ьной дамой, у  которой поэтическое вдохновение появилось именно  во время
пребывания ее в доме умалишенных. Факт этот настолько любопытен для изучения
психиатрии, что я считаю нелишним привести  здесь коротенькую биографию этой
дамы.
     Госпожа X., по характеру очень  живая особа, 45 лет,  замужем  и  любит
своего мужа.  Мать ее была чрезвычайно нервная женщина,  и с девушкой еще до
наступления  зрелого возраста  случались истерические  припадки.  Воспитание
г-жа  X. получила серьезное,  разумное, занималась изучением  французской  и
немецкой литературы и всегда отличалась кротким характером. Замуж она  вышла
21  года, благополучно родила двоих детей, третьего  выкинула, но за все это
время истерические симптомы не усилились и  физическое здоровье нисколько не
пострадало.  Довольная  собой  и  своим  общественным положением,  она  жила
спокойно,  любимая  мужем,  детьми,  вообще  как  счастливая  семьянинка,  и
жаловалась  только  на   один  болезненный   признак  --   слишком   большую
чувствительность.
     Затем  у ней вдруг  без всякой  причины  прекратилась  менструация, что
продолжалось более четырех  месяцев, после чего  ее чаще обыкновенного  стал
мучить  истерический клубок  и  вместе  с  тем  в ее  характере и  привычках
произошла  значительная  перемена:  она сделалась  раздражительной и  начала
страдать бессонницей.  К  этому вскоре  присоединились  часто  повторявшиеся
припадки судорог истерического характера;  больная жаловалась, что не может,
как  прежде, заниматься умственным  трудом  и  что  не чувствует уже прежней
любви  к мужу и детям; она часто придиралась  к ним, обижала их, без  всякой
причины впадала в бешенство, отказывалась от пищи, и только  после подобного
припадка  ажитации,  продолжавшегося  несколько  часов,  к  ней возвращалось
прежнее спокойствие,  хотя признаки извращения  чувств и аффектов оставались
по-прежнему.
     Когда ее поместили в больницу, она волновалась в продолжение нескольких
дней,  но потом, по-видимому, успокоилась, так что ненормальное состояние ее
можно  было  заметить   только  по  двум  важным  болезненным  признакам  --
бессоннице  и  галлюцинациям.  Последние   проявлялись  у   больной   крайне
своеобразно: всякий раз, когда она лежала в постели с открытыми глазами, как
будто  погруженная  в  религиозные размышления,  ей  вдруг слышались  голоса
детей, и она начинала звать их, кричать, метаться в постели, затем впадала в
страшное  бешенство,  сопровождавшееся  обильным   потом.  Она  не  узнавала
сиделки,  называла  ее  именем   своей  прежней  горничной,  приказывала  ей
приносить разные вещи, бывшие у ней в доме, и посылала с разными поручениями
к мужу, к детям и пр. По  окончании  галлюцинаций она как бы  просыпалась от
сна и  не помнила, что с нею  было; только иногда продолжала воображать себя
дома и удивлялась, видя вокруг себя незнакомые лица. Случалось, впрочем, что
галлюцинации  бывали  непродолжительны и  не  особенно рельефны,  -- в таком
случае  у больной, даже во  время  припадка, являлось сознание  обманчивости
своих представлений.
     Днем галлюцинации хотя и появлялись, но редко; зато гораздо чаще бывали
в это время  истерические припадки,  в особенности появление клубка, а также
конвульсии, головные боли, нервная боль в желудке и пр.
     Во  время этих припадков,  от  которых  больная вылечилась потом, она и
написала поэму "Сиена", помещенную в "Хронике Сиенского дома умалишенных" за
1881 год.
     Но  особенный интерес представляет  Дневник дома умалишенных  в Пезаро,
так  как  это --  первый из подобных  журналов  в  Италии,  который  ведется
исключительно душевнобольными  (с  1872  года).  Поэтому  он  может  служить
неисчерпаемым источником по части, так сказать, френопа-тической литературы.
В  ней  преобладают автобиографии и биографии, написанные иногда чрезвычайно
цветистым языком. Вот, например, как изображает свое душевное состояние один
молодой    человек,   страдающий   манией    самоубийства   и   нравственным
умопомешательством  (mania  morale),  что  не  мешает  ему,   однако,   быть
талантливым живописцем:


Противоволя (La controvolonta)
     Противоволя -- ужасная вещь, и я  могу говорить о ней по опыту, слишком
даже горькому, потому что  она  отняла у меня всякую прелесть от окружающего
мира  и  превратила  мою  спокойную,  приятную  прошлую  жизнь  в  тяжкое  и
мучительное  бремя. Вот о чем,  в сущности, идет  речь:  чтобы действительно
жить  в  этом  мире, для  человека  недостаточно  только  есть и спать,  ему
необходимо также руководить своими способностями, нужно иметь цель в жизни и
находить  удовольствие   в  своих  занятиях.  Но  с  трудом  влачить  жалкое
существование, не принимая никакого участия в радостях жизни, не стоит --  в
тысячу раз лучше  умереть  или утратить  всякое  самосознание.  Именно такая
история  случилась и  со мной. Привыкший к тихой  и спокойной жизни, я вдруг
увидел себя вовлеченным  в водоворот жестоких  страданий;  бедный  мозг мой,
потрясенный такой нелепостью,  отказался работать, как прежде,  я не мог уже
свободно рассуждать  о моих делах и отсюда-то именно  родилась  противоволя,
или  стеснение  естественной  свободы  человека,  невозможность  работать  и
действовать, точно  какая-то материальная сила связывает индивидуальность. У
меня  нет теперь  достаточной  власти над собою, чтобы  дать  моим поступкам
желательное  для меня  направление, вследствие  чего являются  страх, тоска,
отвращение   к  жизни.   Вначале   я   чувствовал   какое-то  неопределенное
беспокойство,  мучительную тяжесть,  затем эта сила  росла,  становилась все
могущественнее,  настойчивее,  так  что  наконец  уничтожила во  мне  всякое
довольство и заставила проводить время в самой томительной скуке. По ночам я
не мог спать, засыпая  обыкновенно на  час или на  два, а  дни сделались для
меня  мучительным препровождением времени, так как я решительно не знаю, что
делать с собой, куда приклонить голову, какое направление  дать моим мыслям,
-- и  все по  милости противоволи. Я  слышу разговоры о семейном счастии,  о
душевном  спокойствии, об удовлетворении самолюбия, о взаимной привязанности
между людьми, но сам я не могу испытывать ничего подобного; медленно измеряю
я часы, и вся моя забота состоит в том, чтобы скучать по возможности меньше.
Поэтому  я попросил бы произвести сильную реакцию  в моем  мозгу и позволить
мне  увидеться  с  семьей. Благодетельное  потрясение могло  бы принести мне
громадную пользу: жестокое душевное волнение погубило меня, другое волнение,
только  в ином  роде, могло бы спасти меня. Я уже столько лет не видел своей
семьи,  и  господин  директор  понимает, как  это  неприятно.  Если я  делал
какие-нибудь несообразности, то это  зависело от  злого  рока (fatalita), во
власти которого  я нахожусь,  а  не от моего  характера, всегда считавшегося
превосходным, что также следует принять в соображение.

     Л.М. No110.
     Далее, в высшей  степени оригинальны сделанные больными описания  своих
товарищей,  как, например,  следующий очерк, вышедший  из-под  пера  бывшего
судебного  пристава, страдающего  душевным расстройством  и  галлюцинациями.
Несмотря  на это,  он  не  только поэт,  но еще  и хороший пианист и  вообще
составляет крупную литературную силу  между сотрудниками  этого замечательно
интересного журнала.


Наблюдения над окружающими
     Я  провел почти  всю зиму среди  помешанных и  потому  имел возможность
сделать несколько наблюдений над привычками и  поведением некоторых из  них.
Полагая  доставить этим удовольствие нашему начальству, я вздумал в точности
описать их,  насколько  позволяют  мои слабые  силы, и чтобы пристыдить  У.,
который говорит, что если бы я прочел свою статью вслух, то ее приняли бы за
одно из тех объяснений, какие даются проводниками  по сералям. Кто  наиболее
заслуживает  внимания, так  это  один  субъект,  вечно  стоящий  неподвижно,
прислонясь к стене, -- зовут его С. Другой постоянно покрыт грязью с  головы
до  ног  и целый день с наслаждением возится в нечистотах. Третий, некто Л.,
чрезвычайно толстый,  только и делает,  что трет себе голову одной рукой. С.
вечно  потирает  руки и  беспрерывно ходит по  одному направлению,  10 шагов
вперед  и 10  шагов  назад,  причем  кричит, призывая  всех  святых.  Другой
неподвижно  сидит  на месте,  вертит  головой и  часто улыбается. Некто С.П.
постоянно толкует о своих  миллионах,  о  фабриках  и  машинах,  которые  он
устроит по выходе из больницы в январе 1875 года, как ему кажется, хотя  он,
вероятно, очень скоро отправится в страну, где нет ни печали, ни воздыхания,
так как  разбит параличом. Кривой Б. забавляется целые дни тем, что трет два
камешка один  о другой и при этом  вечно бормочет что-то себе поднос.  Некто
M., отставной  моряк, говорит  громким голосом, воображая себя  на  корабле,
готовом отправиться в дальнее плавание.  С. считает  себя командиром полка и
делается  похожим  на  зверя, когда  ему  противоречат,  в особенности когда
кто-нибудь  шутя  скажет,  что  на  него хотят надеть намордник. Другой,  по
прозванию Италия,  всегда  выпачканный  сажей,  кричит  целый день  и быстро
ходит, потирая себе голову обеими руками, вертится и произносит слова "стой!
стой!".  Некто П.  воображает  себя важным господином и  рассказывает, что у
него есть множество обширных  поместий; он потихоньку  уходит каждую  ночь и
возвращается  утром из дальних странствий.  Некто X.,  прозванный  горбуном,
известен за интригана и лжеца и  представляет настоящий  тип Вискарделло или
Риголетто, -- он вечно старается  обмануть всех и питается одними пирожками.
Луна -- это старый обжора, который никогда не может насытиться; у  него есть
наклонность к воровству, и он крадет что попадется, но в особенности платки.
Он считает себя блаженным Джироламо. Некто Романо,  бывший в военной службе,
грязен  с  головы до  ног и тоже  склонен  к воровству. М.  Прогуливается  в
одиночестве, уверяет, что  он  теперь  связан,  а  когда узы эти разрешатся,
думает улететь  в  Елисейские  поля,  в чистилище,  в ад,  вообще  куда  ему
захочется. Дон В.  держит себя гордо и величественно, воображая, что  он  --
Папа Римский,  именующийся  Силеном  Первым,  и горе  тому,  кто вздумал  бы
оспаривать  его  могущество.  Он  рассказывает,  что  заключен  сюда  своими
врагами, но что вскоре он отправится в Рим, где его встретят со всею помпою,
подобающею римскому первосвященнику. Антонио, несносный  болтун и ненасытный
обжора, тоже не прочь украсть, что плохо лежит, и хлопочет только о том, как
бы  поесть, покурить и  поиграть.  Некто  Ф., лет пятидесяти,  долгое  время
остается  спокойным, потом с ним  делается бред,  он в  бешенстве  ходит  по
коридорам,  говоря,  что  не желает идти  укрощать бури,  и в  конце  концов
начинает спокойно играть камешками. В.Р., впавший в совершенно бессмысленное
состояние,  вечно  грозится  убить  всех, но не  убивает  даже  блохи.  Один
тосканец, весьма  склонный к  онанизму, кричит  во все горло,  что его голод
неутолим, хочет обидеть всех, но никто на него не обижается, и всех называет
могильщиками; он воображает, что  ест вдвое против других. Л., бывший прежде
живописцем, говорит мало, но если примется рассуждать, то сам черт ничего не
разберет. Б. Л.  прислонится  к стене и  стоит  по целым  дням, не говоря ни
слова. Л. представляет из себя министра или депутата, целый день  беседует с
воображаемыми  личностями,  а  в  конце  концов  перевязывает  себя  чулком,
повторяя это 70 или 80 раз в день. Наконец, М. воображает себя Наполеоном I,
каким-то  великим талантом, героем и всегда хочет поставить на своем; у него
есть дурная привычка  -- давать волю рукам. Р. каменщик, скуп до  крайности,
торгует  всем и готов задушить кого  только можно, лишь бы добыть денег. М.,
по   прозванию  Кобылка,  до  крайности  любопытен,  живой,  надоедливый   и
болтливый;  у  него  на  совести  есть  кровавое  преступление  и  даже  еще
противоестественное; он сделался ханжой, работает в кухне,  но не забывает и
своих  четок, не  дает людям  покоя  вечными  просьбами. Дон  Л.,  страстный
курильщик, целый день ходит по галерее, человек надменный и скупой,  считает
позором,  что  такую  талантливую  личность,  как  он,  держат  взаперти,  и
грозится, что  начальствующие дадут в этом  строгий отчет,  когда он выйдет.
Пинаккиа, по  прозванию Контрефорс,  бывший  прежде  папским  солдатом  (тип
шута),  бывает  вполне доволен,  когда  ест или курит, всегда вмешивается  в
разговоры и постоянно переходит от одного аргумента к другому. М.А. отличный
работник, всегда готовый услужить, несколько времени остается спокоен, потом
болезнь его  проявляется громким  криком, оглашающим галереи, и  с ним тогда
опасно заговорить.  Н.Д.М.,  прозванный  адвокатом,  старается  придать себе
важный  вид,  подходящий  к   этому   прозвищу,  никогда   не  молчит  и  не
успокаивается и всегда  норовит  поставить на  своем. Ф., осужденный уже  за
драку и за кражу мешка, совсем сумасшедший теперь, разговаривает сам с собою
и  думает  только  о еде, питье  и  курении.  В.,  прозванный котом, злой  и
жестокий  человек,  был  прежде  военным,  часто  прогуливается  по двору  с
озабоченным видом, при малейшем противоречии  готов начать ссору и пустить в
ход кулаки. С.Ж., бывший столяр, очень красивой  наружности,  носит  длинную
бороду,  служил прежде в  папских драгунах,  но  теперь лишился  рассудка, и
потому  в разговорах его  нет никакого  смысла. Р. раздражителен и  похож на
зверя; озлившись, кусается, точно гиена, и следы его зубов остаются надолго.
Доменик Б., прозванный Ратапланом, имеет привычку говорить всем дерзости и с
утра  до  вечера  раздает благословения. Кроме  того, у  нас  есть  компания
игроков, которые играют с утра  до  вечера; среди них  первые места занимают
Покуполино, Пачино, Mapкино и Градара.
     Если пожелают читатели, можно составить множество  биографий и привести
еще немало других наблюдений. Что же касается  служителей, то я предоставляю
поговорить о них при случае тем, кого это ближе задевает.

     Б. Ж. No 18.
     Вообще,  больные не особенно  дружелюбно  относятся к своим  товарищам,
когда описывают  их  в прозе или в стихах. Но вот один очерк  того же автора
несколько в ином роде.


Семья увеличилась
     Новый жилец  наш, прибывший  сюда месяца два тому  назад,  --  премилый
оригинал,  лет  40, большой говорун, весельчак, носит  волосы  спущенными на
глаза,  одевается в  длинное пальто  и  ходит в туфлях, так что при подобном
костюме  ему  можно бы  избавить себя от  труда надевать кальсоны.  Он курит
целый  день, ест  и пьет,  как  военный,  и  беда,  если кто не исполнит его
приказаний  -- он сейчас же  приходит в бешенство.  Бедняга  воображает себя
великим  человеком,  обладателем несметных  сокровищ и очень могущественным,
выражает желание распустить нас всех по домам и всегда бывает очень весел, а
когда разговаривает,  то  кричит до  такой  степени  громко,  что его  можно
слышать на расстоянии сорока шагов.
     Интересен  был  его приезд к нам: едва лишь он вошел во двор, как начал
осматриваться кругом и с важным  видом выразил желание побывать везде, чтобы
убедиться, не изменилось ли что-нибудь со времени  его последнего посещения.
Осмотром  этим  он, по-видимому,  остался доволен. Стоило посмотреть  тогда,
какого  дипломата  он  из   себя  разыгрывал  --  точно  настоящий   синдик,
находящийся при исполнении важных обязанностей.
     Он обещал всем и каждому должности,  так  что его можно было принять за
министра  какого-нибудь государства, и действительно, чтобы  вполне походить
на важную особу, ему недоставало только кареты,  запряженной  парой лошадей,
лакея-мавра и трубача.
     Говоря это, я вовсе не желаю подсмеяться над его бедствием, тогда я сам
показался бы смешнее его; но так как он, по-видимому, счастлив,  а я нет, то
я и позволяю себе подобные размышления.
     Очень интересен он бывает,  когда рассказывает о своих несчастиях: звук
голоса у  него  меняется, он подмигивает  глазами, бьет себя в грудь с видом
полного довольства и, наконец,  с  криком бросается на диван. Однако все это
не мешает ему  чрезвычайно аккуратно являться  к обеду и  ужину. Видно,  что
даже воспоминания о прошлом не оказывают влияния на его желудок. Счастливец!

     Б.Ж. No 18.


III. ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ МАТТОИДОВ (к IX главе)

     Я  уже  говорил,  какие  разнообразные  темы берут маттоиды  для  своих
сочинений.  Хотя всего более их интересуют политика,  теология и поэзия,  но
они  занимаются  также математикой, физикой,  даже гистологией и клинической
медициной. Приведу несколько примеров.
     Вот  передо мною  сочинение в двух  больших томах  под заглавием "Новая
патология  на  античных  началах", где с помощью  нелепых и запутанных цитат
автор пытается свести все болезни к эллипсу.
     Даже буквы должны  иметь  эллиптическую форму, по его мнению, как и все
предметы вообще.
     "Запахи и вкусы,  --  говорит изобретатель  "Новой патологии",  -- тоже
необходимо разместить на эллиптической шкале, так как у них есть абстрактный
фокус -- приятное или неприятное ощущение, ими вызываемое.  Кому  неизвестны
эллиптические свойства теплоты? Самые совершенные  существа, как  человек  и
ангелы,  образуют  эллипс.  Человек  состоит из  души и  тела,  эллиптически
связанных между собою. Все ткани состоят из четырех веществ, которые, смотря
по  тому,  преобладают  ли  в  них артериальное  или  лимфатическое  начало,
проникают  в различные  ткани в  большей  или  меньшей  степени. Кости  тоже
лимфатического происхождения, как это замечается при их варке, и состоят  из
оболочек лимфатической, арте-риозной, известковой  или желудочной (ventrale)
и фиброзной или венозной" и т.д.
     Нечего и прибавлять, что автор верит в  духов, в пророческие сны и т.д.
Тем не менее это -- один из известнейших врачей-практиков в средней Италии.
     Другой   медик-геометр,   некто    Ж.,   писавший    "Руководство   для
врачей-практиков, выведенное  из  принципов синтетической  физики".  По  его
мнению,  все  болезни  происходят  от  избытка  теплоты  или  света,  причем
последний  производит на организм  охлаждающее действие; пьяницы  подвержены
тифу по той причине,  что алкоголь содержит в себе  промежуточный свет (luce
interstiziale); кровопускания уменьшают  количество  теплоты и дают больному
возможность пользоваться избытком света и т.п.
     Далее  в  числе  медиков  следует упомянуть  еще об  авторе  сочинения,
носящего  такое  лаконичное заглавие: "О  тайно-брачных, их  физиологическом
действии,  их типах,  их  влиянии,  -- как  полезном, так и вредном,  --  на
твердые  тела  и   на   жидкие,  на  растения,  животных   и  на   человека.
Физико-экспериментальное  переисследование   с  систематическими  таблицами,
разделенное  на  две части по причинам  фотографическим  и медико-аграрным и
посвященное двум коллегам, занимающимся такими вопросами, уважаемым господам
F.Z. и P.Z.".

     Но  вот и сочинение врача-клинициста, который  изобрел людей-центавров.
Он лечит  почти  все болезни кровопусканиями то из одной руки, то из другой,
то  из  обеих,  причем  перевязывает  оперируемый член красным  или  зеленым
шнурком и, несмотря  на то, слывет за хорошего врача-консультанта в одном из
больших итальянских городов.
     Следует также упомянуть о трех врачах (один из них пользуется громадной
известностью),  излечивающих  холеру  какими-то невинными  солями, и еще  об
одном,  впрочем, довольно талантливом медике, не лишенном  научных познаний,
который запруживал наши  псевдоученые журналы статьями о болезнях  кожи, где
изобилуют курьезы вроде подвижной  теплоты, диагноза прокаженных посредством
измерения их ушей и т.п.
     В  заключение  укажу  еще на  одного  врача,  пользующегося  репутацией
превосходного  анатома и  замечательного  практика,  который  открыл,