олотых.
Искомая яхта отображается на плане красной точкой.

Волчица дает согласие провести инструктаж непосредственно по прибытии.
Коршунович матерится, на этот раз с облегчением, и требует Шерифа.

Шериф матерится, просто так, без видимой причины. Ему сообщают, что шкуру с
него спустят потом, а пока требуют подтвердить готовность к операции на
воде. Шериф матерится и сообщает, что к операциям на воде он, по
определению, готов всегда, а вместе со спущенной шкурой готов положить на
стол рапорт об уходе в отставку и присовокупить к этому служебный шейный
жетон.

Золотых грязно матерится и категорически требует прекратить употребление
ненормативной лексики на служебных каналах.

Коршунович в самых литературных и изысканных оборотах выражает готовность
следовать приказу вышестоящего начальства.

Золотых называет Коршуновича язвой и справляется насчет оцепления донецкого
санатория.

Шольц в подчеркнуто вежливых выражениях сообщает, что давно уже получил
рапорт офицеров спецназа. Территория оцеплена час назад.

Без вызова на канале возникает командующий европейской эскадрильей
штурмовиков и на всякий случай информирует, что все подотчетные ему
селектоиды готовы к взлету и оперативным действиям в пределах штатных
расписаний. Пилоты находятся в кабинах.

Дежурный офицер штаба черноморской пограничной охраны с применением
ненормативной лексики разгоняет с пути яхты "Вадим" патрульные катера.

Золотых на лексику не реагирует; его интересует - когда сядет махолет с
грузом?

Махолет приводит текущие координаты и в качестве иллюстрации сообщает, что
"они как раз перевалили через хребет".

Оперативники Коршуновича сообщают по цепочке на посты слежения, что часть
охранения из обеих групп "чирсовцев" возвращается к "бункеру", часть
остается в пансионате, от которого только что отвалил "Вадим".

Юрий Цицаркин, командир группы "двадцать пять", докладывает Коршуновичу,
что группа готова к боевым действиям. Коршунович велит ожидать инструктажа.

Офицер-спецназовец из оцепления докладывает, что задержаны четверо якобы
туристов. Пытались проникнуть на территорию донецкого санатория со стороны
гор. Золотых отдает приказ задержать и изолировать до выяснения.

Махолет садится при штабе. Коршунович требует начать инструктаж. Волчица
начинает. Махолет с Шерифом и Немцем снова поднимается в воздух и берет
курс в открытое море, вслед за яхтой "Вадим".

Цицаркин докладывает Коршуновичу о замене в группе "двадцать пять": вместо
исполнителя "Астон" на задание пойдет исполнитель "Волчица". Мотивировку
Цицаркин опускает.

Золотых мучительно принимает решение (потратив целую минуту):
санкционировать замену.

Волчицу спешно экипируют; инструктаж тем временем завершается.

Группа "двадцать пять" сообщает о готовности.

Золотых отдает приказ - начать операцию "Карусель-3".

На связи, естественно, тут же возникают президенты России, Сибири и Европы.

Генерал Золотых вполголоса матерится в сторону и перемещается к пультам
правительственной связи. Разумеется, с этой минуты он - сама вежливость.

- Генерал?

- Я слушаю, господин президент.

По сложившейся негласной традиции из "трех китов альянса" с генералом
Золотых общался президент Сибири.

- Я слышал, у вас там серьезные подвижки?

- Да я ведь отсылал экспресс-доклад сегодня ночью. Точнее, уже утром, в
полшестого. Кроме того, события стали развиваться быстрее, чем мы ожидали.
Операция "Карусель-3" может завершиться в ближайшие же часы.

- А с чего вдруг такая спешка? - чувствовалось, что президент Сибири
нервничает и что он очень озабочен создавшимся положением.

- Мы получили новую информацию. Она подтвердилась. Подобный случай упускать
было бы непозволительной роскошью. Я пытаюсь им воспользоваться. Простите,
господин президент, операция начата, и у меня неважно со временем. Я
распоряжусь отсылать вам постоянные отчеты. Прошу прощения, но я
действительно не могу разорваться.

- Ну что ж, генерал... Я изо всех сил надеюсь, что хотя бы третья операция
завершится результативно.

- На это есть весьма и весьма неплохие шансы, господин президент... До
связи.

- До связи.

* * *

- Ну что, напарник? - тихо обратился к Рихарду Вапшису Юрий Цицаркин. - Вот
он, наш звездный час?

Говорили они, естественно, по-балтийски.

- Посмотрим. - Рихарда трудно было смутить или удивить. Пресловутый
балтийский флегматизм давным-давно въелся в его привычки и поведение.

Цицаркин понимающе кивнул и обернулся к своему "войску на час".

Кроме Рихарда - двадцать два человека и одна волчица, которая как раз
выскользнула из вагончика, полностью экипированная и вооруженная. Надо
сказать, в пятнистой форме она выглядела очень браво и естественно, а
игломет держала весьма уверенно.

В закрытом с трех сторон склонами гор, а с четвертой - густыми зарослями
ущелье их приготовления вряд ли кто мог бы заметить.

Группу "двадцать пять", кроме пары прибалтов и в самый последний момент
возникшей волчицы, составили: трое россиян (одного из них звали Багратом,
остальных Цицаркин знал только по кличкам), уже знакомые по осаде Ашгабата
сибиряки Нестеренко, Михеич, Герасим, Богдан По и Шелухин, двое людей из
подчинения майора Шольца, один туранец, здоровенный и мрачный, и
одиннадцать парней из мобильного спецназа, также известных только по
кличкам. Результатами первого осмотра Цицаркин остался доволен - группа
выглядела многообещающе. Тот факт, что командовать доверили ему, Цицаркина
удивил, но не очень. Командовать так командовать. В конце концов операция
довольно примитивна, просто нужно делать все быстро и толково, тогда все и
получится. А Цицаркин - самый опытный и возрастной из задействованных
профессионалов. Из тех, разумеется, кто еще в состоянии работать в поле.
Ну, если быть точным - в подземелье, но это все равно расценивается как
работа в поле.

- Готовы? - рявкнул Цицаркин; группа отозвалась слаженным "Йе-е-е!".

- "Двадцать пять", проинструктированы и готовы, - отрапортовал Цицаркин
Коршуновичу.

- Начали, - скомандовал тот и что-то тихо пробормотал, не то "ни пуха ни
пера" желал, не то просто дежурное заклинание выдохнул. У стариков такое
встречается сплошь и рядом, Цицаркин это прекрасно знал.

И они рысцой двинулись к шахте, входу в разведанные
спелеологами-итальянцами и мастерами из родимой "nopea reagoida" пустоты.
Отсюда в окрестности одного из шлюзов была давно пробита узкая штольня.

Цицаркин знал, что сейчас остальные спецназовцы берут под прицел все
известные "бункера". Резервная группа направлена в ближайший пансионат, где
осталось несколько "чирсовцев".

Подземелье вовсе не было сырым, как могло показаться сначала. Пахло
потревоженной землей, нагретым камнем и лимфой. Тусклые тела
люминофоров-мономорфов выхватывали из темноты узкий ход. Самым высоким из
"двадцати пяти" приходилось пригибать головы.

В самом конце тоннеля, в тупике, Цицаркина встретил чернявый итальянец по
имени Антонио.

- Так! - с ходу принялся за дело он. Говорил он с неожиданным в устах
итальянца сибирским акцентом. - Давайте все по нишам!

Узкие ниши-гробики числом около тридцати были загодя проплавлены в стенах.

- Знач, так, когда я взорву стену, откроется ход в тоннель "Чирс"; слева
будет их шлюз; но ход откроется уже прямо на территорию базы, понятно? Шлюз
скорее всего охраняется с обеих сторон, поэтому сами позаботьтесь об
охранниках. Вам направо, там основные помещения базы. Вопросы есть?

- Нет вопросов, - сказал Цицаркин и разбудил переговорник на шее. - Всем
задействовать камуфляж!

Двадцать пять теней растворились в неверном полусвете подземелья. Казалось,
сумрак вобрал в себя заблудшие души.

- Взрывай, - велел Цицаркин итальянцу.

Тот вынул пульт, попытался сунуться в ближайшую нишу, но она оказалась
занятой кем-то из невидимых "двадцати пяти", поэтому итальянец ругнулся, с
третьей попытки нащупал-таки свободную нишу и спрятался там.

- Готовы? - прошептал он зловеще. - Взрываю!

Цицаркин привычно приоткрыл рот.

Бабахнуло. Основательно бабахнуло, добротно. Цицаркин так же привычно
сглотнул, избавляясь от звона в ушах, и первым нырнул в пыльное облако. В
облаке крылась рваная овальная дыра, за которой угадывался такой же
коридор, только повыше и пошире. У дыры с совершенно очумелым видом сидели
двое с полуавтоматическими пулевиками. Цицаркин вскинул игломет и всадил
каждому по полновесной дозе паралитика - их снабдили безумно дорогими
иглами с десятичасовым эффектом. На случай непредвиденных задержек.
Охранники с тем же удивлением на лицах из сидячего положения невольно
перешли в лежачее.

Только слабое движение воздуха подсказывало Цицаркину, что бойцы его группы
проскакивают мимо него, устремляясь в глубь базы. Но двое точно останутся.
Все отрепетировано.

Сам собой приводится в движение рычажок на пульте - тяжелый триморф,
запирающий коридор, откидывает один из сегментов люка; в узком треугольном
отверстии возникают еще две фигуры. Раз-два, и они отправляются полежать.

Цицаркин выглянул - коридор за шлюзом был пуст. Но где-то там, в отдалении,
притаились свои. Из внешнего прикрытия.

- Шлюз чист, - сообщил Цицаркин на командный пункт. - Берите, мы уходим.

Он, Рихард и молчаливый туранец, не видя друг друга, устремились вослед
остальной группе.

Первые парализованные "чирсовцы" стали попадаться уже за ближайшим
поворотом. Было прекрасно видно, где только что прошла основная часть
группы "двадцать пять".

Они шли по базе "Чирс", выкашивая всех на своем пути. Суетящуюся охрану,
клонов в учебных кабинетах, обслугу - всех. Невидимость свела задачу к
тупой механической работе: выпусканию парализующих игл. Оставалось только
следить, чтобы никто не улизнул и не спрятался. Охранники полегли первыми,
поскольку пытались обнаружить противника. Они сами лезли под выстрелы, и
было смешно и немного грустно видеть, как они жмутся к стенам и заглядывают
за углы, не подозревая, что противник совсем рядом. Цицаркин еле успевал
менять обоймы с иглами. Остальные, видимо, тоже.

Переговоры между бойцами "двадцати пяти" выливались в короткие рубленые
фразы, поскольку голоса моментально демаскировали даже невидимку, а
стрелять на слух охрана "Чирс" умела. Ранили Богдана По и прострелили
игломет у одного из спецназовцев.

Сибиряки устроили форменную свалку в казарме клонов - их там оказалось душ
семьсот, если не больше. Оружие не успевало плеваться иглами - Нестеренко и
Михеича зажали в углу, сбили с ног и едва не затоптали. Хорошо, подоспела
Волчица с Рихардом, молчаливым туранцем и двойкой подчиненных Шольца.
Шквалом игл клонов обрушили на пол.

Россиянин Баграт в одиночку влез в лаборатории и положил почти полсотни
бестолково мечущихся недоученных клонов. По связи сообщили, что сразу через
два шлюза "чирсовцы" пытались прорваться наружу; их загоняли назад теми же
иглами и шоковыми гранатами.

Цицаркин подозвал Рихарда с Багратом; втроем они принялись утюжить
административный блок. Автоматизм, присущий таким, как они, спецам, не
подводил. Рывок - дверь отворяется, но никто никуда не лезет, все стоят
рядом с косяками. Изнутри стреляют - пули вгрызаются в стену напротив
двери. Потом всегда пауза - обороняющиеся пытаются увидеть противника. Но
не видят. И вот тут самое время с кувырка мягко вкатиться в помещение,
поймать стволом игломета вжавшуюся куда-нибудь в угол фигуру и надавить на
спуск.

И так раз за разом.

Матерый овчар, пойманный иглой в щели между массивным сейфом и кадкой с
чахлым фикусом. Два аморфа под письменным столом. Дебелый пули с искаженным
гримасой лицом за дверью.

И вот лицо номер два на "Чирс".

Сулим Ханмуратов.

Этот не стал даже прятаться - остался сидеть в кресле, лишь опустил на
столешницу тяжелый восьмизарядный "Каспий". Парализуя его, Цицаркин тихо
прошептал: "Извини".

А вот и лицо номер один. Злой гений" и загадочный интриган. Саймон Варга.
Человек, ухитрившийся стать врагом человечества.

Говорят, до биокоррекции на эту роль претендовали многие, но те времена
прошли. Увы, небезвозвратно.

Перед Варгой Цицаркин извиняться не стал.

Операция заняла сорок две минуты с секундами. Сорок две минуты - и на
"Чирс" не осталось ни одного подвижного человека или клона, кроме невидимок
из "двадцать пять".

Рапортуя Коршуновичу "финиш", пшеничноволосый эрдель Юрий Цицаркин мог быть
доволен. Базу подчистили классически. И практически без огрехов. Потери -
один раненый, двое легкораненых и оглушенный.

Так Цицаркин и доложил.

А клонов на базе оказалось чуть не вдвое больше, чем ожидалось. Так что
дополнительные обоймы с иглами пришлись весьма кстати.

- Да фиг с ним, на ходу выпрыгну, - беспечно сказал Арчи. - Первый раз, что
ли?

Офицер-махолетчик виновато развел руками:

- Ты извини, мне ж никто заранее не сказал, что тебя сбрасывать придется...
Так бы мы поплавки взяли.

Генрих сокрушенно вздохнул и покачал головой:

- Бардак. Почему у вас, у русских, всегда и во всем бардак?

- Это не у русских, - проворчал Лутченко. - Это у служивых. Да и вообще,
где начинается авиация, там кончается порядок. Слышал о сем прискорбном
факте?

- Видел, - невозмутимо сообщил Генрих. - Точнее, вижу. Прямо сейчас.

- Мужики, - снова примирительно вставил Арчи. - Я ж говорю, не грузитесь.
Прыгал я с махолетов, черт знает сколько раз прыгал. Не проблема.

Офицер поглядел на Арчи с немой благодарностью.

- Вода холодновата, - зачем-то заметил Ваня Шабанеев. - Сентябрь уже.

Словно операцию могли отменить по причине холодной воды... Арчи махнул
рукой - бесполезно что-то доказывать, не поймут. Спецов по операциям на
воде, кроме него самого, на борту больше не было.

- Так, повторим. Тебя сбросят на курсе "Вадима". Капитан, по идее, обязан
тебя подобрать. Подберет, как думаешь?

- Подберет, - убежденно сказал Арчи. - Вадик - обязательно подберет.

- Знакомство с ним не афишируй, - наставительно посоветовал Шабанеев,
отрываясь на секунду от терминала.

- Не буду, - послушно пообещал Арчи.

- Ты не смейся, - фыркнул Ваня. - Они хоть и ученые, а умные. Мы даже не
знаем - вооружены ли они.

- Почему это не знаем? - удивился Генрих. - Охранение в пансионате разве не
повязали?

- Повязали, - сказал Лутченко. - Только охрана о багаже ничего толком не
знает. Они ж не мамочки биологам, чтоб чемоданы им паковать.

- Бардак, - с отвращением промолвил Генрих. - Чем дальше на восток - тем
больше бардака.

- Это ты сибирякам расскажи, - хмыкнул Шабанеев. - Они дальше к востоку, им
приятнее будет это слышать.

Арчи тем временем облачился в шорты. Больше ему ничего не полагалось. По
легенде. Впрочем, цепочку с номерным жетоном вээровца ему все же вручили и
пришлось ее прятать в спецкарман. Дурацкие законы, но они законы...

- Шериф, - проникновенно сказал Лутченко, - я тебе не говорил пока. В
случае непредвиденных обстоятельств ты должен будешь этого Ицхака Шадули
убить. И ученичков его - тоже. Но в первую очередь старика.

- Это еще зачем? - опешил Арчи.

Лутченко взглянул ему в глаза.

- Шадули умеет делать волков. Этого никто на Земле не должен уметь.

Арчи молчал почти полминуты.

- Волков, Виталий, делают не генетики, а генералы и президенты. Если ты еще
не понял.

Лутченко виновато вздохнул.

- Да я-то понимаю. Но так уж сложилось, что мы обязаны выполнять приказы. И
мы будем их выполнять. Сегодня - ты. Завтра - я. Это разведка. Это
политика.

- Черт бы побрал разведку с политикой на пару, - угрюмо сказал Арчи.

- Поберет. Но это все равно не отменяет приказов и необходимости им
подчиняться. Увы.

- Заходим, - предупредил махолетчик из кабины. - Пятиминутная готовность.

- Слушайте, - спросил вдруг Генрих. - А зачем вообще нужна эта комедия?
Что, нельзя было просто послать за яхтой катер с пограничниками? Ну или с
нами в конце концов?

- Нельзя, - пояснил Лутченко. - Во-первых, при нормальном ветре катер яхту
просто не догонит. Такую, во всяком случае. И еще - по нашим данным, в
патруле есть люди Варги. И мы не знаем, что они могут выкинуть. Понимаешь?
Если мы затеем операцию перехвата, мы можем быть атакованы. А сие чревато
неожиданностями. Золотых же страшно не любит неожиданности.

- Можно подумать, что я от неожиданностей буду застрахован, - угрюмо
заметил Арчи. Он вообще выглядел угрюмо, причем с каждой минутой мрачнел
все больше и больше.

"Как бы он не сломался, - озабоченно подумал Лутченко. - Неужели подведет?"

А вслух сказал:

- У тебя будет фора. В принципе всю эту шатию можно просто притопить...

Арчи как раз вгонял в узкий карман на бедре метательный нож.

- ...но лучше, к примеру, ножичком. Для верности.

- А иглы с парализатором не лучше?

Лутченко недовольно поморщился.

- Шериф, живой генетик, который знает, как делаются волки, может попасть
под дурное влияние. Его могут похитить. У него могут похитить жену и детей,
чтобы вынудить его делать то, что вздумается каким-нибудь психам вроде
Варги. А мертвецы забывают все, что знали. Напрочь забывают. Такие дела.

- Так что мне, игломет вовсе не брать?

- Не бери. Не будет лишнего искуса.

- Большое спасибо! - едко поблагодарил Арчи. - Фитиль на семь персон! Место
в психушке мне уже забронировали?

- Арчи, - взмолился Лутченко вполголоса. - Не нужно, а? У тебя же
семнадцать фитилей за кормой, пусть даже почти все сухие, ты один из
наиболее опытных агентов Земли. Если ты не сломался в начале, зачем тебе
ломаться теперь? Неужели непонятно: лучше сейчас убить семерых, чем потом
эти семеро наделают волков, которые убьют тысячи?

- Прекрати меня лечить. - Арчи неожиданно даже для себя окрысился. - Срал я
на всю нашу лицемерную мораль, понятно? Я своей любви в глаза хочу
смотреть, и чтобы при этом стыдно не было и взгляд опускать не хотелось!
Это ты в состоянии понять?

Лутченко явно хотел напомнить, что вышеупомянутая любовь Арчибальда Рене де
Шертарини и сама далеко небезгрешна. Но что-то подсказало ему: не стоит.
Именно сейчас - не стоит.

И Виталий Лутченко промолчал.

Промолчал и Генрих, который вдруг подумал, что последнее время слышит от
Арчи много трескучих фраз и при этом фразы далеко не так бессмысленны, как
пытается выставить тот же россиянин Лутченко. Генриху и самому иногда
становилось не по себе. Многое, во что он верил в течение долгих лет,
внезапно оказалось не крепко вросшим в землю зданием, а эфемерным карточным
домиком, и было сметено первым же легким порывом ветра.

А еще ему вдруг стало отчетливо ясно: чтобы хранить жизни своих
соотечественников, нужно непременно отнимать жизни других
соотечественников. Потому что иначе просто не получается. И не важно, что,
защищая интересы Европы, он убивает, к примеру, туранца или американца.
Туран и Америка греются под одним солнцем, и одни и те же звезды поочередно
смотрят на Туран и Америку с высоты. Пока человек жив, его можно называть
как угодно - американцем, туранцем, зулусом. А когда жизнь у него отнимают
- становится безразлично, кем он был.

Генриху мучительно захотелось бросить свое ремесло, от которого он еще
совсем недавно получал удовольствие. Только как-то уж слишком сложно и
стремительно обернулись события, и пришлось убедиться, что до сих пор жил с
полупрозрачной пеленой перед глазами, и пелена эта пропускает далеко не
все.

Если бы Генрих узнал, насколько точно его мысли совпадают с мыслями Арчи,
он бы, наверное, удивился. А возможно, и не удивился бы. Он проработал во
внешней разведке достаточно долго, чтобы не удивляться, когда
подтверждается очевидное, хоть и кажущееся невероятным.

- Елы-палы, - ругнулся из кабины офицер-махолетчик и содрал с головы
шлемофон. - Серега, заведи-ка на громкую!

В тот же миг в натянутую тишину ворвался гул сразу нескольких голосов и еще
масса сливающихся звуков.

- ...идут на форсаже! Два штурмовика сбито!

- Первый, первый, прошу помощи, тонем!

- "Отпор", эвакуируйте экипаж!

- Что, черт возьми, творится? - Лутченко требовательно взял офицера