квозь чащобу с севера на юг бежала вьючная тропа, и  на  краешке
ее, где бил ключ, я примостился, чтобы перекусить овсяной лепешкой, гос-
тинцем мистера Хендерленда, а заодно обдумать свое положение.
   Тучи комаров жалили меня напропалую, но куда  сильней  донимали  меня
тревоги. Что делать? Зачем мне связываться с Аланом, человеком вне зако-
на, не сегодня-завтра убийцей; не разумней ли  будет  податься  прямо  к
югу, восвояси, на собственный страх и риск, а то хорош я буду  в  глазах
мистера Кемпбелла или того же мистера Хендерленда, случись им  когда-ни-
будь узнать о моем своеволии, которое иначе как блажью не назовешь - та-
кие-то сомнения осаждали меня больше, чем когда-либо.
   Пока я сидел и раздумывал, сквозь чащу стали доноситься людские голо-
са и конский топот, а вскорости из-за поворота показались четыре  путни-
ка. Тропа в этом месте была до того сыпучая  и  узенькая,  что  они  шли
гуськом, ведя коней в поводу. Первым  шел  рыжекудрый  великан  с  лицом
властным и разгоряченным; шляпу он нес в руке и обмахивался  ею,  тяжело
переводя дух от жары. За ним, как я  безошибочно  определил  по  черному
строгому одеянию и белому парику, шествовал стряпчий.  Третьим  оказался
слуга в ливрее с клетчатой выпушкой, а это означало,  что  господин  его
происходит из горской фамилии и либо не  считается  с  законом,  либо  в
большой чести у власть имущих,  потому  что  носить  шотландскую  клетку
воспрещалось указом. Будь я более сведущ в тонкостях подобного  рода,  я
распознал бы на выпушке цвета Аргайлов, иначе говоря, Кемпбеллов. К сед-
лу его коня была приторочена внушительных размеров переметная сума, а на
седельной луке - так заведено было у местных любителей путешествовать  с
удобствами - болталась сетка с лимонами для приготовления пунша.
   Что до четвертого, который замыкал процессию, я таких,  как  он,  уже
видывал прежде и вмиг угадал в нем судебного исполнителя.
   Едва заметив, как приближаются эти люди, я решил (а почему и  сам  не
знаю) не обрывать нить своих приключений; и когда первый  поравнялся  со
мной, я встал из папоротника и спросил, как пройти в Охарн.
   Он остановился и взглянул на меня с каким-то особенным, как мне почу-
дилось, выражением; потом обернулся к стряпчему.
   - Манго, - сказал он,  -  чем  не  дурное  предвещание,  почище  двух
встречных пиратов! Как вам понравится: я направляюсь в Дюрор по  извест-
ному вам делу, а тут из папоротников, извольте видеть, является отрок  в
нежных годах и вопрошает, не держу ли я путь на Охарн.
   - Это неподходящий повод для шуток, Гленур, - отозвался его спутник.
   Оба уже подошли совсем близко и разглядывали меня;  другие  двое  меж
тем остановились немного поодаль.
   - И чего ж тебе надобно в Охарне? - спросил  Колин  Рой  Кемпбелл  из
Гленура, по прозванию Рыжая Лиса, ибо его-то я и остановил на дороге.
   - Того, кто там живет, - ответил я.
   - Стало быть, Джемса Глена, - раздумчиво молвил Гленур и снова  обра-
тился к стряпчему: - Видно, людишек своих собирает?
   - Как бы то ни было, - заявил тот, - нам лучше переждать здесь,  пока
не подоспеют солдаты.
   - Может быть, вы из-за меня всполошились, - сказал я, - так я  не  из
его людишек и не из ваших, а просто честный подданный короля Георга, ни-
кому ничем не обязан и никого, не страшусь.
   - А что, неплохо сказано, - одобрил управляющий.  -  Только  осмелюсь
спросить, что поделывает честный подданный в такой дали от родных  краев
и для чего ему вздумалось разыскивать Ардшилова братца? Тут, было бы те-
бе известно, власть моя. Я на здешних землях королевский управляющий,  а
за спиной у меня два десятка солдат.
   - Наслышан! - запальчиво сказал я. - По всей округе слух идет,  какой
у вас крутой норов.
   Он все глядел на меня, словно бы в нерешимости.
   - Что же, - промолвил он наконец, - на язык ты востер, да я  не  враг
прямому слову. Кабы ты у меня в любой другой день спросил дорогу к  дому
Джемса Стюарта, я б тебе показал без обмана, еще и доброго пути  пожелал
бы. Но сегодня... Что скажете, Манго? - И он вновь оглянулся на стряпче-
го.
   Но в тот самый миг, как он повернул голову, сверху со  склона  грянул
ружейный выстрел - и едва он прогремел, Гленур упал на тропу.
   - Убили! - вскрикнул он. - Меня убили!
   Стряпчий успел его подхватить и теперь придерживал, слуга, ломая  ру-
ки, застыл над ними. Раненый перевел испуганный взгляд с одного на  дру-
гого и изменившимся, хватающим за душу голосом выговорил:
   - Спасайтесь. Я убит.
   Он попробовал расстегнуть на - себе кафтан, наверно,  чтобы  нащупать
рану, но пальцы его бессильно скользнули по пуговицам. Он глубоко вздох-
нул, уронил голову на плечо и испустил дух.
   Стряпчий не проронил ни слова, только лицо его побелело и  черты  за-
острились, словно он сам был покойником;  слуга  разрыдался,  как  дитя,
шумно всхлипывая и причитая; а я, остолбенев от ужаса, стоял  и  смотрел
на них.
   Но вот стряпчий опустил убитого в лужу его же крови на тропе и тяжело
поднялся на ноги.
   Наверно, это его движение привело меня в чувство, потому  что  стоило
ему шелохнуться, как я кинулся вверх по склону и завопил: "Убийца! Держи
убийцу!"
   Все произошло мгновенно, так что, когда я вскарабкался на первый  ус-
туп и мне открылась часть голой скалы, убийца не успел еще уйти  далеко.
Это был рослый детина в черном кафтане с металлическими пуговицами, воо-
руженный длинным охотничьим ружьем.
   - Ко мне! - крикнул я. - Вот он!
   Убийца тотчас воровато глянул через плечо и пустился бежать. Миг -  и
он исчез в березовой рощице; потом снова показался  уже  на  верхней  ее
опушке, и видно было, как он с обезьяньей ловкостью взбирается на  новую
кручу; а там он скользнул за выступ скалы, и больше я его не видел.
   Все это время я тоже не стоял на месте и уже забрался довольно  высо-
ко, но тут мне крикнули, чтобы я остановился.
   Я как раз добежал до опушки верхнего березняка, так что, когда  обер-
нулся, вся прогалина подо мною оказалась на виду.
   Стряпчий с судебным исполнителем стояли над самой тропой,  кричали  и
махали руками, чтобы я возвращался, а слева от них, с мушкетами  напере-
вес, уже начали по одному выбираться из нижней рощи солдаты.
   - Для чего мне-то возвращаться? - крикнул я. - Вы сами лезьте сюда!
   - Десять фунтов тому, кто изловит мальчишку! - закричал  стряпчий.  -
Это сообщник. Его сюда подослали нарочно, чтобы задержал нас  разговора-
ми.
   При этих словах (я их расслышал очень ясно, хотя кричал он не мне,  а
солдатам) у меня душа ушла в пятки от  страха,  только  уже  иного,  чем
прежде. Ведь одно дело, когда в опасности твоя жизнь, и  совсем  другое,
когда есть угроза вместе с жизнью потерять и доброе имя.  И  потом,  эта
новая напасть свалилась на меня словно гром среди ясного неба, так  вне-
запно, что я окончательно опешил и потерялся.
   Солдаты стали растягиваться цепочкой, одни побежали в  обход,  другие
вскинули мушкеты и взяли меня на прицел; а я все не двигался с места.
   - Ныряй сюда, за деревья, - раздался под боком чей-то голос.
   Не очень понимая, что делаю, я повиновался, и едва скользнул  за  де-
ревья, как сразу затрещали мушкеты и засвистели пули меж березовых ство-
лов.
   В двух шагах, под защитой дерев, стоял с удочкой в руках  Алан  Брек.
Он не поздоровался - а впрочем, до любезностей ли тут было - только бро-
сил: "За мной!" - и припустился бегом по косогору в сторону Баллахулиша;
а я, как овечка, - за ним.
   Мы бежали среди берез; то, согнувшись в три погибели, пробирались  за
невысокими буграми на склоне, то крались на четвереньках сквозь  заросли
вереска. Скорость была убийственная, сердце у меня так колотилось о реб-
ра, что того и гляди лопнет; думать было некогда, а чтобы  перемолвиться
словом, не хватало дыхания. Помню только, я  таращил  глаза,  видя,  как
Алан в который уж раз выпрямляется в полный рост и оглядывается назад, а
в ответ издали неизменно доносится взрыв улюлюканья разъяренных солдат.
   Примерно четверть часа спустя Алан припал к земле в вересковых кустах
и повернул ко мне голову.
   - Ну, шутки кончились, - выдохнул он. - Теперь  делай,  как  я,  если
жизнь дорога.
   И, не сбавляя шага, только теперь  с  тысячью  предосторожностей,  мы
пустились в обратный путь по склону той же дорогой, какой пришли,  разве
что взяли чуточку выше, покуда в конце концов Алан не бросился ничком на
землю в верхнем березняке Леттерморской чащи, где я сперва встретил его,
и, зарывшись лицом в папоротник, не стал отдуваться, как усталый пес.
   А у меня так ломило бока, так все плыло перед глазами и  рот  запекся
от жары и жажды, что я тоже трупом повалился с ним рядом.


   ГЛАВА XVIII
   У НАС С АЛАНОМ ПРОИСХОДИТ СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР В ЛЕТТЕРМОРСКОЙ ЧАЩЕ

   Первым опамятовался Алан. Он встал, сделал несколько шагов к  опушке,
выглянул наружу, потом вернулся и сел на место.
   - Уф, и жарко пришлось, Дэвид, - сказал он.
   Я не отозвался, даже головы не поднял. У меня  на  глазах  свершилось
убийство, в короткую секунду жизнерадостный здоровяк, краснолицый гигант
обратился в бездыханное тело; во мне еще не отболела жалость, но это  бы
только полбеды. Убит был человек, которого ненавидел Алан, а сам Алан  -
тут как тут, скрывается в чаще и удирает от солдат. Рука ли его нажимала
курок или только уста отдавали команду, разница невелика. По моему разу-
мению получалось, что единственный друг, какой есть у меня в этом  диком
краю, прямо замешан в кровавом преступлении, он внушал мне ужас; я не  в
силах был глянуть ему в лицо; уж лучше бы мне валяться одному под дождем
на своем островке и лязгать зубами от  холода,  чем  лежать  в  нагретой
солнцем роще бок о бок с душегубом.
   - Что, не отдышишься никак? - снова обратился он ко мне.
   - Нет, - ответил я, все еще пряча лицо в папоротниках, - нет, уже от-
дышался, могу говорить. Надо нам расстаться. Очень  вы  мне  полюбились,
Алан, да повадки ваши не по мне, и не по-божески это у вас: короче гово-
ря, надо нам с вами расставаться.
   - Навряд я с тобой расстанусь, Дэвид, прямо так, безо всякой причины,
- очень серьезно сказал Алан. - Ежели тебе что-то  ведомо,  что  пятнает
мое имя, то по крайности, старой дружбы ради, полагалось  бы  объяснить:
так, мол, и так; а если тебе просто-напросто разонравилось мое общество,
тогда уж мне судить, не оскорбление ли это.
   - Алан, к чему это все? - сказал я. - Вам же отлично известно, что на
тропе, в луже крови лежит тот самый ваш Кемпбелл.
   Он помолчал немного, потом заговорил опять:
   - Не слыхал ты когда байку про Человека и Добрый Народец? - Я  понял,
что он говорит о гномах.
   - Нет, - сказал я, - и слышать не желаю.
   - С вашего дозволения, мистер Бэлфур, я всетаки вам  ее  расскажу,  -
сказал Алан. - Выбросило, стало быть, человека на морскую скалу, и  надо
же так случиться, чтобы на ту самую, какую облюбовал себе добрый народец
и отдыхал там всякий раз по пути в Ирландию. Называют скалу эту  Скерри-
вор, и стоит она невдалеке от того места, где мы потерпели крушение. Ну,
давай, значит, человек плакать: "Ах, только бы мне перед  смертью  ребе-
ночка своего повидать!" - и так это он убивался, что  сжалился  над  ним
король доброго народца да и велел одному гномику слетать, принести малы-
ша в заплечном мешке и положить под бок человеку, пока тот спит.  Просы-
пается человек, смотрит, рядом мешок, и в мешке что-то шевелится. А  был
он, видать, из тех господ, что всегда опасаются, как бы чего не вышло; и
для пущей верности, перед тем, как открыть мешок, возьми  да  и  проткни
его кинжалом: глядь, а ребенок-то мертвенький. И вот сдается мне, мистер
Бэлфур, что вы с этим человеком сродни.
   - Так, значит, это не ваших рук дело? - закричал я и рывком сел.
   - Раньше всего, мистер Бэлфур из замка Шос, - сказал Алан,  -  я  вам
скажу, все по той же старой дружбе, что уж ежели б я кого  задумал  при-
кончить, так не в своих же родных местах, чтобы накликать беду  на  свой
клан, и не гулял бы я без шпаги и без ружья, при одной только удочке  на
плече.
   - Ох, и то правда!
   - А теперь, - продолжал Алан, обнажив кинжал и торжественно  возлагая
на него десницу, - я клянусь сим священным клинком, что ни сном, ни  ду-
хом, ни словом, ни делом к убийству не причастен.
   - Слава богу! - воскликнул я и протянул ему руку, Алан ее как будто и
не заметил.
   - Гляди-ка, что за важное дело один Кемпбелл! - произнес он. -  Вроде
бы не такая уж они редкость!
   - Ну и меня тоже очень винить нельзя, - сказал я. - Вспомните-ка, че-
го вы мне наговорили на бриге. Но, опять-таки, слава богу,  искушение  и
поступок вещи разные. Искушению кто не подвластен; но  хладнокровно  ли-
шить человека жизни, Алан!.. - Я не сразу мог продолжать: -  А  кто  это
сделал, вы не знаете? - прибавил я немного погодя. - Знаком вам тот  де-
тина в черном кафтане?
   - Вот насчет кафтана я не уверен, - с хитрым видом отозвался Алан,  -
мне что-то помнится, он был синий.
   - Пускай будет синий, пусть черный, человека-то вы узнали?
   - По совести сказать, не побожусь, - ответил Алан. - Прошел он  очень
близко, не спорю, да странное дело, понимаешь: как раз когда я завязывал
башмаки.
   - Тогда, может, вы побожитесь, что он вам незнаком? -  вскричал  я  в
сердцах, хоть меня уже и смех разбирал от его уверток.
   - Тоже нет, - отвечал он. - Но у меня, знаешь, ох, и  память,  Дэвид:
все забываю.
   - Зато я кое-что разглядел превосходно, - сказал я, - это как вы  на-
рочно выставляли напоказ себя и меня, чтобы отвлечь солдат.
   - Очень может статься, - согласился Алан, - и любой бы так,  если  он
порядочный человек. Мы-то с тобой ни в чем тут не повинны.
   - Тем больше у нас причин оправдаться,  коль  скоро  нас  заподозрили
напрасно, - горячился я. - Правый уж как-нибудь важнее виноватого!
   - У правого, Дэвид, еще есть возможность снять с себя оговор на суде;
а у того детины, что послал пулю, я думаю, нет иного  пристанища,  кроме
как вересковые дебри. Если ты никогда и ни в чем не замарал себе  ручки,
значит, тем паче пекись о тех, кто не так уж чист. Вот тогда ты и будешь
добрый христианин. Потому что случись оно наоборот, и, скажем, этот  де-
тина, которого я так неважно разглядел, оказался бы на нашем месте, а мы
- на его (а ведь такое очень могло бы статье), мы бы еще  какое  спасибо
ему сказали, если б он отвлек солдат!
   Когда речь заходила о подобных вещах, я знал,  что  Алан  неисправим.
Однако он разглагольствовал с самым простодушным видом, с искренней  ве-
рой в свою правоту и готовностью пожертвовать собой ради того, что почи-
тал своим долгом, - и я прикусил язык. Мне  припомнились  слова  мистера
Хендерленда: нам самим не грех бы поучиться у этих диких горцев. Что  ж,
я свой урок получил. У Алана все представления о чести и долге были  ши-
ворот-навыворот, но за них он не задумался бы отдать жизнь.
   - Алан, - сказал я, - не скажу, чтоб я так же понимал  насчет  добрых
христиан, но доброго в ваших речах предостаточно. А поэтому вот вам  еще
раз моя рука.
   Тут уж он протянул мне разом обе, ворча, что  не  иначе  я  его  кол-
довством обошел, если он мне все прощает. Потом лицо у него стало озабо-
ченным и он сказал, что нам нельзя терять ни минуты, а надо немедля уно-
сить ноги из этих мест: ему - оттого, что он дезертир, а Эпин теперь об-
шарят вдоль и поперек, и всякого встречного будут допрашивать  с  прист-
растием, кто он и откуда; а мне - оттого, что я, так или иначе,  причас-
тен к убийству.
   - Ба! - фыркнул я, чтобы поддеть его немножко.  -  Я-то  не  страшусь
правосудия моей отчизны.
   - Как будто это твоя отчизна! И как будто ктонибудь станет судить те-
бя здесь, на земле Стюартов!
   - Не все одно, где, - сказал я. - Всюду Шотландия.
   - На тебя глядя, друг, иной раз только  руками  разведешь,  -  сказал
Алан. - Ты возьми в толк: убит Кемпбелл. Стало быть, суд держать будут в
Инверэри, ихнем кемпбелловском  гнезде;  пятнадцать  душ  Кемпбеллов  на
скамьях присяжных, а в судейском кресле развалится всем Кемпбеллам Кемп-
белл - герцог, стало быть. Правосудие, говоришь, Дэвид? Правосудие будет
точь-в-точь такое же, какое Гленур обрел сегодня на горной тропе.
   Признаться, я оробел немного, и оробел бы куда больше, когда бы знал,
как безошибочно сбудутся Алановы предвещания; и то подумать, лишь в  од-
ном он пересолил: всего одиннадцать из присяжных были  Кемпбеллы;  впро-
чем, и остальные четверо всецело подчинялись герцогу, так что  это  было
не столь важно, как может показаться. И все  же  я  заспорил,  что  Алан
несправедлив к герцогу Аргайлскому, вельможе здравомыслящему и честному,
даром, что он виг.
   - Как же! - усмехнулся Алан. - Виг-то он виг, кто сомневается;  но  и
того у него не отнимешь, что  он  своему  клану  отменный  предводитель.
Клан-то что подумает, ежели застрелили Кемпбелла, а на виселицу никто не
вздернут, хотя верховный судья - их же собственный вождь? Правда,  я  не
раз примечал, - закончил Алан, - у вас, равнинных жителей,  нету  ясного
понятия о том, что хорошо, а что дурно.
   Тут я не выдержал и расхохотался во все  горло;  каково  ж  было  мое
удивление, когда и Алан, мне под стать, залился веселым смехом.
   - Нет-нет, Дэвид, - сказал он. - Мы в горах, и уж раз я тебе  говорю:
"Надо удирать", - не раздумывай, удирай без оглядки.  Согласен,  не  мед
хорониться в горах да лесах и маяться с голодухи, но куда  солоней  уго-
дить в железы и сидеть под замком у красных мундиров.
   Я спросил, куда же нам бежать, и, когда он сказал: "На  юг",  -  стал
охотней склоняться к тому, чтобы идти с ним вместе; честно  говоря,  мне
не терпелось вернуться домой и сполна рассчитаться с дядюшкой. Кроме то-
го, слова Алана, что о правосудии не может быть речи,  прозвучали  очень
убежденно, и я стал побаиваться, не прав ли он. Из всех  смертей,  прямо
сказать, виселицу я избрал бы последней; изображение этого жуткого  сна-
ряда (я видел его однажды на картинке к балладе, купленной  у  бродячего
торговца), с поразительной ясностью предстало пред моим внутренним  взо-
ром и отбило у меня всякую охоту довериться правосудию.
   - Была не была, Алан, - сказал я. - Иду с вами.
   - Только знай наперед, это не игрушки, - сказал Алан. - Ни  тебе  пе-
рин, ни одеял, а сплошь да рядом еще и пустое брюхо. Ложе делить  будешь
с куропатками, жить как загнанный олень; спать, не выпуская из рук  ору-
жия. Да, брат, немало тяжких миль придется отшагать, пока  минует  опас-
ность! Я тебя загодя упреждаю, потому что сам  изведал  такую  жизнь  до
тонкости. Но если ты спросишь, какой есть другой выбор, я скажу: никако-
го. Либо со мною по тайным тропам, либо на виселицу.
   - Выбор нетрудный, - сказал я, и мы скрепили наш уговор рукопожатием.
   - А теперь глянем-ка снова одним глазком на красные мундиры.  -  И  с
этими словами Алан повел меня к северо-восточной опушке леса.
   Выглянув из-за деревьев, мы увидали широченный  горный  склон,  почти
отвесно обрывающийся в воды залива. Вокруг громоздились утесы, щетинился
вереск, корежился чахлый березняк, а вдалеке, на том  краю  откоса,  что
смотрел на Баллахулиш, вверх-вниз, то на холм, то в ложбину, тянулись, с
каждой минутой становясь все меньше, крохотные красные  фигурки.  Стихли
воинственные крики: видно, крепко притомились солдаты;  и  все-таки  они
упрямо шли по следу, несомненно, в твердой уверенности, что вот-вот нас-
тигнут беглецов.
   Алан следил за ними с затаенной усмешкой.
   - Н-да, - протянул он, - порядком умаются ребята, пока раскусят,  что
к чему! И, значит, нам с тобой, Дэвид, не возбраняется еще малость пере-
вести дух, посидеть, закусить и отхлебнуть из моей фляги. Потом двинемся
на Охарн, имение родича моего Джемса Глена, там мне  надо  забрать  свое
платье, оружие и денег взять на дорогу; а потом, Дэвид, крикнем, как во-
дится: "Удача, ступай за мной!" - и попытаем счастья на вольном  просто-
ре.
   Мы снова сели и