ая в этом отношении человека,
который  делает большой крюк, чтобы достигнуть  близлежащего пункта.  Мы уже
раньше познакомились с чрезвычайно запутанным планом, который составила себе
Gras  с целью  сделаться богатой  вдовой и выйти замуж за  своего любовника:
равным  образом мы  упоминали  и про своеобразный план княгини R.,  и про то
письмо, в котором ее любовница должна была сознаться, что сама  лишила  себя
жизни.  Некая  Minna,  хотевшая во  что  бы то ни стало  поступить прислугой
вместо  своей  знакомой  в один  дом, пыталась  сперва оклеветать  ее  перед
господами,  когда  это  не  удалось, уверить  свою  знакомую,  что последние
обманывают ее,  обсчитывая на  жалованье. Но  когда  и это не помогло, Minna
украла у  нее ключ от  дверей, прокралась вечером в  комнату ее и спряталась
под ее кроватью. Ночью она напала на подругу свою, когда та спала, ранила ее
и  убежала,  замкнув  за собой  двери. На  следующий  день  после этого  она
преспокойно  явилась  к  господам  своей  жертвы,  предлагая  заместить свою
больную подругу. Когда же барыня не решилась взять ее, она  обещала ей, если
она возьмет ее, указать то лицо, которое нанесло рану ее прислуге. Rosa Bent
с целью лишить жизни мужа поставила перед кроватью его, когда он спал, котел
с кипятком, затем разбудила его, говоря, что его кто-то  кличет на улице, и,
когда он поднялся с постели, она толкнула его, полусонного, в этот котел.
     Очевидно,  для создания  таких сложных  планов  нужна  более  или менее
развитая фантазия:  такие  запутанные комбинации  придумываются  обыкновенно
там, где нельзя пустить в ход физическую силу  за отсутствием ее. Поэтому-то
именно   преступницы,  обладающие  большой  физической   силой,  никогда  не
прибегают к таким сложным  приемам, а  обыкновенно решают свои задачи просто
ударом кинжала или топора. Примером может служить  Bouhors, которая находила
удовольствие  в том, чтобы, переодевшись в мужское  платье, вступать в бой с
мужчинами, имея постоянным оружием увесистый молоток.
     Но нередко эти же  сложные, запутанные планы обнаруживают замечательную
несостоятельность  ума  даже у  самых интеллигентных  преступниц: хитроумные
комбинации их  оказываются, в сущности,  невозможными  абсурдами, порою даже
чистым безумием. Так, например, Morin задумала следующим  образом ограбить и
потом  убить  своего врага.  Она  хотела  завлечь его на  виллу  в  одно  из
предместий Парижа, которую она специально с этой целью наняла, заманить  его
там  в погреб  и  привязать к  колу.  В  этом же  погребе были  приготовлены
веревки, пистолеты,  ружья, шпаги и  кинжалы с целью напугать несчастного  и
заставить  его  подписать векселя  на изрядную  сумму.  В  то же  время  два
помощника  ее,  переодетые   привидениями,  должны   были   дополнить  сцену
различными движениями и  диким воем, -- словом, все  было задумано во  вкусе
какого-нибудь    романа    г-жи   Redcliffe.   Очень    часто    преступницы
предусмотрительно  заботятся  о том, чтобы  подготовить себе alibi  или иное
доказательство своей невиновности, но комбинации их обыкновенно, несмотря на
все  свое остроумие,  бывают  неудачны.  Так, например,  Lafarge,  угощавшая
своего больного мужа во время болезни  его  вместо камеди мышьяком, возилась
постоянно при всяком постороннем человеке с камедью. Buisson, получившая при
убийстве  одного старика несколько  царапин  на  лице, повесила свою кошку и
затем  рассказала  всем  знакомым с самым  свирепым видом, что  животное это
прыгнуло ей в лицо.  Queyron вместе  со своим  любовником заколола  кинжалом
своего мужа на его постели, после  чего,  оправив  последнюю, подняла плач и
созвала соседей, говоря, что муж ее умер внезапно от кровавой рвоты.

     17. Подстрекательство. Врожденные преступницы далеко не всегда являются
сами исполнительницами своих  преступных замыслов. Очень часто, если они  не
обладают значительной  физической силой,  или  если жертва  не  женщина, или
если, наконец, нельзя действовать из засады, как, например, при отравлении и
поджоге, они  не отваживаются сами  на преступление.  Béridot и Aveline
горько  жалуются в  письмах  к  своим любовникам на  свою слабость. Lavoitte
сказала  своему сообщнику:  "Если б я была мужчиной,  я  бы сама  убила  эту
богатую  старуху". Но  в этом  уклонении  преступниц  от  личного совершения
преступления виден только страх  слабого существа; это не есть сопротивление
злу,   ибо   притупленность   их   нравственного   чувства   сказывается   в
подстрекательстве   к   преступлению   сообщника,   а    преступная   натура
обнаруживается  в  том,  что инициатива  преступления принадлежит  именно им
самим.
     Fraikin,  желая  отделаться  от  своего  мужа,  подыскивала  для  этого
наемного убийцу. Она  нашла некоего Devilde'a,  который  три  раза готовился
убить  ее  мужа, но  у  него  каждый раз не хватало на  это  мужества. После
третьей попытки Fraikin с яростью сказала ему: "Чтобы упустить такой удобный
случай,  нужно  быть  безмозглой  скотиной".  В  четвертый раз  она  напоила
Devilde'a  пьяным, повела в спальню  мужа,  спряталась  в ногах  кровати и в
самый решительный момент показала ему 1000-франковый билет. Fraikin была при
этом настолько хладнокровна, что не забыла предупредить убийцу,  чтобы он не
хватал ее мужа за  волосы,  потому  что  тот  носил парик. Albert,  которого
любовница его Lavoitte подстрекнула убить одну  старуху,  в следующих словах
описывал на  суде, как она подговаривала  его  совершить  это  преступление:
"Прежде всего она  начала перечислять мне, сколько богатств у старухи  и как
мало  она ими пользуется; я отказался,  но на следующий день Филомена  опять
завела об этом разговор, доказывая мне, что и на войне убивают людей, но что
это  не  считается,  однако,  преступлением:  поэтому  можно  и старуху  эту
укокошить. Бог, говорила она, простит нам, ибо Он видит ту нужду, которую мы
терпим". Simon пыталась отделаться  от своего больного  мужа,  пользуясь его
слабостью к  спиртным  напиткам  и давая  ему выпивать  каждый день утром  и
вечером  какую-то жидкость,  состоявшую  из водки,  настоянной  на  каких-то
вредных  травах и корнях. Кроме  этого, она обещала тому из своих любовников
-- а их у нее  было  бесчисленное множество -- свою руку и пять франков (это
за  убийство!), который  освободит  ее  от мужа.  Случай свел ее  наконец  с
Quérangal'ем,  слабохарактерным  и  испорченным  юношей,  которого  она
настолько подчинила своей воле, что ей нетрудно было уговорить его совершить
это преступление.

     18.  Похотливость.  Преступницы, отличаясь  большею частью  отсутствием
стыда и чувственностью, часто прибегают к разврату  как к  средству, дающему
им  возможность  совершить то или иное преступление. Они  избирают  подобный
путь, во-первых, потому, что отдаться мужчине -- это для них пустяк, который
им ничего не стоит, а во-вторых, потому, что благодаря их похотливой  натуре
помыслы  их обыкновенно сосредоточены на удовлетворении  половых инстинктов.
Вот  почему, подготовляя  только какое-нибудь преступление,  они  совершенно
бессознательно  начинают  уже  подумывать  о возможности воспользоваться для
осуществления его собственным полом. Так, Grass имела в виду погубить своего
богатого любовника при помощи половых  эксцессов, совершенных над  нею.  Р.,
воспитанная  одним богатым  филантропом и  выданная  им  замуж  за человека,
оказавшегося вполне  достойным ее по своей нравственности, задумала вместе с
мужем своим путем  шантажа сорвать куш со своего воспитателя.  Для этого она
однажды пригласила его к  себе и, будучи с ним наедине, начала говорить ему,
что  все считают ее любовницей его и она  на самом  деле хочет сделаться ею.
Затем она начала  перед ним раздеваться, стараясь вызвать у него возбуждение
сладострастными позами.  Но в  эту минуту в  комнату вошел  ее  муж, который
сделал вид, что он  вне себя, застав жену в таком положении, и за поруганную
честь потребовал  от  филантропа, чтобы  тот  подписал  несколько векселей и
чеков.
     Преступница, желая подбить мужчину на преступление, часто обещает ему в
награду свою  любовь. Brinvilliers поступала  таким образом много раз, a D.,
продававшая себя всякому, кто только был в состоянии заплатить ей, ни за что
не  хотела отдаться одному наиболее бесхарактерному поклоннику своему. Когда
же она довела страсть его до крайних пределов, то обещала принадлежать ему с
условием,  если он  убьет  ее  мужа.  Часто  и поцелуй  служит западней  для
неосторожных жертв. Borde и Dépise закололи  своих любовников именно  в
ту минуту, когда те собирались поцеловать их.

     19.  Упорство  в  отрицании  своей вины.  Особенно  характерной  чертой
преступниц, и  преимущественно врожденных, является необыкновенное упорство,
с которым они отрицают свою вину, несмотря  на самые  очевидные, подавляющие
улики.  Мужчина, убедившись, что  ложь его ни  к чему не  ведет, обыкновенно
перестает  запираться  и  сознается;  женщина  же  никогда  не  сознается  в
совершенном  преступлении и продолжает с  величайшей энергией оправдываться,
несмотря на всю нелепость ее оправданий. Alessio, Rondest, Jumeau, Saraceni,
Buscemi, Béridot,  Pearcey  и Daudet продолжали  отрицать свою вину  до
последней  минуты.  Lafarge разыгрывала комедию  невинности  до самой смерти
своей  и даже после нее оправдывалась еще в своих мемуарах. Jegado, несмотря
на всю нелепость ее показаний, продолжала  утверждать, что она не знала, что
мышьяк так вреден для здоровья и что вина ее в том только и заключается, что
она была слишком добра и доверчива к  людям. Ее никак нельзя было  заставить
сознаться в совершенном преступлении.
     Если преступницы  не вполне отрицают свою вину, то часто для оправдания
выдумывают такие длинные,  невероятные и нелепые истории, что даже ребенок и
тот не  мог  бы им  поверить. Однако,  несмотря  на это,  они  настаивают на
правдивости   своих   показаний  с  величайшим  упрямством.  Dacquignié
утверждала, что убила своего мужа, защищая собственную жизнь, хотя на ней не
найдено было ни малейших следов борьбы. Затем она созналась, что нанесла ему
только один удар кинжалом, между тем как на трупе убитого было найдено шесть
ран.  Точно  так  же оправдывалась на суде и D. Lafarge, попавшая на  скамью
подсудимых за похищение бриллиантов,  выдумав для  своей защиты целый роман,
очень запутанный и нелепый, а Hoegeli уверяла, что  она только хотела слегка
наказать   своего  ребенка  и  если   он  умер,  то  это  просто  несчастная
случайность.  Dépise, которая подстерегла  своего любовника и из засады
нанесла  ему рану,  утверждала,  что  любовник  ее бил,  повалил  на землю и
натравил даже на нее собаку. Prager показала на суде, что спрятала в комнате
мужа  своего  брата,  вооруженного  револьвером, только  для того,  чтобы он
достал  ей  несколько очень  важных  компрометирующих  ее  в  бракоразводном
процессе писем. При  этом она ни за что не хотела сознаться,  что письма эти
служили  доказательством   ее  супружеской   неверности.  Что   же  касается
револьвера, то  он был взят, по ее словам,  только лишь с  целью  пригрозить
мужу. Очень часто  преступницы во время  процесса меняют свою систему защиты
по  нескольку раз, совершенно не думая о том, что такие частые перемены в их
показаниях должны  в  высшей степени  поколебать доверие  судей к словам их.
Goglet, поджегшая дом с целью погубить в огне своего  старого мужа, показала
сперва, что поджог совершил  какой-то неизвестный ей мужчина, в которого она
даже стреляла, но  промахнулась; потом она  изменила свое  показание и стала
утверждать, что она не  есть вовсе сама Goglet, a только подруга ее, похожая
на  нее  по  цвету волос,  и что  она из дружбы  к этой  Goglet  согласилась
ухаживать за ее больным мужем. Когда же последний настаивал на том, что  эта
женщина и есть именно его жена, у нее хватило дерзости заявить,  что человек
этот после операции плохо видит и потому ошибочно принимает ее за свою жену.
     "Преступница,  -- говорит Rykére,  -- больше  софистич-на и хитра,
нежели преступник.  Она  всегда находит отговорки  и  оправдания, поражающие
своею неожиданностью и странностью". "Девушки, -- пишет пастор Arnoux, -- не
только  больше  мальчиков  подвержены злу, но они  также лгут более ловко  и
дерзко, чем они,  с  большей смелостью рассказывают  разные  выдуманные  ими
истории и превосходят их в искусстве лицемерить".
     В  общем,  оправдания   преступниц  также   отличаются   сложностью   и
нелепостью,  т.е.  той именно запутанностью, которую  мы так часто находим в
планах их преступлений.  Мы  опять встречаемся  здесь  со свойственной  даже
нормальным  женщинам  лживостью,  но  осложненной  и доведенной  до  крайних
пределов.  Преступницы эти лгут прямо в  глаза с  таким упорством,  несмотря
даже на самые  очевидные  улики, потому  что они  вообще малочувствительны к
истине  и  не  могут  вообразить  себя  на месте  судей,  убежденных  массой
доказательств  в  их виновности.  Логичность  фактов  не имеет в  глазах  их
никакого значения, потому что они, как женщины, не признают силы неоспоримой
убедительности и думают, что все рассуждают так же, как и они.
     Прибегая ко всевозможным  выдумкам с  целью  оправдать  себя  в  глазах
судей,  преступницы совершенно  не видят всей нелепости  их, ибо в них очень
слабо  развита та  логика мышления,  которая должна была бы  удержать  их от
противоречий.  К  этому присоединяется  еще действие самовнушения, благодаря
которому  они в  конце концов  начинают сами верить в часто  повторяемую ими
ложь, -- самовнушение, влияние которого тем сильнее, чем скорее сглаживается
из  их  памяти воспоминание о совершенном преступлении. С  течением времени,
когда истинная суть самого злодеяния ими почти совершенно забыта, они помнят
только  свой  собственный  вымысел,  не  заботясь уже  о  том, насколько  он
соответствует  истине.  Поэтому  ложь  сопряжена  у  преступниц  с ничтожным
напряжением их умственных способностей, и  так  как на характер  вымысла они
обращают  тоже  мало  внимания,  то  вся  энергия  их  сводится  к  упорному
повторению его  без колебаний  и  неуверенности, благодаря чему  они нередко
вселяют доверие к своим словам даже в сердцах судей и присяжных заседателей.

     20. Самообличение. Благодаря  тому противоречию, которое мы  так  часто
встречаем  в  характере женщины,  у преступниц рядом с упорнейшим отрицанием
ими  своей  вины  наблюдается  подчас  неожиданное  добровольное  стремление
обличить себя.  Явление это объясняется различными причинами. В одном случае
дело сводится к  потребности поболтать и  поделиться с другими своей тайной,
что  -- как  мы видели  -- характерно для  женщин. Так, например, G. Bompard
рассказывает  во  время  морского  переезда  из  Америки во  Францию  одному
пассажиру,  некоему Granger,  много подробностей про Eyraud. Затем, находясь
уже в Париже, где все газеты  были полны ею и  ее  любовником, она  не может
удержаться, чтобы  не  сообщить тому же Granger, что она  и есть  именно эта
разыскиваемая Bompard.  Faure, облившая серной  кислотой  своего  любовника,
приняла  такие  меры  предосторожности,  что  преступление  ее  осталось  бы
нераскрытым, если б  она сама  не  рассказала  о  нем  одной подруге  своей.
Очевидно, она  испытывала  потребность поделиться  с  кем-нибудь радостью по
поводу удачной мести, для того чтобы лучше насладиться ею. Конечно, при всем
этом играют известную роль легкомыслие и  неосторожность преступниц, которые
охотно  разговаривают о своем  преступлении,  не  думая о связанной  с  этим
опасности (Lombroso. Uomo delinquente. T.1).
     В  другом  случае  самообличение  выражается  в  иной  форме.  Так  как
неосторожность  преступницы никогда не  заходит так далеко,  чтобы  сообщить
кому-нибудь план  задуманного ею преступления до  того,  как оно приведено в
исполнение, то она удовлетворяет своей  потребности говорить  о преступлении
косвенным образом;  отравительница,  например,  обнаруживает  преувеличенную
заботу о здоровье намеченной жертвы: она старается казаться печальной и то и
дело  выражает  свои  опасения,  что последняя  не  проживет долго,  хотя  в
настоящую минуту, по-видимому, и  совершенно  здорова.  Если жертва  легла в
постель,  отравительница еще задолго  до того, как у других  явится  мысль о
какой-нибудь  серьезной  болезни,  уже начинает  беспокоиться насчет дурного
исхода ее.  Все это направлено к тому, чтобы так или иначе иметь возможность
говорить о замышляемом или совершенном преступлении. Когда Lafarge  отослала
своему мужу отравленный пирог, она тотчас  же сообщила нескольким  знакомым,
что  у нее есть тяжелое предчувствие потерять кого-нибудь из  близких ей,  и
осведомлялась насчет того, какой траур  носят вдовы в этой  местности. Hagu,
отравившая  жену  своего  любовника  Rogier,  сказала  окружающим,  когда  у
последней обнаружились только первые признаки отравления: "Я вам говорю, что
она долго  не  протянет;  где  это видано, чтобы молодой мужчина  мог жить с
такой женой, которая его ненавидит". Точно так же и Jegado, когда одна из ее
жертв заболела  и  все  еще думали о  легком, пустом заболевании, выразилась
следующим  образом: "Она  умрет  от  этого,  можете мне  поверить; от  такой
болезни не выздоравливают; бегите лучше за священником".
     Женщины находят особенное  удовольствие  в том,  чтобы много говорить о
совершенном преступлении, потому что они  при этом мысленно переживают его и
продолжают испытывать то наслаждение, которое доставляет оно им. Так, Jegado
всегда говорила  только  про мертвых  и про похороны, так что один свидетель
выразился даже  про нее на суде: "Sa conversation était la conversation
des morts et des défunts"*. Совершенно понятно, почему женщина  говорит
гораздо  больше  и  чаще   мужчины  о  своем  преступлении:  беседа  --  это
единственное доступное средство переживать его, между тем как  мужчина может
прибегать с этой целью к  кисти и  письму,  которые редко доступны женщинам.
Женщина должна  болтать о своем преступлении, между  тем  как  мужчина может
нарисовать  его, описать или даже просто  выцарапать  на  стенке,  сосуде  и
т.п.**

     [*"Ее речь была речью мертвых и погребенных" (фр.).]
     [**Lombroso. Uomo delinquente. T. 1. С. 322.]

     Своеобразной  формой  самообличения является часто признание преступниц
перед своими любовниками  в  совершенном  преступлении  даже  в тех случаях,
когда любовники ничего подобного от них не требуют и не подозревают никакого
преступления.  Такой  документ  часто  появляется  потом  на  сцене  в  виде
доказательства их  виновности,  и  в тех случаях, когда  любовь их  к  своим
любовникам  миновала, они  идут на новое  преступление, чтобы избавиться  от
этих опасных  для  них  лиц.  Так, Virg., разошедшись  со  своим  любовником
Signorino, убила его, боясь, что  он ее  выдаст, имея в руках доказательство
совершенного ею  преступления. Menghini  доверила  тайну  отравления ею мужа
своему  любовнику  Ottavi, и,  когда  последний  бросил  ее, она подговорила
своего  нового обожателя  убить  его, чтобы  отделаться от  такого  опасного
человека.
     Подобное  признание является  естественным следствием возникающей между
любовниками наклонности к безграничной откровенности и указанной нами раньше
потребности любящей  женщины приносить  в жертву любимому человеку не только
свое "я" и свое тело, но также свою душу и судьбу. Чем дороже принесенная ею
жертва, тем  счастливее она, а разве есть у  нее что-нибудь,  что она должна
была  бы  тщательней   скрывать,   чем  сознание   и  доказательства   своей
преступности?  Она  предпочитает отдаться связанная по ногам и  рукам своему
любовнику,  вполне  полагаясь  на  его  усмотрение.   Преступная  натура  ее
сказывается в  беспечности, мешающей ей задуматься над неизбежным концом  ее
временной любви, и в