кого социолога Герберта
Спенсера,    пытавшегося    перенести   на   социальные   отношения   теорию
естественного  отбора,  открытую Дарвином, но то, что было великой истиной у
гениального  естествоиспытателя,  оказалось  тяжким  заблуждением  в  книгах
буржуазного   социолога,   прикрывавшего   своими  рассуждениями  чудовищную
социальную  и  расовую несправедливость капиталистического строя. Уже входил
в  славу  Фридрих  Ницше,  и его "Заратустра" шествовал из одной европейской
страны   в  другую,  всюду  находя  желающих  стать  "белокурыми  бестиями",
независимо от цвета волос и национальной принадлежности.
     Но  и  Спенсер,  и  Ницше,  и многие их поклонники и последователи были
абстрактны,   слишком  наукообразны;  это  делало  их  доступными  лишь  для
относительно узкого круга буржуазной элиты.
     Куда   понятнее  и  нагляднее  для  широких  читательских  кругов  были
рассказы  и  стихи Киплинга, колониального корреспондента, который сам и под
пулями  стаивал,  и  среди  солдат  терся, и не гнушался обществом индийской
колониальной  интеллигенции. Киплинг знал, чем жила беспокойная колониальная
граница,  отделявшая  царство  британского льва - тогда еще зверя грозного и
полного  сил  -  от  царства  русского  медведя, о котором Киплинг в те годы
говорил с ненавистью и содроганием.
     О  повседневной  жизни  и  труде  в  колониях,  о  людях  этого  мира -
английских  чиновниках,  солдатах  и  офицерах,  которые  создают империю за
тридевять  земель от родных ферм и городов, лежащих под благословенным небом
Старой  Англии, повествовал Киплинг. Об этом он пел в своих "Департаментских
песнях"  (1886)  и "Казарменных балладах" (1892), издеваясь над старомодными
вкусами    любителей    классической    английской   поэзии,   для   которых
высокопоэтические  понятия  вроде  песни  или  баллады  никак  не вязались с
канцелярщиной   департаментов   или  с  запахом  казармы;  а  Киплинг  сумел
доказать,  что  и  в  таких песнях и в таких балладах, написанных на жаргоне
мелкой  колониальной  чиновничьей  сошки  и многострадальной солдатни, может
жить подлинная поэзия.
     Наряду  с  работой  над  стихотворениями,  в  которых  все  было ново -
жизненный   материал,   своеобразное   сочетание   героики   и   грубости  и
необыкновенно  свободное, смелое обхождение с правилами английской просодии,
результатом  чего  явилась  неповторимая  киплинговская  версификация, чутко
передающая  мысль  и  чувство  автора, - Киплинг выступил как автор столь же
оригинальных   рассказов,   сначала  связанных  с  традицией  газетного  или
журнального  повествования,  поневоле сжатого и полного интересных фактов, а
затем  уже выдвинувшегося как самостоятельный киплинговский жанр, отмеченный
преемственной  близостью  к  прессе.  В  1888  году  появился  новый сборник
рассказов  Киплинга  "Простые  рассказы  с  гор".  Дерзая  спорить со славой
мушкетеров  Дюма,  Киплинг  печатает  затем  цикл  рассказов  "Три солдата",
создавая  живо  очерченные  образы  трех  "строителей империи", трех рядовых
колониальной,  так  называемой  англо-индийской  армии - Малвени, Ортериса и
Лиройда,   в  чьей  бесхитростной  болтовне  столько  страшного  и  смешного
вперемежку,  столько  жизненного опыта Томми Аткинса, - и притом, по верному
замечанию Куприна, "ни слова о жестокости его к побежденным".
     Найдя   многое  из  характернейших  особенностей  своего  писательского
почерка  уже  в конце 1880-х годов - жесткую точность прозы, смелую грубость
и  новизну  жизненного  материала  в  стихах, Киплинг в 1890-х годах проявил
поразительное  трудолюбие.  Именно в это десятилетие были написаны почти все
те  книги,  которые  сделали  его  знаменитым. Это были сборники рассказов о
жизни  в  Индии  и  талантливый  роман "Свет погас" (1891), это и обе "Книги
Джунглей"  (1894  и  1895  годов)  и  сборник  стихов  "Семь  морей" (1896),
овеянный     жестокой    киплинговской    романтикой,    славящий    подвиги
англосаксонской  расы. В 1899 году вышел роман "Стоки и кампания", вводивший
читателя   в   атмосферу   английского  закрытого  учебного  заведения,  где
подготовляются  будущие офицеры и чиновники колониальной империи. В эти годы
Киплинг  долго  жил  в  США,  где  с  восторгом  встретил  первые  проблески
американской  империалистической  идеологии  и  стал  наряду  с  президентом
Теодором  Рузвельтом  одним  из  ее  крестных  отцов. Затем он обосновался в
Англии,  где  вместе  с  поэтами Г.Ньюболтом и У.Э.Хенли, оказавшими на него
сильное  влияние,  возглавил  империалистическое  направление  в  английской
литературе,  именовавшееся  в  тогдашней  критике  "неоромантическим".  В те
годы,  когда  молодой  Г.Уэллс  высказывал свое недовольство несовершенством
британской  системы,  когда  молодой Б.Шоу критиковал ее, когда У.Моррисси и
его  товарищи  -  социалистические писатели пророчили ей близкий крах и даже
О.Уайльд,    далекий   от   политики,   обмолвился   сонетом,   начинавшимся
знаменательными строчками:

                Империя на глиняных ногах -
                наш островок... -

     Киплинг  и писатели, близкие к нему по общему направлению, славили этот
"островок"  как  могучую  цитадель,  венчающую собой величественную панораму
империи,  как  великую  Матерь, не устающую отряжать за дальние моря новые и
новые  поколения  своих  сынов.  К  рубежу  столетий  Киплинг  был  одним из
популярнейших  английских  писателей,  оказывавших  сильное  воздействие  на
общественное мнение.
     Дети  его  страны  -  да и не только его страны - зачитывались "Книгами
Джунглей",  молодые  люди  прислушивались  к подчеркнуто мужскому голосу его
стихов,  резко  и прямо учившему тяжелой, опасной жизни; читатель, привыкший
находить  в  "своем"  журнале  или "своей" газете увлекательный еженедельный
рассказ,   находил   его   за  подписью  Киплинга.  Не  могла  не  нравиться
бесцеремонная  манера героев Киплинга в обращении с начальством, критические
замечания,  бросаемые в лицо администрации и богачам, остроумная издевка над
тупыми   чинушами   и  плохими  слугами  Англии,  хорошо  продуманная  лесть
"маленькому человеку".
     К  концу  века Киплинг окончательно выработал свой стиль повествования.
Тесно  связанная  с  очерком,  с  газетным  и  журнальным  жанром "короткого
рассказа",  характерным для английской и американской прессы, художественная
манера  Киплинга  представляла  в  то  время  сложную  смесь описательности,
натурализма,  подменяющего  порою сущность изображаемого деталями, и, вместе
с  тем,  реалистических  тенденций,  которые  заставляли  Киплинга  изрекать
горькие  истины, любоваться униженными и оскорбленными индийцами без гримасы
презрения и без надменной европейской отчужденности.
     В  1890-х  годах  окрепло и мастерство Киплинга-рассказчика. Он показал
себя   знатоком   искусства   сюжета;  наряду  с  материалом  и  ситуациями,
почерпнутыми  действительно  "из  жизни",  он обращался и к жанру "страшного
рассказа",  полного  загадок  и  экзотических  ужасов ("Рикша-призрак"), и к
сказке-притче,  и  к непритязательному очерку, и к сложному психологическому
этюду   ("Захолустная   комедия").   Под   его  пером  все  это  приобретало
"киплинговские" контуры, увлекало читателя.
     Но  о  чем бы ни писал Киплинг, предметом его особенного интереса - что
ярче  всего  видно  по  его  поэзии  тех  лет  - оставались вооруженные силы
Британской   империи.   Он  воспел  их  в  пуританских  библейских  образах,
напоминающих  о  том,  что кирасиры Кромвеля ходили в атаку с пением псалмов
Давидовых,  в  мужественных,  насмешливых  ритмах,  подражающих маршу, лихой
солдатской  песне.  В  стихах  Киплинга  об  английском солдате было столько
искреннего  восхищения  и гордости, что они иной раз поднимались над уровнем
казенного  патриотизма  английской буржуазии. Ни одной из армий старого мира
не  довелось  найти такого верного и ревностного восхвалителя, каким был для
английской  армии  Киплинг.  Он  писал  о саперах и морской пехоте, о горной
артиллерии  и  ирландской гвардии, об инженерах ее величества и колониальных
войсках  -  сикхах  и  гуркхах,  впоследствии  доказавших  свою  трагическую
верность  британским  сахибам  в  болотах  Фландрии  и  песках Эль-Аламейна.
Киплинг  с  особой  полнотой выразил начало нового мирового явления - начало
того  повального  культа  военщины,  который  устанавливался в мире вместе с
эпохой  империализма.  Он  проявлялся  во  всем,  начиная с полчищ оловянных
солдатиков,  завоевывавших  души  будущих  участников  бесчисленных  войн XX
века,  и  кончая  тем  культом  солдата, который был провозглашен в Германии
Ницше,  во  Франции  -  Ж.Псикари  и  П.Аданом,  в  Италии  -  Д'Аннунцио  и
Маринетти.  Раньше  и  талантливее их всех эту зловещую тенденцию военизации
обывательского сознания выразил Киплинг.
     Апогеем  его  жизненного  и  творческого  пути  оказалась англо-бурская
война  (1899  -  1902),  всколыхнувшая  весь  мир  и  ставшая  предвестницей
страшных войн начинавшегося века.
     Киплинг  стал  на  сторону  английского  империализма. Вместе с молодым
военным  корреспондентом  У.Черчиллем  он негодовал на виновников поражений,
обрушившихся  в  первый  год  войны на англичан, наткнувшихся на героическое
сопротивление  целого  народа.  Киплинг посвятил ряд стихотворений отдельным
боям  этой  войны,  частям  английской  армии  и  даже  бурам, "великодушно"
признавал  в  них  соперников, равных англичанам по духу. В написанной позже
автобиографии  он не без самодовольства заявлял о той особой роли сторонника
войны,  которую  он, по его мнению, сыграл в те годы. Во время англо-бурской
войны  в  его  творчестве  наступил  наиболее мрачный период. В романе "Ким"
(1901)  Киплинг  изобразил английского шпиона, "туземнорожденного" мальчика,
выросшего  среди  индейцев,  умело им подражающего и поэтому неоценимого для
тех,  кто  ведет  "большую  игру"  -  для  британской военной разведки. Этим
Киплинг  положил  начало  шпионскому  жанру империалистической литературы XX
века,  создав  образец,  недостижимый  для  Флеминга и ему подобных мастеров
"шпионской"  литературы. Но в романе видно и углубление мастерства писателя.
Душевный  мир  Кима,  все  больше  вживающегося  в  быт и мироощущение своих
индийских  друзей,  сложная  психологическая  коллизия  человека,  в котором
борются  традиции  европейской цивилизации, изображенная весьма скептически,
и  глубоко  философская,  умудренная  веками социального и культурного бытия
восточная  концепция  действительности,  раскрыты  в  ее сложном содержании.
Психологический  аспект  романа  не  может быть забыт при общей оценке этого
произведения.  Сборник  стихов  Киплинга  "Пять народов" (1903), воспевающий
старую  империалистическую  Англию  и  порожденные  ею  новые  нации  - США,
южноафриканцев,   Канаду,   Австралию,   пестрит   славословиями   в   честь
крейсеров-истребителей,     эскадренных    миноносцев.    Затем    к    этим
стихотворениям,  в  которых еще жило сильное чувство любви к флоту и армии и
к  тем,  кто  в  них служит свою тяжкую службу, не задумываясь над вопросом,
кому   эта   служба   нужна,   прибавились   более  поздние  стихи  в  честь
Д.Чемберлена,  С.Родса, Г.Китченера, Ф.Робертса и других деятелей английской
империалистической   политики.   Вот  когда  он  действительно  стал  бардом
британского  империализма  - когда гладкими, уже не "киплинговскими" стихами
возносил  хвалу  политиканам,  банкирам,  демагогам, патентованным убийцам и
палачам,  той  самой  верхушке  английского общества, о которой многие герои
его  более  ранних  произведений  говорили  с презрением и осуждением, что в
немалой  мере  способствовало  успеху Киплинга в 1880-1890-х годах. Да, в те
годы,  когда  Г.Уэллс, Т.Харди, даже далекий от политики Д.Голсуорси так или
иначе  осудили политику английских империалистов, Киплинг оказался на другой
стороне.
     Впрочем,  уже  был  пройден  и  кульминационный  пункт  его творческого
развития.  Все  лучшее  уже  было  написано.  Впереди были только авантюрный
роман  "Мужественные  капитаны" (1908), цикл повестей из истории английского
народа,  объединивший  в рамках одного произведения эпохи его прошлого ("Пэк
с  холмов  Пака",  1906).  На  этом фоне ярко выделяются "Сказки просто так"
(1902).
     Киплинг  жил  еще долго. Он пережил войну 1914 - 1918 годов, на которую
отозвался  официальными  и  бледными  стихами,  разительно непохожими на его
темпераментную   манеру  ранних  лет.  Он  с  испугом  встретил  Октябрьскую
революцию,  видя  в  ней  падение  одного  из  великих  царств старого мира.
Киплинг  с  тревогой  задавал вопрос - за кем теперь черед, какое из великих
государств  Европы  рухнет  вслед  за  Россией  под  натиском  революции? Он
предрекал  крах  британской  демократии,  грозил  ей судом потомков. Киплинг
дряхлел  вместе  с  британским львом, приходил в упадок вместе с нараставшим
упадком  империи,  золотые  дни  которой  он прославил и чей закат он уже не
успел оплакать...
     Он умер в 1936 году.


x x x

     Да,  но  Горький,  Луначарский,  Бунин,  Куприн...  И  суд  читателей -
советских  читателей  -  подтверждает,  что  Киплинг  был  писатель большого
таланта.
     Что же это был за талант?
     Конечно,   был   талант   и   в   том,  как  Киплинг  изображал  многие
отвратительные  для  нас  ситуации  и  характеры.  Его  славословия  в честь
английских  солдат  и  офицеров  нередко  оригинальны и по стилю и по манере
создавать  живые  образы.  В  той  теплоте,  с  которой он говорит о простом
"маленьком"  человеке,  мучающемся, гибнущем, но "строящем империю" на своих
и  чужих  устоях,  звучит  глубоко человечное сочувствие, противоестественно
уживающееся  с  бесчувствием  по  отношению  к  жертвам этих людей. Конечно,
талантлива  деятельность Киплинга как смелого реформатора английского стиха,
открывшего  совершенно  новые  возможности.  Конечно,  талантлив Киплинг как
неутомимый   и   поразительно   разнообразный   рассказчик   и  как  глубоко
оригинальный художник.
     Но  не эти черты таланта Киплинга делают его привлекательным для нашего
читателя.
     И  тем  более  не  то,  что  выше  было охарактеризовано как натурализм
Киплинга и что было скорее отклонением, извращением его таланта.
     Талант  настоящего,  хотя  и  глубоко  противоречивого художника прежде
всего  заключается  в  большей  или  меньшей  доле правдивости. Хотя Киплинг
много  утаивал  из той страшной правды, которую он видел, хотя он и прятался
от  вопиющей  правды  за  сухими, деловыми описаниями, но в ряде случаев - и
очень  важных  -  он  говорил эту правду, хотя иногда и не договаривал ее до
конца. Во всяком случае, он давал ее почувствовать.
     Он  поведал  правду о страшных эпидемиях голода и холеры, которые стали
уделом  колониальной  Индии (повесть "На голоде", рассказ "Без благословения
церкви"),  о грубых и неотесанных завоевателях, которые мнили себя господами
над  древними  народами,  обладавшими  некогда  великой  цивилизацией. Тайны
древнего  Востока,  столько  раз  врывающиеся  в  повести  и стихи Киплинга,
встающие  как  неодолимая  стена между цивилизованным белым конца XIX века и
безграмотным  факиром,  -  это  вынужденное  признание бессилия, поражающего
белого  человека  перед  лицом  древней  и  непостижимой  для него культуры,
потому  что  он  пришел  к  ней как враг и вор, потому что она замкнулась от
него  в  душе своего создателя - порабощенного, но не сдавшегося народа ("За
чертой").  И  в  том  чувстве  тревоги,  которое  не  раз  охватывает белого
завоевателя,  героя Киплинга, перед лицом Востока, не говорит ли предвидение
поражения,   предчувствие   неизбежного   исторического  возмездия,  которое
обрушится   на   потомков   "трех  солдат",  на  Томми  Аткинсов  и  прочих?
Понадобятся   десятилетия,   чтобы  люди  нового  поколения  преодолели  эти
предчувствия  и  страхи.  В  романе  Грэма  Грина  "Тихий американец" старый
английский  журналист  тайно  помогает  борющемуся вьетнамскому народу в его
освободительной  войне  и  поэтому  снова  становится  человеком;  в  романе
А.Силлитоу  "Ключ  от  двери" молоденький солдат из оккупационных британских
войск,  воюющих  в  Малайе,  испытывает острое желание уйти от этой "грязной
работы",  щадит  партизана,  попавшего  в  его  руки,  -  и  тоже становится
человеком,   обретает  зрелость.  Так  решаются  вопросы,  которые  когда-то
бессознательно мучили Киплинга и его героев.
     Когда заходит речь о Киплинге, принято вспоминать его стихи:

                Запад есть Запад, а Восток есть Восток,
                и с мест они не сойдут,
                пока не предстанет Небо с Землей
                на страшный господень суд...

     Обычно на этом цитата обрывается. Но ведь стихи Киплинга идут дальше:

                Но нет Востока, и Запада нет, что - племя, родина, род,
                если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает.

                Перевод Е.Полонской

     Да,   в   жизни  сходятся  сильный  с  сильным.  И  не  только  в  этом
стихотворении,  но  и  во  многих  других  произведениях  Киплинга, где сила
цветного  человека  демонстрируется  как такое же прирожденное его качество,
как  и сила белого. "Сильные" индийцы нередко бывают героями Киплинга, и это
тоже важная часть той правды, которую он показал в своих произведениях.
     Каким  бы  джингоистом  ни был Киплинг, но его индийцы - великий народ,
обладающий   великой   душой,  и  с  такой  характеристикой  он  появился  в
литературе  конца  XIX  века  именно  у Киплинга, изображенный не в расцвете
своей  государственности  и  силы, не при Ашаке, Калидасе или Аурангзебе, но
поверженный  в  прах,  растоптанный  колонизаторами  -  и  все  же необоримо
сильный,  непобедимый,  лишь временно несущий свое рабство. Слишком древний,
чтобы  не пережить и этих господ. Правда лучших страниц Киплинга заключается
в  чувстве  временности  того господства, которое завоевано штыком и пушкой,
кровью  Томми  Аткинса. Это чувство обреченности великих колониальных держав
раскрывается  в  стихотворении  "Бремя  белых", написанном еще в 1890 году и
посвященном захвату Филиппин Америкой.
     Конечно,  это  трагический  гимн  империалистическим  силам. У Киплинга
хозяйничанье    завоевателей   и   насильников   изображается   как   миссия
культуртрегеров:

                Несите бремя белых -
                сумейте все стерпеть,
                сумейте даже гордость
                и стыд преодолеть;
                придайте твердость камня
                всем сказанным словам,
                отдайте им все то, что
                служило б с пользой вам.

                Перевод М.Фромана

     Но  Киплинг  предупреждает  - колонизаторы не дождутся благодарности от
тех,  кому  они  навязали  свою  цивилизацию. Из порабощенных народов они не
сделают  своих друзей. Колониальные народы чувствуют себя рабами в эфемерных
империях,  создаваемых  белыми,  и при первой возможности поспешат вырваться
из  них.  В этом стихотворении сказана правда о многих трагических иллюзиях,
свойственных   тем,   кто,   подобно   юному   Киплингу,  когда-то  верил  в
цивилизаторскую  миссию империализма, в воспитательный характер деятельности
английской   колониальной  системы,  тащившей  "дикарей"  из  их  дремотного
состояния к "культуре" на британский манер.
     С  большой  силой предчувствие обреченности, казалось бы, могучего мира
насильников   и  хищников  выразилось  в  стихотворении  "Мери  Глостер",  в
какой-то  мере ставящем тему поколений применительно к английской социальной
ситуации  конца  века. Умирает старый Энтони Глостер, миллионер и баронет. И
мучается  перед  смертью несказанно - некому оставить накопленное богатство:
его  сын  Дик  - жалкое исчадье британского декаданса, рафинированный эстет,
любитель  ис