домился, зачем я тут.
   Я сказал, что пришел в Куинсферри по делам, и,  приободрясь  немного,
спросил у него дорогу к дому мистера Ранкилера.
   - Хм, - произнес он, - я только что вышел из его дома, и,  по  весьма
странному совпадению, я - он самый и есть.
   - Тогда, сэр, я вас прошу об одолжении, - сказал я, - дозвольте мне с
вами поговорить.
   - Мне неизвестно ваше имя, - возразил он, - и я впервые вас вижу.
   - Имя мое - Дэвид Бэлфур, - сказал я.
   - Дэвид Бэлфур? - довольно резко и словно бы в удивлении  переспросил
он. - Откуда же вы изволили прибыть, мистер Дэвид Бэлфур? - прибавил он,
очень строго глядя мне в лицо.
   - Я, сэр, изволил прибыть из множества самых разных мест, - сказал я,
- но думаю, мне лучше рассказать вам, как и что, в более уединенной обс-
тановке.
   Он вроде как призадумался на мгновение, пощипывая себе губу и  погля-
дывая то на меня, то на мощеную улицу.
   - Да, - сказал он. - Так будет, разумеется, лучше.
   И, пригласив меня следовать за ним, он вошел обратно в  дом,  крикнул
кому-то, кого мне было не видно, что будет занят все утро, и привел меня
в пыльную, тесную комнату, заполненную книгами и бумагами. Здесь он  сел
и мне велел садиться, хотя, по-моему, не без грусти перевел глаза с чис-
тенького стула на мое затасканное рубище.
   - Итак, если у вас ко мне есть дело, - промолвил  он,  -  прошу  быть
кратким и говорить по существу. Nec germino bellum. Trojanum orditur  ab
ovo [7], - вы меня понимаете? - прибавил он с испытующим взглядом.
   - Я внемлю совету Горация, сэр, - улыбаясь, ответил я, - и сразу вве-
ду вас in medias res [8].
   Ранкилер с довольным выражением покивал головой; он для того и  ввер-
нул латынь, чтобы меня проверить. Но хоть я видел, что он доволен, да  и
вообще слегка воспрянул духом, кровь мне бросилась в лицо, когда я  про-
говорил:
   - Я имею основания полагать, что обладаю известными  правами  на  по-
местье Шос.
   Стряпчий вынул из ящика судейскую книгу и открыл ее перед собою.
   - Да, и что же? - сказал он.
   Но я, выпалив заветное, онемел.
   - Нуте-ка, нуте-ка, мистер Бэлфур, - продолжал стряпчий, - теперь на-
добно договаривать. Где вы родились?
   - В Эссендине, сэр, - сказал я. - Год тысяча семьсот тридцать третий,
марта двенадцатого дня.
   Я видел, что он сверяется со своею книгой, но что это могло означать,
не понимал.
   - Отец и мать? - спросил он.
   - Отец мой был Александр Бэлфур, наставник эссендинской школы, - ска-
зал я, - а мать Грейс Питэрроу, семья ее, если не ошибаюсь, родом из Эн-
гуса.
   - Есть ли у вас бумаги, удостоверяющие вашу личность? - спросил  мис-
тер Ранкилер.
   - Нет, сэр, - сказал я, - они у нашего священника мистера Кемпбелла и
могут быть представлены по первому требованию. Тот  же  мистер  Кемпбелл
поручится вам за меня, да если на то пошло, и дядя мой, думаю, не  отка-
жется опознать мою личность.
   - Не о мистере ли Эбенезере Бэлфуре вы говорите? - спросил стряпчий.
   - О нем самом, - сказал я.
   - С которым вы имели случай свидеться?
   - И которым был принят в собственном его доме, - ответил я.
   - А не довелось ли вам повстречать человека, именуемого Хозисоном?  -
спросил мистер Ранкилер.
   - Довелось, сэр, на мою беду, - сказал я. - Ведь это по его  милости,
хотя и по дядиному умыслу, я был похищен в двух шагах  от  этого  самого
города, насильно взят в море, претерпел кораблекрушение  и  тысячу  иных
невзгод, а теперь предстал пред вами таким оборванцем.
   - Вы помянули, что попали в кораблекрушение, - сказал Ранкилер. - Где
это произошло?
   - Подле южной оконечности острова Малла, - сказал я.  -  А  выбросило
меня на островок по названию Иррейд.
   - Э, да вы более меня смыслите в географии, - усмехаясь, сказал он. -
Ну что ж, пока, не скрою, все это в точности совпадает с теми  сведения-
ми, которые я имею из других источников. Но вас, говорите,  похитили?  В
каком это смысле?
   - Да в самом прямом, сэр, - сказал я. - По пути к  вашему  дому  меня
завлекли на борт торгового брига, оглушили страшным  ударом  по  голове,
швырнули в трюм - и кончено, а очнулся я уже в открытом море.  Мне  было
уготовано рабство на плантациях, но по милости господней я избежал  этой
судьбы.
   - Бриг разбился двадцать седьмого июня, - заглянув  в  книгу,  сказал
Ранкилер, - а нынче у нас двадцать четвертое августа. Пробел нешуточный,
мистер Бэлфур, без малого два месяца. Вашим друзьям он уже послужил при-
чиной для серьезного беспокойства. И я, сознаюсь, не почту себя в полной
мере удовлетворенным, покуда не сойдутся все сроки.
   - Право же, сэр, мне не составит труда восполнить этот пробел, - ска-
зал я. - Но прежде чем начать свой рассказ, я бы рад был увериться,  что
говорю с доброжелателем.
   - Так получается порочный круг, - возразил стряпчий. - Я не могу сос-
тавить твердых суждений, покуда не выслушаю вас. Я не могу назваться ва-
шим другом, пока не буду располагать надлежащими сведениями. В  ваши  же
лета более приличествует доверительность. Вы знаете, мистер Бэлфур,  ка-
кая у нас есть поговорка: зла боится, кто сам зло чинит.
   - Не забудьте, сэр, что я раз уже пострадал за свою  доверчивость,  -
сказал я. - И что меня отправил в рабство не кто иной, как человек,  ко-
торый, сколько я понимаю, платит вам за услуги.
   Все это время я понемногу осваивался  с  мистером  Ранкилером  и  чем
тверже чувствовал почву под ногами, тем более обретал уверенности в  се-
бе. И на этот выпад, который я сам сделал с затаенной улыбкой, он откро-
венно расхохотался.
   - Ну, ну, вы сгустили краски, - сказал он. - Rui, non  sum  [9]  Я  и
правда был поверенным в  делах  вашего  дядюшки,  но  меж  тем,  как  вы
(imberbis juuenis custode remoto [10]) развлекались на западе, здесь не-
мало воды утекло; и если уши у вас не горели, то никак  не  оттого,  что
вас тут мало поминали. В тот самый день, когда вы потерпели бедствие  на
море, ко мне в контору пожаловал мистер Кемпбелл и потребовал, чтобы ему
во что бы то ни стало предъявили вашу особу. О вашем существовании я да-
же не подозревал; а вот батюшку вашего знавал коротко, и, судя по сведе-
ниям, коими располагаю (и кои затрону позднее), я склонен был  опасаться
наихудшего исхода. Мистер Эбенезер признал, что виделся с  вами;  заявил
(хоть это представлялось малоправдоподобным), будто бы вручил вам значи-
тельные деньги и вы отбыли в Европу, вознамерясь завершить свое  образо-
вание, что было и правдоподобно и вместе похвально. На вопрос, как могло
статься, что вы не известили о том мистера Кемпбелла, он показал,  будто
вы изъявили большое желание порвать всякие связи с прошлым. На  дальней-
шие вопросы о нынешнем вашем местопребывании отговорился неведением, од-
нако предположил, что вы в Лейдене. Таков вкратце смысл его ответов.  Не
убежден, что кто-нибудь поверил им, - с улыбкой продолжал мистер  Ранки-
лер. - В особенности же прогневили его некоторые выражения, которые поз-
волил себе употребить я, так что,  коротко  говоря,  он  указал  мне  на
дверь. Мы, таким образом, оказались в совершенном  тупике,  ибо  как  ни
хитроумны были наши догадки, им не было и тени доказательств.  И  в  это
самое время, откуда ни возьмись, - капитан Хозисон с вестью, что вы уто-
нули; на том все раскрылось; однако без какихлибо последствий, кроме го-
ря для мистера Кемпбелла, ущерба для моего кармана  и  нового  пятна  на
имени вашего дяди, коих и без того было  предовольно.  Так  что  теперь,
мистер Бэлфур, - заключил он, - вы уяснили себе ход событий и в  состоя-
нии судить, в какой мере мне, можно довериться.
   Строго говоря, он излагал события куда более деловито и точно, чем  я
способен передать, и обильней перемежал их латинскими изречениями, одна-
ко говорилось все это с подкупающей благожелательностью - во  взгляде  и
повадках, которая изрядно растопила мою отчужденность. Более того, я ви-
дел, что теперь он держится, как если б всякие сомнения,  кто  я  таков,
отпали; стало быть, первый шаг был сделан: доказано, что я  не  самозва-
нец.
   - Сэр, если все рассказывать, как есть, - сказал я, - я  должен  вве-
рить вашей деликатности жизнь друга.
   Дайте мне слово свято блюсти его тайну, во всем же, что касается  ме-
ня, я не прошу иной поруки, чем то, что читаю в вашем лице.
   Он с величайшей серьезностью дал мне слово.
   - Замечу лишь, - сказал он, - что эти оговорки настораживают, и  если
в повести вашей содержатся хотя б ничтожные трения с законом,  я  просил
бы вас считаться с тем, что я слуга закона, и касаться их мимоходом.
   После того я рассказал ему свою историю с самого начала, а он слушал,
сдвинув на лоб очки и прикрыв глаза, так что  я  иногда  начинал  побаи-
ваться, не уснул ли он. Но ничуть не бывало! Он схватывал  каждое  слово
(как я впоследствии убедился) с такой живостью восприятия и остротою па-
мяти, что я порой только диву  давался.  Даже  чуждые  уху,  непривычные
гэльские имена, единожды в тот случай услышанные, он уловил и часто  мне
припоминал через многие годы. Вот только когда я  назвал  полным  именем
Алана Брека, у нас состоялось прелюбопытное объяснение. После  эпинского
убийства и объявления о награде имя Алана, разумеется, гремело  по  всей
Шотландии; но едва оно сорвалось с моих уст, как стряпчий  задвигался  в
кресле и открыл глаза.
   - Я бы не называл лишних имен, мистер Бэлфур, - сказал он, - тем  бо-
лее имен горцев, многие из коих не в ладах с законом.
   - Быть может, и не стоило называть, - сказал я, - но коль  уж  вырва-
лось, остается лишь говорить все до конца.
   - Отнюдь, - возразил мистер Ранкилер. - Я, как от вас,  возможно,  не
укрылось, туговат на ухо и вовсе не уверен, что правильно расслышал  это
имя. С вашего изволения, мы будем впредь именовать вашего  друга  мистер
Томсон, дабы не вызывать излишних сопоставлений, и если  вам  приведется
еще упомянуть кого-нибудь из горцев, живых или почивших, я  поступал  бы
на "вашем месте точно так же.
   Из этих слов я заключил, что имя он расслышал как нельзя лучше и уга-
дал, что скоро я, пожалуй, заведу речь про убийство. Впрочем,  он  волен
был прикидываться глухим, если хотел, меня это не касалось; я только ус-
мехнулся, заметив, что Томсон не ахти какое горское имя,  и  согласился.
Так до конца моей повести Алан и оставался мистером Томсоном; и это было
тем забавнее, что самому ему такая уловка очень пришлась  бы  по  вкусу.
Джеме Стюарт подобным же образом выведен был как сородич мистера  Томсо-
на; Колин Кемпбелл сошел за мистера Глена; когда же настал черед  Клуни,
я окрестил его вождем горного клана мистером Джемсоном. Все это было ши-
то белыми нитками, и мне удивительным казалось, как только стряпчему  не
прискучит вести эту игру; но в конце концов она была вполне в духе  того
времени, когда в стране боролись две партии, и мирный обыватель без  из-
лишне горячей приверженности к обеим выискивал себе любую щель, лишь  бы
не затронуть ненароком ни ту, ни другую.
   - Ну и ну, - заметил стряпчий, когда я договорил до  конца,  -  прямо
эпическое сказание, прямо Одиссея своего рода. Вам ее непременно следует
переложить на добрую латынь, когда пополните свою ученость;  либо  пове-
дать на английском, если угодно, хотя сам я отдаю предпочтение латинской
мощи. Вы поскитались изрядно. Quoe regio in terris [11] -  какую  только
область в Шотландии (да простится мне это  доморощенное  толкование)  не
исходили вы в ваших странствиях! Вы проявили к тому же  редкостную  спо-
собность попадать в ложные положения - и, надо признать, в общем,  подо-
бающим образом при том держаться. Мистер же  Томсон  мне  представляется
джентльменом изрядных достоинств, хотя, возможно, и несколько  кровожад-
ным. Тем не менее я был бы рад и счастлив, когда бы он (вкупе  со  всеми
заслугами своими) покоился где-нибудь на дне Северного моря, ибо с чело-
веком этим, мистер Дэвид, хлопот будет полон рот. Однако вы, несомненно,
более чем - правы, что храните ему верность, ведь он сам хранил вам вер-
ность беззаветно. Выходит, можно сказать, что  он  был  вам  незаменимым
спутником, а также paribus curis vestigia figit [12], ведь, полагаю, вам
обоим приходили невзначай"  голову  мысли  о  виселице.  Ну  что  ж,  по
счастью, дни сии миновали, и, думаю (не как законник, но  как  человек),
страданиям вашим недалек конец.
   Он разглагольствовал о моих приключениях, а сам поглядывал на меня  с
такою благожелательной и безобидной веселостью, что я насилу мог  скрыть
удовольствие. Я столько терся среди людей, для которых не писаны никакие
законы, столько раз ложился спать на склонах гор под открытым небом, что
просто чудом казалось вновь сидеть под кровлей в чисто прибранном доме и
вести задушевную беседу с почтенным человеком в кафтане  тонкого  сукна.
При этой мысли взгляд мой упал на мое непристойное отрепье,  и  смущение
охватило меня с новой силой. Стряпчий перехватил мой взгляд и  правильно
истолковал. Он встал, крикнул с лестницы, чтобы подан был лишний прибор,
потому что мистер Бэлфур останется к обеду, и проводил меня в спальню  в
верхних покоях дома. Тут он мне дал кувшин с водою, мыло и гребень, раз-
ложил на постели платье, которое принадлежало его сыну, а засим, с  при-
личным случаю латинским изречением, удалился, дабы я мог привести себя в
порядок.


   ГЛАВА XXVIII
   Я ИДУ ВЫЗВОЛЯТЬ СВОЕ НАСЛЕДСТВО

   По мере сил я придал себе благопристойный вид; куда как отрадно  было
поглядеться в зеркало и увидать, что нищий голодранец канул в прошлое  и
вновь вернулся к жизни Дэвид Бэлфур. А все же меня тяготила эта перемена
и пуще всего платье с чужого плеча. Когда я был готов, меня встретил  на
лестнице мистер Ранкилер, похвалил мою наружность и опять повел  в  свою
рабочую комнату.
   - Прошу садиться, мистер Дэвид, - сказал он. - Итак, теперь вы  более
походите на самого себя, давайте ж поглядим, не помогу ли я  вам  узнать
кое-что новое. Вы, верно, строите догадки об отношениях  между  батюшкой
вашим и дядей? Да, это удивительная повесть, и меня, право, смущает  на-
добность объяснить ее вам. Ибо, - при этих словах стряпчий и в самом де-
ле сметался, - всему виной любовная история.
   - Право, мне трудно сочетать такое объяснение с обликом дяди, -  ска-
зал я.
   - Но дядя ваш, мистер Дэвид, не вечно был старик, -  возразил  стряп-
чий, - и, что вас, очевидно, удивит еще сильнее, не вечно  был  безобра-
зен. Облик его дышал отвагой и благородством,  люди  спешили  на  порог,
чтобы взглянуть, как он проносится мимо на ретивом скакуне. Я видел  это
собственными глазами, и, честно вам признаюсь, не  без  зависти,  потому
что сам был нехорош собою и незнатен, так что в те дни мог  бы  сказать:
Odi ie, qui bellus es, Sabelle [13].
   - Это, похоже на сон какой-то, - сказал я.
   - Да, да, - сказал мистер Ранкилер, - так расправляются с юностью го-
ды. Мало того, в нем чувствовалась недюжинная и многообещающая личность.
В 1715 году он убежал из дому, и как  бы  вы  думали,  для  чего?  Чтобы
примкнуть к мятежникам. Не кто иной, как ваш батюшка, устремился за  ним
вдогонку, отыскал где-то на дне канавы и, к веселию всей округи,  multum
gementem [14] водворил под отчий  кров.  Однако,  majora  canamus  [15]:
братья полюбили, и притом одну и ту же особу. Мистер Эбенезер,  всеобщий
баловень, привыкший к обожанию, был, надо полагать, твердо  уверен,  что
покорит ее сердце, и, когда понял, что обманулся, закусил удила. Вся ок-
руга знала о его муках; то он валился в постель от сердечного недуга,  а
безмозглое семейство его в слезах толпилось у изголовья;  то  бродил  из
одного кабака в другой, изливая свои печали каждому встречному  и  попе-
речному. Ваш батюшка, мистер Дэвид, был человек добрый, но  слабодушный,
непозволительно слабодушный; всю эту дурь он принял  всерьез  и  в  один
прекрасный день, изволите ли видеть, ради брата отказался от дамы  серд-
ца. Девица сия, однако, была много умнее - это вам от нее,  видно,  дос-
тался ваш превосходный здравый смысл - и не пожелала, чтобы ею  перебра-
сывались, как мячом. Оба молили ее на коленях, и дело кончилось тем, что
она и тому и другому указала на дверь. То  было  в  августе  -  подумать
только, в тот самый год, как я воротился из колледжа!  Да,  препотешная,
верно, была картинка!
   Мне и самому подумалось, что это дурацкая история, но тут был замешан
мой отец, и этого нельзя было забывать.
   - Согласитесь, сэр, в ней присутствует и трагический оттенок, -  ска-
зал я.
   - Нисколько, сударь мой, нисколько, - возразил стряпчий. - Ибо траге-
дия  предполагает  предметом  спора  нечто  значительное,  нечто  dignus
vindice nodus [16].
   Здесь же вся каша заварилась по прихоти молодого осла, которого не  в
меру избаловали и которому ничто так не пошло б на пользу, как  если  бы
его стреножить и угостить кнутом. Однако ваш батюшка придерживался иного
взгляда; он шел на одну уступку за другой, меж тем как дядя ваш все нео-
бузданнее предавался приступам уязвленного себялюбия, и завершилось  все
своеобразным соглашением между ними, губительные последствия  коего  вам
довелось за последнее время столь болезненно  ощутить  на  себе.  Одному
брату досталась избранница, другому - имение. Знаете ли,  мистер  Дэвид,
много ведется разговоров о великодушии и милосердии, а я  вот  частенько
думаю, что на подобном жизненном распутье  счастливейший  исход  бывает,
когда идут за советом к законнику и принимают все, что полагается по за-
кону. Во всяком случае, донкихотский поступок вашего отца,  несправедли-
вый в самом корне своем, породил чудовищный  выводок  несправедливостей.
Родители ваши до самой смерти прозябали в бедности, вам было отказано  в
должном воспитании, а каково тем временем  пришлось  арендаторам  имения
Шос! И каково (хотя меня это не слишком беспокоит) пришлось тем временем
мистеру Эбенезеру!
   - Но это и есть самое поразительное, - сказал я, - что человек спосо-
бен был настолько измениться.
   - И да и нет, - сказал мистер Ранкилер. - Это естественно,  по-моему.
У него не было причин считать, что он сыграл достойную роль. Те, кто все
знал, от него отшатнулись, а кто не знал, видя, что один брат  исчез,  а
другой завладел поместьем, пустили слухи об убийстве, так что он остался
в полном одиночестве. Деньги - вот все, чего он добился от этой  сделки;
что же, тем выше стал он ценить деньги. Он был себялюбец в молодые  лета
и ныне, в старости, остался себялюбец, а во что выродились  его  высокие
чувства и утонченные манеры, вы видели сами.
   - Ну, а в какое положение, сэр, все это ставит меня? - спросил я.
   - Поместье, безусловно, ваше, - отвечал стряпчий. - Что  бы  там  ваш
батюшка ни подписал, наследником остаетесь вы. Однако дядя у вас  таков,
что будет оспаривать неоспоримое и, вероятней всего,  попробует  утверж-
дать, что вы не тот, за кого себя выдаете. Тяжба в суде всегда обходится
дорого, при семейной же тяжбе неизбежна постыдная огласка.  Кроме  того,
случись, что вскроется хоть доля правды о ваших похождениях  с  мистером
Томсоном, мы же на этом можем и обжечься. Похищение, разумеется, было бы
для нас решающим козырем, если б его удалось доказать. А  доказать  его,
пожалуй, будет трудно, и мой совет, памятуя обо всем этом, решить дело с
вашим дядей полюбовно, даже, возможно, дать ему дожить свой век в  замке
Шос, где он за двадцать пять лет пустил глубокие корни,  и  удовольство-
ваться покамест солидным обеспечением.
   Я сказал, что охотно пойду на уступки и что, естественно, менее всего
желал бы предавать гласности семейные дрязги. А между тем в голове  моей
начал понемногу созревать замысел, который  лег  потом  в  основу  наших
действий.
   - Стало быть, важней всего заставить его признаться, что он  виновник
похищения? - спросил я.
   - Определенно, - сказал мистер Ранкилер, - и лучше, чтоб  не  в  зале
суда. Сами подумайте, мистер Дэвид: конечно, мы могли  бы  отыскать  ка-
ких-то матросов с "Завета", которые покажут под