-- тем  временем обсуждалась стоимость
коровника -- и вдруг почувствовал,  как мою  опущенную руку тихонько взяли и
погладили мягкие  детские ладошки. Наконец-то  я  восторжествовал.  Сейчас я
обернусь и познакомлюсь с этими быстроногими бродяжками...
     Краткий, мимолетный поцелуй коснулся моей ладони -- словно дар, который
нужно  удержать,  сжав пальцы: это  был  знак верности и легкого  упрека  со
стороны нетерпеливого ребенка, который не привык,  чтобы на него не обращали
внимания,  даже  когда  взрослые очень заняты,  -- пункт негласного  закона,
принятого очень давно.
     И тогда я понял. У  меня было такое чувство,  словно я понял  сразу,  в
самый первый день, когда взглянул через луг на верхнее окно.
     Я слышал, как затворилась дверь. Хозяйка  молча повернулась ко мне, и я
почувствовал, что и она понимает.
     Не знаю, сколько после этого прошло времени. Из задумчивости меня вывел
стук выпавшего  полена, я  встал и  водворил его на место. Потом  снова  сел
почти вплотную к ширме.
     -- Теперь вам  все ясно, -- шепнула  она, отделенная  от меня  скопищем
теней.
     -- Да, мне все ясно теперь. Благодарю вас.
     --  Я...  я  только  слышу их.-- Она уронила голову  на  руки.--  Вы же
знаете, у меня нет права  -- нет  другого  права.  Я никого не выносила и не
потеряла -- не выносила и не потеряла!
     -- В таком случае вам остается лишь радоваться, -- сказал я, потому что
душа моя разрывалась на части.
     -- Простите меня!
     Она притихла, а я вернулся к своим житейским делам.
     -- Это потому, что я их так люблю, -- сказала она наконец прерывающимся
голосом.--  Вот в  чем было дело, даже сначала... даже прежде, чем я поняла,
что, кроме них, у меня никого и ничего нет. И я их так любила!
     Она простерла руки туда, где лежали тени и другие тени таились в тени.
     -- Они пришли,  потому что я их люблю... Потому что они были мне нужны.
Я... я должна была заставить их прийти. Это очень плохо, как вы полагаете?
     -- Нет, нет.
     -- Я готова признать, что игрушки и... и все прочее -- это вздор, но  я
сама в детстве ненавидела пустые комнаты -- Она указала на галерею. -- И все
коридоры  пустые...  И  как было  вынести,  когда садовая  калитка  заперта?
Представьте себе...
     -- Не надо! Не надо, помилосердствуйте! -- воскликнул я.
     С  наступлением сумерек  хлынул  холодный  дождь  и  налетел порывистый
ветер, который хлестал по окнам в свинцовых переплетах.
     --  И по той же причине камин горит всю ночь. Мне думается,  это не так
уж глупо -- как по-вашему?
     Я взглянул на большой  кирпичный камин, увидел, кажется, сквозь  слезы,
что он не огражден неприступной железной решеткой, и склонил голову.
     -- Я сделала все  это и еще многое  другое просто  ради притворства.  А
потом они  пришли.  Я слышала их, но не знала, что они не могут принадлежать
мне по праву, пока миссис Мэдден не сказала мне.
     -- Жена дворецкого? Что же она сказала?
     -- Одного из них -- я слышала -- она увидала. И я поняла.  Ради нее! Не
для меня. Сперва я не понимала. Пожалуй, начала ревновать. Но постепенно мне
стало ясно -- это  лишь  потому,  что я люблю их,  а не  потому... Ах, нужно
непременно выносить или  потерять,-- сказала  она жалобно. -- Иного пути нет
-- и все же они меня любят. Непременно должны любить! Ведь правда?
     В комнате воцарилась тишина, только огонь захлебывался в камине, но  мы
оба  напряженно прислушивались, и то, что она  услышала,  по крайней мере ей
принесло утешение. Она совладала с  собой и привстала с  места. Я неподвижно
сидел на стуле подле ширмы.
     -- Только  не  думайте,  что я такое ничтожество и  вечно сетую на свою
судьбу, вот как сейчас,  но... но я живу в  непроницаемой тьме, а вы  можете
видеть.
     Я и вправду мог видеть,  и то, что представилось моему взору,  укрепило
во  мне решимость, хотя это было очень похоже  на  расставание души с телом.
Все же я предпочел остаться еще немного, ведь это было в последний раз.
     -- Значит, вы полагаете, это плохо? -- вскричала она пронзительно, хотя
я не вымолвил ни слова
     --  С вашей стороны  --  нет.  Тысячу  раз нет.  С  вашей  стороны  это
прекрасно.  Я вам так  благодарен,  просто  слов нет.  Плохо было бы с  моей
стороны . Только с моей...
     --  Почему же? -- спросила она,  но закрыла лицо  рукою, как  во  время
нашей второй встречи в лесу. -- Ах да, конечно, -- продолжала она с  детской
непосредственностью, -- с вашей стороны  это было бы плохо.  -- И добавила с
коротким,  подавленным смешком.  -- А помните, я назвала вас  счастливцем...
однажды... при первой  встрече.  Вас,  человека,  который  никогда больше не
должен сюда приезжать!
     Она ушла, а я еще немного посидел возле ширмы и слышал, как наверху, на
галерее, замерли ее шаги.
     перевод В. Хинкиса



МИССИС БАТЕРСТ

     В тот  самый  день, когда мне вздумалось посетить корабль  королевского
военного флота "Перидот" в бухте Саймон, адмиралу вздумалось отправить его в
плаванье вдоль побережья. Когда подошел мой поезд, он уже дымил в отдалении,
и,  поскольку команды  остальных  судов либо грузили уголь,  либо занимались
учебной стрельбой в горах, на  высоте в  тысячу футов, я застрял на портовой
окраине, голодный и беспомощный, не имея надежды вернуться в Кейптаун раньше
пяти  вечера.  Положение  мое  было отчаянное, но, к счастью,  я  повстречал
своего  друга  Хупера, инспектора правительственных железных  дорог, который
имел  для личного пользования паровоз  и  служебный вагон,  предназначенный,
судя по надписи мелом, для отправки в ремонт.
     -- Если вы раздобудете чего-нибудь поесть, -- сказал Хупер, -- я отвезу
вас по  Глет  ариффской ветке в тупичок,  и  мы подождем, покуда не прибудет
товарный состав. Там, понимаете ли, прохладней, чем здесь.
     Я купил кое-какие припасы у греков,  которые торгуют всякой всячиной по
бешеным  ценам, и  паровоз,  пробежав несколько  миль, довез  нас до  бухты,
окаймленной песчаными наносами, где в сотне шагов  от воды оказалась дощатая
платформа, полузасыпанная песком. Ровные  дюны,  которые были  белее  снега,
простирались далеко в глубь  лиловато-бурой  долины меж растресканных скал и
сухого  кустарника.  Малайские  рыбаки дружно  тянули  сеть  на берег, рядом
стояли две лодчонки, синяя  и зеленая, какие-то люди,  приехавшие на пикник,
плясали  босиком на  отмели,  через которую протекал крошечный  ручеек, море
радужно  сверкало,  а по  другую сторону нас  обступали  горы,  чьи подножья
тонули в серебристых  песках. У  обоих  концов  бухты  железнодорожная линия
проходила прямо над верхней отметкой прилива, огибала  нагромождение  скал и
скрывалась из вида.
     --  Ну  вот, здесь, понимаете ли, всегда дует с моря,  -- сказал Хупер,
отворяя  дверь,  когда паровоз отошел,  а  наш  вагон  остался  на пустынном
полотне  и сильный юго-восточный  ветер, разгуливая  под пиком  Элси,  начал
посыпать  песком наше  дрянное  пиво. Хупер  сразу же открыл  папку,  полную
подшитых бумаг.  Он  недавно  вернулся из долгой  поездки, во время  которой
собирал сведения  о поврежденном подвижном составе по всей стране, до  самой
Родезии. Приятное прикосновение ветра к  моим  смеженным векам,  его посвист
под крышей вагона  и  высоко  в горах,  монотонный шелест  песчинок, которые
пересыпались по берегу, обгоняя  друг  друга, плеск волн, голоса  на отмели,
шуршание  бумаг под  рукой  Хупера и беспощадное солнце  усиливали  действие
пива, погружая  меня в  фантастическую дрему. Вместо прибрежных гор мне  уже
чудились сияющие волшебные вершины, но вдруг я услышал, как кто-то прошел по
песку снаружи, потом звякнула сцепка
     -- Прекратить!  --  сердито  крикнул Хупер, не поднимая головы от своих
бумаг.--  Опять эти  грязные малайские  мальчишки понимаете  ли,  они  вечно
балуются около вагонов...
     -- Будьте к ним снисходительны. В Африке считается, что железная дорога
всем дает приют.
     -- Оно конечно -- по крайней мере в глубине страны. Кстати, я вспомнил,
-- тут  он  пошарил в  жилетном кармане, --  могу показать вам прелюбопытную
вещицу из Уанки -- есть такое место за Булавайо. Понимаете, я  прихватил это
просто так, на память, а не...
     --  Старая гостиница занята! -- воскликнул кто-то -- Там белые люди, по
разговору  слыхать.  Морская  пехота,  вперед!  Давай,  Прич.  Штурмуй  этот
Белмонт. Ого-о-о!
     Последнее восклицание растянулось,  как длинная веревка,  вслед мистеру
Пайкрофту,  который  обежал вокруг вагона  и остановился у  открытой  двери,
глядя  мне в  лицо. За ним  подошел дюжий  сержант морской  пехоты,  который
волочил сухой тростник и смущенно отряхивал песок с пальцев.
     -- Как  вы сюда попали?  --  спросил  я.  -- Мне казалось, "Иерофант" в
плавании.
     -- Пришли в  прошлый вторник с Тристан-да-Кунья на ремонт  и простоим в
доке два месяца, надо крепеж менять в машине.
     -- Заходите и присаживайтесь.
     Хупер отложил папку.
     --  Это мистер Хупер, инспектор железной дороги! -- поспешно воскликнул
я, когда Пайкрофт повернулся, пропуская вперед черноусого сержанта.
     -- Это сержант Причард с "Шампиньона", мой старый  кореш,--  сказал он.
-- Мы с ним гуляли по берегу.
     Гигант покраснел и кивнул. Потом он уселся,  заняв чуть  ли не половину
вагона.
     --   А  это   мой  друг  мистер  Пайкрофт,--  объяснил  я  Хуперу,  уже
откупоривавшему  бутылку пива, которую мои прозренья  побудили меня купить у
греков про запас.
     -- Moi aussi*, -- промолвил Пайкрофт  и  вытащил из-за  пазухи  бутылку
объемом в кварту с яркой этикеткой.
     * Я тоже (фр )

     -- Да ведь это же "Басс"! -- вскричал Хупер.
     -- Причард раздобыл,  --  сказал Пайкрофт -- Перед ним ни одна девчонка
устоять не в силах.
     -- Неправда, -- мягко возразил Причард.
     -- Ну, может, не в прямом смысле,  просто взгляд у него такой, это ведь
все одно.
     -- Где же это было? -- полюбопытствовал я.
     -- Вон там, неподалеку, в бухте Колк. Она выколачивала коврик на задней
веранде. Не  успел Прич приготовить орудия к бою, а  она уже сбегала в дом и
перебросила бутылочку через ограду.
     Пайкрофт хлопнул ладонью по теплой бутылке.
     -- Обозналась, вот  и все, -- сказал Причард. --  Я не  удивлюсь, ежели
она приняла меня за Маклина. Мы с ним почти одного роста.
     Мне уже приходилось слышать  от домохозяев в Мейсенберге, СентДжеймсе и
Колке  жалобы  на  то, как трудно, живя близ берега,  иметь запас  пива  или
хорошую служанку, и  теперь я начал  понимать, в чем тут дело. А все же пиво
было  превосходное,  и я  выпил вместе  со  всеми  за  здоровье  своевольной
девушки.
     --  Форма им  уж больно нравится, ради этакой формы они рады стараться,
-- сказал Пайкрофт. -- Моя простая флотская одежда имеет приличный вид, но в
восторг никого не приводит. А вот Прич, когда он при всем параде, всякий раз
обольщает "бедняжку Мэри на веранде" -- ex officio*, как говорится.
     * По службе (лат )

     --  Сказано  тебе, она  приняла  меня за  Маклина,  -- упрямо  повторил
Причард -- Ей-ей... послушать его, так и не подумаешь, что только вчера...
     --  Прич, -- сказал  Пайкрофт,  -- предупреждаю тебя заранее. Ежели  мы
начнем  рассказывать  все, что знаем друг  про  дружку, нас живо вышибут  из
этого заведения. Ведь кроме случаев злостного дезертирства. .
     --  Это были  всего-навсего отлучки  без увольнительной --  попробуй-ка
доказать  обратное,  -- запальчиво  возразил  сержант. --  И уж ежели на  то
пошло, не вспомнить ли Ванкувер в восемьдесят седьмом году, как ты считаешь?
     -- Как я считаю? А кто был загребным в гичке, когда съезжали  на берег?
Кто сказал Юнге Найвену...
     -- Вас, конечно, отдали за это под трибунал? -- спросил я.
     История о том, как Юнга Наивен заманил семерых или восьмерых матросов и
морских  пехотинцев  в леса Британской Колумбии, давно  стала легендарной на
флоте.
     -- Да, отдали, как положено, -- сказал Причард, --  но нас судили бы за
убийство, не  будь Юнга Наивен  на редкость  хитер. Он наплел,  будто у него
есть  дядюшка,  который даст нам земли под ферму. Сказал,  что родился  близ
острова Ванкувер, и все время этот плут прикидывался невинным ягненком!
     -- Но мы  ему  поверили,  --  сказал Пайкрофт --  Я  поверил,  и ты,  и
Пэтерсон, и тот морской пехотинец, как бишь его -- ну, который потом женился
на торговке кокосовыми орехами,-- губастый такой?
     --  А,  это Джонс, Слюнтяй Джонс. Я про  него  давно и думать забыл, --
сказал Причард --  Да,  Слюнтяй поверил, и Джордж Энсти тоже, и Мун. Мы были
так молоды и так любопытны.
     -- Но очень даже милы и доверчивы, -- заметил Пайкрофт
     --  Помнишь,  как  он велел нам идти гуськом и  остерегаться медведей"?
Помнишь,  Пай,  как он  прыгал  там  по  болоту  среди густых  папоротников,
принюхивался и уверял, что чует запах  дыма с дядюшкиной фермы?  И все время
мы бродили по  паршивому, глухому, необитаемому островку. Обошли его за день
и  вернулись к  своей лодке,  которую оставили  на  берегу.  Целый день Юнга
Наивен водил нас  кругами,  будто  искал эту самую ферму! Он сказал, что  по
местным законам дядюшка обязан дать нам землю!
     -- Не горячись, Прич. Мы же ему поверили, -- сказал Пайкрофт.
     -- Он книжек начитался. И  подстроил все это, только  чтоб  улизнуть на
берег  да заставить  говорить о  себе. Целый день и целую ночь  мы -- восемь
человек  --  ходили  за   Юнгой  Найвеном  по  необитаемому  островку  около
Ванкувера!  А потом  за нами  выслали  патруль, и  красиво  же мы выглядели,
сборище идиотов!
     -- Здорово вам досталось? -- спросил Хупер.
     --  Два  часа кряду  на нас обрушивались громы и  молнии. Затем снежные
бури, штормящее море и лютая стужа до конца плаванья, -- сказал Пайкрофт. --
Ничего  другого мы и не  ждали, но как было  тяжко --  верьте слову,  мистер
Хупер,  и у матроса сердце  не каменное, -- когда  нас  попрекнули,  что мы,
военные  моряки  и  способные  пехотинцы,  сбили с  пути  Юнгу Найвена.  Да,
оказывается,  это  мы,  жалкие  людишки,  которые хотели  снова обрабатывать
землю, сбили его с пути! Само собой, он нас оговорил и легко отделался.
     -- Правда, мы задали ему трепку, когда  он вышел из-под  ареста. Слышал
ты о нем что-нибудь за последнее время, Пай?
     -- По-моему, он стал боцманом  на связном судне,  по  Ла-Маншу плавает,
мистер Л.--Л. Найвен, так он теперь зовется.
     -- А  Энсти умер от лихорадки в Бенине, -- задумчиво  произнес Причард.
-- Что сталось с Муном? Про Джонса мы знаем.
     -- Мун... Мун! Где же я  в  последний раз  об нем слышал?  Ну да,  в то
время я  служил  на "Палладиуме". Я повстречал Квигли на базе в Банкране. Он
сказал, что Мун сбежал три года  назад, когда шлюп "Астрильд" крейсировал по
южным  морям. Этот малый всюду норовил к бабе пристроиться. Да,  он  улизнул
тихонько, и  недостало бы времени разыскивать его там, на островах, ежели  б
даже штурман чего-нибудь смыслил в своем деле.
     -- А разве он не смыслил? -- спросил Хупер.
     -- Как бы  не так. Квигли рассказывал, что  половину времени "Астрильд"
блуждал  у  берега  со  скоростью  черепахи,  а  другую  половину  высиживал
черепашьи яйца на  разных рифах. Когда он добрался до Сиднея и его поставили
в  док, обшивка висела клочьями, как драное белье на  веревке,  а  шпангоуты
треснули.  Капитан клялся,  что  это  сделали  уже  в  доке, когда  подымали
несчастную посудину на стапеля. В море и впрямь бывают удивительные  случаи,
мистер Хупер.
     --  Э!  Расскажите про них  налогоплательщикам, --  отмахнулся Хупер  и
откупорил еще бутылку.
     Сержант,  видимо,  был  из  тех  разговорчивых  людей,  которым  трудно
остановиться.
     --  Как  странно все это  вспоминать, правда? -- сказал  он -- Ведь Мун
прослужил шестнадцать лет, а потом сбежал.
     --  Такое  бывает во  всяком возрасте.  Вот  и  этот ну, сам знаешь, --
сказал Пайкрофт.
     -- Кто такой? -- спросил я.
     -- Старый служака, которому оставалось всего полтора года до пенсии, ты
ведь на него намекаешь, -- сказал Причард. -- Фамилия его начинается на "В",
правильно?
     --  Но  ежели  разобраться,  нельзя   сказать,   что  он  по-настоящему
дезертировал, -- заметил Пайкрофт.
     -- Нет, конечно, -- отозвался Причард.--Это попросту постоянная отлучка
без увольнительной в глубине страны. Только и всего.
     -- В глубине страны? -- сказал Хупер -- А приметы его опубликованы?
     -- Это еще зачем? -- спросил Причард грубо.
     -- Да  ведь  дезертиры  передвигаются,  как  походные колонны во  время
войны. Понимаете ли, они всегда следуют  определенным маршрутом. Я знаю, что
одного  такого молодчика  поймали  в Солсбери,  откуда он хотел добраться до
Ньясы. Говорят,  хоть  сам я за это не  поручусь, будто на  Ньясе, в озерной
флотилии, не принято задавать вопросы.  Я  слышал, что там один  интендант с
Пиренейско-Восточной линии командует боевым катером.
     -- Думаешь, Хруп подался в те края? -- спросил Причард.
     -- Почем знать. Его послали в Блумфонтейн забрать из  форта боеприпасы,
которые  там остались. Известно,  что он  все получил и  велел  погрузить на
товарные  платформы.  С тех  пор Хрупа  не  видели -- ни  тогда,  ни  после.
Случилось это четыре месяца назад, а casus belli* так и остался.
     * Повод к войне ( лат. )

     -- Какие же у него приметы? -- снова спросил Хупер.
     -- А что, железная дорога получает вознаграждение за поимку дезертиров?
-- сказал Причард.
     -- Неужто вы думаете, что я стал  бы  тогда затевать этот разговор?  --
сердито возразил Хупер.
     -- Больно уж вы любопытны, -- сказал Причард не менее резко.
     --  А почему его  прозвали  "Хруп"? --  спросил я,  стараясь  загладить
досадную неловкость, которая возникла между ними.
     Они разглядывали друг друга в упор.
     -- Потому что лебедку сорвало с места, -- ответил Пайкрофт. -- А заодно
ему четыре зуба вышибло -- нижние,  слева  по борту, верно я говорю, Прич? И
хоть  он  раскошелился на вставные  зубы,  крепеж  ему сделали,  видать,  со
слабиной. Когда он разговаривал быстро, они малость качались да похрупывали.
Отсюда и "Хруп". Его  считали особенным человеком, так мы, на нижней палубе,
полагали,  хоть он и был просто долговязый, черноволосый, полукровка, только
в разговоре обходительный.
     -- Четыре вставных зуба слева, в нижней челюсти, -- сказал Хупер, сунув
руку в жилетный карман. -- А татуировка какая?
     --  Послушайте,  --  начал Причард  и привстал, --  мы, конечное  дело,
премною  благодарны  вам за гостеприимство, потому как вы  нас  уважили,  но
сдается мне, мы ошиблись...
     Я взглянул на Пайкрофта, ожидая помощи. Хупер мгновенно побагровел.
     -- Ежели толстый сержант на полубаке соблаговолит снова бросить якорь и
сохранить свой статус-кво, мы  сможем потолковать как благородные люди -- и,
само собой, как друзья, -- сказал Пайкрофт -- Мистер Хупер, он принимает вас
за представителя закона.
     --  Я желаю только указать, что когда человек  проявляет такое  сильное
или, верней будет сказать, назойливое любопытство к чьим-то особым приметам,
как вот наш друг...
     --  Мистер  Причард,  -- вмешался  я, -- право,  я  могу  поручиться за
мистера Хупера.
     --  А ты  изволь  попросить прощенья, -- сказал Пайкрофт. -- Ты  просто
презренный грубиян, Прич.
     -- Ну как же мне было... -- начал он в нерешимости.
     -- Не знаю и знать не хочу. Проси прощенья!
     Гигант огляделся  растерянно и  по очереди протянул нам  свою  огромную
руку, в которой утонули наши ладони.
     --  Я был не  прав, -- сказал он  кротко,  как  ягненок. --  У меня нет
причины вас подозревать. Мистер Хупер, я прошу прощенья.
     --   Вам   не  в  чем  себя   упрекнуть,  вы  лишь  соблюдали  разумную
осторожность,  -- сказал  Хупер. -- С незнакомым человеком я сам держался бы
точно  так же, понимаете ли. Если позволите, я хотел бы узнать подробней  об
этом мистере