ороги в
ожидании приговора.
     -- Полезная штука эти автомобили, -- сказал Мэдден,  теперь уже  просто
как человек, а не как дворецкий.-- Будь у нас автомобиль, когда заболела моя
малышка, ей не пришлось бы умереть.
     -- Что же у нее было? -- спросил я.
     -- Круп. Миссис Мэдден отлучилась из дому. Я поехал в повозке за восемь
миль и  привез доктора.  Когда  мы  приехали, она  уже задохнулась. А  такой
автомобиль спас бы ее. Сейчас ей было бы без малого десять лет.
     -- Это  очень печально. Из нашего разговора на днях, когда вы провожали
меня до перекрестка, я понял, что вы очень любите детей.
     -- Сэр, вы видели их опять... сегодня утром?
     --  Да, но  они ужасно  боятся автомобилей. Мне не удалось подманить ни
одного ближе чем на двадцать шагов.
     Он  посмотрел  на меня настороженно, как разведчик рассматривает чужого
-- отнюдь не как слуга своего господина, который ниспослан ему богом.
     -- Не знаю, в чем тут дело, -- сказал он тихо, со вздохом.
     Мы  все еще ждали. Легкий ветерок  с моря  колыхал леса, простиравшиеся
далеко окрест,  а  придорожные  травы, за  лето запорошенные белесой  пылью,
клонились и шелестели, как волны на отмели.
     Из соседней хижины выбежала женщина, вытирая с рук мыльную пену.
     --  Я подслушивала  на  заднем  дворе,--  сказала она  оживленно.--  Он
говорит, Артур безнадежно плох.  Слыхали, как  он сейчас  кричал? Безнадежно
плох. Мое такое мнение, мистер Мэдден, что на той неделе придет черед Дженни
бродить по лесу.
     --  Простите,  сэр,  но  как  бы  ваш  плащ  не упал, --  сказал Мэдден
почтительно.
     Женщина вздрогнула, поклонилась и поспешно ушла.
     -- Она сказала "бродить по лесу", как это понимать?
     -- Вероятно,  это какое-то местное выражение.  Я  родом  из Норфолка,--
ответил  Мэдден.  -- А здесь  люди живут  сами  по себе. Она приняла вас  за
шофера, сэр.
     Я увидел, как доктор вышел из двери, и следом появилась молодая женщина
в отрепьях, которая цеплялась за  его руку  так,  будто он  мог вести за нее
переговоры с самой Смертью.
     -- Какой уж  есть,-- выла она,-- мы их  все одно любим, как ежели б они
законными  родились.  Это все одно --  все  одно!  И ежели  вы  его спасете,
доктор,  бог  одинаково возрадуется.  Не отымайте его у меня.  Мисс  Флоренс
подтвердит мои слова. Не уходите, доктор!
     --  Знаю,  знаю,  --  сказал  врач,  --  но  теперь  ребенок  на  время
успокоился. А мы как можно скорей привезем сиделку и лекарство.
     Он  сделал мне знак подъехать,  и я старался не смотреть на дальнейшее;
но я видел  лицо молодой женщины, покрытое пятнами и окаменевшее от  горя, а
когда мы тронулись, почувствовал, как рука без обручального кольца  стиснула
мне колено.
     Доктор не был  лишен чувства юмора и,  помнится, сказал, что теперь мой
автомобиль должен  верно послужить Эскулапу, и гонял  меня и его безо всякой
пощады.  Первым  делом  мы доставили  миссис Мейдхерст  и слепую  женщину  к
больному  ребенку, чтобы они  позаботились о нем, пока не прибудет  сиделка.
Затем  мы  вторглись  в  чистенький городок,  центр  графства,  чтобы добыть
лекарства  (доктор  сказал,  что у ребенка воспаление  головного  и спинного
мозга), а когда  в местной  клинике,  окруженной и  осажденной  перепуганным
скотом,  который  пригнали на  ярмарку, нам  объявили, что свободных сиделок
сейчас  нет, мы буквально пролетели  насквозь  все графство. Мы  вступали  в
переговоры  с владельцами  огромных особняков, куда вели аллеи, над которыми
смыкались кроны вековых деревьев, -- и  пышнотелые  супруги этих влиятельных
господ вставали из-за чайного  стола, чтобы выслушать  неугомонного доктора.
Наконец белокурая  дама, которая восседала  под ливанским кедром в окружении
целой  свиты  борзых собак -- все они люто ненавидели автомобили, -- вручила
доктору, а  он принял, словно милость  от какой-нибудь принцессы, письменное
распоряжение,  и  мы  помчались на предельной скорости через парк, за  много
миль, во французский монастырь,  где нам взамен  выдали бледную,  трепещущую
монашенку. Она стояла в автомобиле на коленях, беспрерывно перебирая  четки,
а  я напрямик, по бездорожью,  следуя  произвольным указаниям доктора, снова
выехал  к  хижине торговки  сластями.  День  тянулся  долго  и  был  насыщен
безумными событиями, которые сгущались и рассеивались, словно пыль, летевшая
из-под колес моего автомобиля; будто  какая-то плоскость  рассекла чуждые  и
непостижимые жизни, а мы мчались сквозь них под прямым углом; домой я  уехал
затемно, в полном изнеможении, и  ночью мне снились сшибающиеся бычьи  рога,
монашенки  с  круглыми  от  страха  глазами, бродящие по  саду средь  могил;
благопристойные  господа,   пьющие  чай   под  тенистыми  деревьями;  серые,
пропахшие карболкой  коридоры клиники, робкие  шаги  детей в  лесу  и  рука,
стиснувшая мне колено, когда автомобиль тронулся с места.
x x x

     Я собирался  приехать  снова  через день-другой, но  Судьбе было угодно
задержать меня по многим  причинам, и  я попал  в ту часть  графства,  когда
давно уже отцвели бузина  и дикие розы. Но  вот наступил чудесный день, небо
на  юго-западе прояснилось,  и  до холмов, казалось,  можно  было дотянуться
рукой,  --  день,  когда  дул  порывистый ветерок, а в вышине плыли  ажурные
облака.  Как-то  само  собою  я  оказался  свободен  и  в  третий раз  повел
автомобиль по знакомой дороге. Доехав до перевала через известковые холмы, я
почувствовал, что мягкий воздух переменился, и заметил, как  он сверкает под
солнцем;  взглянув  в  сторону  моря,  я  увидел  синеву   ЛаМанша,  которая
постепенно  переходила  в  цвет полированного  серебра,  сероватой  стали  и
тусклого олова. Корабль,  груженный  углем,  шел  близко  к берегу,  а потом
свернул, огибая мель,  и сквозь  медно-желтую дымку  я разглядел, как  целый
флот рыбачьих  суденышек, стоявших  на якоре, начал поднимать паруса. Позади
меня, за высокой дюной, внезапный вихрь налетел на скрытые от взора  дубы, и
высоко  в  воздухе  закружились сухие листья, первые вестники близкой осени.
Когда я выехал на прибрежную дорогу, над кирпичными заводами плавал туман, а
волны свидетельствовали,  что за Уэсаном штормит.  Не прошло и получаса, как
летняя   Англия  подернулась  холодной  серой   пеленой.  Она  снова   стала
обособленным  островом  северных  широт,  и  у врат ее, за  которыми таилась
опасность, ревели гудки всех судов мира, а в промежутках между их отчаянными
воплями  раздавался  писк  испуганных  чаек.  С  моей  шляпы  стекала  вода,
скапливалась лужицами  в складках коврика или струилась наружу, а на губах у
меня оседала соль.
     Когда я удалился от берега, запахло осенью, туман сгустился и моросящий
дождь перешел в непрерывный  ливень. Но все же последние цветы --  мальвы  у
дороги, вдовушки среди полей и георгины в садах -- ярко выделялись в тумане,
и здесь, куда не долетали  морские ветры, листва на деревьях почти не опала.
Двери всех домиков были  распахнуты,  и  босоногие  ребятишки с  непокрытыми
головами  удобно  сидели  на  мокрых  ступеньках  и  кричали  "би-би"  вслед
незнакомцу.
     Я решился заехать в хижину  торговки сластями,  и миссис Мейдхерст, все
такая же  толстая, встретила  меня,  не поскупясь на  слезы. Сынишка Дженни,
сказала она, умер через два дня после того,  как  приехала монашенка. И это,
на ее взгляд, было самое лучшее, хотя страховые конторы по причинам, которые
она не бралась объяснить, очень неохотно страхуют жизнь таких ублюдков.
     -- И, право  слово, Дженни заботилась об Артуре весь первый год,  будто
он родился в законном браке, как сама Дженни.
     Благодаря мисс Флоренс  ребенка  похоронили с  пышностью,  которая,  по
мнению миссис  Мейдхерст,  затмила мелкие неприятности, сопутствовавшие  его
рождению. Она поведала мне, как выглядел  гробик  изнутри и снаружи, описала
застекленный катафалк и вечнозеленую изгородь вокруг могилы.
     -- А что же мать? -- спросил я.
     -- Дженни?  Ну,  она  вскорости  перестанет убиваться.  Я сама пережила
такое раза два. Она перестанет убиваться. Сейчас она бродит по лесу.
     -- В такую погоду?
     Миссис Мейдхерст поглядела на меня через прилавок, сощурив глаза.
     -- Не знаю  уж, только от этого легчает на сердце.  Да, легчает.  У нас
тут  говорят,  что  в конце концов тогда становится все едино, потерять  или
найти.
     Право,  мудрость  старух  превыше  всей  мудрости  святых  отцов, и  я,
продолжая путь по дороге,  так глубоко задумался над этим  пророчеством, что
едва  не  задавил женщину с  ребенком в лесистом  уголке близ  ворот  Дворца
Красоты.
     -- Ужасная погода! -- воскликнул я, резко затормозив перед поворотом.
     -- Не так уж она плоха,  -- миролюбиво отозвалась женщина из тумана. --
Я к этому привычна. А вам, думается мне, лучше будет в доме.
     Когда я вошел в  дом, Мэдден принял меня с профессиональной учтивостью,
любезно  справился  о  состоянии автомобиля  и  предложил  поставить его под
навес.
     Я  дожидался  в  тихой зале,  обшитой ореховыми панелями и обогреваемой
чудесным,  отделанным  деревом  камином,  --  здесь дышалось легко  и  царил
безмятежный покой. (Мужчины и  женщины  с превеликим трудом порой ухитряются
измыслить сколько-нибудь правдоподобную ложь; но дом, которому предназначено
служить  им  храмом,  может рассказать  о  своих  обитателях  лишь  истинную
правду.) На полу, разрисованном в черно-белую клетку, подле откинутого ковра
были брошены  игрушечная  тележка и кукла.  Я чувствовал, что  дети  убежали
отсюда  перед самым моим  приходом  --  вероятней всего, спрятались, -- либо
взобрались  по многочисленным маршам широкой  полированной лестницы, которая
величественно возвышалась над залой, либо в смущении затаились среди львов и
роз на верхней резной галерее. А потом я услышал у себя над головой ее голос
-- она пела, как поют слепые, от души:

     В радостях, под сада сенью

     И тут, откликаясь на этот призыв,  во мне ожили все воспоминания о том,
что было в начале лета.

     В радостях, под сада сенью,
     Боже, грешных нас согрей,
     Хоть твое благословенье
     В скорби нам куда важней.

     Она пропустила неуместную пятую строчку и повторила:
     В скорби нам куда важней!

     Я видел, как она  перегнулась через  перила на галерее,  и ее сложенные
руки сияли, словно жемчужины, на фоне дубового дерева.
     -- Это вы -- с другого конца графства? -- окликнула она меня.
     -- Да, я -- с другого конца графства, -- ответил я со смехом.
     -- Как долго вас не было.-- Она проворно спустилась с  лестницы, слегка
касаясь  одной рукою широких  дубовых перил. -- Прошло  два месяца  и четыре
дня. Лето уже кончилось!
     -- Я хотел приехать раньше, но вмешалась Судьба.
     -- Так я и знала. Пожалуйста, сделайте что-нибудь с этим камином Мне не
позволяют им заниматься, но я чувствую, что он плохо себя ведет. Задайте ему
хорошенько!
     Я  взглянул   по   обе  стороны   глубокого  камина,  но  отыскал  лишь
полуобгорелый кол и подтолкнул им в пламя обугленное полено.
     -- Он  не  гаснет никогда,  ни днем, ни ночью, --  сказала она, как  бы
стараясь  что-то  объяснить  --  На  всякий  случай,  понимаете  ли,   вдруг
кто-нибудь придет и захочет погреть ноги.
     -- Здесь, внутри, еще очаровательней, чем снаружи, -- пробормотал я.
     Красноватый свет залил отполированные и  тусклые  от старости панели, а
розы  с эмблемы  Тюдоров  и  львы  на галерее  словно  ожили и  обрели цвет.
Выпуклое  зеркало  в  раме,  увенчанной  орлом,  вобрало  все  это   в  свою
таинственную  глубину,  вновь искажая  уже искаженные тени, и  галерея стала
похожа  на  борт корабля. К исходу дня надвинулась  гроза,  туман  спустился
вязкими клубами. Сквозь незанавешенные створки широкого окна мне было видно,
как  кони  доблестных рыцарей  вставали на  дыбы и  грудью  встречали ветер,
который бросал на них легионы сухих листьев.
     -- Да, дом,  вероятно,  красив, -- сказала  она  --  Хотите посмотреть?
Наверху еще довольно света.
     Я поднялся вслед за ней по прочной, шириной с целый фургон, лестнице на
галерею,  куда  выходили тонкие двери,  украшенные резьбой  в елизаветинском
стиле.
     --  Вы  пощупайте  щеколды,  они  поставлены  низко,  чтобы дети  могли
достать.
     Она распахнула легкую дверь внутрь.
     -- Кстати, а где они? -- спросил я -- Сегодня я их даже не слышал.
     Она помедлила с ответом. Потом сказала тихо:
     --  Я ведь  их  только  слышу.  Вот  одна  из их комнат --  видите, все
приготовлено.
     И показала комнату со стенами из массивных досок. Там  стояли низенькие
столики  и  детские  стульчики. Кукольный домик  с приотворенной полукруглой
передней стенкой  соседствовал  с большим,  серым в яблоках  конем-качалкой,
покрытым мягким седлом,  с  которого ребенку легко  было залезть  на широкий
подоконник, откуда был виден луг.  Игрушечное  ружье лежало  в  углу рядом с
позолоченной деревянной пушкой.
     -- Наверняка они только что были здесь, -- прошептал я.
     В полутьме осторожно скрипнула дверь. Я услышал шелест одежды и легкие,
быстрые шаги -- резвые ноги перебежали смежную комнату
     --  Я  слышала! -- вскричала она с  торжеством --  И вы тоже? Дети, ау,
дети, вы где?
     Голос  ее наполнил комнату,  которая любовно  вобрала  в  себя  все  до
последнего, бесконечно нежного звука, но не было ответного возгласа, какой я
слышал в саду. Мы торопливо шли  по дубовым полам  из комнаты в комнату, тут
ступенька вверх, там  три ступеньки вниз,  по лабиринту коридоров, все время
подшучивая  над беглецами. С  таким  же  успехом можно  было  бы  обшаривать
незакрытый  садок,  куда  пустили  одного-единственного   хорька.  Там  были
бесчисленные дверцы, нищи в стенах,  узкие и глубокие щели окон, за которыми
уже  стемнело,  и  всюду  они  могли  ускользнуть  у  нас  за  спиной,  были
заброшенные камины, уходившие  в стену футов на шесть, и множество  дверей в
смежных комнатах. Но главное, в этой игре им помогали сумерки. Несколько раз
до меня долетали  веселые смешки тех,  кому  удалось улизнуть,  и я  видел в
конце коридора, на  фоне  то  одного, то другого  темнеющего окна, силуэты в
детской одежде; но мы вернулись ни с чем на галерею, где пожилая женщина уже
ставила в нишу зажженную лампу.
     -- Нет, мисс  Флоренс,  я  ее нынче тоже  не видала,  -- послышался  ее
голос, -- но вот Терпин  говорит,  что ему надобно потолковать с вами насчет
коровника.
     -- Ну  конечно,  мистеру Терпину  я очень нужна.  Позовите его  в залу,
миссис Мэдден.
     Я поглядел вниз, в залу, освещенную  лишь потускневшим огнем камина,  и
там,  в густой  тени,  наконец  увидал их. Вероятно, они проскользнули вниз,
когда мы бродили  по  коридорам, и теперь  полагали, что надежно укрылись за
старой  позолоченной кожаной  ширмой.  По правилам  детской игры моя тщетная
погоня была равносильна знакомству, но я  затратил столько усилий, что решил
заставить  их подойти  с помощью  нехитрой  уловки, которой дети терпеть  не
могут, и  притворился,  будто  не замечаю  их. Они притаились тесной кучкой,
зыбкие,  неверные  тени,  и лишь иногда короткая вспышка пламени выдавала их
очертания.
     -- А  теперь  давайте  пить чай, -- сказала хозяйка. -- Я  должна  была
сразу предложить вам чаю, но как соблюдать хороший тон, если живешь  одиноко
и  слывешь человеком не без, гм, чудачеств. -- Потом она добавила с изрядной
долей презрения: -- Не подать ли вам лампу, чтобы вы видели, что едите?
     -- Мне кажется, огонь в камине гораздо приятнее.
     Мы спустились в очаровательную темноту, и миссис Мэдден подала чай.
     Я поставил свой стул поближе к ширме, готовый  удивлять или удивляться,
в  зависимости  от того, какой оборот  примет игра,  и с разрешения хозяйки,
поскольку очаг всегда священен, наклонился поправить дрова.
     --  Откуда  у вас  эти прелестные  прутики?  -- спросил  я  небрежно.--
Постойте, да ведь это счетные палочки!
     -- Ну конечно, -- сказала  она. -- Ведь я не могу ни читать, ни писать,
вот  мне и приходится вести счета с помощью  таких палочек,  как делали наши
предки. Дайте мне одну, и я вам все объясню.
     Я подал  ей  прут орешника  около фута  длиной, и  она  быстро  провела
большим пальцем по зарубкам.
     -- Вот здесь  удой молока в  галлонах на  приусадебной ферме за  апрель
прошлого года. Не знаю, что я делала бы без этих палочек. Один старый лесник
выучил  меня ими пользоваться. Все остальные считают такой способ устарелым,
но мои  арендаторы  относятся к нему с уважением. Вот и  сейчас  один из них
пришел ко мне. Нет, пожалуйста, не беспокойтесь. Это жадный и невежественный
человек  -- очень жадный...  иначе  он не пришел  бы  так  поздно, когда уже
стемнело.
     -- Стало быть, у вас большое имение?
     -- Слава  господу,  всего  около двухсот  акров я  оставила  за  собой.
Остальные  шестьсот  почти  все  сданы в аренду людям,  которые  знали  моих
родных,  когда меня  еще  на  свете  не было, но  этот  Терпин здесь  совсем
чужой... И он просто разбойник с большой дороги.
     -- Но я действительно не помешаю?..
     -- Нисколько. Вы в своем праве. У него нет детей.
     -- Кстати о детях! -- сказал  я и тихонько отодвинул свой  низкий  стул
назад,  так  что он  едва не  коснулся  ширмы, за  которой  они прятались.--
Интересно, выйдут ли они ко мне?
     У невысокой темной боковой дверки раздались  невнятные  голоса -- голос
Мэддена  и  чей-то густой  бас,  --  и  рыжеволосый  великан, чьи  ноги были
обмотаны  мешковиной, человек,  в котором  можно  было  безошибочно  угадать
арендатора, ввалился в комнату или, быть может, его втолкнули силой.
     -- Подойдите к камину, мистер Терпин, -- сказала хозяйка.
     -- Ежели... ежели дозволите, мисс, я... я уж лучше у двери постою.
     Говоря это, он цеплялся за  щеколду,  как испуганный ребенок. И я вдруг
понял, что им владеет какой-то едва преодолимый страх.
     -- Ну?
     --  Я  насчет нового  коровника  для  телят  --  только  и  делов.  Уже
начинаются осенние грозы... но лучше, мисс, я зайду в другой раз.
     Зубы у него стучали почти так же, как дверная щеколда.
     -- Не  вижу в этом необходимости, -- сказала она  бесстрастно. -- Новый
коровник... м-м... Что написал вам мой поверенный пятнадцатого числа?
     -- Я... я думал, может, ежели я  потолкую с вами, мисс, начистоту... Но
вот...
     Расширенными  от  ужаса  глазами он  оглядел  комнату.  Потом приоткрыл
дверь, в которую вошел, но я заметил, что ее тотчас закрыли вновь -- снаружи
и твердой рукой.
     --  Он написал вам  то, что я велела, -- продолжала хозяйка. -- У вас и
без  того уже слишком много скота. На ферме Даннетта никогда не было  больше
пятидесяти  телят,  даже  во  времена мистера Райта.  Причем  он  кормил  их
жмыхами. А у вас их шестьдесят  семь, и жмыхов вы им не даете. В этом пункте
вы нарушили арендный договор. Вы губите ферму.
     -- Я... я привезу на той неделе минеральные удобрения... суперфосфат. Я
уже почти что  заказал  грузовик.  Завтра поеду на  станцию.  А потом, мисс,
приду и потолкую с вами начистоту, но только днем, когда светло... Ведь этот
джентльмен еще не уходит?
     Он повысил голос почти до крика.
     Перед этим я лишь чуточку отодвинул стул назад, чтобы  слегка постучать
по кожаной ширме, но он заметался, как пойманная крыса.
     -- Нет. Мистер Терпин, пожалуйста, выслушайте меня внимательно.
     Она повернулась  на стуле  в его сторону, а он прижался спиной к двери.
Она  уличила его  в старых,  грязных уловках  --  он  просит выстроить новый
коровник за  счет  хозяйки, чтобы сэкономить на  удобрении и выкроить деньги
для уплаты ренты за будущий год, это ясно,  а прекрасные пастбища он истощил
вконец.  Я поневоле восхитился  его  невероятной жадностью,  видя,  как ради
этого  он  стойко выносил неведомый мне ужас,  от  которого лоб его покрылся
испариной.
     Я перестал постукивать по ширме