дели в темноте тускло освещенное окно.
   - Voila l'auberge a Bazin [7], - сказал проводник.
   Алан прищелкнул языком.
   - М-да, глухое местечко, - сказал он, и по его тону я понял, что  ему
здесь не очень-то нравится.
   Вскоре мы очутились в нижнем этаже дома, состоявшем из одной  большой
комнаты; наверх вела лестница, у стены стояли скамьи и  столы,  в  одном
конце был очаг, в другом - полки, уставленные бутылками, и крышка погре-
ба. Базен, рослый человек довольно зловещего вида, сказал нам, что  шот-
ландца нет дома, он пропадает неизвестно где, а девушка наверху,  сейчас
он ее позовет.
   Я вынул платочек с оторванным углом, который хранил на груди, и повя-
зал его на шею. Сердце мое билось так громко, что  я  слышал  его  стук;
Алан похлопал меня по плечу и отпустил несколько шуточек, причем я  едва
удержался, чтобы не ответить ему резкостью. Но ждать пришлось недолго. Я
услышал у себя над головой шаги, и она появилась на лестнице. Она  спус-
калась очень медленно, вся бледная, и поздоровалась со мной как-то наро-
чито серьезно, даже чопорно, - эта ее манера всегда приводила меня в за-
мешательство.
   - Мой отец Джемс Мор скоро вернется. Он будет  рад  вас  видеть...  -
сказала она. И вдруг ее лицо вспыхнуло, глаза заблестели, слова  замерли
на губах: я понял, что она заметила свой платок. Она сразу  же  овладела
собой, повернулась к Алану и как будто снова оживилась.  -  Так  это  вы
Алан Брек, друг мистера Бэлфура? - воскликнула она. - Он столько  мне  о
вас рассказывал, я уже давно вас полюбила за храбрость и доброту.
   - Ну вот, - сказал Алан, беря ее за руку и глядя ей в лицо.  -  Нако-
нец-то я вижу эту юную леди! Дэвид, в своих рассказах  ты  не  отдал  ей
должное.
   Никогда еще слова Алана так не проникали в душу;  голос  его  звучал,
как музыка.
   - Неужели он рассказывал вам про меня? - вскричала она.
   - Да он ни о чем другом не мог говорить с тех самых пор, как я  прие-
хал к нему из Франции! - сказал Алан. - Разве только  мы  еще  вспомнили
одну встречу в Шотландии, в лесу возле Силвермилза, поздней ночью. Но не
огорчайтесь, дорогая! Вы гораздо красивее, чем можно было вообразить  по
его словам. И я совершенно уверен, что мы с вами будем друзьями. Я  пре-
дан Дэви и следую за ним, как верный пес. Тех, кого любит он, люблю и я,
и, богом клянусь, они тоже должны меня любить! Теперь  вам  ясно,  какие
узы соединяют вас с Аланом Бреком, и сами увидите, вы на этом не  прога-
даете. Он не очень красив, дорогая, но верен тем, кого любит.
   - От всей души благодарю вас за добрые слова, - сказала она. - Я  так
преклоняюсь перед вами за вашу честность и мужество, что и выразить  не-
возможно.
   После дальней дороги мы отбросили условности и сели за  ужин  втроем,
не дожидаясь Джемса Мора. Алан усадил Катриону рядом с собой, и она была
к нему очень внимательна; он заставил ее пригубить вина из его  стакана,
осыпал ее любезностями и все же не дал мне ни  малейшего  повода  ревно-
вать; он так уверенно и весело задавал тон разговору, что и она и я сов-
сем позабыли свое смущение. Если бы кто-нибудь увидел  нас,  то  подумал
бы, что Алан - старый ее друг, а со мной она едва знакома. Право, я  лю-
бил этого человека и не раз восхищался им, но никогда еще не испытывал к
нему такой любви и восхищения, как в тот вечер, и я вспоминал то, о  чем
часто готов был забыть, - что у него не только большой  жизненный  опыт,
но и удивительные своеобразные таланты. Катриону же он совершенно  поко-
рил; она заливалась серебристым смехом и улыбалась,  как  майское  утро;
должен признаться, что хотя я был в восторге, вместе  с  тем  мне  стало
немного грустно: рядом с моим другом я казался себе скучным, как вяленая
треска, и считал себя не вправе омрачить жизнь юной девушки.
   Но если такова была моя участь, то оказалось по крайней мере,  что  в
этом я не одинок: когда неожиданно  пришел  Джемс  Мор,  Катриона  вдруг
словно окаменела. Я не спускал с нее глаз весь остаток  вечера,  до  тех
пор, пока она, извинившись, не ушла спать, и, могу поклясться,  что  она
ни разу не улыбнулась, почти все время молчала и смотрела в стену.  Я  с
изумлением увидел, что ее былая горячая привязанность к  отцу  преврати-
лась в жгучую ненависть.
   О Джемсе Море незачем много распространяться, вы уже довольно  знаете
о том, что он за человек, а пересказывать его лживые россказни мне надо-
ело. Скажу только, что он много пил и очень редко говорил чтонибудь  ос-
мысленное. Разговор с Аланом о деле он отложил на другой день, чтобы по-
беседовать с глазу на глаз. Отложить его было тем легче, что мы с Аланом
оба очень устали, так как целый день ехали верхом, и недолго  сидели  за
столом после ухода Катрионы.
   Вскоре нас проводили в комнату, где была одна кровать на двоих.  Алан
посмотрел на меня со странной улыбкой.
   - Ты просто осел! - сказал он.
   - Как это понимать? - воскликнул я.
   - Понимать? Да что тут понимать? Просто поразительно, друг  Дэвид,  -
сказал он, - как ты непроходимо глуп.
   Я снова попросил его высказаться яснее.
   - Ну так вот, - сказал он. - Я уже говорил тебе, что есть  два  сорта
женщин: одни готовы ради тебя продать последнюю рубашку, другие - совсем
напротив. Словом, разбирайся сам, мой милый! Но что это за тряпка у тебя
на шее?
   Я объяснил.
   - Так и я подумал, что это неспроста! - сказал он.
   И больше он не проронил ни слова, хотя я долго осаждал его назойливы-
ми расспросами.


   ГЛАВА XXX
   ПИСЬМО С КОРАБЛЯ

   Утром мы увидели, как уединенно была расположена гостиница. Она стоя-
ла на берегу, но моря совершенно не было видно, так как со  всех  сторон
ее окружали причудливые песчаные холмы. Только с одной стороны однообра-
зие было нарушено: там, на взгорье, виднелись крылья ветряной  мельницы,
словно ослиные уши, хотя самого осла видно не было. Сначала стоял полный
штиль, но когда поднялся ветер, странно было видеть,  как  эти  огромные
крылья одно за другим взмахивают над холмом. Проезжей дороги  вблизи  не
было, но множество тропинок, пересекая склоны, сходилось со всех  сторон
к двери мсье Базена. Ведь он занимался всякими темными делами, и  место-
положение гостиницы как нельзя лучше подходило для этого.  Сюда  нередко
наведывались контрабандисты, а шпионы и люди,  объявленные  вне  закона,
дожидались здесь корабля, чтобы переплыть пролив; но, надо сказать,  это
было еще не самое худшее, потому что в гостинице ничего не стоило  выре-
зать целую семью, и никто даже не узнал бы.
   Я спал мало и плохо. Задолго до рассвета я тихонько встал с  постели,
не разбудив Алана, и то грелся  у  очага,  то  расхаживал  перед  дверью
взад-вперед. Утро выдалось хмурое; но вскоре ветер, подувший  с  запада,
разогнал облака, выглянуло солнце, крылья мельницы  завертелись.  Солнце
светило по-весеннему, а может быть, весна  расцвела  в  моем  сердце,  и
мелькание огромных крыльев за холмом показалось мне  чрезвычайно  забав-
ным. Иногда от мельницы доносился скрип; а в половине  девятого  в  доме
послышалось пение Катрионы. Я пришел в неописуемый восторг; унылые, пус-
тынные окрестности показались мне раем.
   Но время шло, а вокруг никто не показывался, и я, сам не зная отчего,
ощутил смутную  тревогу.  Это  было  словно  предчувствие  беды;  крылья
мельницы, мелькавшие за холмом, казались мне соглядатаями, следящими  за
мной; но если даже отбросить пустые страхи, все равно молодой девушке не
место было в этом странном доме.
   Завтракать мы сели довольно поздно, и за столом нетрудно  было  заме-
тить, что Джемс Мор не то боится чего-то, не то в каком-то  затруднении;
Алан, от которого это, конечно, не укрылось, пристально следил  за  ним;
видя, что один хитрит, а  другой  весь  насторожился,  я  сидел  как  на
угольях. Сразу после завтрака Джемс, видно, принял решение и стал  изви-
няться перед нами. Он объяснил, что должен встретиться в городе по  лич-
ному делу с тем самым французским аристократом,  у  которого  он  прежде
служил, и ему, к сожалению, придется покинуть нас до полудня.  Затем  он
отвел дочь в сторону и что-то очень серьезно и долго ей  внушал,  а  она
слушала с явной неохотой.
   - Мне все меньше и меньше нравится этот Джемс, - сказал Алан. -  Дело
тут нечисто, и сдается мне, Алан Брек сегодня малость последит  за  ним.
Очень уж мне любопытно взглянуть на этого французского аристократа,  Дэ-
ви, а ты, я думаю, не будешь скучать, ведь тебе надо разузнать у  девуш-
ки, есть ли для тебя еще надежда. Будь откровенен,  скажи  ей  напрямик,
что ты с самого начала вел себя как жалкий осел. А потом я бы  на  твоем
месте, если, конечно, у тебя это получится, естественно, сказал бы,  что
тебе грозит какая-то опасность. Женщины это любят.
   - Я не умею лгать, Алан, у меня это не получается естественно, - ска-
зал я, передразнивая его.
   - Вот ты и опять выходишь дурак! - сказал он. - Тогда  скажи,  что  я
тебе это посоветовал. - Она посмеется, и я не удивлюсь,  если  получится
лишь немногим хуже. Но ты только погляди на них! Не будь я так уверен  в
девушке и в ее сердечном расположении к Алану, я решил бы, что тут зате-
вается какая-то каверза.
   - А она правда к тебе расположена, Алан? - спросил я.
   - Он а передо мной преклоняется, - сказал он. - Я ведь не тебе  чета,
я в этом разбираюсь. Да, да, она преклоняется перед Аланом. И сам я тоже
о нем весьма лестного мнения. А теперь, Шос, с вашего позволения я спря-
чусь вон за тем холмом и прослежу, куда пойдет Джемс.
   Все разошлись, оставив меня за столом одного; Джемс отправился в Дюн-
керк, Алан - по его следу, а Катриона - наверх, в свою комнату. Я вполне
понимал, почему она избегает оставаться со мной  наедине;  но  это  меня
вовсе не радовало, и я ломал себе голову, как бы выманить  ее  оттуда  и
поговорить с ней, прежде чем вернутся мужчины. Я решил, что лучше  всего
последовать примеру Алана. Если я спрячусь среди дюн, Катриона не усидит
дома в такое славное утро; а уж когда она выйдет, мне нетрудно будет до-
биться своего.
   Так я и сделал; мне недолго пришлось прятаться за холмом: вскоре  она
показалась в дверях, огляделась и, не видя  никого,  пошла  по  тропинке
прямо к морю, а я последовал за  ней.  Я  не  спешил  выдать  свое  при-
сутствие; чем дальше она уйдет, тем больше я успею ей высказать; я легко
и бесшумно шел за ней по мягкому песку. Тропинка поднималась вверх и вы-
вела нас на песчаный холм. Оттуда я в первый раз увидел, в каком пустын-
ном и диком месте стоял постоялый двор; вокруг не было ни души, ни приз-
наков жилья, кроме дома Базена да ветряной мельницы. Впереди открывалось
море, и там я увидел несколько кораблей, красивых, как на картинке. Один
из них стоял совсем близко - я никогда не видел, чтобы такие большие су-
да подходили чуть ли не к самому берегу. Приглядевшись, я узнал "Морско-
го коня", и в моей душе встрепенулись новые  подозрения.  Откуда  взялся
английский военный корабль у самых берегов Франции? Отчего Алана замани-
ли сюда, так близко к нему, в такое место, где нечего и надеяться на по-
мощь? И случайно или намеренно дочь Джемса Мора пошла в этот день к  мо-
рю?
   Следуя за ней, я вскоре дошел до края дюн и очутился над самым  бере-
гом. Он был длинный и пустой; в отдалении я увидел причаленную шлюпку  и
офицера, который расхаживал по песку, явно дожидаясь  кого-то.  Я  сразу
присел, высокая трава скрыла меня, и я стал  ждать,  что  будет  дальше.
Катриона направилась прямо к лодке; офицер встретил ее поклоном; они об-
менялись несколькими словами; я видел, как он передал ей  письмо;  затем
Катриона повернула назад. И в ту же минуту шлюпка, словно ей больше  не-
чего было здесь делать, отчалила и направилась к "Морскому коню".  Но  я
заметил, что офицер остался на берегу и исчез среди холмов.
   Все это мне очень не понравилось, и  чем  больше  я  раздумывал,  тем
меньше мне это нравилось. Не Алана ли искал тот офицер? Или, может быть,
Катриону? Она шла прямо ко мне, опустив  голову,  потупив  глаза,  такая
чистая и нежная, что я не - мог усомниться в ее невиновности. Но вот она
подняла голову и заметила меня; мгновение она колебалась, потом  продол-
жала путь, но уже медленней, и, как мне  показалось,  слегка  покраснев.
Когда я увидел это, страхи, подозрения, тревога за жизнь друга - все это
исчезло из моей души; я встал и ждал Катриону, опьянев от надежды.
   Когда она подошла, я пожелал ей доброго утра, и она ответила мне  со-
вершенно спокойно.
   - Вы не сердитесь, что я последовал за вами? - спросил я.
   - Я знаю, что у вас не может быть плохих намерений, - ответила она; и
тут самообладание изменило ей. - Но зачем вы посылали деньги этому чело-
веку? Не надо было этого делать.
   - Я посылал деньги не ему, - ответил я. - Они для вас, и вы это прек-
расно знаете.
   - Но вы не имели права посылать их ни для меня, ни для него, - сказа-
ла она. - Дэвид, это нехорошо.
   - Конечно, это плохо, - сказал я. - И я молю  бога,  чтобы  он  помог
мне, несчастному тупице, исправить мою глупость, если только это возмож-
но. Катриона, вы не должны так жить. Простите меня за резкое  слово,  но
этот человек недостоин быть вашим отцом и заботиться о вас.
   - Прошу вас, не говорите о нем! - вскричала она.
   - Мне незачем больше о нем говорить. И не о нем я думаю, поверьте!  -
сказал я. - Все мои мысли только об одном. Я долгое время жил в  Лейдене
один. И хотя я был занят учением, но все равно думал об этом. Потом при-
ехал Алан, и я стал бывать среди офицеров, на парадных  обедах.  Но  эта
мысль по-прежнему одолевала меня. И то же самое было  раньше,  когда  вы
были рядом со мной. Катриона, вы видите этот платок у меня  на  шее?  Вы
тогда отрезали от него уголок, а потом бросили. Теперь я ношу ваш  флаг.
Он у меня в сердце. Дорогая, я не могу жить без вас. Ради бога,  не  от-
талкивайте меня.
   Я встал перед ней и преградил ей путь.
   - Не отталкивайте меня, - твердил я, - окажите мне хоть немного снис-
хождения!
   Она не отвечала ни слова, и я помертвел.
   - Катриона! - воскликнул я, пристально глядя на нее. - Неужели я сно-
ва ошибся? Неужели для меня все потеряно?
   Она, затаив дыхание, подняла на меня глаза.
   - Дэви, так это правда, вы меня любите? -  спросила  она  тихо,  едва
слышно.
   - Люблю, - ответил я. - Ты же знаешь... Люблю.
   - Я давно уже не принадлежу себе, - сказала она. - С  самого  первого
дня я ваша, если вы согласны принять меня!
   Мы были на холме; дул ветер, и мы стояли на виду,  нас  могли  видеть
даже с английского корабля, но я упал перед ней на колени, обнял ее ноги
и разразился рыданиями, которые разрывали мне грудь. Буря чувств  заглу-
шила все мои мысли. Я не знал,  где  я,  забыл,  отчего  я  счастлив;  я
чувствовал только, что она склонилась ко мне, ощущал, что она  прижимает
мою голову к своей груди, слышал, как сквозь вихрь, ее голос.
   - Дэви, - говорила она, - ах, Дэви, значит, ты  не  презираешь  меня?
Значит, ты любишь меня, бедную? Ах, Дэви, Дэви!
   Тут она тоже заплакала, и наши счастливые слезы смешались.
   Было уже, наверное, около десяти утра, когда я  наконец  осознал  всю
полноту своего счастья; я сидел с нею рядом, держал ее за  руки,  глядел
ей в лицо, громко смеялся от радости, как ребенок, и называл ее глупыми,
ласковыми именами. В жизни не видел я места  прекраснее,  чем  эти  дюны
близ Дюнкерка; и крылья мельницы, взмывавшие над холмом, были прекрасны,
как песня.
   Не знаю, сколько мы сидели бы так, поглощенные друг другом, забыв обо
всем на свете, но я случайно упомянул об ее отце, и это  вернуло  нас  к
действительности.
   - Моя маленькая подружка, - твердил я, и  радовался,  что  эти  слова
воскрешают прошлое, и не мог на нее наглядеться, и мне было  милым  даже
недавнее наше отчуждение... - Моя маленькая подружка, теперь ты  принад-
лежишь мне навеки. Ты принадлежишь мне навсегда, моя маленькая подружка.
Что нам теперь этот человек!
   Она вдруг побледнела и отняла у меня руки.
   - Дэви, увези меня от него! - воскликнула она. - Готовится что-то не-
доброе. Ему нельзя верить. Да,  готовится  недоброе.  Сердце  мое  полно
страха. Что нужно здесь английскому военному кораблю? И что тут  написа-
но? - Она протянула мне письмо. - Я чувствую, оно  принесет  Алану  нес-
частье. Вскрой письмо, Дэви, вскрой и прочти.
   Я взял письмо, взглянул на него и покачал головой.
   - Нет, - сказал я. - Мне  это  противно,  не  могу  я  вскрыть  чужое
письмо.
   - Не можешь даже ради спасения друга? - воскликнула она.
   - Не знаю, - ответил я. - Кажется, не могу. Если б только я был  уве-
рен!
   - Нужно просто сломать печать! - настаивала она.
   - Знаю, - сказал я. - Но мне это противно.
   - Дай сюда, - сказала она. - Я вскрою его сама.
   - Нет, не вскроешь, - возразил я. - Это немыслимо. Ведь дело касается
твоего отца и его чести, дорогая, а мы оба его  подозреваем.  Да,  место
опасное, у  берега  английский  корабль,  твоему  отцу  прислали  оттуда
письмо, и офицер со шлюпки остался на берегу! Он, конечно,  не  один,  с
ним должны быть еще люди. Я уверен, что сейчас за нами следят.  Конечно,
письмо надо вскрыть. А все-таки ни ты, ни я этого не сделаем.
   Все это я сказал, обуреваемый  чувством  опасности,  подозревая,  что
где-то рядом прячутся враги, и вдруг увидел Алана, который  бросил  сле-
дить за Джемсом и шел один среди дюн. Он, как всегда, был в своем  воен-
ном мундире и имел бравый вид; но я невольно вздрогнул при мысли о  том,
как мало пользы принесет ему этот мундир, если  его  схватят,  бросят  в
шлюпку и отвезут на борт "Морского коня" - дезертира,  бунтаря,  да  еще
приговоренного к казни за убийство.
   - Вот человек, - сказал я, - который больше всех имеет право  вскрыть
или не вскрыть письмо, как сочтет нужным.
   Я окликнул Алана, и мы с Катрионой встали на ноги, чтобы он  мог  нас
видеть.
   - Если это правда... если нас снова ждет позор... сможешь ты его  пе-
ренести? - спросила она, глядя на меня горящим взглядом.
   - Мне задали почти такой же вопрос после  того,  как  я  увидел  тебя
впервые, - сказал я. - И знаешь, что я ответил? Что если  я  люблю  тебя
так, как мне кажется, - а ведь я люблю тебя гораздо больше! -  я  женюсь
на тебе даже у подножия виселицы, на которой его повесят.
   Покраснев, она подошла ко мне совсем близко, крепко прижалась ко мне,
взяла меня за руку; так мы стояли и дожидались Алана.
   Он подошел со своей всегдашней загадочной улыбкой.
   - Ну что я тебе говорил, Дэви? - сказал он.
   - Всему свое время, Алан, - ответил я. - А сейчас  серьезная  минута.
Что тебе удалось узнать? Можешь говорить прямо, Катриона наш друг.
   - Я ходил понапрасну, - сказал он.
   - В таком случае мы, пожалуй, преуспели больше,  -  сказал  я.  -  По
крайней мере тебе во многом надо разобраться.  Видишь?  -  продолжал  я,
указывая на корабль. - Это "Морской конь", и командует им капитан Пэлли-
сер.
   - Я и сам его узнал, - сказал Алан. - Этот корабль причинил  мне  до-
вольно хлопот, когда стоял в Форте. Но чего ради он подошел так близко?
   - Сперва послушай, для чего он здесь, - начал я. -  Он  доставил  вот
это письмо Джемсу Мору. А почему он не уходит,  когда  письмо  передано,
что в этом письме, отчего за дюнами прячется офицер и один  он  там  или
нет - в этом уж ты разбирайся сам.
   - Письмо Джемсу Мору? - переспросил Алан.
   - Вот именно, - подтвердил я.
   - Ну, я могу добавить к этому еще кое-что, - сказал  Алан.  -  Ночью,
когда ты крепко спал, я слышал, как он разговаривал  с  кем-то  по-фран-
цузски, а потом хлопнула дверь.
   - Алан! - воскликнул я. - Да ведь ты же всю ночь проспал как  убитый,
я этому свидетель.
   - Никогда нельзя знать, спит Алан или не спит! - объявил он. - Однако
дело, кажется, прескверное. Поглядим-ка, что тут написано.
   Я отдал ему письмо.
   - Катриона, - сказал он, - простите меня, дорогая. Но на кон  постав-
лена моя шкура, и мне придется сломать печать.
   - Я