али заботиться о  моей  безопасности.
Но если я убедился, что Энди не хватало мужества, зато я  мог  рассчиты-
вать на его признательность. Он не докучал мне изъявлениями благодарнос-
ти, но стал обращаться со мной и, очевидно, думать обо мне совсем иначе;
а так как с этих пор он стал сильно побаиваться наших сожителей,  то  мы
постоянно бывали вместе.


   ГЛАВА XVI
   ПРОПАВШИЙ СВИДЕТЕЛЬ

   Семнадцатого сентября, в день условленной встречи со стряпчим  Стюар-
том, я взбунтовался против своей судьбы. Меня мучили и угнетали мысли  о
том, что он ждет меня в "Королевском гербе", и о том, что он обо мне по-
думает и что скажет, когда мы  встретимся.  Ему  трудно  будет  поверить
правде, этого я не мог не признать, но какая жестокая несправедливость -
в его глазах я окажусь трусом и лжецом, в то  время  как  я  никогда  не
упускал случая сделать все, что только мог придумать. Я повторял про се-
бя эти слова, находя в них горькую отраду, и проверял ими все мои  прош-
лые поступки. Мне казалось, что в отношении Джемса Стюарта я  вел  себя,
как брат; за все прошлое я был вправе гордиться собою, теперь оставалось
подумать о настоящем. Я не мог переплыть море и не мог полететь по  воз-
духу, но у меня был Энди. Я оказал ему услугу, и он ко мне очень  распо-
ложен - вот рычаг, который надобно использовать! Я должен еще раз  пого-
ворить с Энди, хотя бы только для очистки совести.
   День подходил к концу; море было спокойно, на Бассе царила полная ти-
шина и слышался только негромкий плеск и бульканье  воды  среди  камней.
Четверо моих сотоварищей разбрелись кто куда; трое Макгрегоров поднялись
выше на скалу, а Энди со своей Библией примостился на солнце среди  раз-
валин; я застал его крепко спящим и, едва он открыл глаза, принялся  го-
рячо убеждать его, приводя множество доводов.
   - Если б я знал, что вам от этого будет лучше, Шос! - сказал он, гля-
дя на меня поверх очков.
   - Ведь я смогу спасти человека, - настаивал я, - и сдержать свое сло-
во. Что же может быть для меня лучше этого? Разве  вы  не  помните,  что
сказано в Священном писании. Энди? А ведь Библия лежит у вас на коленях!
Там сказано: "Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе
своей повредит?"
   - Да, - сказал он, - для вас-то, конечно, так лучше. А  для  меня?  Я
тоже должен держаться своего слова. А вы чего от меня требуете? Чтобы  я
продал его за сребреники.
   - Энди! Разве я произнес слово "серебро"? - воскликнул я.
   - Ну, не в словах суть, - ответил он, - все и так понятно.  Дело  вот
как обстоит: ежели я услужу вам, как вы того хотите, значит,  я  потеряю
свой кусок хлеба. Понятно, вы должны будете возместить мой  заработок  и
даже из благородства чуток добавите. А это что, разве не подкуп? И  кабы
я еще знал, что я получу ваши деньги! Так нет, сколько я могу судить,  и
это еще неизвестно; и если вас повесят, что со мной-то будет?  Нет,  это
никак невозможно. Ступайте-ка вы отсюда, голубчик вы мой, и  дайте  Энди
дочитать главу.
   Помнится, в глубине души я был очень благодарен ему за  отказ;  через
минуту я ощутил почти благодарное чувство к Престонгрэнджу за то, что он
избавил меня, пусть даже насильственно и незаконно, от  всех  окружавших
меня опасностей, соблазнов и затруднений.
   Но чувство это было слишком мелким и трусливым,  поэтому  оно  быстро
исчезло, и мысли о Джемсе завладели мною безраздельно.  Двадцать  первое
сентября - день, на который был назначен суд, - я провел в таком  отчая-
нии, какое, пожалуй, испытал только  еще  на  островке  Иррейд.  Большую
часть дня я пролежал на травянистом склоне, находясь в каком-то  полуза-
бытьи; Я лежал неподвижно, а в голове моей бушевали  мучительные  мысли.
Иногда я все же засыпал, но и во сне меня преследовал зал суда в Инверэ-
ри и узник, бросающий взгляды во все стороны в поисках пропавшего свиде-
теля, и я вздрагивал и просыпался все с тем же мрачным унынием в душе  и
ломотой во всем теле. Кажется, Энди часто поглядывал на меня,  но  я  не
обращал на него внимания. Вот уж поистине горек был мой хлеб и  дни  мои
были тягостны.
   На следующий день, в пятницу двадцать второго  сентября,  рано  утром
пришла лодка с провизией, и Энди сунул мне в руку пакет. Он был без  ад-
реса, но запечатан государственной печатью. В нем  лежали  две  записки:
"Мистер Бэлфур теперь сам убедился, что вмешиваться уже слишком  поздно.
За его поведением будут наблюдать, и его благоразумие будет вознагражде-
но". Так гласила первая записка, которая, очевидно, была старательно на-
писана левой рукой. Разумеется, в этих словах не было ничего такого, что
могло бы бросить тень на того, кто их писал, даже если бы он был обнару-
жен; печать, внушительно заменявшая  подпись,  была  поставлена  на  от-
дельном, совершенно чистом листке; мне оставалось лишь признать, что по-
камест мои противники знают, что делают, и как можно спокойнее отнестись
к угрозе, просвечивающей сквозь обещание награды.
   Вторая записка удивила меня куда больше. "Мистеру Дэвиту Бэлфуру  со-
общаем, что о нем беспокоится друг, у которого серые глаза" -  так  было
написано женской рукой, и меня так поразило, что эта записка  попала  ко
мне в такую минуту, да еще с государственной печатью, что я  просто  ос-
толбенел. Передо мной засияли серые глаза Катрионы. Сердце мое  радостно
вздрогнуло при мысли, что этот друг - она. Но кто же написал  записку  и
вложил ее в послание Престонгрэнджа? И, что самое  непостижимое,  почему
кто-то счел нужным послать мне это приятное, но  совершенно  бесполезное
сообщение насекалу Басе? Единственный человек, которого я  мог  заподоз-
рить, была мисс Грант. Я вспомнил, что три сестры неизменно  восхищались
глазами Катрионы и по цвету глаз даже дали  ей  прозвище;  а  сама  мисс
Грант, обращаясь ко мне, по-деревенски коверкала слова, очевидно, в нас-
мешку над моей неотесанностью. И, кроме того, она жила в  том  же  доме,
откуда была послана первая записка. Оставалось найти объяснение еще  од-
ной странности: как мог Престонгрэндж посвятить ее в столь секретное де-
ло и  почему  позволил  приложить  это  легкомысленное  послание  к  его
собственному? Но и тут передо мной забрезжила догадка. Во-первых,  неда-
ром эта юная леди умела нагонять робость; быть  может,  она  властвовала
над папенькой больше, чем я думал. А во-вторых, не  следует  забывать  о
постоянной тактике прокурора: он старался быть ласковым, несмотря ни  на
что, и даже в раздражении не снимал маски дружеского участия.  Вероятно,
он понимает, как я разъярен своим пленением. Быть может, послав эту шут-
ливую, дружескую записку, он рассчитывал смягчить мой гнев?
   Честно говоря, так и случилось. У меня возникло теплое чувство к этой
красивой мисс Грант, которая снизошла до заботы о моих делах.  Намек  на
Катриону сам по себе настроил меня на более  мирные  и  более  трусливые
мысли. Если Генеральному  прокурору  известно  о  ней  и  о  нашем  зна-
комстве... если я сумею угодить ему тем "благоразумием", о котором гово-
рилось в письме, то к чему это может привести? "В глазах всех птиц  нап-
расно расставляется сеть" - сказано в Писании. Ну что  же,  стало  быть,
птицы умнее людей! А я, полагая, что разгадал тактику прокурора, все  же
попал в его сети.
   Я был взволнован, сердце мое колотилось, глаза Катрионы сияли  передо
мной, как звезды, но тут мои размышления перебил Энди.
   - Приятные новости, как я погляжу, - сказал он.
   Я увидел, что он с любопытством смотрит мне в лицо;  тотчас  же  мне,
точно видение, представился Джемс Стюарт, судебный  зал  в  Инверэри,  и
мысли мои сразу повернулись, точно дверь на петлях. Судебные  заседания,
подумал я, иногда затягиваются дольше назначенного срока.  Если  даже  я
появлюсь в Инверэри слишком поздно, все равно своими попытками  я  смогу
поддержать Джемса, а свое доброе имя и тем более. В одно мгновение, поч-
ти не задумываясь, я сообразил, как мне действовать.
   - Энди, - сказал я, - значит, вы отпустите меня завтра?
   Он ответил, что ничего не изменилось.
   - А был ли указан час? - спросил я.
   Он сказал, что меня велено отпустить в два часа дня.
   - А где? - не отставал я.
   - Что где?
   - Где вы меня должны высадить?
   Он признался, что об этом ничего не было сказано.
   - Что ж, отлично, - сказал я, - тогда я сам  выберу  место.  Ветер  с
востока, а мне нужно на запад; задержите лодку, я  ее  нанимаю.  Сегодня
весь день будем плыть вверх по Форту, а завтра в два часа  дня  вы  меня
высадите на западе, там, куда мы успеем добраться.
   - Сумасшедшая голова! - воскликнул он. - Вы все-таки хотите попасть в
Инверэри!
   - Совершенно верно, Энди, - подтвердил я.
   - Вас не переупрямишь! - сказал Энди. - По правде говоря,  мне  вчера
вас даже жалко стало, - прибавил он. - Только, знаете, я  до  вчерашнего
дня не очень понимал, чего вы на самом-то деле хотите.
   Нужно было поскорее подлить масла в огонь.
   - Скажу вам по секрету, Энди, - начал я. - В том, что я задумал, есть
еще одно преимущество. Мы оставим горцев на скале, а завтра  их  заберет
лодка из Каслтона. Этот Нийл косо на вас поглядывает; кто знает,  может,
как только я уеду, он опять возьмется за нож: эти оборванцы очень злопа-
мятны. А если вас станут допрашивать, у вас есть оправдание. Наша  жизнь
была в опасности, а вы за меня отвечаете, вот и решили  увезти  меня  от
этих дикарей и продержать остальное время в лодке. И знаете что, Энди? -
добавил я, улыбаясь. - По-моему, вы очень мудро решили.
   - Сказать по правде, Нийла я не больно-то жалую, - сказал Энди, -  да
и он меня, видно, тоже; с ним опасно связываться. Том Энстер справится с
этими скотами куда лучше. Лодочник Энстер был родом из Файфа, где  гово-
рят по-гэльски. Да, да, - продолжал Энди. - Том с ними лучше  управится.
И ежели пораскинуть умом, так нас вряд ли кто хватится. Скала, да будь я
неладен, они и думать забыли про эту скалу. А вы, Шос, бываете смекалис-
тым, когда захотите. Про то, что вы меня спасли, я уж и не говорю, - уже
серьезнее добавил он и в знак согласия протянул мне руку.
   Без лишних слов мы поспешно сели в лодку, отчалили от берега и подня-
ли парус. Макгрегоры хлопотали у очага, готовя завтрак, - стряпней всег-
да занимались они, но один из них зачем-то вышел на зубчатую стену, и мы
едва успели отойти от скалы на сотню с лишним футов,  как  наше  бегство
было обнаружено; все трое, как муравьи у разоренного муравейника,  забе-
гали, засуетились у развалин и причала, стали  звать  нас  и  требовать,
чтобы мы вернулись. Мы еще находились в защищенном от ветра  месте  и  в
тени от Басса, огромным пятном лежавшей на  воде,  но  вскоре  вышли  на
солнце, и в ту же минуту ветер надул наш парус, лодка накренилась по са-
мый планшир, и сразу же нас отнесло так далеко, что мы уже не слышали их
криков. Каких страхов они натерпелись на этой скале, оставшись без  пок-
ровительства цивилизованного человека и без защиты Библии - трудно  себе
представить; они даже не могли утешиться выпивкой, ибо хотя  мы  сбежали
тайком и второпях, Энди все же ухитрился прихватить коньяк с собой.
   Первой нашей заботой было высадить лодочника Энстера в бухточке возле
Глейнтейтских скал, чтобы наших островитян сняли со скалы на  другой  же
день. Оттуда мы направились вверх по  Форту.  Разыгравшийся  было  ветер
стал быстро спадать, но не стихал совсем. Весь день мы плыли  под  пару-
сом, хотя большей частью не слишком быстро, и только с наступлением тем-
ноты добрались до Куинсферри. Чтобы Энди не нарушал  своих  обязательств
(если они еще существовали), я не должен был выходить из  лодки,  но  не
видел ничего дурного в том, чтобы сообщаться  с  берегом  письменно.  На
листке Престонгрэнджа с государственной печатью, которая,  должно  быть,
немало удивила моего адресата, я при свете  фонаря  нацарапал  несколько
необходимых слов, и Энди доставил записку Ранкилеру. Через час Энди вер-
нулся с полным кошельком денег и заверением, что завтра в два часа дня в
Клэкманонпуле меня будет ждать наготове добрый конь. Затем мы бросили  с
лодки камень на веревке, служивший якорем, и, накрывшись парусом,  улег-
лись спать.
   Назавтра мы прибыли в Пул задолго до двух, и мне ничего не оставалось
делать, как сидеть и ждать. Я не так уж рвался выполнять задуманное мною
дело. Я был бы рад отказаться от него, если бы  подвернулся  благовидный
предлог, но предлога не находилось, и я волновался не меньше,  чем  если
бы спешил навстречу  какому-нибудь  долгожданному  удовольствию.  Вскоре
после часа на берегу показалась лошадь, и когда я увидел, как человек  в
ожидании, пока пристанет лодка, проваживает ее взад и вперед, мое нетер-
пение усилилось еще больше. Энди с большой точностью соблюдал срок моего
освобождения, как бы желая доказать, что он верен своему  слову,  но  не
более того, и не желает задерживаться сверх положенного времени; поэтому
не прошло и пятидесяти секунд после двух, как я уже сидел в седле и сло-
мя голову скакал к Стирлингу. Через час с небольшим я миновал этот горо-
док и помчался по берегу Алан-Уотер, где вдруг  поднялась  буря.  Ливень
слепил мне глаза, ветер едва не выбивал из седла, и  наступившая  ночная
темнота застигла меня врасплох где-то в диких местах восточное Бэлкидде-
ра; я не знал, в каком направлении ехать дальше, а между тем лошадь подо
мной начинала выбиваться из сил.
   Подгоняемый нетерпением, я, не желая терять времени и  связываться  с
проводником, до сих пор следовал, насколько это возможно  для  всадника,
по пути, пройденному с Аланом. Я сделал это умышленно, хоть  и  понимал,
как это рискованно, что и не замедлила доказать мне буря.
   В последний раз я видел знакомые мне места  где-то  возле  Уом  Вара,
должно быть, часов в шесть вечера. Я и до сих пор считаю великой удачей,
что к одиннадцати мне наконец удалось достичь своей цели - дома  Дункана
Ду. Где я проплутал эти несколько часов - о том, быть  может,  могла  бы
сказать только лошадь. Помню, что два раза мы с нею падали, а один раз я
вылетел из седла, и меня чуть не унесло бурным потоком. Конь  и  всадник
вымазались в грязи по самые уши.
   От Дункана я узнал о суде. Во всей этой горной местности за ним  сле-
дили с благоговейным вниманием, новости из Инверэри  распространялись  с
быстротой, на которую способен бегущий человек; и я  с  радостью  узнал,
что в субботу вечером суд еще не закончился и все думают, что  он  будет
продолжаться и в понедельник. Узнав это, я так заспешил,  что  отказался
сесть за стол; Дункан вызвался быть моим проводником, и я тут же  отпра-
вился в путь, взяв с собой немножко еды и жуя на ходу. Дункан захватил с
собой бутылку виски и ручной фонарь, который светил нам,  пока  по  пути
встречались дома, где можно было зажечь его снова, ибо он сильно  проте-
кал и гаснул при каждом порыве ветра.  Почти  всю  ночь  мы  пробирались
ощупью под проливным дождем и на рассвете все еще беспомощно блуждали по
горам. Вскоре мы набрели на хижину у ручья, где нам дали поесть и указа-
ли дорогу; и незадолго до конца проповеди мы подошли к дверям  инверэрс-
кой церкви.
   Дождь слегка обмыл меня сверху, но я был в грязи  до  колен;  с  меня
струилась вода; я так обессилел, что еле передвигал ноги  и  походил  на
призрак. Разумеется, сухая одежда и постель были мне гораздо нужнее, чем
все благодеяния христианства. И все же, убежденный,  что  самое  главное
для меня - поскорее показаться на людях, я открыл дверь,  "вошел  в  эту
церковь вместе с перепачканным грязью Дунканом и, найдя поблизости  сво-
бодное место, сел на скамью.
   - В тринадцатых, братья мои, и в скобках, закон должно  рассматривать
как некое орудие милосердия, - вещал священник, видимо, упиваясь  своими
словами.
   Проповедь из уважения к суду произносилась поанглийски. Судей окружа-
ла вооруженная стража, в углу у дверей поблескивали алебарды, а  скамьи,
против обыкновения, были сплошь заполнены мантиями  законников.  Священ-
ник, человек, как видно, опытный, взял для проповеди тексты из  Послания
к римлянам; и вся эта искушенная паства - от Аргайла и милордов Элгиза и
Килкеррана до алебардщиков из стражи, - сдвинув  брови,  слушала  его  с
глубоким и ревностным вниманием. Наше появление заметили лишь  священник
да горстка людей у двери, но и те мгновенно забыли о нас;  остальные  же
либо не слышали наших шагов, либо не обратили на них внимания, и я сидел
среди друзей и врагов, не замеченный ими.
   Первым, кого я разглядел, был Престонгрэндж. Он сидел, подавшись впе-
ред, как всадник на быстром коне; он шевелил губами от удовольствия и не
отрывал глаз от священника; проповедь явно пришлась ему по вкусу.  Чарли
Стюарт, наоборот, подремывал; лицо у него было бледное и изнуренное. Что
касается Саймона Фрэзера, то он выделялся из этой сосредоточенно внемлю-
щей толпы своим почти скандальным поведением: он рылся в карманах, заки-
дывал ногу на ногу, откашливался, вздергивал  реденькие  брови,  поводил
глазами направо и налево, то позевывая, то усмехаясь про себя. Иногда он
клал перед собою Библию, листал ее, пробегал глазами несколько  строк  и
опять принимался листать, потом отодвигал книгу и зевал во весь рот:  он
точно старался стряхнуть с себя скуку.
   И вдруг взгляд неугомонного Фрэзера случайно упал на меня. На секунду
он остолбенел, затем вырвал из Библии половину страницы, набросал на ней
карандашом несколько слов и передал ее сидящему рядом  человеку,  шепнув
ему что-то на ухо. Записку передали Престонгрэнджу,  который  бросил  на
меня быстрый взгляд, затем она попала в руки мистера Эрскина, а от  него
герцогу Аргайлскому, сидевшему между двух судей; его светлость повернул-
ся и устремил на меня надменный взгляд. Последним из тех, кому  не  без-
различно было мое присутствие, меня увидел Чарли Стюарт; он  также  при-
нялся строчить и рассылать записки, но я не мог проследить в толпе, кому
они предназначались.
   Однако записки привлекли к себе общее внимание; те, кто знал, чем они
вызваны (либо полагал, будто ему это известно), шепотом  объясняли  дру-
гим, остальные шепотом осведомлялись; священник,  казалось,  был  немало
смущен неожиданным шорохом, движением и перешептыванием в церкви. Он за-
говорил тише, потом сбился, и голос  его  окончательно  утратил  прежнюю
звучность и спокойную убедительность. Должно быть, для него до последне-
го дня жизни так и осталось загадкой, почему проповедь, которая  на  три
четверти прошла так успешно, под самый конец, совсем провалилась.
   Я же сидел на скамье, промокший, смертельно усталый  и,  тревожась  о
том, что будет дальше, все же был в восторге от смятения, которое вызвал
мой приход.


   ГЛАВА XVII
   ПРОШЕНИЕ О ПОМИЛОВАНИИ

   Едва священник произнес последнее слово, как Стюарт схватил  меня  за
руку. Надо было выйти из церкви, опередив всех, и он увлекал меня за со-
бой так решительно, что прежде чем прихожане толпой наводнили улицу,  мы
уже очутились в каком-то доме.
   - Ну как, поспел я вовремя? - спросил я.
   - И да и нет, - ответил он. - Дело закончено.  Присяжные  уже  удали-
лись, они соблаговолят оповестить нас о своем решении только завтра  ут-
ром, но я мог бы предсказать, что они решат, за три дня до этой комедии.
Все было ясно с самого начала. И подсудимый это  понимал.  "Делайте  что
хотите, - пробормотал он позавчера едва слышно. - Моя судьба ясна мне из
того, что герцог Аргайлский только что сказал мистеру  Макинтошу".  Ведь
это стыд и срам!
   Великий Аргайл пред ними предстал,
   Громы и молнии он метал, и сам судебный  пристав  воскликнул:  "Круа-
хан!" Но теперь, когда вы вернулись, я не склонен отчаиваться.  Дуб  еще
победит мирт. Мы побьем Кемпбеллов в их собственных владениях. Слава бо-
гу, что я дожил до этого дня!
   Суетясь от волнения, он вывернул на пол содержимое  своего  чемодана,
чтобы я мои переодеться, и, стараясь мне помочь, лишь путался под  нога-
ми. Он не только не сказал ни слова о том, что предстоит сдел