шки эти, называвшиеся "coli phia" и "siligines", имели обыкновенно форму
мужских и женских половых органов.
     "Bustuariae" назывались те проститутки, которые по но-чам бродили около
могил  (busta)  и  костров  и  часто  исполняли  роль  плакальщиц  во  время
погребальных обрядов.  Далее "Casalides"  (или casoridas, casoritae), жили в
отдельных небольших домиках (casae), откуда они  и получили  свое прозвание.
"Сорае", или "taverniae", жили в трактирах и гостиницах, a "diobalares", или
"diobalae",  было  название старых,  изношенных женщин, которые требовали от
поклонников за свою любовь только два обола, Плавт говорит в своем Pennulus,
что к услугам последнего рода  проституток обращались исключительно негодные
рабы  и  самые  низкие  люди (servulorum  sordidulorum  scorta  diobolaria).
"Forariae",  или "приезжими", назывались девушки,  являвшиеся из деревень  в
город,  чтобы в  нем  заниматься проституцией,  a  "Famosae" -- патрицианки,
матери  семейств и матроны, не  стыдившиеся развратничать в публичных домах,
чтобы  удовлетворить  свою  ненасытную  похотливость  и  позором  заработать
деньги,  а  потом  пожертвовать  их на  храмы  и  на  алтари  чтимых  богов.
"Junicae", или "vitellae" обязаны были  своим названием исключительно  своей
тучности,  a  "noctilucae", или  "noctuvigiles", -- тому, что они бродили по
улицам только ночью, как ночные сторожа.
     Публичные женщины носили еще и другие названия, именно: "mulieres", или
женщины "pallacae" --  в воспоминание о вакханках, которые носили  туники из
тигровых шкур, "prosedae" -- так как они, сидя, ожидали, чтобы их кто-нибудь
пригласил для coitus'a. Кроме того, они  особенно  часто назывались, как и в
Библии, "peregrinae", или  чужестранками, так как  в большинстве случаев они
являлись из чужих стран  в Рим, чтобы здесь торговать своим  телом. Наконец,
они носили  также название  "putae"  ("puti",  "putilli"),  корень  которого
перешел  почти во  все  романские языки. Затем "Vagae", или "circulatrices",
назывались  бродячие  проститутки,  "ambulatrices" -- те,  которые гуляли на
наиболее  многолюдных улицах,  a  "scorta" -- самые  низкие из них,  каковое
название  на простонародном  языке  можно передать  словом  "шкуры". "Scorta
dévia" назывались те проститутки, которые принимали своих поклонников у
себя дома, но  для  этого постоянно  находились у окон своего жилища,  чтобы
обратить на  себя  внимание прохожих.  Для всех  проституток было  одинаково
оскорбительно, когда их  называли "scrantiae", "scraptae" или  "scratiae" --
очень   бранные  слова,  приблизительно  означающие  "ночной   горшок"   или
"стульчак"  --  выражения,  которым  соответствует  в современном  миланском
наречии  слово  "seggiona".  Низший класс проституток  назывался в Риме  еще
"Suburranae",  что,  собственно,  значит "жительницы предместья", потому что
Suburra  --  одно  из  предместий  Рима, находившееся около  Via Sacra, было
заселено  исключительно  ворами  и  проститутками.  Название  "Schaeniculae"
носили  те   женщины,   которые  продавались  солдатам  и  рабам   и  носили
тростниковые  или  соломенные  пояса  как  знак  своего постыдного  ремесла.
Наконец, "naniae" назывались карлицы или маленькие девочки, которые начинали
проституировать с шестилетнего возраста.
     В  Риме  проституция  процветала  всюду: в  храмах, на улицах и  даже в
театрах.
     Salvian  выражается  следующим образом про  тогдашние  оргии:  "Минерве
воздают почести в гимназиях, а Венере -- в театрах".
     В другом месте он говорит: "В театрах творятся самые непристойные вещи,
а в  гимнастических залах имеют место самые безобразные  сцены".  Исидор  из
Севильи  идет  в своих "Etymologiae" еще дальше. Он говорит, что театры были
синонимами  публичных  домов,  так  как  в  них   куртизанки   по  окончании
представления публично предавались разврату.
     В Риме существовал также особый род  проституции, которая совершенно не
подчинялась надзору эдилов и которую можно было бы назвать эстетической, или
изящной, соответственно  тому, как в латинском языке  она называлась  словом
"bona".  Куртизанки,   принадлежавшие  к  этому  классу,  назывались  "bonae
meretrices", что указывало на их более высокое совершенство в их  ремесле. В
действительности они не имели  никакого отношения к  обыкновенным несчастным
жертвам проституции.  У всех  у них были свои  привилегированные  любовники,
"amasii" или "amici", и они совершенно напоминали собою греческих гетер. Как
и  последние, они имели большое влияние  на моду, на искусства, литературу и
вообще на все патрицианское общество.
     Этих куртизанок можно было  встретить повсюду:  на улицах, в цирках,  в
театрах, окруженных  целой  толпой поклонников. Часто они  гуляли по городу,
развалившись в носилках, несомые  неграми, полуодетые, с серебряным зеркалом
в  руках, покрытые браслетами,  драгоценными камнями, с сережками в ушах и с
золотыми диадемами на головах. Находившиеся  около  них рабы освежали воздух
громадными  веерами  из павлиньих перьев. Впереди и позади таких носилок шла
обыкновенно толпа евнухов, мальчишек, шутов-карликов и музыкантов,  игравших
на флейтах. Менее богатые из этих  гетер или  же  менее  тщеславные и наглые
прогуливались пешком,  одетые во всевозможные  пестрые ткани. Они появлялись
на  улицах  с  зонтиками  в руках,  с зеркалами  и веерами, в  сопровождении
нескольких рабов или по меньшей мере одной рабыни.

     4. Средние века.  Религиозная  проституция. В средние  века религиозная
проституция существовала среди некоторых сект, проповедовавших общность жен.
     Николаиты проповедовали отсутствие всякого стыда в половых отправлениях
и учили,  что все страсти, даже самые грубые и низкие, полезны и святы.  Они
вместе с так называемыми гностиками слились в несколько союзов, называвшихся
фибионитами, стратиотиками, левитами и бар-боритами, в основу учения которых
легли их взгляды.
     Св.  Епифаний  описывает  в  IV  столетии  распространенный  между ними
разврат, не знавший никаких пределов. Секты эти просуществовали тайно до XII
столетия, сделав еще одну попытку привиться к жизни.
     Карпократ основал секту, которая учила, что стыд должен быть приносим в
жертву Богу. Сын  его, Епифан, развил учение своего отца, установив общность
жен, по которой ни одна  из них не должна  была отказать в своих ласках кому
бы  то  ни  было  из  мужчин,  если он  потребует  их  на  основании  своего
естественного права.
     Секта адамитов была основана  неким Продонусом, который был сторонником
учения карпократов и ввел  публичное отправление половых  потребностей днем,
говоря, что то, что  хорошо  ночью в темноте,  не может считаться дурным при
дневном свете.
     Пикардистами назывались последователи Пикарда, главы другой эротической
секты. Когда кто-нибудь из них желал  обзавестись подругой, он являлся с ней
к  главе  секты  и  говорил: "Мой  дух  воспламенен  ею",  на  что последний
обыкновенно  отвечал  словами Библии: "Идите,  плодитесь  и  размножайтесь".
Пикардисты,  во  время  преследований их, укрылись  в Богемии у гуситов,  но
последние истребили их всех до одного, не пощадив даже их  жен, которые были
почти все беременные  и которые в темнице  упорно  отказывались от  одежд  и
разрешались  от  бремени,  смеясь  и  распевая  непристойные  песни  (Beyle.
Diction, historique et critique, статья "Picards").
     Пикардисты  воскресли во Франции в 1373  году под  именем  "скоморохов"
(Turlupins), которые не только не признавали никакой одежды и ходили голыми,
но  даже,  по примеру  греческих  циников,  совокуплялись  публично  днем, в
присутствии посторонних. Вот слова Beyle'a,  который  цитирует одно место из
речи  канцлера Gerson'a,  направленной против  них: "Cynicorum philosophorum
more omnia verenda publicitis nudata  gestabant et in  publice velut jumenta
coibant  instar   canum  in   nuditate  et  exercitio  membrorum  pudendorum
degentes".
     То же  самое  было в долинах  Базиликаты,  в Абруццких горах  и в одном
капище в Ороне в Пьемонте.
     Имя св. Prix'a,  y французов Ргеу'а и Priet'a,  очевидно,  произошло из
древнего Priapus.

     Проституция  гостеприимная. Обычаем гостеприимства, напоминавшим  нравы
диких,  было так называемое "украшение  ложа"  рыцаря, являвшегося  гостем в
каком-нибудь замке.  По поводу  этого дикого обычая  Lacorne de Saint-Palaye
цитирует одну очень любопытную новеллу (Manuscript du roi No7615, лист 210),
где  говорится об  одной  хозяйке замка, у  которой гостил  некий  рыцарь  и
которая не  хотела лечь  спать до тех пор, пока не послала ему одну из своих
дам разделить с ним ложе.

     Проституция гражданская. Епископ, аббат, барон и ленный владетель могли
содержать у себя нечто вроде гарема на счет своих вассалов.
     Подобно тому как в настоящее время в кафе-шантанах, так прежде свидания
с проститутками  имели  место  около  колодцев во  дворах  чудес ("Cours  de
miracles"), где они жили, или на улицах, где выставляли себя  напоказ. Около
такого колодца, служившего, впрочем, для всеобщего употребления,  собиралось
по вечерам много женщин с целью потолковать о своих любовных делах.
     Можно сосчитать все колодцы, игравшие роль  в истории проституции, и  в
каждом городе  можно было  найти  один  колодец,  на  котором  было бы легко
доказать, что  Putagium средних веков  (франц. "puits",  итал. "pozzo") было
неразрывно связано с забытыми в настоящее время  общественными колодцами. Не
требуется дальнейших  доказательств того, что слова "putagium",  "puteum"  и
"putaria"  указывают   на   места  сборищ   проституток.   Слово   "putaria"
употребляется в этом смысле в латинском языке  итальянцев, на что  указывает
устав города Asti: "Si uxor alicujus civis Astensis olim aufugit pro putario
cum  aliquo".  --  "Puteum"  же  более  употреблялось  в  латинской  поэзии,
смешивавшей его с "putagium",
     Слово  "borde"  употреблялось  для  обозначения  отдельной  хижины  или
ночного убежища, находившегося где-нибудь  при дороге  или у реки,  вдали от
города, в  предместье его или  даже  в  чистом поле.  В таких "bordes'ax"  и
ютилась  вначале  проституция,  подальше  от  надзора  городской полиции и в
безопасности от шумных скандалов.
     Jacques   de   Vitry   следующим   образом  описывает   проституцию   в
Университетском квартале Парижа около конца XII столетия. "В одном и том  же
доме,  -- пишет он, -- живут в верхнем зтаже профессора школ, а  в нижнем --
публичные женщины, торгующие своим телом. Ссоры между ними и  их любовниками
прерываются по временам учеными спорами и аргументами мужей науки".
     Людовик IX был  очень добродетельный монарх, но  в то же  время и очень
наивный, потому что  он мечтал искоренить в  своем  государстве проституцию.
Закон  его,  изданный в  1254 году об  изгнании  всех  распутных  женщин  из
пределов Франции, не мог быть приведен в исполнение по той простой  причине,
что он противоречил природе вещей.
     Вскоре   стало   ясно,  что  официальная,  регламентированная   законом
проституция  была менее вредна,  нежели  тайная,  и  явилось  убеждение, что
искоренить проституцию невозможно,  что все репрессивные меры меняют  только
ее  название  и  форму, служа в  то  же  время для нее  новым возбудительным
средством.
     В  течение  того недолгого времени,  когда проституция  принуждена была
существовать тайно, все таверны превратились в дома терпимости, и, наоборот,
последние  сделались трактирами, когда они снова были восстановлены приказом
того самого короля, который раньше их запретил. По мнению Delamare'a, именно
во время этого, так  сказать, междуцарствия признанной  законом проституции,
публичные   женщины   стали   называться   различными   позорными   именами,
указывавшими на их постыдное занятие.
     В царствование Филиппа Августа получило  распространение в народе слово
"ribaud"   (от   "ribaldo"   --   "ribaldus")  в  смысле  "безнравственный",
"развратный".  Этим  именем  вначале обозначали без различия  пола ту толпу,
которая вращалась около королевской свиты  и жила главным образом развратом,
грабежом, игрой и милостыней.
     Эта толпа разрослась до чудовищных размеров во время крестовых походов,
и нередко число обозных служителей или придворных слуг какого-нибудь  отряда
далеко превосходило число  солдат в  нем.  Среди них  находилась также масса
женщин, скрывавших свое  постыдное занятие  проституцией  под видом служения
королю и его вассалам.
     Филипп  Август  решил  воспользоваться  для  своих  выгод  этой  толпой
бездельников, и, вместо того чтобы стараться избавиться от нее путем угроз и
наказаний,  он  придал  ей  известную   организацию  и  постоянный  порядок.
Впоследствии из нее он сделал даже свою лейб-гвардию.
     Одним  из постановлений  общины в  Камбре следующим  образом определены
привилегии  этого  "roi  des  ribauds" этой шайки  ("le  roi  des ribauds"):
"Вышеназванный  "roi  des  ribauds"   король  получает  от  каждой  женщины,
совокупившейся с  мужчиной, по  пяти су за каждый раз, безразлично, живет ли
она в городе  или нет.  Равным образом всякая женщина,  которая  поселится в
городе и  в первый раз подчиняется настоящим  правилам, платит в  его пользу
два турецких су. Затем каждая женщина, которая переменит квартиру или  вовсе
оставит город, обязана уплатить ему двенадцать денье" и т.д.
     В каждом публичном доме имелся такой "roi  des ribauds", заботившийся о
соблюдении в нем порядка и бывший карикатурой придворного "roi des ribauds".

     5.  Новые  времена.  Придворная проституция.  Если  верить  Brantome'y.
Франциск I  хотел уничтожить  банду развратных и опасных женщин, которые под
наблюдением   и  руководством   так  называемого  "roi  des  ribauds"  всюду
сопровождали его  предшественников. При  нем этот "roi" был заменен одной из
придворных  дам,  и  следы  этой  щекотливой  должности  мы  находим  еще  в
царствование Карла IX.
     Вот что  рассказывало  Brantome'y одно высокопоставленное лицо, которое
не  скрывало от  себя  гибельных последствий этой деморализации  современной
аристократии:  "Если бы разврат существовал только среди придворных дам, зло
было бы ограничено; но он распространяется также среди остальных французских
женщин, которые заимствуют у придворных куртизанок их моды  и образ жизни и,
стараясь подражать им также  в  развратности,  говорят: "При дворе одеваются
так-то, танцуют и веселятся таким-то образом; мы сделаем то же самое".
     Франциск I превратил свой двор в гарем, в котором его придворные делили
с ним ласки дам.  Король служил для всех примером необузданности в разврате,
не  стыдясь открыто  поддерживать  свои  незаконные  связи. "В его время, --
говорит Sauvai, -- на придворного, не имевшего любовницы, смотрели при дворе
косо,  и   король  постоянно  осведомлялся  у  каждого   из  окружавших  его
царедворцев об именах их дам сердца".
     Во дворце  Лувра жила  масса  дам,  преимущественно  жен  всякого  рода
чиновников, и "король, -- повествует даль-nie Sauvai, --  имел у  себя ключи
от всех  их комнат, куда он забирался ночью без всякого шума. Если некоторые
дамы отказывались  от подобных  помещений,  которые  король  предлагал им  в
Лувре,  в Турнелле, в Медоне и других  местах,  то  жизни мужей их, в случае
если они состояли на государственной службе, грозила серьезная опасность при
первом обвинении их в лихоимстве  или в каком-нибудь ничтожном преступлении,
если только их жены не соглашались искупить их жизнь ценою своего позора".

     Mézeray рисует  в  своей "Historié  de France"  поразительные
картины  этой  испорченности нравов.  "Началась  она,  -- говорит он,  --  в
царствование Франциска I, получила всеобщее распространение во время Генриха
II и достигла, наконец, крайних степеней своего  развития при королях  Карле
IX и Генрихе III".
     Одна высокопоставленная  дама из Шотландии,  по  имени Hamier, желавшая
иметь   незаконнорожденного   ребенка  от   Генриха   И,   выражалась,   как
свидетельствует Brantôme, следующим образом: "Я сделала все, что могла,
и  в настоящее время я забеременела  от короля: это для меня большая честь и
счастье. Когда я думаю о том, что в королевской крови есть нечто  особенное,
такое, чего нет в крови простых  смертных, я  чувствую себя очень довольной,
помимо  даже  тех   прекрасных  подарков,  которые   я  при  этом  получаю".
Brantôme при  этом добавляет: "Эта дама,  как  и другие, с которыми мне
приходилось беседовать, придерживается того мнения, что находиться в связи с
королем  нисколько  не предосудительно и что непотребными женщинами  следует
называть только тех,  которые отдаются за небольшие деньги  людям незнатного
происхождения, а не любовниц короля и высокопоставленных царедворцев его".

     Brantôme   приводит  далее  мнение  одной  знатной  дамы,  которая
стремилась одарить всех придворных своими  ласками, подобно тому как "солнце
озаряет всех  одинаково своими  лучами". Такой свободой могли, по ее мнению,
пользоваться только знатные  особы, "мещанки же должны отличаться стойкостью
и неприступностью, и если  они не  придерживаются  строгости  нравов,  то их
следует  наказывать  и  презирать  так  же,  как  непотребных  женщин  домов
терпимости".
     После  всего  этого нечего удивляться  тому,  что одна придворная  дама
завидовала свободе венецианских  куртизанок. Brantôme,  сообщающий этот
факт, восклицает: "Вот поистине приятное и милое желание!"
     Мемуары Brantome'a  содержат  богатый  материал  по описанию  тогдашних
нравов, испорченность которых достигла своих крайних пределов.
     Следовало бы целиком перепечатать его книгу "Femmes galantes".
     Sauvai, который приводит цитаты из нее,  стараясь быть как  можно более
сдержанным, рассказывает  следующее: "Вдовы  и  замужние женщины  занимались
исключительно  всевозможными  любовными  похождениями, а молодые  девушки во
всем  им  подражали: некоторые  из  них  делали  это совершенно открыто, без
всякого стеснения, другие же, менее смелые, старались выйти замуж за первого
встречного, чтобы потом вволю предаваться подобным любовным развлечениям".
     Но  все  это  было  ничто  в  сравнении  с  кровосмешением,  бывшим   в
аристократических  семействах настолько  частым явлением,  что дочь,  --  по
словам Sauval'а, -- редко  выходила замуж, не будучи раньше обесчещена своим
собственным отцом.
     "Мне  часто, -- говорил он,  -- приходилось  слышать спокойные рассказы
отцов  о   связи  их  с  собственными   дочерьми,   особенно  одного   очень
высокопоставленного лица: господа эти, очевидно, не думали больше о петухе в
известной басне Эзопа".
     После  всего этого не может показаться даже невинной одна  "благородная
девица",  которая утешала своего  слугу следующими словами:  "Обожди, пока я
выйду замуж, и ты увидишь, как мы под покровом брака, который скрывает  все,
будем весело проводить с тобою время".
     "Бесстыдство  некоторых  девиц,  -- замечает  в другом месте Sauvai, --
доходило до того, что они удовлетворяли своим развратным наклонностям даже в
присутствии  своих  гувернанток   и  матерей,  которые,  однако,  ничего  не
замечали".
     В  замке  Фонтенбло, по  словам его, все комнаты, залы  и галереи  были
переполнены такой массой  картин эротического  содержания на сумму более ста
тысяч экю, что регентша Анна Австрийская приказала (в 1643 г.) сжечь их.
     Испорченность и извращенность нравов дошла  до того, что многие мужчины
вступали  в связь с  мужчинами,  а женщины  --  с женщинами.  Одна известная
принцесса, например, будучи  гермафродитом, жила с  одной из приближенных. В
Париже и даже при дворе было  много женщин, занимавшихся лесбийской любовью,
чем  были даже  довольны их мужья, не имевшие в таком случае никакого повода
ревновать их.
     "Некоторые женщины, -- читаем мы в "Amours de rois  de France" (с. 115,
12  изд., 1739  г.), --