колчанов  первую стрелу,
натягивали луки и  бесстрашно  высовываясь  по  пояс  из-за  своих  укрытий,
начинали стрелять в своих врагов. Стрелы градом посыпались сверху. Смелость,
с которой они противостояли значительно более совершенной технологии,  чем у
них, поражала.
     Маленький отряд из другого мира с ожесточением отстреливался. Решимости
победить было предостаточно у обеих сторон. Под стеной шесть пулеметов и два
импульсника работали не умолкая,  оружие замолкало только тогда, когда нужно
было  заменить  опустевший  магазин.  Лучники  в  свою  очередь  переставали
стрелять только в двух случаях - либо в человека  на  стене  попадала  пуля,
либо у него просто кончались стрелы.
     Когда на стене количество лучников заметно уменьшилось,  сержант жестом
приказал  двум  солдатам  выйти из-за прикрытия машины и попробовать открыть
засов.  Те хотя и без особого энтузиазма,  но-все таки пошли.  Керон и Истар
остались рядом со своим командиром прикрывать вынужденных смельчаков. Пули с
легкостью крошили сильно выветренный камень стены,  отбивая  куски  крупного
щебня,  который  сыпался  вниз после каждого прохода пулемета.  В отличие от
крупных кусков,  белая пыль,  не смотря на не  прекращающийся  дождь,  белой
вуалью прикрывала раны на камнях, нанесенные временем и человеком.
     Тяжеленное бревно засова не смотря на прилагаемые  героические  усилия,
не  хотело  сдвигаться  ни на миллиметр.  Видимо оно как-то фиксировалось на
своем месте, но как именно, когда в тебя постоянно летят стрелы, разобраться
было невозможно.  Ржавые скобы плотно охватывали узловатый,  не имевший даже
намека на обработку ствол дерева.
     Стрелы градом сыпались со стены.  Хотя почти все,  кто составлял первый
отряд лучников были уже в лучшем  мире,  но  свежие  силы  все  подходили  и
подходили.  Пятиминутной  задержки  возле  запертых ворот местным гвардейцам
было вполне достаточно для организации  вооруженного  сопротивления.  Керон,
когда  менял  очередной  магазин,  заметил,  что  у сержанта из левого плеча
торчит короткий  обломок  толстой  стрелы,  которую  тот  обломал  чтобы  та
приносила  ему  меньше страданий.  В жилет и шлем Керона то же несколько раз
попадали стрелы, но ему пока везло - ни одна из них не попала в незащищенное
место.  Вдруг он получил неожиданный удар в спину,  развернулся и обнаружил,
что лучники зашли с тыла и обстреливают его и сержанта из-за низкого  забора
ограждающего бедные, приземистые домишки. Керон не раздумывая дал очередь по
врагам.  Воины Горталия видимо уже уяснили для себя  связь  между  грохотом,
который  производило  странное  оружие пришельцев с рванными в клочья телами
своих  соплеменников  и  мигом  попрятались.  Вообще,  как  доказывает  опыт
десятков тысячелетий, человек - существо быстрообучающееся, и хотя он теряет
усвоенные знания с такой же скоростью,  с какой и способен  приобретать,  но
это уже совсем другой вопрос.
     У возившихся возле ворот солдат дела были не лучше.  У  одного  из  них
стрела  торчала из бедра,  принося страшную боль при каждом шаге.  У второго
две стрелы сидели в правой руке,  в плече и предплечье.  Используя  здоровую
руку  и  зубы  он  их  старался  вытащить,  ведя при этом отчаянную борьбу с
бившими о сознание волнами боли.  Одну из стрел ему удалось достать,  правда
ее  наконечник  остался  глубоко в руке,  вторую он решил не трогать вообще.
Теперь его левая рука висела как плеть вдоль туловища, по пальцам тоненькими
струйками стекала кровь,  которую тут же смывал дождь. Он в отчаянии пытался
справиться с тяжеленным  пулеметом  одной  рукой,  но  из  этого  ничего  не
выходило.
     Все это бросилось в глаза Керону,  в коротких паузах  между  очередями,
пока он взглядом искал очередную жертву.
     - Давайте быстрее,  - кричал сержант,  стараясь перекричать  работающие
рядом  пулеметы,  -  делайте  что-то  с  этими  воротами,  а то нас тут всех
перестреляют.
     Наконец ребята  возле ворот вспомнили о существовании гранат.  Инданар,
сидя в вездеходе, истошно вопил во всю глотку что-то воинственное. Водитель,
которому платили только за ро, что он ездил, а не воевал, как мог успокаивал
старика,  но его удары еще больше заводили бесстрастного  служителя  культа.
Старик все отчаянее демонстрировал свою радость близкого освобождения.
     Крохотную площадь   перед   городскими   воротами   захлестнула   волна
неудержимой  ненависти,  так  иногда  явственно проявляющаяся в человеческих
поступках  и  принципиально  свойственная   лишь   человеку.   Если   бы   у
противоборствующих  сторон не осталось никакого оружия,  то они бы наверняка
рвали бы друг друга зубами.
     Наконец возившимся  возле ворот солдатам удачи надоели попытки сдвинуть
засов и они достали гранаты.  Сложив их кучкой на  исполинский  ригель,  они
активизировали одну и метнулись прочь. Катор за шиворот тащил прочь раненого
в руку собрата,  хотя и у него из бедра правой ноги торчало оперение стрелы,
увлекая  за  спасительный  выступ стены.  Как только они скрылись за стеной,
прогремел взрыв,  отраженное  от  высокой  стены  эхо  понеслось  куда-то  в
городские  кварталы.  Все  кто  находились  под  прикрытием  вездехода разом
посмотрели в ту сторону.  Перебитое пополам  бревно  валялось  в  нескольких
метрах от ворот,  неподалеку валялись вырванные скобы,  на которых он только
что крепился,  но  тяжеленные  ворота,  способные  сутки  удерживать  работу
массивного тарана устояли, лишь правая створка слегка приоткрылась. Медленно
оседала белая пыль.
     - Все  в  машину!  -  Высунувшись  из-за  укрытия скомандовал сержант и
получил еще одну стрелу в ногу. - Сволочи! - Закричал он и стал беспорядочно
стрелять в разные стороны.
     Пулемет замолк только тогда, когда кончились патроны, затем он заполз в
салон  и  захлопнул люк.  В его остекление тут же ударилось несколько стрел,
оставив глубокие царапины в толстом стекле.
     Увидев, что  положение  вещей  несколько  изменилось  не  в его пользу,
Индинар сник.  Его истерическое,  ничем не сдерживаемое предвкушение  победы
как-то  сразу  улетучилось  и  без  перехода,  мгновенно,  он  погрузился  в
глубокую,   безисходную   печаль.   Под   его   левым    глазом    наливался
концентрированным  фиолетовым  тоном огромный синяк - работа рассердившегося
на его поведение водителя.
     Перед прикрытыми  еще  воротами,  вездеход немного сбросив скорость и с
легким толчком уперся своим  рылом  в  массивную  створку.  Натужно  взревел
двигатель и она с неохотой распахнувшись выпустила ревущего, изрыгающего дым
зверя из негостеприимного города.
     - Это  мы,  не  стрелять,  - сообщил сержант в свою радиостанцию,  хотя
сверкающую хромом и свежей эмалью машину,  можно  было  принять  за  местную
вещь, только после сильного, затяжного перепоя.
     Картина, которая  предстала  перед  взглядом  только   что   покинувших
торжество гостей,  всех в транспортере, кроме Индинара, несколько успокоила.
За городскими воротами  было  все  более-менее  спокойно,  если  не  считать
растянувшихся на метров двести редкую цепь солдат взвода и группы прикрытия,
которые стоя по щиколотку в воде  изредка  стреляли  по  верхушке  городской
стены.  Защитники  Варгуста  ожесточенно  отстреливались,  но  их  стрелы не
пролетали и половины расстояния до солдат Уилка. В ста метрах за их спинами,
заботливо  прикрытый плотным пологом дождя,  грубо очерченной глыбой металла
возвышался челнок.
     Погрузка заняла   около   десяти  минут.  Из  города  больше  никто  не
показывался. Створка ворот была по прежнему распахнута, но в их проеме никто
больше так и не показался.
     Один из пилотов стоял возле десантного люка и смотрел, как в его машину
вносят  на  сапогах,  оружии  и  обмундировании непомерное количество грязи,
непрерывно ругался, предвкушая капитальную уборку. Везти через три галактики
столько грязи ему не хотелось, но делать было нечего.
     Смирившийся с неизвестностью плена Индинар понуро стоял в проходе между
рядами кресел.
     - Взлет.  - Приказал капитан,  с трудом взвешивая на руке свой чемодан.
     Пилот бегом отправился в кабину. Сержант схватил за грудки
представителя культа и легко оторвал сухонькое тело от  пола.  Ноги  старика
повисли  в  воздухе.  Несколько  мгновений  они смотрели друг другу в глаза,
полными ненависти взглядами.  Схватку  характеров  выиграл  сержант.  Тут  в
сознании  сержанта  вспыхнуло  смутное  представление  о  симметрии  и он не
дожидаясь логического подтверждения,  тут  же  воплотил  его  в  реальность,
заехав в лицо служителю культа слева.  Тот вылетел через еще распахнутый люк
и приводнился в глубокой луже.  Люк захлопнулся  и  челнок  тяжело  поднялся
вверх,  слегка  раскачиваясь  в воздухе и выдувая из луж влагу,  дробя ее на
неисчислимое количество мельчайших капель,  которые не хотели даже падать на
поверхность, а замысловато струились в воздушных потоках.
     Вскоре грозная боевая машина превратилась в  маленькую,  черную  точку,
которая бесследно пропала среди плотной облачности.
     Древний старец,  всю жизнь проведший на украшенном золотом троне, сидел
в  мутной  луже.  Вода  доходила  ему  до  пояса.  Под  правым глазом у него
наливался кровью точно такой же синяк,  что и под левым. Он сидел и блаженно
улыбался.  Почему именно,  наверное он бы затруднился ответить, но на душе у
него было легко и спокойно.  Все страхи мучившие его в течении дня  умчались
прочь,  в  безуспешной  попытке  догнать  удивительную  машину,  посредством
непостижимой силы  отправившейся  в  небеса,  в  исконную  обитель  богов  и
демонов.
     Затем он встал,  осенил  себя  на  всякий  случай  священным  знаком  и
проваливаясь глубоко в раскисшую грязь, пошлепал обратно в Варгуст.



Глава 12. Ариноск обыкновенный.


     Через две  недели  выяснилось,  что  работать  на  плантациях  -   дело
неблагодарное,  тем  более на таких как эти.  В экваториальной части планеты
занимались в основном аграрным хозяйством и  возделывали  одну  единственную
культуру,  со странным названием "Ариноск обыкновенный". Он не принадлежал к
этому миру,  но из какого он именно,  Роберт так и не узнал.  Хотя он и  был
"обыкновенный",   но   это   чахлое,   безжизненное   растение,  с  листьями
темно-зеленого цвета и тоненьким стебельком,  с которым самый  слабый  ветер
мог   сделать   все,   что  ему  заблагорассудиться,  имел  на  человека  не
передаваемое действие, превращая нормального члена общества за несколько лет
в развалину,  в полном смысле этого слова, взамен на это, распахивая двери в
призрачный мир иллюзий и параноидальных состояний,  разобраться в которых не
могли  опытные  психоаналитики,  не то,  что сам пропащий.  За это "счастье"
приходилось  дорого  платить,  и  это  выражалось  не  только   в   денежном
эквиваленте,  хотя и он играл не последнюю роль;  человек,  после нескольких
лет приема препаратов,  изготовленных на основе вытяжки Ариноска, становился
схожим с этим чахлым и безжизненным растением,  платя за свое пристрастие не
только деньгами,  но силой,  здоровьем,  жизненной энергией и в конце концов
самим желанием жить.
     Человек устроен довольно примитивно,  к тому же при самом акте творения
было  допущено немало ошибок,  одной из них в этом месте умело пользовались,
превращая постоянное человеческое стремление к новому в звонкую монету.
     Всего нескольких  доз  любого  препарата содержащего эту вытяжку,  было
достаточно для выработки такой глубокой зависимости, что никакое кодирование
мозга,  пусть даже самое изощренное,  ничем уже не могло помочь несчастному,
решившему испытать судьбу.  Даже если по  каким  либо  причинам  приходилось
прекращать  прием  наркотика,  то  человек,  даже единожды попробовавший это
зелье,  был готов принять его опять при  первой  же  возможности.  Пережитые
состояния  мозг  помнил  десятилетия,  и  что  самое  главное - стремился их
пережить вновь.
     Надо ли  после  этого говорить,  что люди,  контролирующие производство
этого  наркотика,  который  можно  было  за  сравнительно   небольшую   цену
приобрести  в  любом  уголке этой галактики,  могли себе позволить не только
покупку практически дармовой рабочей силы, но и лояльное отношение полиции к
их  темным  делишкам?  Их возможности были гораздо шире.  Ведь кто бы что не
говорил,  только наличные деньги были конечным аргументом при решении любого
вопроса.
     Время тянулось медленно-медленно,  иногда  казалось,  что  остановилось
вовсе.  Скорее  всего  так оно и было.  С раннего утра и до захода Карманта,
пропалывая   бесконечные   грядки   Ариноска.   Поля   располагались   среди
буйствующего  моря  джунглей,  природе  никак  не  могло  прийти на ум,  что
исчерченные штрихами тщедушных растений участки, вовсе не являются свободным
местом,  которое  ждет  не  дождется  быть  занятым  непролазными  зарослями
джунглей.  Хотя природа,  как мы знаем из многих поговорок мудра,  но на это
простое знание ее мудрости было явно маловато. Это до нее не доходило.
     Заносимые ветром,  и  спускающиеся  не   прекращающимся   десантом   на
парашютиках  разных систем семена,  прорастали буквально на глазах,  нещадно
глуша окультуренный вид.  Ариноску,  как  выходцу  другого  мира  в  здешних
условиях приходилось несладко, хотя надо отдать ему должное, он все же рос и
приносил отдачу, на которую и надеялись производители.
     Работы было так много,  а надсмотрщик уделял своим обязанностям столько
внимания,  что под конец дня Роберт не мог сказать с полной уверенностью  на
каком  он имено свете.  Больше всего доставал этот противный запах,  который
они все почувствовали впервые в поселении Мердлока. Это была именно та вонь,
которая  уже две недели преследовала его целыми днями на плантации,  вызывая
головную боль и головокружение,  а по ночам приводя в гости ужасные кошмары,
от которых,  казалось,  он уставал больше чем от самой работы. Труднее всего
приходилось в особо жаркие дни, когда облака брали выходной и не являлись на
свое  рабочее  место.  В  эти  дни  растения  прогревались особенно сильно и
выделяемые ими летучие вещества достигали такой концентрации, что каторжники
валились  без  сознания прямо посреди поля.  Не спасали грязные,  матерчатые
повязки,  которые здесь смачивали водой и  повязывали  на  лице,  как  можно
плотнее  закрывая  нос  и  рот,  оставляя  только глаза.  Это жалкое подобие
респиратора помогало примерно так же,  как как мог помочь  обтянутый  кожей,
деревянный  щит,  против  автоматной  очереди.  Хотя  смоченная водой тряпка
являлась чисто психологической мерой, все, кто сопротивлялся отвратительному
действию этого растения снимали ее только в лагере, перед отходом ко сну.
     Прекрасным временем,  буквально подарком небес,  считались те не долгие
часы,  когда  с  востока  налетал  ветер,  приносивший  дожди  и  облегчение
каторжникам.  Ветер здесь буквально  боготворили.  Сдувая  с  плантаций  это
жуткое,  пряное  зловоние,  но  давал  возможность  вдохнуть на полную грудь
чистого, свежего воздуха, не беспокоясь о состоянии своего сознания.
     Те же,   кто   покорился   этому   совместному   порождению  природы  и
человеческой алчности,  наоборот,  проклинали и сам ветер  и  приносимую  им
свежесть.  Таких  тоже  было  довольно  много.  Не имея возможности получать
достаточную дозу культивируемой здесь дури,  им приходилось тайком  обрывать
листья  и жевать их,  стараясь остаться без внимания надсмотрщика - здесь не
поощрялось бесплатное потребление,  пусть даже  самых  обедненных,  исходных
материалов.   Каторжанин   должен  работать,  а  не  валяться  посреди  поля
погруженный в только ему видимые грезы.  Это было дело принципа.  Хотя это и
запрещалось,  стоило только взглянуть в глаза первому встречному надзирателю
или работнику,  со стажем в  несколько  лет,  и  неизменно  там  можно  было
заметить ту безграничную силу хаоса, которую имело это растение.
     Дни, слившиеся   в    сплошную    цепочку    и    проносившиеся    мимо
сознания,походили один на другой,  как капли осеннего ливня.  Отличался один
от другого только количеством полученных плетей,  на которые  не  поскупился
еще  ни один надсмотрщик.  Работы и плетей здесь было избытке и хватало даже
тем,  кто не то что к ним стремился,  а  покорно  исполнял  одно  и  избегал
другого. Этого было сколько угодно, вот с хлебом было труднее.
     Роберт шел с тяжелой тяпкой в руках и  выкапывал  насеявшиеся  за  ночь
сорняки.  Грубо  сделанная рукоять инструмента,  блестела в лучах Карманта -
отполированное руками многих изгоев дерево светилось изнутри и уже  казалось
жило  своей  собственной  жизнью.  Широкое,  поставленное под прямым углом к
ручке лезвие,  когда выходило из распушенной длительной обработкой почвы, то
же  бросало  в  разные  стороны  блики  -  покрыться металлу ржавчиной,  при
постоянной работе не представлялось возможным.
     Подрезав побег  молодого  растения Роберту приходилось нагибаться,  как
можно тщательнее вырывать непрошенного гостя,  не оставив ни одного корешка.
Он  не против бы их и оставлять,  но после нескольких дней,  в местах плохой
прополки  всходил  буквально  лес  новых  побегов,   а   тогда,   во-первых,
приходилось все исправлять самому,  а во-вторых,  подставлять свою спину под
плеть.  И первого, и второго делать не хотелось. Сорванные сорняки он бросал
через плечо в корзину, которая на узких, веревочных лямках была закреплена у
него за спиной,  и продвигался дальше,  подрезал,  тщательно выбирал  руками
корешки и бросал в корзину...
     Именно для этого он и был сослан на эту мерзопакостную планету, на этом
заканчивались  все  его обязанности,  которые ему предопределила галактика и
казалось не существовало такой  силы,  которая  могла  изменить  так  паршив
сложившееся положение вещей.
     Поле, на котором работал Роберт,  занимало площадь  примерно  в  десять
гектаров и находилось на самом отшибе.  С трех сторон его обступали джунгли,
высеивая с трех разных сторон  свои  семена,  на  такую  для  них  желанную,
свободную почву.  Кроме Роберта,  на этом участке работало еще три человека,
выходцы окраинного мира.  Сколько он ни пытался наладить с ними контакт,  но
это никак ему не удавалось.  Эти трое держались обособленно даже в бараке, в
который всех загоняли на ночь. Роберт уже начинал на них злиться, говоря про
себя,  что  эти  трое  понимают  только  язык  плетей.  После многих попыток
сблизиться с этими невольниками он плюнул на это занятие.

     Скотское обращение,  каторжная  работа и особенно это ужасное растение,
его дурманящий запах, пропитывающий одежду, волосы, все в округе, избавиться
от которого казалось уже никогда не удастся, делали свое дело. Роберт решил,
что необходимо бежать,  но возможность пока не  представлялась.  Конвоиры  и
надсмотрщики   проявляли  столько  внимательности  к  своему  делу,  что  не
замеченным не оставался ни один шаг работников.  Группы каторжан  находились
под  постоянным  контролем  везде,  где бы они ни находились,  чем бы они не
занимались.  Контроль снимался только тогда,  когда  за  последней  группой,
приходившей  откуда-то  с  дальних  полей,  плотно закрывались тяжелые двери
ангара и щелкал замок.
     При свете  дежурного  освещения,  выкраивая  время у драгоценного в его
положении сна,  Роберт подолгу размышлял о побеге,  но пока в голову  ничего
реального  не  приходило.  Сознание  рисовало  ему  планы  один фантастичнее
другого, но пока ни один из них не вязался с действительностью. Каждый вечер
перед  ним вставала целая куча неразрешимых вопросов,  ни на один из которых
он не мог с уверенностью ответить.  Одно было окончательно ясно - оставаться
здесь означало верную смерть,  и чем больше он находился в этом лагере,  тем
более вероятным это  становилось.  Его  силы  таяли  и  он  чувствовал  это.
Дневного рациона и короткого отдыха не хватало на восстановление,  к тому же
не прекращающееся дей