тру,  не  смотреть  за  сынишкой,
когда она прихворнет. Да и многие из них, горемык, оказалось, шли в свой
последний рейс: их приняло море и растерзала хищная рыба, а  об  усопших
негоже говорить дурно.
   Среди других добрых дел они отдали назад мои  деньги,  поделенные  на
всех, и хотя около третьей части недоставало, я все равно очень  обрадо-
вался и возлагал на эти деньги большие надежды, думая о стране, куда  мы
направлялись. "Завет" шел в Каролину, но не подумайте, что для меня  она
стала бы только местом изгнания. Правда, работорговля уже и тогда шла на
убыль, а после мятежа американских  колоний  и  образования  Соединенных
Штатов, разумеется, вовсе захирела, однако в дни моей юности белых людей
еще продавали в рабство плантаторам, и именно такая судьба была уготова-
на мне злодеем-дядюшкой.
   Время от времени из кормовой рубки, где он и ночевал и нес свою служ-
бу, забегал юнга Рансом (от него я и услыхал впервые  про  эти  страшные
дела), то в немой муке растирая свои  синяки  и  ушибы,  то  исступленно
проклиная мистера Шуана за его зверство. У меня  сердце  кровью  облива-
лось, но матросы относились к старшему помощнику  с  большим  уважением,
говоря, что он "единственный стоящий моряк изо всех этих горлопанов и не
так уж плох, когда протрезвится". И точно; вот какую странность подметил
я за первым и вторым помощниками: мистер Риак, трезвый, угрюм,  резок  и
раздражителен, а мистер Шуан и мухи не обидит, если не напьется. Я спра-
шивал про капитана, но мне сказали, что этого  железного  человека  даже
хмель не берет.
   Я старался использовать хоть эти короткие минуты,  чтобы  сделать  из
убогого существа по имени Рансом что-то похожее на человека, верней ска-
зать - на обыкновенного мальчика. Однако по разуму его едва ли можно бы-
ло назвать вполне человеком. Он совершенно не помнил, что было до  того,
как он ушел в море; а про отца помнил только, что тот делал часы и  дер-
жал в комнате скворца, который умел свистать "Край  мой  северный";  все
остальное начисто стерлось за эти годы, полные лишений и  жестокости.  О
суше у него были странные представления, основанные на матросских разго-
ворах: что якобы там мальчишек отдают в особое рабство, именуемое ремес-
лом, и подмастерьев непрерывно порют и гноят в зловонных тюрьмах. В каж-
дом встречном горожанине он видел тайного вербовщика, в  каждом  третьем
доме - притон, куда заманивают моряков, чтобы опоить их, а потом  прире-
зать. Сколько раз я рассказывал ему, как много видел добра от  людей  на
этой суше, которая его так пугала, как сладко меня кормили, как заботли-
во обучали родители и друзья! После очередных побоев он в  ответ  горько
плакал и божился, что удерет, а в обычном своем  дурашливом  настроении,
особенно после стаканчика спиртного, выпитого в рубке,  только  поднимал
меня на смех.
   Спаивал мальчишку мистер Риак - да простится ему этот грех, - и,  не-
сомненно, из самых добрых побуждений; но, не говоря уж о том, как  губи-
телен был алкоголь для здоровья Рансома, до чего жалок был этот несчаст-
ный, забитый звереныш, когда, лопоча невесть что, он приплясывал на нет-
вердых ногах! Кое-кто из матросов только скалил на это зубы, но не  все:
были и такие,  что,  припомнив,  быть  может,  собственное  детство  или
собственных ребятишек, чернели, словно туча, и одергивали его, чтобы  не
валял дурака и взялся за ум. Мне же совестно было даже глаза поднять  на
беднягу. Он снится мне и поныне.
   Все эти дни, надо сказать, курс "Завета" лежал против ветра, бриг ки-
дало с одной встречной волны на другую, так что люк был почти все  время
задраен и кубрик освещался лишь фонарем,  качавшимся  на  бимсе.  Работы
хватало на всех: что ни час - то либо брать, либо отдавать рифы у  пару-
сов. Люди устали и вымотались, весь день то у одной койки, то  у  другой
завязывались перебранки, а мне ведь ногой нельзя было ступить на палубу,
так что легко вообразить, как опостылела мне такая жизнь и как я  жаждал
перемены.
   Что ж, перемена, как вы о том узнаете, не заставила  себя  ждать;  но
прежде следует рассказать про один мой разговор с мистером Риаком, после
которого мне стало немного легче переносить  испытания.  Улучив  минуту,
когда хмель привел его в благодушное настроение  (трезвый,  мистер  Риак
даже не глядел в мою сторону), я взял с него слово молчать и выложил без
утайки свою историю.
   Он объявил, что все это похоже на балладу, что он не пожалеет  сил  и
выручит меня, только нужно раздобыть перо,  бумаги,  чернил  и  отписать
мистеру Кемпбеллу и мистеру Ранкилеру: с их помощью, если я сказал прав-
ду, он определенно сможет вызволить меня из беды и отстоять мои права.
   - А покуда не падай духом, - сказал он. - Не ты первый, не ты послед-
ний, можешь мне поверить. Много их мотыжит табак за океаном,  кому  жить
бы на родине господами в собственном дому - ох, много!  Да  и  что  есть
жизнь? В лучшем случае, перепев все той же песни? Взгляни на  меня:  сын
дворянина, без малого ученый лекарь, и вот - гну хребет на Хозисона!
   Чтобы не показаться неучтивым, я спросил, какова же его история.
   Он громко присвистнул.
   - Какая там история! Позабавиться любил, и все тут.
   И выскочил из кубрика.


   ГЛАВА VIII
   КОРМОВАЯ РУБКА

   Как-то поздним вечером, часов в одиннадцать, с  палубы  спустился  за
своим бушлатом вахтенный из смены мистера Риака, и по кубрику  мгновенно
пошел шепоток: "Доконал его все-таки Шуан". Имени никто не называл,  все
мы знали, о ком идет речь; мы еще не успели  по-настоящему  осознать,  а
тем более обсудить эту новость, как люк снова распахнулся и по трапу со-
шел капитан Хозисон. В пляшущем свете  фонаря  он  окинул  койки  цепким
взглядом и, шагнув прямо ко мне, проговорил неожиданно добрым голосом:
   - Вот что, приятель. Мы хотим дать тебе службу в кормовой рубке.  По-
меняешься койками с Рансомом. Ну, беги на корму.
   Он еще не кончил говорить, как в люке показались два матроса, и у них
на руках - Рансом. В этот миг судно сильно накренилось, фонарь качнуло и
свет его упал прямо на лицо юнги. Оно было белое, точно восковое,  и  на
нем застыла жуткая усмешка. У меня захолонуло сердце и перехватило дыха-
ние, как будто меня ударили.
   - Беги же на корму, живо! - прикрикнул Хозисон.
   Я протиснулся мимо матросов и Рансома, который лежал без  звука,  без
движения, и взбежал по трапу на палубу.
   Бриг, качаясь точно пьяный, несся  наперерез  бесконечным  гребнистым
валам. Его кренило на правый борт, а по левому, под выгнутым  основанием
фока, пламенел закат. Я страшно удивился: в такую поздноту  -  и  закат.
Откуда мне было знать, что мы огибаем северную оконечность  Шотландии  и
проходим сейчас открытым морем между Оркнейскими и Шетландскими острова-
ми, минуя коварные течения Пентленд-Ферта? Я был слишком несведущ, чтобы
правильно понять увиденное. Пробыв столько времени взаперти, без дневно-
го света и не зная, что ветер все время дует против курса, я  вообразил,
что мы уже где-то на полпути через Атлантический океан, а то  и  дальше.
Да, впрочем, несмотря на легкое недоумение, вызванное  закатом  в  столь
поздний час, мне и не до того было: палубу поминутно окатывали волны,  я
продвигался короткими перебежками, хватаясь за леера, и все  равно  меня
смыло бы за борт, не окажись рядом один из матросов, который всегда бла-
говолил ко мне.
   Кормовая надстройка, к которой я пробирался и где мне предстояло  от-
ныне спать и нести службу, возвышалась над палубой футов на шесть и была
для такого судна, как "Завет", достаточно поместительна. Тут стояли при-
винченные к палубе стол со скамьей и две койки: одна  для  капитана,  на
другой поочередно спали помощники. Сверху донизу тянулись стенные шкафы,
в них находились личные вещи обитателей рубки и часть корабельных припа-
сов; ниже помещалась еще одна баталерка, куда вел люк, прорезанный в се-
редине рубки; там хранилось все лучшее из провианта: отборная  солонина,
спиртное и все запасы пороха; на стойке у задней стены было  установлено
все огнестрельное оружие "Завета",  кроме  двух  медных  пушек.  Большая
часть холодного оружия хранилась в другом месте.
   Днем рубка освещалась небольшим оконцем со ставнями снаружи и  изнут-
ри, и еще световым люком на крыше; с наступлением темноты постоянно  го-
рела лампа. Горела она и сейчас, когда я вошел - хоть и неярко,  но  все
же видно было, что в рубке сидит мистер Шуан, а перед ним на столе стоит
бутылка коньяку и жестяная кружка.  Высокий,  могучего  сложения,  очень
смуглый, черноволосый, он сидел, уставясь на стол совершенно бессмыслен-
ным взглядом.
   На меня он не обратил никакого внимания; не шелохнулся он и когда во-
шел капитан, прислонился рядом со мною к койке и угрюмо взглянул на  по-
мощника. Я боялся Хозисона как огня, и не без причины; но что-то сказало
мне, что сейчас он не страшен, и я шепнул ему на ухо:
   - Как он?
   Капитан покрутил головой, как бы говоря, что не знает и не хочет  за-
думываться; лицо у него было очень суровое.
   Скоро пришел и мистер Риак. Он бросил на капитана взгляд,  говоривший
яснее всяких слов, что мальчик умер; потом подошел к нам,  и  теперь  мы
трое стояли молча, не сводя глаз с мистера Шуана, а мистер Шуан, в  свою
очередь, также молча, сидел и не поднимал глаз от стола.
   Вдруг он потянулся за коньяком, но в тот же миг мистер Риак  рванулся
вперед, выхватил бутылку - не потому, что был сильней, а скорее  потому,
что Шуан опешил от неожиданности, - и, выругавшись, крикнул,  что  здесь
наломали довольно дров и судно еще поплатится за это. С этими словами он
вышвырнул бутылку в море через открытую с наветренной стороны раздвижную
дверь.
   В мгновение ока Шуан был на ногах. Вид у него был по-прежнему  ошара-
шенный, но он жаждал крови и, конечно, пролил бы ее второй раз  за  этот
вечер, если бы между ним и его новой жертвой не встал капитан.
   - Сесть на место! - загремел Хозисон. - Ты  знаешь,  пьяная  скотина,
что ты натворил? Ты убил мальчонку!
   Кажется, мистер Шуан понял; во всяком случае, он снова сел  и  подпер
ладонью лоб.
   - Ну и что? - проговорил он. - Он мне подал немытую кружку!
   При этих словах все мы: я, капитан, мистер Риак - как-то боязливо пе-
реглянулись; Хозисон подошел к своему старшему помощнику,  взял  его  за
плечо, подвел к койке и велел лечь и заснуть - так  унимают  нашалившего
ребенка. Убийца пустил слезу, но стянул с себя сапоги и покорно лег.
   - А! - страшным голосом вскричал мистер Риак. -  Давно  бы  вам  вме-
шаться! Теперь уже поздно.
   - Мистер Риак, - сказал капитан. - В Дайсете не  должны  узнать,  что
стряслось сегодня ночью. Мальчишка свалился за борт,  сэр,  вот  и  весь
сказ. Я бы пяти фунтов не пожалел из собственного кармана, чтобы так оно
и было. - Он обернулся к столу и прибавил: - Что это вам вздумалось швы-
ряться полными бутылками? Неразумно, сэр. А ну, Дэвид, достань мне непо-
чатую. Вон там, в нижнем ящике. - Он бросил мне ключ. - Да и  вам,  сэр,
не помешает пропустить стаканчик, - вновь обратился он к Риаку. - Нагля-
делись вы, наверно.
   Оба сели за стол, чокнулись, и в этот миг убийца,  который  лежал  на
койке и что-то хныкал, приподнялся на локте и перевел свой взгляд с  со-
бутыльников на меня...
   Такова была моя первая ночь на новой службе, а назавтра я уже  вполне
освоился со своими обязанностями. Мне полагалось прислуживать за  столом
(капитан ел строго по часам, деля трапезу  с  помощником,  свободным  от
вахты) и день-деньской подносить выпивку то одному, то другому;  спал  я
на одеяле, брошенном прямо на голые доски в дальнем  конце  рубки  между
двумя дверями, на самом сквозняке. Это было жесткое и холодное ложе,  да
и выспаться мне толком не давали: то и дело кто-нибудь забегал с  палубы
промочить горло, когда же сменялась вахта, оба помощника,  а  нередко  и
капитан подсаживались к столу, чтобы распить  чашу  пунша.  Как  они,  а
вместе с ними и я, ухитрялись оставаться здоровыми, не могу понять.
   А между тем во всем прочем служба была нетрудная.  Скатертей  никаких
не постилалось, еда - овсянка да солонина, а два раза в неделю и пудинг;
и хотя при качке я еще нетвердо держался на ногах, а бывало, что и падал
с полным подносом, мистер Риак и капитан были со мной на редкость терпе-
ливы. Невольно приходило на ум, что это уступка совести, и со мной  едва
ли обходились бы сейчас так мягко, если бы прежде не были  так  круты  с
Рансомом.
   Что же до мистера Шуана, то либо пьянство, либо преступление, а  быть
может, и то и другое, несомненно, помрачили его рассудок. Не помню, что-
бы я хоть раз видел его в здравом уме. Он так и не привык к  моему  при-
сутствию в рубке, постоянно таращил на меня глаза (порой, как мне  чуди-
лось, с ужасом) и нередко отшатывался, когда я протягивал ему что-нибудь
за столом. У меня с самого начала было сильное подозрение, что он не от-
дает себе ясного отчета в содеянном, и на второй день я в этом убедился.
Мы остались вдвоем; он долго не сводил с меня глаз, потом внезапно вско-
чил, бледный, как смерть, и, к великому  моему  ужасу,  подошел  ко  мне
вплотную. Но страх мой оказался напрасным.
   - Тебя ведь прежде здесь не было? - спросил он.
   - Да, сэр.
   - Тут был какой-то другой мальчик?
   Я ответил.
   - А! Я так и знал, - сказал он, отошел от меня, сел и больше не  при-
бавил ни слова, только велел подать коньяку.
   Вам это может показаться странным, но, несмотря на все свое  отвраще-
ние к этому человеку, я его жалел. Он был женат, жена его жила  в  Лите;
забыл только, были ли у него дети; надеюсь, что не было.
   Вообще же говоря, жизнь у меня здесь была не слишком тяжелая, хоть  и
продолжалась она, как вы скоро узнаете, недолго. Кормили  меня  с  капи-
танского стола, даже соления и маринады - самый большой деликатес -  да-
вали наравне с помощниками, а пьянствовать я мог бы при желании  хоть  с
утра до ночи, не хуже мистера Шуана. Не ощущалось недостатка и в общест-
ве, причем, по-своему, не худшего сорта.  Что  ни  говори,  мистер  Риак
учился в колледже и, когда не хандрил, по-дружески болтал со мной, сооб-
щая много интересного, а зачастую и  поучительного;  даже  сам  капитан,
хоть и держал меня, как правило,  на  почтительном  расстоянии,  изредка
позволял себе слегка оттаять и рассказывал про дивные страны, в  которых
он побывал.
   Но, как ни крути, а призрак бедняги Рансома преследовал нас четверых,
особенно же меня и мистера Шуана. У меня вдобавок хватало и  других  го-
рестен. Где я очутился? На черной работе, на побегушках у  трех  мужчин,
которых я презирал, из которых по крайней мере одному место было на  ви-
селице. Это сейчас. А в будущем? Трудиться, как раб, на табачных планта-
циях бок о бок с неграми - больше мне не на что было рассчитывать.  Мис-
тер Риак, быть может, из осторожности, не давал мне больше сказать о се-
бе ни слова; капитан, когда я попробовал к нему  обратиться,  цыкнул  на
меня, как на собачонку, и не пожелал ничего слушать. Дни сменялись  дня-
ми, и я все больше падал духом, так что под конец даже с  радостью  хва-
тался за работу: она по крайней мере не оставляла мне времени для дум.


   ГЛАВА IX
   ЧЕЛОВЕК С КУШАКОМ, НАБИТЫМ ЗОЛОТОМ

   Прошло более недели, и за это время злой рок, преследовавший  "Завет"
в этом плаванье, дал себя знать еще явственнее. В какие-то  дни  мы  еще
чуточку продвигались вперед, в другие нас попросту сносило назад.  Нако-
нец нас отнесло так далеко на юг, что все девятые сутки мы болтались ту-
да-сюда в виду мыса Рат и дикого, скалистого побережья по обе его сторо-
ны. Капитан созвал совет, и было принято какое-то решение, которое я  до
конца понять не мог, а видел только его следствие: встречный ветер  стал
для нас попутным, и, значит, мы повернули на юг.
   На десятые сутки к вечеру волнение пошло на убыль,  зато  пал  туман,
сырой, белесый и такой густой, что с кормы не разглядишь носа. Весь  ве-
чер, выходя на палубу, я видел, как матросы  и  капитан  с  помощниками,
припав к фальшборту, напряженно вслушивались, "нет ли бурунов". Я  поня-
тия не имел, что кроется за этими словами, но чуял в воздухе  опасность,
и она будоражила меня.
   Часов, наверное, в десять, когда я подавал ужинать  мистеру  Риаку  и
капитану, бриг с громким треском обо что-то ударился, и тотчас  послыша-
лись крики. Оба вскочили.
   - Налетели на риф! - воскликнул мистер Риак.
   - Нет, сэр, - сказал капитан. - Всего-навсего на какую-то лодку.
   И они поспешили на палубу.
   Капитан оказался прав. Мы наскочили в тумане на лодку,  она  расколо-
лась пополам и пошла ко дну, а с ней - вся команда. Спасся лишь один че-
ловек; он, как я узнал потом, был пассажиром и сидел на корме;  все  ос-
тальные сидели на банках и гребли. В миг удара корму подбросило на  воз-
дух и пассажир, сидевший с пустыми руками, хоть и связанный в  движениях
ворсистым плащом ниже колен, подпрыгнул и ухватился  за  бушприт  нашего
брига. Видно, он был удачлив, ловок и наделен недюжинной силой, если су-
мел спастись в подобной передряге. А между тем, когда капитан привел его
в рубку и я впервые его увидел, лицо у него  было  невозмутимое,  словно
ничего не случилось.
   Он был невысок ростом, но ладно скроен и проворен, как коза; лицо его
с открытым, славным выражением загорело до черноты, было усеяно  веснуш-
ками и изрыто оспой; глаза, поразительно светлые, были с сумасшедшинкой,
в них плясали бесенята, и это одновременно привлекало и настораживало. А
скинув плащ, он вытащил и положил на стол пару превосходных, оправленных
в серебро пистолетов, и на поясе у него я увидел длинную шпагу. Он обла-
дал к тому же изысканными манерами и очень любезно выпил за здоровье ка-
питана. В общем, судя по первому впечатлению, я предпочел бы назвать та-
кого человека своим другом, а не врагом.
   Капитан тоже внимательно изучал  незнакомца  -  впрочем,  скорее  его
платье, чем его особу. И не удивительно: сбросив плащ, гость явился  нам
в таком великолепии, какое не часто увидишь  в  рубке  торгового  брига:
шляпа с перьями, пунцовый жилет, черные плисовые  панталоны  по  колено,
синий мундир с серебряными пуговицами и нарядным  серебряным  галуном  -
дорогое платье, хоть и слегка пострадавшее от тумана и от  того,  что  в
нем, как видно, спали.
   - Я очень сожалею о вашей лодке, сэр, - сказал капитан.
   - Какие чудесные люди пошли ко дну, - сказал незнакомец. - Я отдал бы
десять лодок, лишь бы увидеть их снова на земле.
   - Ваши друзья? - спросил Хозисон.
   - В ваших краях таких друзей не бывает, - был ответ. - Они бы  умерли
за меня, как верные псы,
   - Все же, сэр, - сказал капитан, продолжая зорко следить за гостем, -
людей на земле столько, что на всех их лодок не хватит.
   - Верно, ничего не скажешь! - вскричал незнакомец. - Как  видно,  вы,
сэр, человек весьма проницательный.
   - Я бывал во Франции, сударь, - произнес капитан,  явно  вкладывая  в
свои слова какой-то иной, скрытый смысл.
   - Как и много других достойных людей, смею заметить, - отвечал гость.
   - Без сомнения, сэр, - сказал капитан. - К тому же в красивых  мунди-
рах.
   - Ого! - сказал незнакомец. - Так вот куда ветер дует! - И он  быстро
положил руку на пистолеты.
   - Не торопитесь, - сказал капитан. - Не затевайте лиха раньше  време-
ни. Да, вы носите французский военный мундир, а говорите как  шотландец,
ну и что ж такого? Много честных людей в наши дни поступает  так  же  и,
право, нисколько от того не проигрывает.
   - Ах, так? - сказал джентльмен в нарядном мундире. - Значит, и  вы  в
стане честных людей?
   Это означало - в стане якобитов. Ведь в междоусобных  передрягах  по-
добного рода каждая сторона полагает, что  лишь  она  вправе  называться
честной.
   - Судите сами, сэр, - ответил капитан. - Я истый протестант,  за  что
благодарю господа. (Это было первое слово, сказанное им при мне о  рели-
гии; а позже я узнал, что на берегу он исправно посещал церков