рода бесчестным
средствам;  скорее  им  следует  (если только  они владеют  собой,  способны
сдерживать   себя  и  не  дают  вихрю  и  буре  честолюбия  увлечь   себя  в
противоположную сторону) представить перед глазами не только эту общую схему
мира,  согласно  которой все  "есть суета  и страдание духа" '^, но и  более
специальную,  показывающую, что  само  бытие без  нравственного  бытия  есть
проклятие, и, чем значительнее это бытие, тем значительнее