ы взлететь.
   Прыгая, он выронил кортик и, когда ощутил  дуло  пистолета  у  спины,
круто обернулся, с громовым проклятием схватил меня своими  ручищами;  и
тогда то ли мужество возвратилось ко мне, то  ли  мой  страх  перерос  в
бесстрашие, но только с пронзительным воплем я выстрелил ему в живот. Он
испустил жуткий, леденящий душу стон и рухнул на пол.  Тут  меня  ударил
каблуком по макушке второй матрос, уже просунувший ноги в люк; я  тотчас
схватил другой пистолет и прострелил ему бедро, он соскользнул в рубку и
мешком свалился на своего упавшего товарища. Промахнуться  было  нельзя,
ну, а целиться некогда: я просто ткнул в него дулом и выстрелил.
   Возможно, я еще долго стоял бы, не в силах оторвать взгляд от убитых,
если бы меня не вывел из оцепенения крик Алана, в котором мне  почудился
призыв о помощи.
   До сих пор он успешно удерживал дверь; но пока он дрался  с  другими,
один матрос нырнул под поднятую шпагу и обхватил его сзади.  Алан  колол
противника кинжалом, зажатым в левой руке, но тот прилип к нему, как пи-
явка. А в рубку уже прорвался еще один и занес кортик для удара. В двер-
ном проеме сплошной стеной лепились лица. Я решил, что  мы  погибли,  и,
схватив свой кортик, бросился на них с фланга.
   Но я мог не торопиться на помощь. Алан наконец сбросил с себя против-
ника, отскочил назад для разбега, взревел и, словно разъяренный бык, на-
летел на остальных. Они расступились перед ним, как вода, повернулись  и
кинулись бежать; они падали, второпях натыкаясь друг на друга,  а  шпага
Алана сверкала, как ртуть, вонзаясь в самую гущу удирающих врагов,  и  в
ответ на каждую вспышку стали раздавался вопль раненого. Я все еще вооб-
ражал, что нам конец, как вдруг - о диво! - нападающих и  след  простыл,
Алан гнал их по палубе, как овчарка гонит стадо овец.
   Однако, едва выбежав из рубки, он тотчас вернулся назад, ибо осмотри-
тельность его не уступала его отваге; а матросы меж тем с  криками  мча-
лись дальше, как будто он все еще преследовал их по пятам.  Мы  слышали,
как, толкаясь и давя друг друга, они  забились  в  кубрик  и  захлопнули
крышку люка.
   Кормовая рубка стала похожа на бойню: три  бездыханных  тела  внутри,
один в предсмертной агонии на пороге - и два победителя, целых и  невре-
димых: я и Алан.
   Раскинув руки, Алан подошел ко мне.
   - Дай, я обниму тебя! - Обняв, он крепко расцеловал меня в обе  щеки.
- Дэвид, я полюбил тебя, как брата. И признайся, друг,  -  с  торжеством
вскричал он, - разве я не славный боец?
   Он повернулся к нашим поверженным врагам, проткнул каждого  шпагой  и
одного за другим вытащил всех четверых за дверь. При этом он то мурлыкал
себе под нос, то принимался насвистывать, словно силясь  припомнить  ка-
кую-то песню; только на самом-то деле он старался  сочинить  свою!  Лицо
его разрумянилось, глаза сияли, как у пятилетнего ребенка при виде новой
игрушки. Потом он уселся на стол, дирижируя себе шпагой, и мотив,  кото-
рый он искал, полился чуть яснее, потом еще уверенней, - и вот, на языке
шотландских кельтов, Алан в полный голос запел свою песню.
   Я привожу ее здесь не в стихах - стихи я слагать  не  мастер,  но  по
крайней мере на хорошем английском языке. Он часто певал  свою  песню  и
после, она даже стала известной, так что мне еще не  однажды  доводилось
слыхать и ее самое и ее толкование:
   Это песнь о шпаге Алана;
   Ее ковал кузнец,
   Закалял огонь,
   Теперь она сверкает в руке Алана Боека.
   Было много глаз у врага,
   Они были остры и быстры,
   Много рук они направляли,
   Шпага была одна.
   По горе скачут рыжие лани,
   Их много, гора одна,
   Исчезают рыжие лани,
   Гора остается стоять.
   Ко мне, с вересковых холмов,
   Ко мне, с морских островов,
   Слетайтесь, о зоркие орлы,
   Здесь есть для вас пожива.
   Нельзя сказать, чтобы в этой песне, которую в час нашей победы сложил
Алан - сам сочинил и слова и мелодию! - вполне отдавалось должное мне; а
ведь я сражался с ним плечом к плечу. В этой схватке полегли мистер Шуан
и еще пятеро: одни были убиты наповал, другие тяжело ранены,  и  из  них
двое пали от моей руки - те, что проникли в рубку через люк. Ранены были
еще четверо, и из них одного, далеко не последнего по важности, ранил я.
Так что, вообще говоря, я честно внес свою долю как убитыми, так и ране-
ными, и по праву мог бы рассчитывать на местечко в стихах  Алана.  Впро-
чем, поэтов прежде всего занимают их рифмы; а в частной, хоть и нерифмо-
ванной беседе Алан всегда более чем щедро воздавал мне по заслугам.
   А пока что у меня и в мыслях не было, что по отношению ко мне  совер-
шается какая-то несправедливость. И не только потому, что я не  знал  ни
слова по-гэльски. Сказались и тревога долгого  ожидания  и  лихорадочное
напряжение двух бурных схваток, а главное, ужас от сознания того,  какая
лепта внесена в них мною, так что когда все кончилось, я был рад-радехо-
нек поскорей доковылять до стула. Грудь мне так стеснило, что я с трудом
дышал, мысль о тех двоих, которых я застрелил, давила меня тяжким кошма-
ром, и не успел я сообразить, что со мной  происходит,  как  разрыдался,
точно малое дитя.
   Алан похлопал меня по плечу, сказал, что я смельчак и молодчина и что
мне просто нужно выспаться.
   - Я буду караулить первым, - сказал он. - Ты меня не подвел, Дэвид, с
начала и до конца. Я тебя на целый Эпин не променял  бы  -  да  что  там
Эпин! На целый Бредалбен!
   Я постелил себе на полу, а он, с пистолетом в руке и шпагой у  пояса,
стал в первую смену караула: три часа по капитанскому хронометру на сте-
не. Потом он разбудил меня, и я тоже отстоял свои три часа; еще до конца
моей смены совсем рассвело и наступило очень тихое утро;  пологие  волны
чуть покачивали судно, перегоняя туда и сюда кровь на  полу  капитанской
рубки; по крыше барабанил частый дождь. За всю мою смену никто не шелох-
нулся, а по хлопанью руля я понял, что даже у штурвала нет ни души.  По-
том я узнал, что у них, оказывается" было много убитых и раненых, а  ос-
тальные выказывали столь явное недовольство, что капитану и мистеру Риа-
ку пришлось, как и нам с Аланом, поочередно нести вахту, чтобы бриг  не-
нароком не прибило к берегу. Хорошо еще, что выдалась такая тихая ночь и
ветер улегся, как только пошел дождь. И то, как я заключил по многоголо-
сому гомону чаек, которые с криками метались вокруг корабля, охотясь  за
рыбой, "Завет" снесло к самому побережью Шотландии или  к  какому-то  из
Гебридских островов, и в конце концов, высунувшись из рубки,  увидел  по
правому борту громады скалистых утесов Ская, а еще немного правее -  та-
инственный остров Рам.


   ГЛАВА XI
   КАПИТАН ИДЕТ НА ПОПЯТНЫЙ

   Часов в шесть утра мы с Аланом сели завтракать.
   Пол рубки был усеян битым стеклом и перепачкан кровью - ужасающее ме-
сиво; от одного его вида мне сразу расхотелось есть. Зато во всем прочем
положение у нас было не только сносное, но и довольно забавное: выставив
капитана с помощником из их собственной каюты, мы получили в полное рас-
поряжение все корабельные запасы спиртного - как вин, так и коньяку -  и
все самое лакомое из съестных припасов, вроде пикулей и галет лучшей му-
ки. Уже этого было достаточно, чтобы привести нас в веселое расположение
духа; но еще потешней было то, что два  самых  жаждущих  сына  Шотландии
(покойный мистер Шуан в счет не шел) оказались на баке отрезаны от  всей
этой благодати и обречены пить то, что более всего ненавидели:  холодную
воду.
   - И будь уверен, - говорил Алан, -  очень  скоро  они  дадут  о  себе
знать. Можно отбить у людей охоту к драке, но охоту к выпивке - никогда.
   Нам было хорошо друг с другом. Алан обходился со мною прямо-таки  лю-
бовно; взяв со стола нож, он срезал со своего мундира одну из серебряных
пуговиц и дал мне.
   - Они достались мне от моего отца, Дункана Стюарта, - сказал он. -  А
теперь я даю одну из них тебе в память о делах минувшей ночи. Куда бы ты
ни пришел, покажи эту пуговицу, и вкруг тебя встанут друзья Алана Брека.
   Он произнес это с таким видом, словно он Карл Великий и  у  него  под
началом бессчетное войско, а я, признаюсь, хоть и восхищался  его  отва-
гой, все же постоянно рисковал улыбнуться его тщеславию,  -  да,  именно
рисковал, ибо, случись мне не сдержать улыбки, страшно  подумать,  какая
бы разразилась ссора.
   Когда мы покончили с едой, Алан стал рыться  в  капитанском  рундуке,
пока не нашел платяную щетку; затем, сняв  мундир,  придирчиво  осмотрел
его и принялся счищать пятна с усердием и заботой, свойственными, как  я
полагал, одним только женщинам. Правда, у него не было другого, да и по-
том, если верить его словам, мундир этот принадлежал королю, стало быть,
и ухаживать за ним приличествовало по-королевски.
   И все же, когда я увидел, как тщательно он выдергивает каждую ниточку
с того места, где срезал для меня пуговицу, его подарок приобрел в  моих
глазах новую цену.
   Алан все еще орудовал щеткой, когда нас окликнул с палубы мистер Риак
и запросил перемирия для переговоров. Я вылез на крышу рубки и,  сев  на
край люка, с пистолетом в руке и лихим видом - хоть в душе и  побаивался
торчащих осколков стекла - подозвал его и велел говорить. Он  подошел  к
краю рубки и встал на бухту каната, так что подбородок его пришелся вро-
вень с крышей, и несколько мгновений мы молча смотрели  друг  на  друга.
Мистер Риак - он, как я понимаю, не слишком усердствовал на поле брани и
потому отделался только ссадиной на скуле - выглядел подавленным и очень
утомленным после ночи, проведенной на ногах то подле раненых, то на вах-
те.
   - Скверная вышла история, - промолвил он наконец, качая головой.
   - Не мы ее затевали, - отозвался я.
   - Капитан хотел бы переговорить с твоим другом. Можно и через окно.
   - А может, он опять замышляет вероломство, откуда нам знать? - вскри-
чал я.
   - Отнюдь, Дэвид, - сказал мистер Риак. - А если б и  замышлял,  скажу
тебе честно: нам бы все равно не набрать на свою сторону людей.
   - Вон как! - протянул я.
   - Я тебе больше скажу, - продолжал он. - Дело не только  в  матросах,
дело во мне. Я натерпелся страху, Дэви. - Он усмехнулся мне. - Нет,  нам
нужно одно: чтобы он нас не трогал.
   После этого я посовещался с Аланом, и мы все согласились провести пе-
реговоры, обязав обе стороны честным словом прервать  военные  действия.
Однако миссия мистера Риака не была этим исчерпана: он стал молить  меня
о выпивке, да так неотвязно, с такими горькими ссылками на свою  прежнюю
ко мне доброту, что я  под  конец  подал  ему  примерно  четверть  пинты
коньяку в жестяной кружке. Он отпил немного, а остальное  унес  на  бак,
верно, чтобы разделить со своим капитаном.
   Немного спустя капитан, как и было условлено,  подошел  к  одному  из
окошек рубки; он стоял под дождем,  держа  руку  на  перевязи,  суровый,
бледный, постаревший, и я почувствовал угрызения совести, что стрелял  в
него.
   Алан тотчас навел на его лицо пистолет.
   - Уберите эту штуку! - сказал капитан. - Разве я не  поручился  своим
словом, сэр? Или вам угодно меня оскорблять?
   - Капитан, боюсь, что ваше слово не прочно, - отвечал Алан.  -  Вчера
вечером вы чинились и рядились, как торговка на базаре, и  тоже  поручи-
лись своим словом, да еще и по рукам ударили для верности - и сами знае-
те, что из этого вышло. Будь оно проклято, ваше слово!
   - Ну, ну, сэр, - сказал капитан. - От сквернословия большого добра не
будет. (Сам капитан, надо отдать ему должное, этим  пороком  никогда  не
грешил.) Нам и помимо этого есть о чем поговорить. Вы тут натворили  бед
на бриге, - горько продолжал он. - Мне не хватает  людей,  чтобы  управ-
ляться с судном, а старшего помощника, без которого я как  без  рук,  вы
пропороли шпагой так, что он отошел, не успев и слова сказать. Мне ниче-
го другого не остается, сэр, как возвратиться в порт Глазго,  чтобы  по-
полнить команду, а уж там, с вашего позволения, найдутся  люди,  которые
сумеют с вами сговориться лучше меня.
   - Вот как? - сказал Алан. - Что ж, клянусь честью, и мне будет о  чем
с ними потолковать! Для всякого, кто в этом городе понимает  по-английс-
ки, у меня будет припасена презабавная история. С одной стороны, пятнад-
цать душ просмоленных матросов, а с Другой -  один  мужчина  да  зеленый
юнец. Фу, позорище!
   Хозисон покраснел как рак.
   - Нет, - продолжал Алан. - Так не выйдет. Хотите, не хотите,  а  при-
дется вам высадить меня на берег, как договорились.
   - Да, но мой старший помощник погиб, - сказал Хозисон. - Каким  обра-
зом - вам лучше известно. Больше, сэр, никто из нас этого берега не зна-
ет, а места здесь очень опасные для судоходства.
   - Я предоставляю вам выбор, - сказал Алан. - Можете высадить меня  на
сушу в Эпине, можете в Ардгуре, в Морвене, Арисейге или Мораре,  короче,
где вам угодно, в пределах тридцати миль от моей родины,  только  "не  в
краю Кемпбеллов. Это большая мишень. Если вы и тут промахнетесь, то  по-
кажете себя таким же никудышным моряком, как и воякой. Да в наших местах
каждый бедняк на утлой плоскодонке ходит с острова на остров в любую по-
году, даже и ночью, если хотите знать.
   - Плоскодонка - не бриг, сэр, - возразил капитан. - У нее осадки  ни-
какой.
   - Тогда извольте, идем в Глазго! - сказал Алан.  -  По  крайней  мере
хоть посмеемся над вами.
   - У меня сейчас не веселье на уме, - сказал капитан. - Только все это
будет стоить денег, сэр.
   - Что ж, сэр, - сказал Алан. - Я слов на ветер  не  бросаю.  Тридцать
гиней, если высадите меня на побережье, шестьдесят -  если  доставите  в
ЛохЛинне.
   - Но подумайте, сэр: отсюда, где мы сейчас находимся, считанные  часы
ходу до Арднамерхана, - сказал Хозисон. - Шестьдесят гиней, и  я  высажу
вас там.
   - А мне вам в угоду стаптывать сапоги и подвергать себя  риску  натк-
нуться на красные мундиры? - воскликнул Алан. - Нет, сэр, желаете  полу-
чить шестьдесят гиней, так заработайте их сначала  и  высадите  меня  на
родной земле.
   - Это значит ставить под угрозу корабль, сэр, - сказал капитан.  -  А
заодно и вашу жизнь.
   - Не хотите, не надо, - сказал Алан.
   Капитан нахмурился.
   - Задать курс вы хоть как-то могли бы?
   - Хм-м, едва ли, - отозвался Алан. - Я, как вы  сами  видели,  скорей
воин, а не моряк. А впрочем, меня достаточно часто подбирали и высажива-
ли на этом побережье, надо думать, разберусь, как подойти к берегу.
   Капитан все так же хмуро покачал головой.
   - Не потеряй я на этом злосчастном рейсе столько денег, - сказал  он,
- я охотней согласился бы, чтобы вас вздернули, сэр, чем стал  рисковать
своим бригом. Но будь по-вашему. Как только ветер сменит румб, -  а  он,
если не ошибаюсь, уже меняется, - я двигаюсь в путь. Но  должен  сказать
вам еще одно. Может  статься,  нам  повстречается  королевское  судно  и
возьмет нас на абордаж, причем не по моей вине: здесь вдоль всего  побе-
режья снуют сторожевые суда, и вы знаете, кого ради их здесь держат. Так
вот, сэр, на такой случай вы бы лучше деньги оставить мне.
   - Капитан, - сказал Алан. - Если вы завидите вымпел, ваше дело - уди-
рать. А теперь, прослышал я, что у вас на баке опять нехватка спиртного,
так не желаете ли меняться: два ведра воды на бутылку коньяку?
   Эта заключительная статья договора была добросовестно исполнена обеи-
ми сторонами, после чего мы с Аланом смогли, наконец, навести чистоту  в
рубке и смыть следы, напоминавшие нам о тех, кого мы  убили.  Мистер  же
Риак с капитаном вновь обрели возможность блаженствовать  на  свой  лад,
иначе говоря - за бутылкой спиртного.


   ГЛАВА XII
   Я УЗНАЮ О РЫЖЕИ ЛИСЕ

   Мы еще не кончили прибирать в капитанской рубке, как с северо-востока
поднялся ветер. Он разогнал дождь, показалось солнце.
   Здесь я должен остановиться и кое-что пояснить, а читатель пусть  со-
изволит взглянуть на карту. В тот день, когда на море пал туман и мы по-
топили Аланову лодку, мы шли по проливу Малый Минч.  На  рассвете  после
побоища мы заштилевали к востоку от острова Канна, а точнее - между  ним
и Эрискеем, одним из островов Лонг-Айлендской цепи. Чтобы попасть отсюда
в Лох-Линне прямым путем, надо идти проливом Саундоф-Малл. Однако у  ка-
питана не было морской карты, и он боялся углубиться с  бригом  в  самую
гущу островов, а так как ветер дул попутный, он предпочел обогнуть с за-
пада Тайри и подойти к цели вдоль южного берега обширного острова Малл.
   Ветер весь день не менял направления и не стихал, а скорее крепчал; к
вечеру он нагнал из-за внешних Гебридов волну. Наш курс, в  обход  внут-
ренней группы островов, лежал на юго-запад, так что вначале волна  набе-
гала с траверза и нас изрядно швыряло с борта на борт. Но с наступлением
темноты, когда мы обогнули оконечность Тайри и взяли немного  восточное,
волна стала бить прямо в корму.
   А между тем в первой половине дня,  до  того  как  море  разыгралось,
плыть было очень приятно: ярко сияло солнце, множество гористых островов
обступало нас со всех сторон. Мы с Аланом, пользуясь тем, что ветер кор-
мовой, настежь открыли обе двери рубки и  покуривали  трубочки,  набитые
превосходным табаком из капитанских запасов. Тогда-то  и  рассказали  мы
друг другу о себе, что оказалось в особенности важно для меня, ибо я по-
лучил некоторое понятие о диких краях горной Шотландии, где мне так ско-
ро предстояло высадиться. В те дни, когда  великое  восстание  было  еще
совсем недавним прошлым, тому, кто тайно вступал в  страну  вереска,  не
мешало знать, что его там ждет.
   Первым подал пример я, рассказав Алану все свои злоключения. Он  выс-
лушал меня очень благодушно, и, только когда мне случилось упомянуть мо-
его доброго друга священника Кемпбелла, Алан вспылил и стал кричать, что
ненавидит всякого, кто носит это имя.
   - Что вы, - сказал я. - Это такой человек, которому только лестно по-
дать руку.
   - Не знаю, Кемпбеллу я ничего бы не дал, - сказал Алан. -  Разве  что
пулю в лоб. Я все их племя перестрелял бы, как тетеревов. Если б я  даже
лежал при смерти, то на коленях дополз бы до своего окна, чтобы пристре-
лить еще одного.
   - Помилуйте, Алан! - вскричал я. - Чем вам так досадили Кемпбеллы?
   - А вот слушай, - сказал он. - Ты прекрасно знаещь, что  я  родом  из
Эпинских Стюартов. Кемпбеллы же издавна пакостят и вредят  моим  сороди-
чам, да-да, и земли наши захватывают - и всегда кознями, нет  чтобы  ме-
чом! - Последние слова он выкрикнул очень громко и  стукнул  кулаком  по
столу. Я, признаться, не обратил на это особенного внимания,  зная,  что
так обыкновенно говорит всякий, кто потерпел поражение.  -  Есть  еще  и
много другого, только все на один манер: лживые  слова,  лживые  бумаги,
надувательство, достойное мелочного торговца, - и все под  видом  закон-
ности, от этого еще больше зло берет.
   - Когда человек так щедро раздает свои пуговицы, как вы, - заметил я,
- он едва ли много смыслит в делах.
   - Хм! - сказал он, вновь расплываясь в улыбке. - Расточительность мне
досталась из тех же рук, что и пуговицы: от бедного моего батюшки Дунка-
на Стюарта, да будет земля ему пухом! Лучший в своем роду, первый фехто-
вальщик в Шотландии, а это все равно, что сказать  "во  всем  мире"!  Уж
я-то знаю, недаром он меня обучал! Он был в Черной Страже,  когда  ее  в
первый раз созвали и, подобно всем высокородным стражникам, имел при се-
бе оруженосца, чтобы носил за ним кремневое ружье в походе. Раз  королю,
видно, пришла охота поглядеть, как фехтуют  шотландские  горцы.  Избрали
моего отца и еще троих и послали в город  Лондон  блеснуть  мастерством.
Провели их во дворец, и там они два часа без  передышки  показывали  все
тонкости фехтовального искусства перед королем Георгом, королевой  Каро-
линой, палачом герцогом Кемберлендским и другими, я всех и не упомню.  А
когда кончили, король, какой он ни был наглый узурпатор, а  обратился  к
ним с милостивым словом и каждому собственноручно пожаловал по  три  ги-
неи. При в