и тигра, готового прыгнуть на них в любую секунду. Нем-
ного погодя опасения их, очевидно, рассеялись. Они сбились в кучу, заго-
ворили по-гэльски и на моих глазах весьма нагло занялись дележкой  моего
имущества. К счастью, я мог отвлечься от этого зрелища: с места,  где  я
лежал, было удобно наблюдать за бегством Алана. Я видел, как  лодка  по-
дошла к бригу, как ее подняли на борт, затем надулись паруса и  корабль,
пройдя за островами и миновав Северный Бервик, ушел в открытое море.
   В течение двух часов прибывали другие горцы в лохмотьях, пока не соб-
ралась шайка человек в двадцать; одним из первых пришел  рыжий  Нийл.  С
появлением каждого нового оборванца возобновлялся оживленный разговор, в
котором слышались и жалобы и оправдания; но я  заметил,  что  никому  из
тех, кто пришел позже, из добычи не досталось  ничего.  В  конце  концов
между ними разгорелся такой жаркий и злобный спор, что мне казалось, они
вот-вот  передерутся;  после  этого   шайка   тотчас   же   разделилась:
большинство гурьбой направилось на запад, и только  трое,  Нийл  и  двое
других, остались стеречь своего пленника.
   - Я могу назвать человека, который будет очень недоволен  твоими  се-
годняшними делами, Нийл, Дунканов сын, - сказал я, когда остальные ушли.
   В ответ он стал уверять, что со мной будут обращаться по-хорошему, не
то ему придется "держать ответ перед леди".
   На этом наша беседа окончилась, и на берегу больше не  появлялась  ни
одна живая душа. Когда же солнце опустилось за Шотландские горы и  стали
сгущаться сумерки, я увидел тощего, костлявого верзилу с темным от зага-
ра лицом, который подъехал к нам по дюнам на деревенской кляче.
   - Эй, братцы, - крикнул он, - есть у вас такая штука? - И он  помахал
бумагой, которую держал в руке. Нийл протянул ему  другую  бумагу;  тот,
нацепив очки в роговой оправе, прочел ее и, сказав, что все правильно  и
мы те самые, кого он ищет, тотчас же спешился. Меня посадили на его мес-
то, связали мне ноги под брюхом лошади, и во главе с приморским  жителем
мы отправились в путь. Он, должно быть, хорошо  выбрал  дорогу:  за  все
время мы не встретили ни души, кроме двух влюбленных, которые при  нашем
приближении пустились наутек, очевидно, приняв нас  за  контрабандистов.
Путь наш проходил у самого подножия Бервик Ло с  южной  его  стороны;  с
другой стороны, когда мы шли через холмы, я  увидел  неподалеку  огоньки
деревушки и старинную церковную колокольню среди деревьев,  но  вряд  ли
мой голос донесся бы туда, если бы даже мне вздумалось  позвать  на  по-
мощь. Наконец мы опять услышали шум моря. Светила луна, хотя и  неяркая,
и при ее свете я разглядел три огромные башни и разбитые зубцы на стенах
Тантеллона, старинной крепости Красных Дугласов. Лошадь привязали к колу
у рва и оставили пастись, а меня ввели во двор и оттуда в  полуразрушен-
ный замковый зал. Ночь была холодная, и мои провожатые тут же, на камен-
ном полу, развели яркий костер. Мне развязали руки, усадили возле  внут-
ренней стены, наш приморский житель вытащил привезенную им  еду,  и  мне
дали кусок хлеба из овсяной муки и кружку французского коньяку. Затем  я
снова остался в обществе своих трех горцев. Усевшись поближе к огню, они
пили и переговаривались; ветер задувал в проломы  стен,  разбрасывал  во
все стороны искры и дым и завывал на верхушках башен. Я слушал, как вни-
зу, под скалами, гудело море; я был теперь спокоен за свою жизнь и,  ус-
тав телом и духом от всего пережитого за этот день, повернулся на бок  и
задремал.
   Не знаю, который был час, когда меня разбудили, но луна уже  зашла  и
костер почти догорал. Мне развязали ноги, провели меня через развалины и
заставили спуститься по крутой тропинке на краю скалы вниз, где  в  бух-
точке меж камней нас ждала рыбачья лодка. Мы сели  в  нее  и  при  свете
звезд отплыли от берега.


   ГЛАВА XIV
   СКАЛА БАСС

   Я не мог догадаться, куда меня везут, и только глядел во все стороны,
не ждет ли нас где-нибудь корабль, а из головы у меня не выходило  выра-
жение Рэнсома - "двадцатифунтовые". Если мне  опять  угрожает  опасность
попасть на плантации, размышлял я, то дело обстоит как нельзя хуже: сей-
час мне нечего надеяться ни на второго Алана, ни на второе - кораблекру-
шение и запасную рею. Я уже представил себе, как меня хлещут бичом, зас-
тавляя мотыжить табачное поле, и невольно поежился. На воде было  холод-
но, перекладины в лодке покрылись ледяной росой, и, сидя рядом  с  руле-
вым, я чувствовал, что меня пробирает дрожь. Рулевым был тот самый смуг-
лый человек, которого я называл про себя приморским жителем;  звали  его
Черным Энди, хотя настоящее имя его было Дэйл. Заметив, что я дрожу,  он
дружелюбно протянул мне грубую куртку, покрытую рыбьей чешуей, и я с ра-
достью набросил ее на себя.
   - Спасибо за вашу доброту, - сказал я. - Взамен позволю себе  предос-
теречь вас. Вы можете сильно поплатиться за это дело. Вы  не  похожи  на
этих невежественных, диких горцев, и вам, наверное, известно, что  такое
закон и что грозит тем, кто его нарушает.
   - По правде сказать, я никогда не был рьяным приверженцем  закона,  -
сказал он, - а тут мне дали хорошую поруку.
   - Что вы собираетесь со мной делать? - спросил я.
   - Ничего дурного, - ответил он, - ровно ничего. У  вас,  видно,  есть
заступники. Ничего с вами не случится, скоро будем на месте.
   Море начинало понемногу сереть, на востоке слабо засветились  розовые
и красные облачка, похожие на медленно тлеющие угли, и сейчас же на вер-
шине скалы Басе проснулись и заголосили морские птицы. Скала  Басе,  как
известно, одиноко стоящий камень, но такой  огромный,  что  его  гранита
хватило бы на целый город. Море было необычайно тихим, но плеск  воды  у
подножия скалы с гулким шумом отдавался в расселинах.
   Занималась заря, и я уже мог  рассмотреть  отвесные  утесы,  покрытые
птичьим пометом, словно инеем, покатую вершину, поросшую зеленой травой,
стаи белых бакланов, кричавших со всех сторон, и черные развалины тюрьмы
над самым морем.
   И вдруг меня осенила догадка.
   - Вы везете меня сюда! - вскричал я.
   - Да, прямо на Басе, приятель, - сказал он. - В  давние  времена  тут
томились святые, но вы-то вряд ли попали сюда без вины.
   - Но ведь здесь теперь никого нет! - снова воскликнул  я.  -  Темница
давно разрушена.
   - Что ж, зато бакланам будет с вами веселее, - сухо сказал Энди.
   При свете наступающего дня я увидел, что посреди лодки, вместе с кам-
нями, которые служат для рыбаков балластом,  лежит  несколько  бочонков,
корзин и вязанки дров. Все это было выгружено на скалу; Энди,  я  и  три
моих горца - я называю их своими, хотя скорее они владели мною, -  также
сошли на берег. Еще не взошло солнце, когда лодка двинулась  в  обратный
путь; заскрипели весла в уключинах, перекликаясь с эхом среди скал, и мы
остались одни в этом странном месте заточения.
   Энди Дэйл, которому я дал шутливое прозвище мэра скалы Басе, был  од-
новременно и пастухом и смотрителем дичи в этом небольшом и богатом  по-
местье. Он присматривал за десятком овец, которые на травянистом  склоне
утеса, где они паслись и жирели, напоминали мне изображения животных  на
крыше собора. На его попечении были еще и бакланы, которые гнездились  в
скалах и представляли собою довольно необычный источник  дохода.  Птенцы
бакланов считались весьма изысканным  блюдом,  и  любители  полакомиться
охотно платили по два шиллинга за штуку. Сало и перья взрослых птиц тоже
ценились высоко; еще и до сих пор в Северном Бервике священнику выплачи-
вают часть жалованья бакланами, что и заставляет некоторых пасторов  до-
могаться этого прихода. Энди проводил на скалах целые  дни,  зачастую  и
ночи, выполняя свои разнообразные обязанности и  сторожа  птиц  от  бра-
коньеров; здесь он чувствовал себя, как фермер в  своей  усадьбе.  Велев
нам взвалить на спину груз, что я и не замедлил сделать, он отомкнул ка-
литку, единственный вход на остров, и через развалины крепости провел  к
сторожке. Судя по золе в очаге и по кровати, стоявшей в углу, здесь было
его постоянное жилище.
   Кровать он предложил мне -  раз  уж  я  корчу  из  себя  благородного
джентльмена, проворчал он.
   - Я останусь им, на чем бы я ни спал, - ответил я. - По божьей  воле,
до сих пор постели мои были жесткими, и я охотно буду спать на полу. По-
ка я здесь, мистер Энди, - так вас, кажется, зовут? -  я  буду  жить  во
всем наравне с остальными; но прошу избавить меня от ваших насмешек, ко-
торые мне не слишком нравятся.
   Он немного побрюзжал, но по некотором размышлении,  кажется,  одобрил
мои слова. Человек он, как оказалось, был толковый и себе на уме,  хоро-
ший виг и пресвитерианин; он ежедневно читал карманную  Библию,  умел  и
любил вести серьезные беседы о религии, обнаруживая склонность к суровым
догмам Камерона. Нравственность его оставалась для меня под сомнением. Я
убедился, что он усиленно занимался контрабандой и  превратил  развалины
Тантеллона в склад контрабандных товаров. Что до таможенных  стражников,
то, думается мне, жизнь любого из них он не ставил ни в  грош.  Впрочем,
эта часть Лотианского берега и доныне самая дикая местность в Шотландии,
и обитает здесь самый отчаянный народ.
   За время моего житья на скале произошел случай, о котором  мне  приш-
лось вспомнить много времени спустя. В Форте тогда стоял военный корабль
под названием "Морской конь", капитаном его был некий  Пэллисер.  Случи-
лось так, что в сентябре корабль крейсировал между  Файфом  и  Лотианом,
промеряя лотом дно, чтобы обнаружить опасные рифы. Однажды ранним  пого-
жим утром корабль появился в двух милях к востоку от нас, спустил шлюпку
и, как нам казалось, стал исследовать Уайлдфайрские скалы и Чертов  куст
- места, известные своей опасностью для судов. Но вскоре,  подняв  лодку
на борт, корабль пошел по ветру и направился прямо к Бассу. Энди и горцы
встревожились: мое похищение было делом секретным, и если на скалу явит-
ся флотский капитан, то, по всей вероятности,  не  миновать  огласки,  а
быть может, чего-нибудь и похуже. Здесь я был  одинок,  я  не  мог,  как
Алан, напасть на нескольких человек сразу и был отнюдь  не  уверен,  что
военный корабль возьмет мою сторону. Приняв это в соображение, я дал Эн-
ди слово, что буду вести себя смирно и не  выйду  из  повиновения;  меня
быстро увели на вершину скалы, где все мы залегли и притаились на  самом
краю, поодаль друг от друга, наблюдая за кораблем.  "Морской  конь"  шел
прямо на нас, мне даже казалось, что он неизбежно врежется в нашу скалу;
с головокружительной высоты мы видели всю команду  и  слышали  протяжные
выкрики лотового у лота. Вдруг корабль сделал поворот  фордевинд  и  дал
залп, не знаю уж, из скольких пушек. От грохота содрогнулась скала,  над
нашими головами поплыл дым, несметные стаи бакланов  взметнулись  вверх.
Глядеть, как мелькают крылья, и слышать птичий крик было на редкость лю-
бопытно, и я подозреваю, что капитан Пэллисер подошел к скале только ра-
ди этой ребяческой забавы. Со временем ему пришлось  дорого  поплатиться
за это. Пока "Морской конь" приближался к скале, я успел рассмотреть его
так, что много позже мог узнать по оснастке за несколько миль; благодаря
этому мне, по воле небес, удалось отвратить от друга большую беду и дос-
тавить серьезное огорчение капитану Пэллисеру.
   На скале нам жилось недурно. У нас был эль, коньяк и овсяная мука, из
которой мы по утрам и вечерам варили кашу. Иногда из Каслтона нам приво-
зили на лодке четверть бараньей туши; трогать здешних овец  запрещалось,
их откармливали для продажи. К сожалению, время для  охоты  на  бакланов
уже миновало, и пришлось оставить их - в покое. Мы ловили рыбу сами,  но
чаще заставляли бакланов добывать ее для нас: мы  подстерегали  птицу  с
рыбой в клюве и спугивали ее, прежде чем она  успевала  проглотить  свою
добычу.
   Своеобразие этого места и разные диковины, которыми изобиловала скала
Басе, занимали меня и заполняли все мое время. Убежать отсюда  было  не-
возможно, поэтому я пользовался полной свободой и исследовал всю  скалу,
лазая повсюду, где только можно было ступить ногой.  Я  не  оставил  без
внимания запущенный тюремный сад, где росли одичавшие цветы и  огородные
растения, а на старой вишне попадались спелые ягоды.  Чуть  пониже  сада
стояла не то часовня, не то келья пустынника; неизвестно, кто ее постро-
ил и кто в ней жил, и древний ее вид вызывал раздумья. Даже тюрьма,  где
я ютился вместе с горцами-скотокрадами, была памятником исторических со-
бытий, мирских и духовных. Я дивился, что множество святых и  мучеников,
томившихся в этих стенах, не оставили после себя даже листка  из  Библии
или выскобленного на камне имени, а грубые солдаты, стоявшие  в  карауле
на сторожевых башнях, усеяли скалу памятками, главным образом сломанными
трубками - я поражался их количеству - и  металлическими  пуговицами  от
мундиров. Временами мне чудилось, что я слышу пение псалмов из  подземе-
лий, где сидели мученики, и вижу солдат, попыхивающих трубками  на  кре-
постной стене, за которой из Северного моря встает рассвет.
   Разумеется, причиной моих фантазий был Энди со своими рассказами.  Он
знал историю скалы Басе до мельчайших подробностей, вплоть до имен рядо-
вых солдат, среди которых в свое время был и его отец.  Кроме  того,  он
обладал природным даром рассказчика; когда я слушал его,  мне  казалось,
что я вижу и слышу живых людей и участвую в их делах и поступках.
   Этот его талант и моя готовность слушать его часами сблизили нас.  Не
стану отрицать, что он пришелся мне по душе, и вскоре я понял, что  тоже
нравлюсь ему; сказать по правде, я с самого  начала  старался  завоевать
его расположение. Странный случай, о котором я расскажу позже,  заставил
меня убедиться, что он расположен ко мне больше, чем я думал, но даже  и
в первое время мы жили дружнее, чем полагалось бы пленнику и тюремщику.
   Я покривил бы душой, если бы стал утверждать, что мое  пребывание  на
скале Басе было беспросветно тягостным. Здесь мне было покойно; я как бы
укрылся на этой скале от всех своих тревог. Со мной обращались нестрого,
скалы и море лишали меня возможности предпринимать  попытки  к  бегству,
ничто не угрожало ни моей жизни, ни чести, и временами я  позволял  себе
наслаждаться этим, как запретным плодом. Но бывали дни, когда меня  одо-
левали другие мысли. Я вспоминал решительные слова, которые говорил Ран-
килеру и Стюарту; я думал о том, что мое заключение на  скале  Басе,  не
так уж далеко от файфского и лотианского берегов, может  показаться  вы-
думкой, и в глазах по меньшей мере двух джентльменов я  окажусь  хвасту-
нишкой и трусом. Правда, это меня мало беспокоило; я говорил  себе,  что
покуда Катриона Драммонд думает обо мне хорошо, мнения других людей  для
меня ничто; и я предавался размышлениям, которые так приятны  для  влюб-
ленного и, должно быть, кажутся читателю удивительно скучными. Но тотчас
же меня начинали терзать иные опасения: мое самолюбие  возмущалось  тем,
что меня, быть может, станут сурово осуждать, и это казалось  мне  такой
несправедливостью, которую невозможно перенести. Тут мои мысли  переска-
кивали на другое, и стоило подумать о том, какого мнения будут  обо  мне
люди, как меня начинали преследовать воспоминания о Джемсе Стюарте в его
темнице и о рыданиях его жены. И тогда меня обуревало  неистовое  волне-
ние, я не мог простить тебе, что сижу здесь сложа руки; будь я настоящим
мужчиной, я бы улетел или уплыл из своего спокойного  убежища.  В  таком
состоянии, стремясь заглушить угрызения совести, я еще  больше  старался
расположить к себе Энди Дэйла.
   Наконец однажды солнечным утром, когда мы оказались одни  на  вершине
скалы, я намекнул, что могу заплатить за помощь. Он поглядел на меня  и,
закинув голову, громко расхохотался.
   - Да, вам смешно, мистер Дэйл, - сказал, я, - но, быть может, если вы
взглянете на эту бумагу, то отнесетесь к моим словам иначе.
   Глупые горцы отобрали у меня на дюнах только звонкую  монету,  бумага
же, которую я показал Энди, была распиской от Льнопрядильного  общества,
дающей мне право получить значительную сумму.
   - Верно, вы человек не бедный, - сказал он.
   - Мне кажется, это вас должно настроить по-другому, - заметил я.
   - Ха! - произнес он. - Я вижу, вы можете подкупить, да только  я  не-
подкупный.
   - Мы поговорим об этом после, - сказал я. -  Сначала  я  докажу,  что
знаю, где тут собака зарыта. Вам велено держать меня здесь до  четверга,
двадцать первого сентября.
   - Вы почти что не ошиблись, - ответил Энди. - Я должен отпустить всех
вас, ежели не будет другого приказа, в субботу, двадцать третьего.
   Я сразу понял, сколько коварства таилось в этом замысле.  Я  появлюсь
именно в тот день, когда будет слишком поздно, и поэтому, если я  захочу
оправдаться, мой рассказ покажется совсем неправдоподобным. Меня охватил
такой гнев, что я решил идти напролом.
   - Вот что, Энди, вы человек бывалый, так выслушайте же и поразмыслите
над тем, что я скажу, - начал я. - Мне известно, что тут замешаны важные
лица, и я не сомневаюсь, что вы знаете их имена. С тех пор, как началось
это дело, я виделся кое с кем из них и сказал им в лицо то,  что  думаю.
Какое же преступление я совершил? И что они со мной  делают?  Тридцатого
августа меня хватают какие-то оборванцы с гор, привозят на  кучу  старых
камней, которая уже не крепость, не тюрьма, а просто жилище сторожа ска-
лы Басе, и отпускают на свободу двадцать третьего сентября так же втихо-
молку, как и арестовали, - где тут, по-вашему, закон? И где тут правосу-
дие? Не пахнет ли это какой-то подлой и грязной интригой,  которой  сты-
дятся даже те, кто ее затеял?
   - Не стану спорить, Шос. Тут, мне сдается, и вправду что-то не чисто,
- сказал Энди. - И не будь те люди хорошими вигами и истинными просвите-
рианами, я бы послал их к черту на рога и не стал бы ввязываться в такие
дела.
   - Лорд Ловэт - прекрасный виг, - усмехнулся я, - и отменный просвите-
рианин!
   - Не знаю такого, - сказал Энди, - я с Ловэтами не якшаюсь.
   - Да, верно, ведь вы связались с Престонгрэнджем, - сказал я.
   - Ну нет, этого я вам не скажу, - заявил Энди.
   - И не надо, я и сам знаю, - возразил я.
   - Одно только зарубите себе на носу, Шос, - сказал Энди. - С  вами  я
связываться не стану, так что не старайтесь попусту.
   - Что ж, Энди, вижу, придется поговорить с вами начистоту, -  ответил
я и рассказал ему все, что счел нужным.
   Энди слушал меня серьезно и с интересом, а когда я кончил, он  приза-
думался.
   - Шос, - сказал он наконец, - буду говорить  без  обиняков.  Диковина
все это, и не очень мне верится, что так оно и есть,  как  вы  говорите,
может, совсем и не так, хоть вы сами, сдается мне, честный малый.  Но  я
все же постарше вас и порассудительней, я могу видеть то, что вам и нев-
домек. Скажу вам честно и прямо. Ничего дурного не  будет,  если  я  вас
здесь продержу, сколько надо; пожалуй, будет куда лучше.  И  для  страны
тут ничего дурного нет; ну, повесят вашего горца - и слава  богу,  одним
меньше будет. А вот мне-то не поздоровится, если я  вас  отпущу.  Говорю
вам как хороший виг и как честный ваш друг, а еще больше друг самому се-
бе: оставайтесь-ка здесь с Энди и бакланами, и все тут.
   - Энди, - промолвил я, положив руку ему на колено, - этот горец ни  в
чем не повинен.
   - Экая жалость, - сказал он. - Но что ж поделаешь, так уж бог  сотво-
рил наш мир, что не все выходит, как нам хочется.


   ГЛАВА XV
   ИСТОРИЯ ЛИСА ЛЭПРАЙКА, РАССКАЗАННАЯ ЧЕРНЫМ ЭНДИ

   До сих пор я почти ничего не сказал о моих горцах. Все трое были сто-
ронниками Джемса Мора, поэтому его причастность к моему заключению  была
несомненна. Все они знали по-английски не больше двух-трех слов, но один
только Нийл воображал, будто может свободно изъясняться на  этом  языке;
однако стоило ему пуститься в  разговоры,  как  его  собеседники