кусств.  Старики  созидатели  уходят, оставляя созданное ими без
призора,  покидая  свое  имущество  на  ненадежных  наследников,  на  жалкое
поколение, которое погубит доброе имя разбойничьей династии Глостеров...
     Иногда  жестокая  правда большого искусства прорывалась и там, где поэт
говорит  о себе: она звучит в стихотворении "Галерный раб". Герой вздыхает о
своей  старой  скамье,  о своем старом весле - он был галерным рабом, но как
прекрасна была эта галера, с которой его соединяла цепь каторжника!

                Пусть цепи терли ноги, пусть дышать было трудно нам,
                но другой такой галеры не найти по всем морям!

                ...Друзья, мы были шайкою отчаянных людей,
                мы были слугами весел, но владыками морей,
                мы вели галеру нашу напрямик средь бурь и тьмы,
                воин, дева, бог иль дьявол - ну, кого боялись мы?

                Перевод М.Фромана

     Азарт  соучастников  "большой  игры"  -  той  самой, которая так тешила
мальчишку  Кима,  -  горько  дурманил  и  Киплинга,  о  чем ярко говорит это
стихотворение,  написанное  им  как  бы  в  момент  протрезвления. Да, и он,
всесильный,  гордый  белый  человек,  без умолку твердящий о своей свободе и
власти,  был  только  галерником,  прикованным  к  скамье  корабля пиратов и
купцов.  Но  такова  его  доля;  и, вздохнув о ней, он утешает себя мыслью о
том, что какова бы ни была эта галера - это была его галера, ничья иная.
     Через  всю европейскую поэзию - от Алкея до наших дней - проходит образ
государства-корабля,  терпящего  бедствие,  надеющегося  только  на тех, кто
сможет  служить  ему и в этот час; галера Киплинга - один из могучих образов
в этой давней поэтической традиции.
     Горькая   правда   жизни,   прорывавшаяся  в  лучших  стихотворениях  и
рассказах  Киплинга,  прозвучала  с  наибольшей силой в романе "Свет погас".
Это  печальная повесть о Дике Хелдаре, английском военном художнике, который
отдал  все  силы  своего таланта людям, не оценившим его и быстро забывшим о
нем.
     В  романе  много  спорят  об  искусстве.  Дик  -  а  за ним и Киплинг -
противник  нового  искусства, возникшего в Европе в конце века. Ссора Дика с
девушкой,  которую  он  искренне  любит,  в значительной степени объясняется
тем,  что  она  -  сторонница  французского  импрессионизма,  а  Дик  -  его
противник.  Дик  - приверженец лаконичного искусства, точно воспроизводящего
действительность.  Но  это  не  натурализм.  "Я  не поклонник Верещагина", -
говорит   Дику   его   друг,   журналист  Торпенхау,  увидев  его  набросок,
изображающий  убитых  на  поле боя. И в этом суждении скрыто многое. Суровая
жизненная  правда  - вот к чему стремится Дик Хелдар, за это он борется. Она
не  нравится  ни  рафинированной  девице,  ни недалекому Торпенхау. Зато она
нравится  тем,  для кого Хелдар пишет свои картины, - английским солдатам. В
разгар  очередного  спора  об  искусстве  Дик  и  девушка  оказываются перед
витриной  магазина  художественных  изделий,  где  выставлена  его  картина,
изображающая  выезд  батареи  на  огневые  позиции.  Перед витриной толпятся
солдаты-артиллеристы.  Они  хвалят  художника  за  то,  что  их тяжелый труд
показан  таким,  каков  он есть на самом деле. Для Дика это и есть подлинное
признание,   куда  более  весомое,  чем  статьи  критиков  из  модернистских
журналов.  И  это,  конечно,  мечта  самого Киплинга - добиться признания от
Томми Аткинса!
     Но  писатель  показал  не только сладкую минуту признания, но и горькую
участь  художника-бедняка,  всеми  забытого и лишенного возможности жить той
солдатской  походной  жизнью,  которая  казалась  ему  неотъемлемой  от  его
занятий  искусством.  Поэтому  невозможно  без  волнения  читать ту страницу
романа,  где  ослепший  Хелдар  слышит  на  улице,  как  проходит  мимо него
воинская  часть:  он  упивается  стуком  солдатских сапог, скрипом амуниции,
запахом  кожи  и  сукна,  песней, которую ревут здоровые молодые глотки, - и
здесь  Киплинг  тоже  говорит  правду о чувстве кровной связи своего героя с
солдатами,  с  массой  простых людей, обманутых, как и он, приносящих себя в
жертву,  как  сделает  это  и  он через несколько месяцев где-то в песках за
Суэцем.
     У  Киплинга  был  талант  находить  в  событиях  обычной  и даже внешне
скучной  жизни  нечто  волнующее,  значительное,  улавливать  в обыкновенном
человеке  то большое и высокое, что делает его представителем человечества и
что  присуще  вместе  с  тем  каждому.  Эта  своеобразная поэзия прозы жизни
особенно   широко  раскрылась  в  рассказах  Киплинга,  в  той  области  его
творчества,  где  он  поистине  неистощим  как  мастер.  Среди  них  рассказ
"Конференция  держав",  в  котором  выражены важные особенности общей поэзии
Киплинга-художника.
     В  компанию  молодых  офицеров,  собравшихся  на  лондонской квартире у
лица,  от  имени  которого  ведется  повествование,  случайно попал приятель
автора,  писатель  Кливер  -  "зодчий  стиля  и живописец слова", по ехидной
характеристике  Киплинга. Кливер, обитающий в мире отвлеченных представлений
о  жизни и людях Британской империи, потрясен суровой правдой жизни, которая
раскрывается  перед  ним  в  беседе  с молодыми офицерами. Между ним и этими
тремя  юнцами,  уже  прошедшими  тяжкую  школу войны в колониях, лежит такая
пропасть,  что  они  говорят на совершенно разных языках: Кливер не понимает
их  военного  жаргона,  в  котором  английские  слова смешаны с индийскими и
бирманскими  и который все более удаляется от того изысканного стиля, какого
придерживается  Кливер.  Он  с изумлением слушает разговор молодых офицеров;
он  думал,  что  знает их, но все для него в них и в их рассказах - новость;
однако  на самом деле Кливер относится к ним с оскорбительным равнодушием, и
Киплинг  подчеркивает  это,  издеваясь  над манерой выражаться, свойственной
писателю:  "Подобно  многим  англичанам,  живущим  безвыездно  в метрополии,
Кливер  был  искренне  убежден,  что штампованная газетная фраза, которую он
процитировал,  отражает  истинный  образ  жизни  военных,  чей  тяжелый труд
позволял   ему   вести  спокойную  жизнь,  полную  разнообразных  интересных
занятий".  Противопоставляя  Кливеру  трех  молодых  строителей и защитников
империи,  Киплинг стремится противопоставить безделью - труд, суровую правду
о  жизни,  полной  опасностей,  правду  о  тех, за счет чьих лишений и крови
Кливеры  ведут свою изящную жизнь. Этот мотив противопоставления лжи о жизни
и  правды  о  ней проходит через многие рассказы Киплинга, и писатель всегда
оказывается  на  стороне  суровой  правды.  Иное дело, удается ли ему самому
достичь  ее,  но  он заявляет - и, вероятно, искренне - о своем стремлении к
этому.  Он  пишет  не  так,  как  Кливер,  и не о том, о чем пишет Кливер. В
центре  его  внимания  -  подлинные  жизненные  ситуации, его язык - тот, на
котором   говорят   простые   люди,  а  не  манерные  почитатели  английских
декадентов.
     Рассказы   Киплинга   -   энциклопедия  сюжетного  опыта  замечательных
английских  и  американских  рассказчиков  XIX  века.  Среди  них  мы найдем
"страшные"  истории  таинственного  содержания, тем более захватывающие, что
они  разыгрываются в обычной обстановке ("Рикша-призрак"), - и, читая их, мы
вспоминаем  об Эдгаре По; новеллы-анекдоты, привлекательные не только своими
оттенками  юмора, но и четкостью образов ("Стрелы амура", "Ложный рассвет"),
своеобразные  рассказы-портреты  в  традиции  старинного  английского очерка
("Ресли  из департамента иностранных дел"), психологические любовные новеллы
("За  чертой").  Однако,  говоря о следовании определенным традициям, нельзя
забывать  и  то,  что  Киплинг  выступал как рассказчик-новатор, не только в
совершенстве  владеющий  искусством  рассказа,  но и открывающий в нем новые
возможности, вводящий в обиход английской литературы новые пласты жизни.
     Это  особенно  чувствуется  в десятках рассказов о жизни в Индии, о той
"проклятой  англо-индийской  жизни"  ("Отброшенный"), которую он знал лучше,
чем  жизнь метрополии, и к которой относился так же, как один из его любимых
героев  -  солдат  Малвени,  вернувшийся  в Индию после того, как он пожил в
Англии,  куда  уехал,  получив  честно  выслуженную  отставку  ("Подгулявшая
команда").  Рассказы  "В  доме  Судху",  "За  чертой",  "Лиспет" и множество
других  свидетельствуют  о  том,  с  каким глубоким интересом изучал Киплинг
жизнь   народа   Индии,   стремился   уловить   своеобразие  их  характеров.
Изображение  гуркхов,  афганцев,  бенгальцев, тамилов и других народностей в
рассказах   Киплинга  не  просто  дань  экзотике;  Киплинг  воссоздал  живое
разнообразие  традиций,  верований,  характеров. Он уловил и показал в своих
рассказах  и  гибельную кастовую рознь и социальные различия между индийской
знатью,   служащей   метрополии,  и  задавленным,  изнывающим  от  голода  и
непосильного  труда простым людом индийских деревень и городов. Если Киплинг
нередко  говорит  о  народах  Индии и Афганистана словами английских солдат,
грубыми  и  жестокими,  то  от  лица  тех  же  персонажей он воздает должное
смелости  и  непримиримой  ненависти  к  захватчикам ("Пропавший легион", "В
карауле").  Киплинг  смело  касался  запретных тем любви, связывающей белого
человека  с  индийской  женщиной,  чувства,  ломающего расовые барьеры ("Без
благословения церкви").
     Новаторство  Киплинга  наиболее  полно  раскрывается  в его рассказах о
колониальной   войне   в  Индии.  В  "Пропавшем  легионе"  Киплинг  излагает
характерную   "пограничную"   историю,   -  можно  говорить  о  целом  цикле
пограничных  рассказов  писателя,  где  Восток  и Запад не только сходятся в
постоянных   схватках   и   состязаются   в  храбрости,  но  и  осуществляют
взаимоотношения  более  мирным  способом,  обмениваясь  не  только  ударами,
конями,  оружием  и  добычей, но и воззрениями: это история о погибшем полке
мятежных  сипаев,  уничтоженных  афганцами в пограничном районе, принятая на
веру  не  только  горцами, но и англо-индийскими солдатами, и она объединяет
обе   стороны   в   порыве   своеобразного   солдатского  суеверия.  Рассказ
"Отброшенный"  -  психологический  этюд,  интересный  не  только  как анализ
событий,    приведших   заболевшего   колониальной   ностальгией   юношу   к
самоубийству, но и раскрывающий взгляды его товарищей.
     Особенно  богаты  и  разнообразны рассказы из цикла "Три солдата". Надо
помнить,  что  к  тому  времени,  когда  Киплинг  избрал своими героями трех
простых  английских  солдат и попытался в аспекте их восприятия рассказать о
жизни  в  Индии,  в  английской  литературе  да  и  вообще  во  всей мировой
литературе,  кроме  русской,  никто  не  решался писать о простом человеке в
солдатском  мундире.  Киплинг  сделал  это.  Мало того - он показал, что его
рядовые  Малвени,  Ортерис и Лиройд, несмотря на свое вполне демократическое
происхождение,  заслуживают  не  меньшего  интереса,  чем хваленые мушкетеры
Дюма.  Да,  это  именно  простые  солдаты,  грубые,  полные  национальных  и
религиозных  предрассудков,  любители  выпить,  подчас  жестокие;  их руки в
крови,  на их совести - не одна человеческая жизнь. Но за грязью, наложенной
на  эти  души  казармой и нищетой, за всем страшным и кровавым, что внесла в
них  колониальная  война,  живет настоящее человеческое достоинство. Солдаты
Киплинга  -  верные  друзья, которые не оставят в беде товарища. Они хорошие
солдаты  не  потому, что они самодовольные ремесленники войны, а потому, что
в  бою  приходится  выручать  товарища, да и самому не зевать. Война для них
труд,  при  помощи которого они вынуждены зарабатывать свой хлеб. Иногда они
поднимаются  до того, чтобы назвать свое существование "проклятой солдатской
жизнью"  ("Безумие рядового Ортериса"), осознать, что они - "пропащие пьяные
томми",  посланные  умирать  вдали от родины за интересы других, презираемых
ими  людей  -  тех,  кто  наживается  на  солдатской  крови и страданиях. На
большее,  чем  пьяный  бунт, Ортерис не способен, и его побег, в котором ему
был  готов  помочь  и автор, чувствующий себя другом Ортериса, не состоялся.
Но  и  те  страницы,  где изображен припадок Ортериса, вызывающий сочувствие
автора  и  поданный  так,  что  он выглядит как взрыв долго накапливавшегося
протеста  против  униженности  и  обиды,  звучали  на  общем фоне английской
литературы того времени необычайно смело и вызывающе.
     Иногда  персонажи  Киплинга,  особенно  в  цикле "Три солдата", как это
бывает  в  произведениях  подлинно талантливых художников, как бы вырываются
из-под  власти  автора  и  начинают  жить собственной жизнью, говорить такие
слова,  каких  читатель не услышит от их создателя: так, например, Малвени в
рассказе  о  бойне  в  Театре  Силвера ("В карауле") с отвращением говорит о
себе  и о своих товарищах - английских солдатах, опьяненных страшной резней,
- как о мясниках.
     В  том  аспекте,  в  котором  показана  в  этой  серии  рассказов жизнь
колоний,  именно солдаты и немногие из офицеров, умеющих перешагнуть барьер,
отделяющий  их  от  рядовых  (вроде  старого  капитана  по  прозвищу  Крюк),
оказываются   подлинными   людьми.   Многочисленное   общество  карьеристов,
чиновников  и  дельцов,  которое  охраняется штыками от ярости порабощенного
населения,  изображено  через  восприятие  рядового  как  толпа  надменных и
бесполезных  существ,  занятая  своими  непонятными  и,  с  солдатской точки
зрения,  ненужными делами, вызывающая в солдате презрение и насмешку. Есть и
исключения  -  Стрикленд,  "строитель  империи", идеальный персонаж Киплинга
("Саис  мисс  Йол"), но и он бледен рядом с полнокровными образами солдат. К
хозяевам   страны   -  народам  Индии  -  солдаты  относятся  свирепо,  если
сталкиваются  с  ними  на  поле  боя,  -  впрочем,  они  готовы  с уважением
отозваться  о  храбрости индийских и афганских воинов и с полным уважением -
об    индийских    солдатах    и    офицерах,   несущих   службу   рядом   с
"красномундирниками"  - солдатами из английских частей. Труд крестьянина или
кули,  надрывающегося  на строительстве мостов, железных дорог и прочих благ
цивилизации,  внедряемых  в  индийскую  жизнь,  вызывает  в них сочувствие и
понимание,  -  ведь  и  они  были когда-то людьми труда. Киплинг не скрывает
расовых  предрассудков  своих  героев  -  на  то  они простые, полуграмотные
ребята.  Он  говорит  о них не без иронии, подчеркивая, в какой мере солдаты
повторяют  в  таких  случаях  чужие, не всегда понятные им слова и мнения, в
какой   мере   они  пришлые  варвары,  не  понимающие  сложного  мира  Азии,
окружающей  их.  Неоднократные  похвалы,  произносимые  героями  Киплинга по
поводу   мужества   индийских   народов,  отстаивающих  свою  независимость,
воскрешают  в  памяти  некоторые  стихи  Киплинга, в частности - его стихи о
мужестве  суданских борцов за свободу, написанные тем же солдатским сленгом,
на котором разговаривают три солдата.
     А  рядом  с  рассказами о нелегкой солдатской жизни мы находим тонкие и
поэтичные     образцы    анималистского    рассказа    ("Рикки-Тикки-Тави"),
привлекающие  описанием  жизни  индийской  фауны,  или  рассказов о старых и
новых  машинах  и  об их роли в жизни людей - "007", ода паровозу, в которой
нашлось  место  и  для  теплых  слов о тех, кто их ведет; они похожи на трех
солдат  по  своим  привычкам,  да  и  по манере выражаться. И какой жалкой и
ничтожной  выглядит  рядом  с  их  жизнью,  полной труда и опасностей, жизнь
английских  чиновников,  офицеров  высшего  ранга,  богачей, вельмож, детали
которой  изображены в рассказах "Стрелы Амура", "На краю пропасти". Сложен и
богат  мир  рассказов  Киплинга,  и  в  них  особенно ярко блещет его талант
художника,  знающего  жизнь  и  любящего  писать только о том, что он хорошо
знает.
     Особое  место в рассказах Киплинга занимает проблема рассказчика - того
"я",  от  лица  которого  идет речь. Иногда этот "я" неуловим, его заслоняет
другой  рассказчик, которому предоставлено слово автором, произнесшим только
некий  зачин, предисловие. Чаще всего это сам Киплинг, участник повседневных
событий,  происходящих  в  британских  поселениях  и  военных  постах,  свой
человек  и в офицерском собрании и в компании простых солдат, ценящих его за
сердечность  и  простоту  обращения. Лишь изредка это не двойник Киплинга, а
кто-нибудь   другой,   но   это   обязательно  бывалый  человек,  обладающий
скептическим  и  вместе  с  тем  стоическим мировоззрением, гордящийся своей
объективностью  (на  поверку  она  далеко  не  безупречна),  своей неусыпной
наблюдательностью,   своей   готовностью   прийти  на  помощь  и,  если  это
необходимо,  даже  помочь  дезертировать  рядовому  Ортерису,  которому  уже
невмоготу стал красный мундир.
     Можно   было  бы  найти  и  еще  немало  примеров  правдивости  таланта
Киплинга,   пробивающейся   сквозь   его   характерную   манеру  лаконичного
натуралистического письма.
     Еще  одна  сторона  таланта  Киплинга  -  его  глубокая оригинальность,
способность  делать  замечательные  художественные  открытия.  Конечно,  эта
способность  открывать новое сказалась уже в том, что героями Киплинга стали
простые  солдаты  и  чиновники,  в которых никто до него не видел героев. Но
подлинным  открытием  была  жизнь Востока, поэтом которого стал Киплинг. Кто
же  до  Киплинга  из  писателей  Запада ощутил и поведал о красках, запахах,
звуках  жизни  древних  городов  Индии,  их  базарах,  их дворцах, об участи
голодающего  и  все  же гордого индийца, о его поверьях и обычаях, о природе
его  страны?  Все это было рассказано одним из тех, кто считал себя "несущим
бремя  белого  человека",  но интонация превосходства нередко уступала место
интонации  восхищения  и  уважения.  Без  этого  не  были  бы написаны такие
жемчужины  поэзии  Киплинга,  как  "Мандалей"  и  многие  другие.  Без этого
художественного открытия Востока не было бы и чудесных "Книг Джунглей".
     Спору  нет,  и  во  многих местах "Книг Джунглей" прорывается идеология
Киплинга  -  достаточно  вспомнить  о  его  песне "Закон Джунглей", звучащей
скорее  как  скаутский гимн, чем как хор вольных голосов населения джунглей,
и  добрый  медведь  Балу  говорит  иногда совершенно в духе тех наставников,
которые  воспитывали  будущих  офицеров ее величества из кадетов той военной
школы,  где  обучались  "Стоки  и  компания".  Но,  перекрывая  эти  ноты  и
тенденции,  властно  звучит  в  "Книгах  Джунглей"  и  другой  голос,  голос
индийского  фольклора  и  -  шире  -  фольклора  древнего  Востока,  мелодии
народной сказки, подхваченные и по-своему осмысленные Киплингом.
     Без  этого  могучего влияния индийской, восточной стихии на английского
писателя  не  могло быть "Книг Джунглей", а без них не было бы мировой славы
Киплинга.  Мы  по существу должны оценить, чем обязан Киплинг стране, где он
родился.  "Книги  Джунглей"  -  еще одно напоминание о той неразрывной связи
культур  Запада  и  Востока,  которая всегда обогащала обе взаимодействующие
стороны.    Куда    девается    лаконичность   Киплинга,   натуралистическая
описательность?  В этих книгах - особенно в первой - все светится красками и
звуками  большой  поэзии,  в которой народная основа в соединении с талантом
мастера  создали  неповторимый художественный эффект. Вот почему поэтическая
проза  этих  книг неразрывно связана с теми стихотворными отрывками, которые
так органически дополняют отдельные главы "Книг Джунглей".
     Все  меняется  в  "Книгах Джунглей". Героем их становится не хищник Шер
Хан,  ненавидимый  всем  миром животных и птиц, а мальчик Маугли, умудренный
опытом  большой  волчьей семьи и своими добрыми друзьями - медведем и мудрым
змеем  Каа.  Борьба  с  Шер  Ханом  и  его  поражение - поражение Сильного и
Одинокого